Кризис политического строя

Характер экономического развития и колониальная зави­симость обусловили сложную картину социальных и поли­тических отношений в Канаде, глубокие противоречия между основными общественными группами.

Основу господствующей колониальной верхушки со­ставляла землевладельческая аристократия не только анг­лийского, но и французского происхождения. В правя­щие круги входили также представители крупной торго­вой и финансовой буржуазии английского происхождения и высшее англиканское духовенство.

Нажив немалые суммы на мехоторговле и торговле лесом, часть представителей старой торговой английской буржуазии в первой трети XIX в. покинула страну, часть — приобрела сеньории, а часть — попыталась переве­сти свое дело на капиталистические рельсы. Эту новую «деловую элиту», по определению канадского историка Ф. Уэлле, составляли «импортеры, торговцы лесом и зер­ном, судовладельцы и акционеры банков» ⁶. Они по-преж­нему рассматривали колонию лишь как место для выгод­ного вложения капиталов и сохраняли тесные связи с метрополией. Крупная, преимущественно монреальская, буржуазия была заинтересована в сохранении старого по­рядка. Здесь ее интересы совпадали с интересами земле­владельческой аристократии. На этой почве в Канаде сло­жился союз крупных торговцев-буржуа и лендлордов-латифундистов. Он был вдвойне реакционным и паразитиче­ским, ибо «его положение зависело от низкопоклонства перед английскими колониальными чиновниками, а его богатство — от тяжелого труда канадских поселенцев»⁷.

Правящая верхушка безраздельно господствовала во всех сферах жизни канадских провинций. Вот что, на­пример, пишет современник: «На протяжении многих лет эта группа людей, получая то и дело пополнение, зани­мает почти все высшие государственные должности, бла­годаря которым, а также своему влиянию в Исполнитель­ном совете, прибрала к рукам всю правительственную власть. Она верховодит в Законодательном совете и со­храняет свое влияние и на решение важнейших дел про­винции. Кроме того, «семейный союз» держит под сво­им контролем по всей провинции большое число второ­степенных должностей, которые находятся в ведении правительства... Суд, магистрат, высшие должностные лица епископальной церкви, большинство юристов со­стоят из приверженцев этой партии. В качестве пожало­ваний или за деньги они приобрели почти все свобод­ные земли провинции. Они полновластные хозяева в бан­ках и до последнего времени делили между собой почти исключительно все должности в советах компаний, а за­одно и прибыль» ⁸.

Удобно примостившись у кормила власти, презирая народ и не заботясь об интересах провинций, правящая клика все больше разлагалась и деградировала. Ее пред­ставители пытались копировать высший свет метрополии: строили жилища на манер английских усадьб, устраива­ли пышные трапезы, выезжали в экипажах, украшенных фамильными гербами, в сопровождении лакеев в ливреях с позументами. «Я не ожидала обнаружить здесь,— пи­сала из Торонто английская писательница-путешествен­ница А. Джемисон,— в этой новой столице новой страны с безграничными лесами вокруг средоточие самых худ­ших пороков старой социальной системы, которая суще­ствует у нас дома. Торонто, подобно самому захудалому провинциальному городишке, обладает в то же время пре­тензиями на столичный город. Здесь имеется своя мелкая колониальная олигархия, самозванная аристократия, ко­торая ни на что реальное не опирается» ⁹.

Всевластие крупных землевладельцев и крупной бур­жуазии вызывало недовольство местной национальной буржуазии — мелких и средних предпринимателей, ла­вочников, купцов-посредников, занимавшихся розничной торговлей, которые составляли довольно значительную прослойку. В их интересах было освободить страну от ко­лониальных пут и уничтожить господство местных клик. В этом их стремления совпадали с чаяниями всего наро­да и носили общедемократический характер. Но нельзя забывать о том, что национальная буржуазия сама выступала как эксплуататор по отношению к массе простых поселенцев. Купцы и лавочники опутывали долгами и ра­зоряли фермеров. Методы капиталистической эксплуата­ции не были чужды и мелким предпринимателям. В край­не сильной зависимости от купцов и ростовщиков нахо­дились земледельцы в отдаленных районах, вынужденные почти всю связь с внешним миром осуществлять через посредников. В. И. Ленин писал, исследуя процесс раз­вития капитализма в России: «Чем захолустнее деревня, чем дальше она отстоит от влияния новых капиталисти­ческих порядков, железных дорог, крупных фабрик, круп­ного капиталистического земледелия,— тем сильнее моно­полия местных торговцев и ростовщиков, тем сильнее подчинение им окрестных крестьян и тем более грубые формы принимает это подчинение» ¹⁰.

К средним, непривилегированным, слоям принадлежа­ла часть мелких канадских сеньоров — те, кому не до­стались высокие оклады и синекуры и не нашлось места в рядах новой аристократии. Многие сеньоры прозябали в провинциальной глуши, их доходы и влияние катастро­фически падали. Именно этим можно объяснить тот факт, что некоторые представители мелкопоместного франкока­надского дворянства приняли участие в политической борьбе за демократические реформы и даже стали выдаю­щимися лидерами национально-освободительного движе­ния, как, например, Луи Жозеф Папино.

Общее развитие колонии привело к появлению значи­тельной и активной в политическом отношении прослой­ки местной разночинной интеллигенции. В 1827 г. только в Нижней Канаде насчитывалось 168 нотариусов, 145 ми­ровых судей, 467 врачей, около 300 учителей. Эти люди также страдали от засилия олигархических клик. В особо бесправном положении находилась франкоканадская ин­теллигенция. Не случайно из этой среды вышли многие деятели освободительного движения.

Большинство населения колонии составляли фермерыаграрии. Жизнь их была тяжелой и безрадостной. Вес­ной, летом и осенью как мужчины, так и женщины тру­дились на полях, зимой они занимались охотой и рыбо­ловством. Постоянным спутником франкоканадских крестьян был голод. Весной 1837 г. газета канадских патриотов писала о положении в округе Римуски: «Если бы наш корреспондент проехал сейчас по бедствующим районам провинции, он обнаружил бы огромное число се­мей, которых голод выгнал из дома на улицы, заставил их ходить и осаждать двери как богатых, так и бедных. Если бы он вошел в их дома, то обнаружил бы кучу де­тей, бледных, дрожащих, ищущих хлеба. А у их матери нет ничего, кроме слез: последнюю корку хлеба она им разделила еще вчера»¹¹.

На нижней ступени колониального общества стоял и пока еще немногочисленный класс наемных рабочих, за­пятых в основном на строительстве каналов (на строи­тельстве канала Ридо в один сезон работало свыше тыся­чи человек по найму), а также в районах интенсивной лесодобычи. Лесорубы и сезонные строители подвергались безжалостной эксплуатации. Это были парии общества — бедные эмигранты из Ирландии, разорившиеся фермеры, отходники. Именно на лесосеках долины реки Оттавы и строительстве каналов вспыхнули первые искры открыто­го недовольства.

В 1827 г. в Квебеке возник первый профсоюз — рабочих-печатников. В 1830 г. в Монреале начал дейст­вовать профсоюз обувщиков, в 1833 г. в Верхней и Ниж­ней Канаде уже существовали профсоюзы печатников, плотников, портных и рабочих других профессий.

Что касается коренных обитателей, то в первой тре­ти XIX в. в Канаде жили уже только остатки некогда могущественных индейских племен. Их последняя герои­ческая попытка добиться самостоятельности была связана с англо-американской войной 1812—1814 гг. Конфедера­ция индейских племен на территории США и Канады под руководством легендарного Текумсе приняла участие в военных действиях на стороне Великобритании в на­дежде отстоять свои права на землю, но на переговорах в Генте при заключении мира англичане предали своих храбрых и верных союзников.

Условия существования канадских индейцев были ужасными. Упоминавшаяся уже А. Джемисон писала: «Они (индейцы.— В. Т.) сообщили мне, что их племя чиппева живет в окрестностях озера Гурон, где охотничий сезон был неудачным. Племя страдает от сильного голо­да и морозов, и они пришли сюда, чтобы просить Вели­кого отца — губернатора дать им пищу и теплую одежду для женщин и детей. Они прошли по снегу 180 миль, и последние сутки никто из них не имел ничего во рту» ¹². Индейцы подвергались самой жестокой эксплуатации со стороны колониальных властей, многочисленных спеку­лянтов, торговцев и прочих любителей наживы. Зачин­щиком грабежа был департамент по делам индейцев, сотрудники которого пользовались устойчивой репутацией жуликов и плутократов. Особой бесцеремонностью в об­ращении с индейцами отличались торговые компании Гудзонова залива и Северо-восточная, которые продол­жали спаивать и обирать коренных жителей.

Бесчеловечное обращение и нужда вызывали сильное недовольство иидейского населения, которое выливалось иногда в кровавые столкновения с колонизаторами. Так, в августе 1816 г. индейцы поселения Ред-Ривер (владе­ния Компании Гудзонова залива) восстали против чинов­ников. В результате стычки 21 служащий компании и ее местный правитель были убиты.

Обострению социальных противоречий в канадском об­ществе сопутствовал кризис политического строя и на­циональных отношений в колонии. Обладавшие неогра­ниченной властью губернаторы провинций и генерал-гу­бернатор Британской Северной Америки, будучи воен­ными по профессии, как правило, плохо разбирались в вопросах гражданского управления и совсем не знали канадской действительности. Всеми делами провинции за­правляли Исполнительные советы, в которые, как мы пом­ним, входили представители колониальной верхушки. В Верхней Канаде на протяжении 20 с лишним лет нер­вую скрипку в совете играл лидер «семейного союза» архиепископ Торонто Джон Страхан.

На страже колониального режима стояли и Законода­тельные советы. Любой неугодный властям законопроект, одобренный ассамблеей, безнадежно застревал в этой ин­станции. В годы борьбы за реформы накануне восстания 1837 г. в Нижней Канаде Законодательный совет похоро­нил 234 законопроекта, а в Верхней Канаде — 325!

Как уже говорилось, единственными выборными пра­вительственными органами в колонии были провинциаль­ные ассамблеи. Однако в условиях существовавшего строя они не обладали абсолютно никакой реальной властью, хотя олигархическая верхушка лезла из кожи вон, чтобы доказать сходство механизмов управления в колонии и метрополии. Это послужило поводом для довольно едкого замечания Ч. Диккенса в связи с открытием в одной из канадских провинций сессии местного парламента: «Цере­мония эта была столь тщательной копией с ритуала, со­блюдаемого при открытии сессии парламента в Англии, с такой торжественностью,— только в меньших масшта­бах,— были выполнены все формальности, что казалось, будто смотришь на Вестминстер в телескоп, только с об­ратного конца» ¹³.

Выборы в ассамблею проходили под контролем, а часто при грубом нажиме со стороны властей. Иногда избирателей попросту подкупали. Так, во время выборов 1836 г. голосовавшим за сторонников правительства тут же на месте выдавали патенты на участки земли.

И все же защитникам колониальных порядков год от года становилось все труднее обеспечивать лояльное большинство в нижней палате. Недовольство широких масс росло столь интенсивно, что начиная с 20-х годов XIX в. (а в Нижней Канаде еще раньше) население избирало в состав ассамблеи именно таких депутатов, ко­торые выступали против правящей клики и колониально­го режима. Как правило, это были мелкие бизнесмены, адвокаты, реже — сеньоры и фермеры.

После англо-американской войны 1812—1814 гг. ас­самблеи окончательно превратились в центры оппозици­онных колониальному режиму сил и вступили в откры­тый конфликт с правительством.

Недовольство большинства населения провинций вы­зывала судебная власть в колонии. Она была объектом острой критики со стороны канадских патриотов. Судьи являлись послушным орудием в руках колониальной эли­ты, с их помощью местная олигархия на протяжении де­сятилетий расправлялась с неугодными и неблагонадеж­ными с ее точки зрения лицами.

Коррупция имела место не только в высших судеб­ных инстанциях, но и в кругу мировых судей. В одном из памфлетов тех лет писалось: «Лавочники занимают должности мировых судей. Они могут назначать на своя товары грабительские цены и одновременно обладают пол­номочиями принуждать к платежам. Сначала они пре­ступники, а затем судьи... Деятельность нашего суда не­справедливая, угнетательская и подвержена влиянию сверху» ¹⁴.

Бедные поселенцы часто жаловались на беззакония, чинимые судебными властями: «Какой смысл подавать в суд на богатого. С ним невозможно мериться силой, так как судья все равно решит дело в его пользу». В резуль­тате в колонии процветало взяточничество, а обществен­ные деньги нередко присваивали себе частные лица.

Колониальной казной бесконтрольно распоряжался губернатор. Она пополнялась за счет многочисленных на­логов и поборов с поселенцев. Например, существовали налоги на бревенчатые и каркасные дома, на необраба­тываемую часть земли для проживающих на ней владель­цев, на рогатый скот, на лошадей, на кареты, на мель­ницы, на лесопильни и т. п. Почти каждая необходимая вещь облагалась налогом. Именно поэтому вопрос о на­логообложении и о контроле над финансами провинции стал одним из основных в ходе освободительного движе­ния в Канаде.

Важное место в колониальной системе занимала цер­ковь. Католическая церковь, сохранив за собой некото­рые права, стала ближайшим союзником и верной опо­рой колониального режима. «История отношений между колониальным правительством и церковью — это история потрясающей сделки, которая когда-либо имела место между церковными и государственными властями, чувствовавшими себя не способными что-либо сделать без обоюдного сотрудничества, но пытавшимися в то же время отстоять свои собственные интересы. Эта борьба была скрытой, взаимоотношения между сторонами облекались в дипломатическую форму, и каждая сторона уважала друг друга» ¹⁵. Католическая церковь имела огромные доходы и пользовалась большим влиянием среди франкоКанадского населения. Но еще более прочные позиции в коло­ниальной Канаде того времени занимала англиканская епископальная церковь, за которой метрополия офици­ально закрепила положение господствующей, «установ­ленной» церкви. Эта церковь, крупнейший собственник земли, самым тесным образом была связана с колони­альными властями, ее высшее духовенство составляло часть правящей олигархической клики.

В первые десятилетия XIX в. в Канаде еще более обострились далеко не дружественные отношения между франкои англоканадцами. Ярко выраженную ассимиля­торскую политику развернула администрация генерал-гу­бернатора Джеймса Крэйга. Крэйг ненавидел франкока­надцев, подозрительно относился к их религии, сомневал­ся в их лояльности и не верил в их способность управ­лять страной. Таким же было и его ближайшее окруже­ние. Главный судья провинции Сьюэлл открыто заявлял, что Канада «должна быть превращена в чисто англий­скую колонию или же она будет окончательно потеряна» ¹⁶.

Характерная особенность национального вопроса в колонии заключалась в том, что с самого начала нацио­нальные противоречия в Канаде теснейшим образом пе­реплелись с классовыми.

В основе политики дискриминации и угнетения фран­цузского населения лежали прежде всего классовые ин­тересы колониальной аристократии и английской торго­вой и промышленной буржуазии, захватившей в свои руки оптовую торговлю с метрополией, США и Вест-Ин­дией, командные высоты в ведущих отраслях промышлен­ности — судостроительной и лесной, банковский и промыш­ленный капитал. Что касается франкоканадцев, то они составляли основу трудящихся классов, подавляющее большинство населения сельских округов провинции.

Итак, мы можем говорить о существовании не просто национальных и классовых противоречий в колониальной Канаде, а о значительном совпадении тех и других. В ос­нове национальных противоречий между франкоканад­ским большинством и английским меньшинством лежал классовый антагонизм между эксплуатируемым и угне­тенным большинством населения колонии и господству­ющей колониальной верхушкой.