Глава сорок вторая
Синчи, напрягая последние силы, добрался до крепостных ворот. Саксауаман, самую сильную крепость в стране, Синчи видел так близко впервые. Ее контуры четко рисовались на вершине холма. Круглые башни, высокие, массивные стены, сложены были из каменных глыб столь громадных и столь плотно пригнанных друг к другу, что они надежно противостояли самым сильным землетрясениям. За ними виднелись соломенные крыши домов и храмов. Соломенные крыши. Ибо мудрость веков и опыт поколений учили, что в стране, где бог Земли часто проявляет свой гнев, такая крыша лучше всякой иной.
Синчи об этом не думал, но он невольно вспомнил, с какой легкостью испанцы поджигали такие крыши. Они делали это с наслаждением и заливались радостным смехом, когда вталкивали или бросали пленников в пылающий дом. За сопротивление, за мужество, проявленное в схватке, за что угодно. Или даже без всякого повода.
Они выкрикивали при этом какие-то странные слова:
- Auto de fe! Auto de fe!
Синчи невольно оглянулся. Но дорога в сторону Куско, широкая, прямая, была пустынна. Даже большие ламы белых люден измучены и не преследуют его по пятам.
Синчи объяснил страже у крепостных ворот, что прибыл по важному делу, и приказал тотчас же проводить его к коменданту крепости. Когда тяжелые ворота закрылись за ним и он очутился за стенами, Синчи вдруг ощутил смертельную усталость. Он шел медленно, пошатываясь, думая о том, что будет не в состоянии произнести ни слова. И только тут он как бы заново осознал весь ужас доставленного им известия.
Кахид, бывший ловчий, сразу узнал Синчи, но, видя в каком он состоянии, ни о чем не спрашивал, а приказал подать ему воды с соком агавы и молча ожидал.
Только когда Синчи отдышался и утолил жажду, он спросил:
- С чем прибыл ты столь поспешно, и почему сам, а не прислал часки? Пожалует ли сюда сын Солнца, чтобы здесь отпраздновать победу?
- Сын Солнца не прибудет сюда, - хрипло прошептал Синчи. Он медленно размотал тряпки, которыми под плащом была обернута его левая рука, и показал воину свое плечо. Из двух ран - видимо, плечо было пробито навылет - еще сочилась кровь.
Кахид нахмурил брови.
- Был... штурм? Куско взят?
- Штурм был, - через силу вымолвил Синчи. Усталость окончательно одолела его, глаза закрывались сами собой, и он плохо видел. Плечо невыносимо ныло, в голове помутилось, он не мог собраться с мыслями. - Да, был штурм. Воины уну Юнии уже взбирались на стены. Но...
- Говори, - твердо бросил Кахид. Лицо его словно превратилось в застывшую мертвую маску. Лишь глубокие, твердые борозды по обе стороны рта удлинились и как бы сделались еще глубже. Взгляд словно окаменел.
- О достойный, боги не позволили. Пожалуй... Пожалуй, бог белых, которого они носят на этом странном дереве, оказался могущественнее наших. Ведь наши воины были уже на крепостной стене, уже замолкали громы, которые белые мечут в клубах дыма, уже Хьюденоги, тот, что носит над сапа-инкой большое знамя, начал размахивать им, подавая сигнал для общего штурма, когда с тыла подошел новый отряд белых.
- Белые? С тыла? Откуда? Ведь их убивают всюду, где только обнаружат.
- Это так, о достойный. Пожалуй, одному Супаю известно, откуда появились эти белые. Но они ударили... Гремела... ильяпа. Ты знаешь, как бывает, когда белые сражаются. Земля начинает дрожать, столько громов они мечут.
- Знаю. Даже здесь было слышно. Ветер доносил до нас отзвук битвы.
- Я слышал о бурях на Укаяли, на Мараньоне... Даже там реже гремят громовые раскаты. Сын Солнца... Сын Солнца не дрогнул. Но белых невозможно было сдержать. Их огромные ламы...
- Знаю, - прервал его Кахид. - Рассказывай дальше.
- Сын Солнца немедленно вызвал воинов из Коропуны.
- Он больше всего любит их и полагается на их мужество.
- Это именно так, достойный. Сын Солнца сам повел их. Однако внезапно все разлетелось в прах. Они разбежались. Как стадо гуанако, когда в самую середину его ворвется капак-тити.
- Что же случилось? Разве бог Солнца...
- Нет. Солнце сияло так, как и сейчас. Только внезапно раздался крик, что... - Синчи понизил голос, - что сын Солнца убит.
Борозды на лице Кахида сделались еще глубже. Глаза тревожно вспыхнули.
- Разве так и случилось?
Синчи заколебался. Подавил спазму.
- Нет... не знаю, о достойный. Когда раздался этот крик, сын Солнца был жив и стоял во главе войска. Потом, потом его сбили с ног, он упал... А потом я не знаю. Пусть Инти, бог Солнца, тотчас же сожжет меня, я не знаю.
- Как? Ты не знаешь, уцелел ли сын Солнца? Что же такое произошло?
- Не знаю, - хмуро повторил Синчи. - Достопочтенный, никто не знает этого. Потому что войска уже не существует. Нет ни двора, ни инков при сыне Солнца, ничего нет. Кто не успел уйти, тот погиб или стал невольником. Это конец, конец... конец... - голос Синчи перешел чуть ли не в крик, потом сорвался, превратившись в хриплый шепот. - Это конец, о достопочтенный.
- Конец чего? - тихо спросил Кахид.
- Конец всего, что было. Уже не будет ни сапа-инки, ни жрецов, ни камайоков, ни часки, ни... ни богов. Белые срывают с храмов золотые изображения Солнца, где же бог Инти отразит свое благосклонное сияние?
- Ты прав. - Инка пытливо поглядел на Синчи и заговорил медленно, с огромной душевной болью: - Ты прав. Рушится то, что великие сапа-инки воздвигали веками. И не в том дело, что не будет инков, жрецов или изображений богов. Погибает самое главное. Погибает Тауантинсуйю.
- Я не очень хорошо это понимаю, о достопочтенный.
- Ты еще в муках осознаешь это, - сказал Кахид и умолк, закрыв глаза. Его орлиный профиль в этот момент поразительно напомнил лик какой-то почитаемой мумии. Через минуту он пришел в себя, отогнав тяжелые раздумья, и принялся расспрашивать хриплым голосом:
- Кто и с чем прислал тебя?
- Жрец Я встретил его за рекой, там, где дорога...
Кахид с нетерпением прервал его:
- Куда шел этот жрец и что он приказал тебе сообщить?
- Он умер. Его ранило этим свистящим громом белых, и он был уже при смерти. Он приказал мне бежать и предупредить тебя, достопочтенный. Белые еще не были в Саксауамане, но теперь, после победы, они придут сюда тотчас же. Наверняка придут.
- Я знаю. Тут много золота.
- Да. Им известно об этом. Жрец приказал передать тебе: если последняя крепость Тауантинсуйю окажется в руках белых, пусть не найдут они там ни слитка золота. Пусть не увидят ни одной священной мумии Пусть не обнаружат изображения Инти.
- Ничего этого они не увидят. - Кахид обернулся к скале, в которой был вырублен трон сапа-инки. В народе ходили легенды о том, что в недрах этой скалы огромное количество пещер, таинственных коридоров, черных бездн. Там еще до прибытия Синчи Кахид приказал укрыть сокровища.
- Я повторил наказ... - Синчи подавил вздох. - А теперь что делать, достопочтенный?
- Не отчаиваться и держаться, - жестко бросил Кахид. - Погибнуть, если придется, или жевать листья коки и ни о чем не думать.
- Пожалуй, даже листья коки не дадут забвения, - хмуро прошептал Синчи.
- Тогда умри.
- А... а ты, достойный? - заколебавшись, спросил Синчи.
- Я? Помнишь, как мы шли в Силустани? Зимой, сквозь метель. Я тогда сказал тебе, что человек - это ничто, а Тауантинсуйю - это все. Когда погибнет все, чем мы жили, то и наша жизнь утратит всякий смысл.
- А... а надежда? - прошептал Синчи.
- У тебя еще есть надежда? - резко спросил Кахид, а когда гонец только молча понурил голову, инка сказал: - Сокровища сапа инков и храмов уже надежно укрыты. Белым их не найти никогда. Итак, будем сражаться.
Полог над входом взметнулся, и быстро вошел молодой воин.
- Великий господин, со стороны Куско приближаются белые на больших ламах.
- Уже? - Кахид почти весело взглянул на Синчи. - Им не терпится. Хорошо. На крепостных стенах все готово?
- Да, великий господин.
- Я сейчас выйду к воротам. Жди меня там.
Когда воин скрылся, Кахид обратился к Синчи:
- Что ты намерен сейчас предпринять, часки камайок? Через южные ворота ты еще можешь без всякого труда выбраться отсюда.
Бегун медленно покачал головой.
- Нет, достойный. Жрец послал меня только сюда, в Саксауаман. Больше он ничего не приказывал мне. Я останусь здесь.
- А без приказа сам ты, конечно, не знаешь, как тебе поступить? Как и любой человек в Тауантинсуйю... Хорошо, в таком случае оставайся при мне.
Испанская конница окружила крепость, всадники прикидывали, где лучше начать, но штурм начался только тогда, когда подтянулась пехота с артиллерией
Упоенные недавним успехом, под стенами Куско, испанцы приближались, уверенные в своих силах, уже заранее торжествуя победу. Ведь в этом Саксауамане находятся главные сокровища инков. То, что они, испанцы, захватили до этого, может оказаться всего лишь ничтожной горсткой по сравнению со здешним богатством.
Дон Диего де Альмагро, руководивший операцией, торопился. Уже вечером после битвы под Куско прибыл к нему от Писарро гонец с приказами. Наместник сообщал, что собрал все силы и спешит на помощь. Однако на перевале выпал глубокий снег, кони и орудия увязли, поэтому он не может поспеть так быстро, как бы хотел. Гарнизон Куско должен держаться. Не следует предпринимать рискованных вылазок. Делать только то, что необходимо для обороны крепости.
Братья Писарро поэтому настаивали на том, чтобы отложить экспедицию до прибытия наместника, однако Альмагро решил иначе. Он должен взять крепость и завладеть ее сокровищами, прежде чем подоспеет Писарро. Пусть-ка потом наместник попробует отобрать их у него!
Пользуясь властью, какую он приобрел после победы над инкой Манко, Альмагро отдал приказ о выступлении. Обоих братьев Писарро он взял с собой, не желая рисковать: а вдруг по возвращении в Куско городские ворота окажутся на замке?
Войско щедро снабжали сорой, суля большую добычу и еще более обильные пиршества; поэтому солдаты, уверенные в своих силах, заранее радовались победе.
Но Альмагро не хотел рисковать напрасно. Брать крепости измором, как некогда он с Кортесом покорял Мексику, не было возможности. Ему следовало поторопиться, чтобы до прибытия Писарро все было кончено.
Он только окружил крепость цепью своих постов, а всю силу - пушки, мушкетеров, лучников, пехоту с лестницами, предназначенными для штурма, сосредоточил около северных ворот.
Залпы загремели на рассвете. Пушки били по крепостным стенам, а под прикрытием порохового дыма подползли лучники и, держась на такой дистанции, которая позволяла им оставаться недосягаемыми для копий индейцев, принялись за свое не столь шумное, но весьма эффективное занятие.
В воздухе засвистели стрелы, скрежеща о каменные стены и поражая цель. Нет-нет и воин-индеец, выглянув из-за прикрытия, чтобы метнуть копье, падал навзничь и со стоном сползал вниз, напрасно стремясь уцепиться слабеющими пальцами за неровность каменной кладки. Грохот пушек, который индейцы все еще принимали за небесный гром, и эти стремительные бесшумные стрелы в представлении защитников крепости связывались в единое целое, и суеверный испуг быстро охватил гарнизон.
Кахид, спокойно стоящий на крепостной стене в наиболее опасном месте, сразу же заметил это. Он с беспокойством обратился к Синчи, который всюду сопровождал его.
- В рукопашной схватке лицом к лицу наши воины не уступят белым. Но здесь они боятся ильяпы.
- Ты прав, достойный. Это... не иначе, как сами демоны земли...
Орудийное ядро ударило в башню около ворот, отскочило и, бессильное и неопасное, упало прямо к их ногам.
Кахид со злобой пнул его ногой.
- Обычный булыжник. Только белые умеют метать его с таким грохотом. О, вот это пострашнее.
Он указал на рослого воина, который внезапно пошатнулся и без стона свалился навзничь. На лбу у него кровоточила небольшая рана.
- Этого наши воины боятся больше всего. Как будто ничего нет, а человек умирает.
В эту минуту у стен крепости мушкетер Луис Овьедо, громко смеясь, чистил свое оружие и готовился к новому выстрелу.
- Ты проиграл, Алонсо. Пять песо - мои.
- Не торопись. За мной еще один выстрел. Видишь Этого, в блестящем шлеме? Это, должно быть, какой-то краснокожий вождь. Если я сковырну его, мы квиты.
- Этот? Фи, его подстрелить не штука. Он стоит так, будто сам ищет смерти. А мой только выглянул, как я сразу же всадил ему пулю в лоб. Впрочем, дело твое. Если у тебя на примете нет ничего лучшего, то бери его на мушку.
Алонсо прочно установил мушкет на вилках, широко расставил ноги и тщательно прицелился. Наконец он поднес к Запалу фитиль. Сквозь клубы дыма ему не удалось разглядеть результат выстрела, однако смех Луиса был достаточно красноречив.
- Промазал! Из тебя такой же стрелок, как из старой бабы - плясунья. Пять песо - мои. Ну и другие пять, за следующего язычника, которого я подстрелю. Ставишь?
- Ставлю. Будь ты неладен! Но почему ты не возьмешь на мушку этого вождя?
Овьедо сделал вид, что не слышит. Прежде чем они принялись стрелять на пари, он уже трижды целился в индейца, стоящего на самом видном месте, и все три раза промахнулся. Суеверный, как большинство испанских солдат, он предпочел не пытаться в четвертый раз. Этого краснокожего язычника, разумеется, охраняют какие-то там их демоны, а с духами, хоть бы и языческими, лучше не связываться. Падре Вальверде уверяет, правда, что ему известны отличные, действенные молитвы и заклинания, но все-таки кто его знает.
Стрельба стала превращаться в забавное состязание. Уже и лучники приняли в нем участие, похваляясь перед мушкетерами меткостью своих выстрелов и своей неуязвимостью. А так как индейцы могли ответить только метанием копий, которые не долетали до нападающих, это придавало последним еще больше наглости, сообщало еще большую точность их выстрелам. Все чаще падали защитники крепости на стенах, и Кахид, который уже дважды стягивал к воротам подкрепления, все больше хмурился.
- Перебьют самых лучших воинов. Придется открыть ворота и вывести войска в поле. Тогда они пустят в ход свои топоры.
Синчи молча указал на отряд испанской конницы, охранявшей пушки против самых ворот. Кони, дрожа от близких выстрелов, возбужденные запахом пороха, рвались, вставали на дыбы, их едва удавалось сдерживать. Стоило только ослабить поводья, и они со скоростью вихря понеслись бы вперед, на атакующих индейцев.
Кахид понял и кивнул головой.
- Да. Нам не отбиться. И здесь нас ожидает гибель.
- Может, белые сами будут атаковать... - неуверенно начал Синчи и тотчас прислушался. Заглушая грохот пушек и мушкетов, раздался резкий, звонкий звук труб.
- Ударят! О достойный, этот звук означает, что они сейчас ударят.
- Хорошо. Наконец-то мы встретим их, как подобает воинам.
Он отдал приказ солдатам, которых оставил в резерве у подножия башни.
- Все на стены!
Испанцы приближались. Они шли сомкнутыми стальными рядами и несли с собой лестницы, чтобы штурмовать стены. Их прикрывали лучники, и как только над стеной появились шлемы защитников крепости, тотчас же снова густо засвистели стрелы, разя и убивая индейцев. Когда атакующие приставили лестницы и начали взбираться по ним, лучники продолжали стрелять. Тщательно прицеливаясь, они поражали каждого, кто только выглянет из-за укрытия. Лишь одну лестницу индейцы столкнули своими длинными копьями, лишь в нескольких местах испанцам пришлось с боем прокладывать себе дорогу. В основном же они взбирались на стены почти беспрепятственно.
Наконец на стенах началась рукопашная схватка, жестокая, безжалостная. Толедские мечи против обоюдоострых топоров, сталь против бронзы, жажда грабежа и разбоя против безрассудного упорства - и все отчаяние побеждаемых против тех, кто неизменно одерживал победы.
Но резервы индейцев были слишком поспешно введены в бой, и они понесли уже невосполнимые потери. А испанцы напирали и напирали, постепенно занимая стены. Скоро уже и лучники взобрались туда. же, и их стрелы начали разить индейцев прямо в упор, расчищая дорогу атакующим и сея ужас и гибель в рядах защитников.
Кахид вместе с группой своих людей отступил к башне, ожесточенно защищаясь. Первый раз он видел белых в сражении. Опытным глазом воина Кахид оценил доспехи, хорошо закрывавшие солдат и в то же время не стеснявшие их движений, у индейцев же обнаженные плечи и ноги лишь раскрашены черно-белыми полосами; оценил он и твердость щитов, легко отражавших удары боевого топора; оценил и холодную, воспитанную долгим опытом выносливость в схватке. Разве они дрогнут, если им крикнуть, что их вождь погиб? И как бы сражались они при отступлении? Потому что... потому что только в отступлении можно узнать истинную цену воина.
Эти раздумья не мешали Кахиду принимать участие в битве. Один за другим он отбил два удара испанских мечей, выждал момент, сделал выпад и ударил топором. Молодой Хуарес де Карвахаль, идальго из знатного валенсианского рода, в качестве добровольца принимавший участие в штурме, свалился с рассеченным плечом.
- Бей! Вперед! - закричал Кахид, бросаясь через упавшего в брешь, образовавшуюся в цепи врагов. Но стена вражеских щитов снова сомкнулась перед ним, засверкали мечи, нанося разящие удары: над этой стеной словно всплеснулись волны. Из-за спин своих товарищей лучники пустили в индейцев целую тучу стрел. Защитникам крепости снова пришлось отступить.
Кахид вдруг услышал за спиной торопливые слова, произнесенные на тайном наречии инков.
- Господин, я выполнил твой приказ. Сокровища укрыты надежно.
Кахид быстро оглянулся. Молодой жрец, запыхавшись, пробирался к нему, глаза его горели.
- А мумии? - охрипшим голосом спросил Кахид.
- Все, как ты приказывал.
- Кто... кто знает это место?
- Только я, о достойный.
- Так умри же, чтобы никакими муками не смогли вырвать из тебя тайны! - воскликнул Кахид и взмахнул топором.
Он оглянулся. Теперь он остался один. Окружавшие его воины либо полегли, либо, прижатые к стене, оборонялись отчаянно, хотя и безнадежно. Внизу ворота трещали под ударами испанских топоров. Атакующие почти целиком заняли стену.
- Это конец, - повторил Кахид слова Синчи. Он еще раз оглянулся. Бегуна нигде не было видно, а толпа осаждавших уже устремилась к башне.
Кахид опередил их; он вскочил в черную щель узких дверей, захлопнул их за собой и привалил заранее приготовленным камнем. Через минуту он был уже на вершине башни, равнодушный к стрелам, которые свистели вокруг него, царапая стены.
Он бросил взгляд на крепость сверху - последнюю крепость в Тауантинсуйю, куда уже ворвались враги, на священную скалу с вырубленным в ней троном сынов Солнца, которую осквернят белые. Он не колебался. Когда дон Диего де Альмагро въезжал через выломанные крепостные ворота в покоренную твердыню, ему пришлось осадить коня, так как прямо подле него пало, распростершись на камнях, тело воина-индейца в богатых одеждах.
Альмагро невольно посмотрел вверх. Там больше никого не было.
- Он спрыгнул сам. Я видел, - сказал Хуан Рада, который ехал рядом.
Альмагро кивнул головой.
- Жалко, что это язычник. Он мог бы стать настоящим кабальеро! бросил коротко испанец и двинулся дальше.