Эксперименты в управлении

Шестидесятые годы, в течение которых Титу Куси совершал чудеса дипломатической изворотливости, были временем поли­тического эксперимента и выжидательной нерешительности в оккупированном испанцами Перу. С поражением последнего восстания поселенцев под предводительством Франсиско Эрнандеса Хирона в Перу, наконец, воцарился мир. К этому вре­мени в стране уже сложилось необыкновенно стабильное ис­панское общество. Испанцы продолжали основывать города с самоуправлением, каждый из которых строился по традицион­ному испанскому плану. С самых первых дней конкисты сюда из-за океана стали прибывать на кораблях испанки. Эти жен­щины выходили замуж за самых богатых испанских поселен­цев и обеспечивали такую повседневную жизнь в колонии, что она почти ничем не отличалась от жизни на родине. Дети ис­панцев, рожденные в Перу, воспитывались как настоящие ис­панцы. Во всех новых городах с испанским самоуправлением были все привычные компоненты: большие дома, в которых жили энкомендеро в окружении своих домашних и слуг; мно­жество священников, монахинь и монахов; процветающее тор­говое сословие; свободные негры и арабы и, наконец, рабы. В городах жили представители всех необходимых профессий: врачи, юристы, нотариусы для удовлетворения страсти испан­цев к письменным документам, а также ремесленники: портные, каменщики и плотники, брадобреи, отворяющие кровь, сапож­ники, шорники, серебряных дел мастера и ювелиры, кузнецы, которые также делали оружие и доспехи, и рабочие-металлис­ты, которые по совместительству были еще и ветеринарами.

За исключением Куско и Кито, муниципалитеты в Перу были новыми образованиями. Большинство из них распола­галось вдоль побережья или вдоль дорог, связывающих горы с ближайшим выходом к Тихому океану. Центр тяжести Перу сместился из Анд на океанское побережье, где и остается по сей день. К 1560 году в Перу насчитывалось около 8 тысяч испанцев. Из них одна треть или чуть больше имели энкомьенды или жили в домах 480 энкомендеро; у четверти из них были независимые профессии, а около одной трети испанцев были безродными бездельниками, которые играли в азартные игры, задирали индейцев, участвовали в экспедициях в джунг­ли или донимали вице-королей просьбами предоставить до­ходное место. Большинство индейцев в горах оставались в сто­роне от этой новой культуры, вдали от новых чужеземных об­щин, которые стали устанавливать порядки в их стране.

Теперь властям необходимо было развивать систему управ­ления страной. Практически не было прецедентов колониза­ции европейцами столь далекой и совершенно чуждой расы. Первые эксперименты в области установления колониально­го правления в дальнейшем осложнились особыми условиями Перу. До завоевания в стране процветало удивительно ста­бильное правление Инков, и теперь власти пожелали сохра­нить то, что осталось от многочисленного коренного населе­ния. Но страна стала свидетелем двух восстаний, поднятых недовольными колонистами, и находилась в опасной удален­ности от метрополии. Она также обладала серебряными руд­никами, которые быстро становились столпом всей испанской империи. Королевская власть стремилась одновременно сохра­нять чистоту своей христианской совести и проявлять заботу о перуанских индейцах, но при этом поддерживать на том же уровне свои доходы и вознаграждать испанских колонистов — это были явно несовместимые цели. В это время эксперимен­тов в Перу бурлили политические теории. Лавина мемуаров, очерков и трактатов содержала советы королю, как управлять страной, а политические мысли и рекомендации отличались удивительной скрупулезностью и идеализмом.

Многие политики-теоретики хотели найти в администра­ции Перу место для инкской родовой знати. Король чувство­вал сострадание к потомкам таких же, как он, монархов и уг­рызения совести за то, как обошлись испанцы с Атауальпой и Инкой Манко. В средневековой Испании существовала тра­диция уважать «сеньор натураль», мудрого, законного, люби­мого правителя; и Франсиско де Витория подчеркивал закон­ные права туземных правителей. Такие хронисты, как Луис де Моралес, Кристобаль де Молина и Бартоломе де Вега рисо­вали удручающие картины обнищания родовой знати инков, лишенной роскоши, которой они беспечно наслаждались еще несколько лет назад, а теперь живущей без каких-либо дохо­дов посреди богатств покоренной империи.

На самом деле положение королевской семьи инков к шес­тидесятым годам XVI века улучшилось. Единственные сыно­вья Уайна-Капака, оставшиеся в живых после междоусобной войны и испанского завоевания, Манко и Паулью, были оба мертвы, а их старшие законные сыновья Сайри-Тупак и Инка Карлос были владельцами богатых энкомьенд, которые они получили в результате приступов щедрости у Карла V, Гаски и Каньете. Некоторые принцессы вышли замуж за конкиста­доров, имевших энкомьенды, а другие также получали пенсию от испанской короны. Эта привилегированная группа, кото­рая должна была воодушевлять коренных жителей Перу, обо­гатилась таким образом благодаря податям с энкомьенд и ста­ла составной частью испанского общества. Вместо того чтобы пытаться встать на защиту национальных интересов, потомки королевского дома Инков использовали свое происхождение с целью получения личной выгоды. Они так же были жадны до титулов, фамильных гербов, прекрасной европейской одеж­ды и дармовых доходов и так же безразличны к трудящимся массам, как и любой испанский идальго.

Помимо немногих удачливых принцев и принцесс, которые получали подати с энкомьенд, существовали еще несколько сотен инков знатного происхождения, которые жили в Куско. Их королевское происхождение прослеживалось от одного из одиннадцати Великих Инков, и они сохраняли родственный клан, или «айлью», своего предка Инки. Земли вокруг Куско, которые раньше предназначались для Инки или для храмов Солнца, были поделены на части между королевскими потом­ками. Таким образом, у каждого было небольшое сельскохо­зяйственное владение, от уплаты налогов с которого они были освобождены. Но эти инки знатного происхождения, как и многие курака, часто были помешаны на том, чтобы «одевать­ся в шелка или иметь лошадей, пить много кастильского вина или иметь друзей среди испанцев». Благодаря своему благо­родному происхождению всякий из них, кто становился хри­стианином, получал титул «Дон», который был отличительным признаком аристократической родословной среди испанцев. Но очень мало кто из индейцев выучил испанский язык, и даже представители знати оставались достойными сожаления фигурами в постконкистском обществе.

На некоторых испанцев производило большое впечатление то, как легко можно было манипулировать местной знатью. Луис де Моралес писал, что многие индейцы — «люди очень способные, рассудительные и разумные. И все это тратится впустую, так как они всего лишь ухаживают за лошадьми или пасут скот». Поэтому испанские власти забавлялись тем, что выискивали способы использовать в своих целях управленчес­кие способности индейцев вне жестокой системы «энкомендеро — курака». Франсиско Писарро и Висенте де Вальверде пытались сохранить индейские общины везде, где только они были, особенно в таких городах, как Хауха со 100 тысячами жителей или Вилькасуаман с населением 40 тысяч человек. Их усилия остались тщетными из-за анархии во время восстаний и гражданских войн. Вака де Кастро надеялся создать новые поселения индейцев, но единственное, что ему удалось сде­лать, это основать город индейцев племени чачапояс, который располагался далеко от их родных мест обитания в провинции Вилькас. Если основывались новые поселения, то индейское самоуправление могло действовать только вне племенной си­стемы курака. Священники хотели, чтобы живущие отдельно индейцы собирались в такие общины для облегчения им за­дачи обращения их в христиан. Их настойчивость привела к тому, что в 1549 году вышел королевский указ, требовавший от властей основывать в Перу больше городов с индейским населением. В каждом таком городе из числа индейцев долж­ны были быть «алькальды, мировые судьи для рассмотрения гражданских исков, а также члены городского управления, из­бранные индейцами на годичный срок из своих же соплемен­ников», чтобы заботиться о благе общины.

Гаска написал королю после своего триумфального возвра­щения в Испанию и предложил, чтобы мировым судьям из числа индейцев было разрешено рассматривать простейшие гражданские иски своих соплеменников, а также арестовывать испанцев, совершивших правонарушения, и сопровождать их к испанскому коррехидору, имеющемуся в каждом испанском городе. Король в свою очередь попросил нового вице-короля маркиза де Каньете рассмотреть такие полномочия, а Каньете поручил коррехидору Куско, грозному Хуану Поло де Ондегардо, лицензиату и сведущему человеку в делах индейцев, разработать такую систему для 20 тысяч индейцев, прожива­ющих в городе и поблизости от него. Поло разделил Куско на четыре административных района, или прихода. Коррехидор выдвинул в каждом районе по восемь кандидатов, из которых индейцы выбрали трех. Затем одного из них коррехидор из­брал алькальдом. Каждый алькальд осуществлял правосудие среди индейцев, но он не мог приговорить к смерти или на­несению увечий. У них это стало неплохо получаться, и вско­ре стали появляться сообщения о том, что, «как видно из опы­та города Куско, четыре алькальда, назначенные своими со­племенниками, так хорошо справляются с делами, что от них не может спрятаться ни один грабитель или правонарушитель; они быстро улаживают возникающие иски, касающиеся пахот­ных земель, водоснабжения, пастбищ и др.».

Каньете уже назначал родовитого Алонсо Титу Атаучи по­стоянным главным алькальдом четырех суйю в Куско, вручив ему особый жезл судьи. Он попытался провести такой же экс­перимент в Кито, сделав двоюродного брата Атауальпы Дона Матео Юпанки главным алькальдом де лос Натуралес, то есть начальником индейской полиции, со своим штатом служащих и ежегодным жалованьем в размере 100 песо. Дон Матео очень эффективно выполнял свои обязанности в течение восемна­дцати лет и завоевал восхищение испанского коррехидора. В 1563 году Аудиенсия Кито приняла решение избирать аль­кальдов из числа индейцев, как в Куско, чтобы они имели полномочия «арестовывать испанцев, которые совершают пра­вонарушения в своих районах, и отправлять пленников к кор­рехидору». Другой достойный человек, Дон Диего де Фигероа, и Кахамарка, внук главнокомандующего Уайна-Капака и курака инкских поселенцев в Кито, стал одним из этих алькаль­дов. Он обучал индейских и испанских детей в своем округе, построил прекрасную церковь, основал поселения неподалеку от Кито и поднялся до главного алькальда всей провинции, ко­торому в вопросах правосудия подчинялись все курака про­винции. В новом прибрежном городе Гуаякйль курака по имени Дон Педро Самбиса храбро помогал отразить нападение Фрэн­сиса Дрейка. В награду он стал главнокомандующим и глав­ным алькальдом де лос Натуралес в Гуаякиле, а в конечном счете — преемником Дона Диего де Фигероа на посту главно­го алькальда Кито. Каньете также организовал полностью ин­дейскую общину с горожанами, алькальдами, судом и город­ским советом в Ла-Магдалена-де-Чакалеа в долине Лимы.

Эти пробные шаги в индейском самоуправлении явились волнующим экспериментом в управлении колонией. В тече­ние некоторого времени политики-теоретики в Перу обсуж­дали более смелые меры. В 1561 году Аудиенсия Лимы дала указание своим региональным инспекторам перевести индей­цев в новые города, в которых они сами будут управлять сво­ими делами. Каньете умер в 1561 году, а повеления короля побудили его преемника графа де Ньева продолжить назначе­ния индейцев на ответственные должности. Лицензиат Хуан де Матьенсо предложил, чтобы в каждой провинции на пост индейца-коррехидора и судьи сроком на два года назначались подходящие представители коренного населения не из это­го района, достаточно воспринявшие испанский образ жиз­ни. Архиепископ Лимы Лоайса настаивал, чтобы назначенные алькальды и члены городского совета из числа индейцев вез­де находились под началом испанских коррехидоров. И Поло де Ондегардо, и Хосе де Акоста считали, что есть необходи­мость в таких чиновниках. Испанцы оккупировали страну, в которой, как им было известно, было блестящее руководство. Поэтому они могли бы доверить значительную часть управле­ния страной коренным жителям, отбирая достаточно автори­тетных кандидатов, чтобы разрушить основанную на тайном сговоре власть энкомендерос и курака. Такая смелость в уп­равлении Перу поставила бы страну на века впереди других колониальных режимов и послужила бы реальным подтверж­дением для официальных заявлений о том, что индейцы — равноправные подданные испанского короля.

К сожалению, несмотря на первые успехи индейцев на ад­министративных должностях, правители Перу колебались идти дальше. Каньете доверил своим управленцам-индейцам очень скромные полномочия и составил список ограничений для кандидатов: они должны быть благородного происхождения, исповедовать христианскую религию, говорить по-испански, быть достойными, способными, справедливыми, энергичны­ми, добродетельными, иметь приятную внешность и немного разбираться в законах. Он сообщил королю, что надеется воз­родить коренное население страны посредством создания еще большего числа индейских общин с самоуправлением. Преем­ник Каньете Ньева вяло занимался делами индейцев. Он по­пытался поставить над янакона в Лиме двух алькальдов, не­смотря на протесты местного населения. Он также задумал ввести новые должности индейских судей, которые занима­лись бы рассмотрением менее важных гражданских исков и имели бы разрешение арестовывать испанцев при условии не­медленной их передачи в руки испанских властей. Это нов­шество не прижилось.

Следующий правитель Перу, Гарсия де Кастро, полностью сознавал, что королю очень хотелось бы, чтобы индейцы ста­ли жить в новых городах и поселениях. Но его усилия, пред­принятые с целью заставить их покинуть свои разрозненные жилища, потерпели полную неудачу: индейцы отказывались трогаться с места, а Кастро был слишком нерешителен, чтобы принудить их. Гарсия де Кастро отправил д-ра Грегорио Гонсалеса де Куэнку решить вопрос с управлением в 30 репартимьенто вокруг Трухильо на северном побережье, чьи под­робные указания позволили местным индейцам организовать в своих деревнях подобие самоуправления. Президент Кастро также предпринял попытку назначать двух индейских алькаль­дов, которые занимались бы разбором исков индейцев в энкомьендах. Он уточнил, что курака не могут служить в этом ка­честве. Но его алькальды не обладали ни достаточной властью, ни официальной поддержкой, чтобы произвести хоть какое-нибудь впечатление на тех, кто уже укрепился в системе управ­ления энкомьендами. Возможно, индейцы были слишком запу­ганы или деморализованы четвертьвековой оккупацией страны испанцами, чтобы вырастить в своей среде достаточно прием­лемых кандидатов. Более вероятно, что курака обладали слиш­ком большой властью над своими соплеменниками. Испанские правители Перу не были настолько смелы, чтобы передать из рук испанцев достаточный объем власти в руки индейцев. Не­уверенные шаги по пути внедрения индейского самоуправле­ния поэтому так и не реализовали все свои возможности.

Более ранней традицией испанского колониализма было на­значение испанских протекторов индейцев. Еще до того, как Писарро отплыл в Перу, его партнер, а также партнер Альмагро, Эрнандо де Луке получил указание защищать коренное на­селение еще не открытых земель. Будучи духовным лицом, Лу­ке так и не попал в Перу, но эти инструкции были повторе­ны в 1536 году и для Висенте де Вальверде, который в апреле 1538 года был официально назначен «протектором этих про­винций». Вальверде приветствовал это назначение. Он пришел в ужас при виде опустошения, которое предстало перед ним во время его путешествия в глубь страны после восстания Ман­ко. Он писал королю по поводу своего назначения: «Необхо­димо защищать этих людей от волчьих зубов, которые им уг­рожают. Я считаю, что, если специально не начать заботиться об их защите, страна опустеет. Индейцы чрезвычайно обрадо­вались... когда узнали, что Ваше Величество специально посла­ли к ним человека, который будет защищать их». Обязанности Вальверде как протектора индейцев были обширными, но воз­можности принуждения — незначительными. Протектор ин­дейцев обладал полномочиями посылать инспекторов в любые места, но ему почти некого было посылать. Он мог вести рас­следования по делам о жестоком обращении с индейцами, ре­комендовать губернатору лишить того или иного владельца его индейцев или подвергнуть его телесному наказанию; или он сам мог налагать на правонарушителей штраф до 50 песо или наказывать тюремным заключением сроком до десяти дней. Вальверде рассмотрел несколько дел в Куско. Сохранились за­писи о двух случаях изнасилования служанок испанцами-энкомендеро. Вальверде приговорил их к штрафам и тюремному заключению, и апелляции испанцев к Франсиско Писарро не смогли изменить приговор. Но один епископ не мог обуздать легион жестоких конкистадоров.

Епископ Лимы Лоайса сменил Вальверде на посту протек­тора индейцев, а другие видные служители церкви занимали этот пост в других частях Вест-Индии. Одним из самых выда­ющихся был праведный Хуан де Валье, чья епархия распола­галась к северу от границы империи инков. В 1557 году король Филипп написал Валье: «Мы узнали о том, как вы заботитесь о переходе индейцев этой провинции в христианскую веру, и о том, чтобы с ними хорошо обращались; какие усилия вы при­лагали и продолжаете прилагать, чтобы защитить их от причи­нения им всяческого вреда; а также о гонениях и тяготах, ко­торые вы переносите из-за этого. Мы в высшей степени до­вольны... и поручаем вам продолжать заботиться об этих лю­дях». Но эти епископы с добрыми намерениями не обладали реальной властью для того, чтобы принудить хорошо обращать­ся с индейцами. Один из священников, работавших с де Валье, рассказал, как он уладил дело с записью размеров налого­обложения и запретил использовать индейцев для переноски грузов и как он с надеждой «указывал испанцам, как спасти свою совесть в отношении индейцев... как вести себя на бу­дущее, и предписывал им возместить индейцам весь ущерб». Епископы делали все, что только было в их силах, чтобы уго­ворить и усовестить своих прихожан, но обязанность защищать индейцев перешла на практике к гражданским властям.

Правительственный аппарат был несложный. Вице-король в Лиме возглавлял Аудиенсию, в которую входили четыре оидора, то есть судьи-советника, и финансовый, или налоговый, чинов­ник. Аудиенсия в Лиме была основана в 1542 году; в 1559 го­ду Филипп II создал Аудиенсию в Ла-Плате, или в Чаркасе; в 1563 году — в Кито, а в 1565 году — в Чили. Председатели этих второстепенных Аудиенсий действовали как губернаторы и глав­нокомандующие на местах, и в каждой Аудиенсий было четыре или пять оидоров и финансовый чиновник.

Представителем королевской власти в провинциях был кор­рехидор, чиновник, который имелся в каждом испанском го­роде и возглавлял его городской совет. Первоначально долж­ность коррехидора обычно занимал ведущий энкомендеро; она была почетной, и жалованья коррехидор не получал. Каньете сократил число коррехидоров до 12 человек, дал им доста­точное жалованье и старался назначать хорошо образованных, знающих людей, таких, как Хуан Поло де Ондегардо. В каж­дом основанном испанцами городе был муниципальный совет, кабильдо, возглавляемый алькальдом; в него входили рехидоры, или члены городского совета. Эта система муниципально­го управления была целиком в руках энкомендеро: владельцы поместий должны были жить в городах и, естественно, были самыми богатыми горожанами. В сельской местности присут­ствие центральной власти или правовая защита выражались в том, что каждый год сюда приезжал алькальд или рехидор из ближайшего города. Они устраивали скорые краткие слушания дел и выносили приговоры. Время от времени кабильда (му­ниципальные советы) издавали законы в пользу индейцев, что­бы только поддерживать жизнь в этой готовой ко всякому тру­ду рабочей силе; а приезжающие с визитами магистраты иногда предпринимали какие-нибудь шаги в защиту индейцев от алч­ных испанцев. Коррехидоры также должны были защищать ин­дейцев и наказывать их обидчиков так же сурово, как если бы преступление было совершено против испанца. Но коррехи­доры несли ответственность за обширные просторы гористой местности и были слишком заняты делами в своих городах, чтобы управляться еще и за их пределами. И было большой редкостью, если эти чиновники на местах наказывали своих соплеменников-энкомендеро. Поэтому индейцы не получали действенной защиты со стороны королевских властей. Боль­шинство из них, вероятно, даже и не подозревали о существо­вании другой власти помимо их непосредственных хозяев: энкомендеро, курака и священника.

Когда гражданские войны уже подходили к концу, недоста­ток этой власти, которая защищала бы индейцев, был очеви­ден всякому сочувствующему наблюдателю. Было ясно, что ин­дейцы зависели от милости кучки хозяев, грабивших их. Если бы на них совсем не обращали внимания и предоставили бы их самим себе, их количество уменьшилось бы и они никог­да не приняли бы христианство добровольно. Одним из реше­ний проблемы стало бы возвращение реальной власти прави­телям из числа индейцев. Но большинство политиков-теоре­тиков уклонялись от этого смелого решения и вместо этого вы­ступали за идею усиленной защиты индейцев как наиболее уяз­вимого низшего слоя общества. Индейцы так настрадались от жестокого обращения с ними в годы анархии в ходе конкисты и во время гражданских войн, что, казалось, они были не спо­собны отстаивать свои права свободных граждан. Закон уже подверг индейцев дискриминации, сделав их данниками энкомендеро со всеми сопутствующими этому ужасами. Испанские бродяги и бездельники, прибывшие в Перу, не имели таких обязательств. Индейцам так и не дали шанса проявить себя свободными гражданами, и было бы невозможно ожидать, что они переживут потрясения конкисты, приспособятся к обще­ству конкурентных денежных отношений и написанному на иностранном языке своду законов и отразят натиск воинствен­ных вооруженных представителей расы завоевателей. Поэтому исполненные благих намерений испанцы пришли к заключе­нию, что коренных жителей Перу должно защищать специаль­ное законодательство, а специально назначенные испанские протекторы должны осуществлять их коллективные права. Но появление такого специального законодательства означало, что индейцы теряют свое равноправие как свободные подданные короля Испании. Вместо этого их статус снизился до положе­ния правового меньшинства. Были забыты прекрасные идеи «Новых законов» и надежды на то, что перуанцы продвинутся вперед, от положения подданных Великого Инки до положе­ния свободных граждан-христиан европейской монархии.

Вскоре после поражения Гонсало Писарро Аудиенсия Лимы попросила себе у короля право назначать протектора индейцев в каждом городе «для лучшего обращения с индейцами и их защиты». Гаска настаивал, чтобы в обязанности коррехидора входило защищать индейцев, на том же стоял и Каньете. Каньете пошел еще дальше и попытался официально ввести должнос­ти провинциальных коррехидоров с широкими полномочиями в области защиты прав индейцев. Но все эти добрые намерения оставляли без внимания проблему поиска добросовестных и способных испанцев. Чтобы выполнять свою работу как сле­дует, протектор должен был испытывать сострадание к своим подопечным, быть сведущим в испанских законах, непримири­мым и непоколебимым в отношении своих соотечественни­ков и альтруистом, не думающим о денежном вознаграждении. Очень мало таких образцов совершенства добрались до Перу в XVI веке. Кто-то пытался ввести должности протекторов в от­дельных репартимьенто, которые отошли короне, но Хуан де Матьенсо в 1562 году сообщил королю, что это пришлось отменить «из-за грабежей, дурного обращения и мошенничества, которыми они занимались в отношении индейцев». Вско­ре Каньете убрал своих коррехидоров в провинциях, сказав, что они воры. Позднее вице-король Франсиско Толедо сместил всех региональных протекторов, за исключением архиепис­копа, «потому что они все и каждый из них занимались грабежом и эксплуатацией индейцев и притесняли их, возбуждая дюжины судебных процессов».

Несмотря на такую зловещую картину, губернатор Гарсия де Кастро убедил себя в том, что какая-то новая форма власти необходима, чтобы управлять индейцами и защищать их. Его решением проблемы стал «коррехидор де индеос», испанский чиновник, который стал бы управлять индейцами, дублируя испанского коррехидора, который осуществлял центральную власть в испанских городах. Гарсия де Кастро стал продвигать свои планы в жизнь, несмотря на скептическое отношение церковных властей. Он объяснил королю, каким образом эти новые чиновники смогут предотвращать бунты и мятежи сре­ди коренного населения, следить за переселением индейцев в более крупные города, осуществлять среди них правосудие вместо священников, упорядочить сбор податей, который про­водят курака, делать перепись населения и защищать индейцев от различных злоупотреблений. Новые коррехидоры де индеос должны были получать жалованье в размере двух серебряных монет в год с каждого платящего подати индейца, которого Они зарегистрируют. По замыслу губернатора, им должны были быть предоставлены широкие полномочия за счет уже суще­ствующих полномочий местных властей.

Бедняга Гарсия де Кастро, неудачник, действующий с самы­ми лучшими побуждениями, не мог предвидеть, какую бурю протестов вызовут его нововведения. Самыми громогласными противниками были церковники, которым грозила потеря вла­сти, фактически незаконно захваченной священниками в каж­дой индейской общине. Архиепископ Лоайса доказывал, что губернатор никогда не сможет найти достаточное количество достойных мирян на новые должности, следовательно, задачу защиты индейцев следует оставить священникам, получающим поддержку 6т инспектора из центра. Франсиско де Моралес, францисканский архиепископ, осуждал чиновников, которые «обогащают себя, своих родственников и друзей за счет стра­даний этих невинных душ»; по словам Родриго де Лоайсы, кор­рехидоры сколотили себе состояния на торговле своими подо­печными и поощряли их дурные наклонности. Рехинальдо де Лисаррага писал, что настоятель его женского доминиканско­го монастыря отказывал в отпущении грехов новым чиновни­кам. Страстные словесные нападки церковников подкрепля­лись кампанией отказа от сотрудничества с коррехидорами де индеос. Например, они отказались предоставить свои записи крещений и браков, чтобы помешать новым должностным ли­цам находить уклоняющихся от податей индейцев.

Церковные власти подстрекали самих индейцев против но­вых коррехидоров де индеос, хотя предполагалось, что функ­цией новых чиновников будет обеспечение дополнительной защиты притесняемых туземцев. К этой оппозиции присоеди­нились курака. Судья Франсиско Фалькон помог им подгото­вить петицию, которая была представлена в Аудиенсию Лимы в июле 1565 года. В ней предлагались разумные шаги к по­степенному повышению уровня индейского самоуправления посредством алькальдов и рехидоров из числа коренного на­селения. В ней также утверждалось, что не требуется никаких новых чиновников для управления послушными индейцами и что жалованье коррехидорам де индеос должны, во всяком случае, платить энкомендеро, а не сами индейцы. Эту пети­цию должны были затем отправить в Испанию, и архиепис­коп Лоайса торопил курака собрать деньги, чтобы отправить их вместе с ней и тем самым придать ей больший вес. Эти ар­гументы были вполне убедительными, но мотивы сомнитель­ными, так как введение новых чиновников угрожало так же ограничить власть курака, как и власть священников.

Противодействие исходило также и от других властей, ко­торые почувствовали угрозу своему положению: от кабильдо (муниципалитетов) испанских городов (состоявших из энкомендеро); от уже существующих коррехидоров, которые не хо­тели отдавать свою власть над индейцами, и даже от относи­тельно беспристрастных аудиенсий. Члены Аудиенсии Чаркаса послали Гарсии де Кастро аргументированную докладную записку. В ней подчеркивалось, что новые чиновники навлекут на несчастных туземцев еще больше страданий, так как станут требовать уплаты еще одного налога, который нужно платить не иначе, как только серебром. Настолько сильны бы­ли шумные протесты как со стороны индейцев, так и со стороны энкомендеро в Чаркасе, что администрация вынуждена была временно прекратить взимание этого налога. Гарсия де Кастро доказывал, что любая коррупция в рядах его новых чи­новников будет немедленно разоблачена рассерженными свя­щенниками, энкомендеро и курака и ее можно будет сурово пресечь. Но Аудиенсия Чаркаса предостерегала: существует риск, что коррехидор де индеос присоединится к этим трем группам эксплуататоров и они составят заговор молчания. Члены Аудиенсии были убеждены в том, что новые должностные лица не смогут выполнять свои обязанности, не опира­ясь на прочную базу, которая была у уже существующих коррехидоров в городах. Поэтому прежде чем создавать эти новые должности, туземцев следовало объединить в более крупные общины.

 Губернатор Гарсия де Кастро изменил условия деятельнос­ти своих коррехидоров де индеос, учитывая эти протесты. Но он продолжал верить в необходимость новых чиновников, которые восполнили бы недостаток управленцев в сельской части Перу. Он был убежден, что простых индейцев нельзя защи­тить, а неопытным индейцам-алькальдам не выстоять против угроз курака без помощи со стороны этой новой власти. По­этому он начал постепенно вводить коррехидоров де индеос сначала в районе Лимы, и в течение нескольких лет он настой­чиво просил короля издать указ, который утвердил бы его нововведение.

В то время как Гарсия де Кастро и другие размышляли над способами управления индейцами, Перу в течение многих лет раздирали горячие споры относительно будущего самой энкомендарной системы. Королевская власть рассматривала первоначально подаренные энкомьенды как временные, вынужденные меры, предпринятые с целью закрепить завоевание только что покоренной территории и наградить победителей. Энкомендеро не имели ни прав на землю, ни юридической власти над индей­цами в своих регионах.. Просто в течение своей жизни они полу­чали и могли пользоваться огромными податями со своих владений; то же самое относилось и к их прямым наследникам. Вла­дельцы энкомьенд были недовольны теми ограничениями, кото­рые сопровождали эти награды, и их тревога стала нарастать с осознанием того, что они потеряют весь источник своих доходов со смертью своих наследников. Они очень хотели, чтобы пода­ренные им энкомьенды остались им в бессрочное пользование.

Борьба за владение энкомьендами в течение неограничен­ного срока спорадически вспыхивала с тех времен, когда заво­евание Перу еще не началось. В течение некоторого времени в тридцатые годы XVI века казалось, что королевская власть, возможно, сделает эту уступку, но король решительно повер­нул против энкомендеро в «Новых законах» от 1542 года. В них было объявлено, что вся система скоро прекратит свое суще­ствование и никакие другие энкомьенды в дальнейшем разда­ваться больше не будут. Когда Гаска нанес поражение Гонсало Писарро и наградил десятки верных последователей энкомьен­дами, конфискованными у мятежников, испанские поселен­цы в Перу организовали новое лобби в защиту владения эн­комьендами в течение неограниченного срока. В 1549 году они послали доминиканского архиепископа в Перу отца Томаса де Сан Мартина и одного из первых и наиболее уважаемых конкистадоров капитана Херонимо де Альягу упросить короля Карла I отдать им энкомьенды в вечное владение. Совет по делам Индий заслушал эту петицию в 1550 году. Большинство его членов высказались «за», но оппозиция, возглавляемая Лас Касасом, Сан Мартином (который попал под обаяние Лас Касаса и переметнулся на другую сторону) и Гаской, отложила принятие решения.

Аргументы в пользу владения энкомьендами в течение не­ограниченного времени были всегда похожими, и в них было нечто убедительное. Отданная в навечное владение энкомьенда вызвала бы в энкомендеро постоянную заинтересованность в благоденствии и процветании своих владений. Он стал бы вкладывать в землю капитал, обучать индейцев более прогрес­сивным методам земледелия, учить и защищать их, а также стимулировать экономическую деятельность в этом районе. Получив же энкомьенды на ограниченное время, энкоменде­ро были «наемниками, а не фермерами», которые «старались только насытиться потом индейцев перед тем, как уехать». Но если бы подаренная земля осталась владельцам в вечное вла­дение, они стали бы надежной лояльной аристократией, дос­таточно богатой, чтобы защищать королевскую колонию.

В начале 1554 года, в разгар восстания Франсиско Эрнандеса Хирона, верные королю энкомендеро собрались в Лиме, чтобы подготовить вторую петицию. Они просили оставить им их земли навсегда, позволить им поселиться в своих поместьях и дать им гражданские и юридические полномочия второй ин­станции, что позволило бы им выслушивать жалобы или прось­бы индейцев в отношении курака. Своим эмиссаром они из­брали Антонио де Риберу, и в конце 1555 года он прибыл к Карлу I в Брюссель. Его просьба была подкреплена самым мощ­ным из всех возможных аргументов: обещанием 7 600 000 песо в случае, если просьба будет удовлетворена. В то время 467 эн­комендеро в Перу получали ежегодный валовой доход около 1 200 000 песо, из которого они должны были содержать свя­щенников. Поэтому их предложение представляло собой сделку на семь лет — невысокая цена за собственность, приносящую стабильные доходы, и никакого предсказуемого риска. Каким образом они собирались занять или наскрести эту огромную сумму, ни разу полностью не обсуждалось.

В январе 1556 года Карл I отрекся от престола, и королем обанкротившейся страны стал Филипп II. Естественно, он силь­но соблазнился денежным предложением и в сентябре напи­сал в Совет по делам Индий, что он решил принять его. Он планировал создать из креолов аристократию, продавая титу­лы и гербы, и дать потомственным энкомендеро всю полноту власти на местах, подчиняющейся только центральным судам. Совет по делам Индий пришел в смятение. К его чести, надо сказать, что он отправил королю свое решительное осуждение этого предложения. Совет предостерег короля, что передача эн­комьенд их владельцам в бессрочное владение будет на поль­зу только нескольким сотням энкомендеро за счет тысяч дру­гих испанцев, поселившихся в Перу; это будет означать вечное рабство для индейцев. Предоставление энкомендеро широких полномочий не соответствовало изначальному замыслу папы, подарившему королю эту страну, и было бы неосмотритель­но предоставить такую власть группе беспокойных поселенцев, многие из которых участвовали в недавнем восстании. Такой решительный отпор решению нового короля был смелым по­ступком Совета. Филипп II позволил своим денежным затруд­нениям затмить человеколюбивые доводы, которые производи­ли такое впечатление на его отца.

Оппозиция в Перу тоже росла. Группа курака собралась в Лиме в 1559 году и назначила Доминго де Санто Томаса и Бартоломе де Лас Касаса — оба они были в то время в Испании — представлять их контрпредложение королю. Они предложили великолепную взятку: на 100 тысяч дукатов больше, чем самое крупное предложение, сделанное королю со стороны энкомендеро. Но они просили уступок, которые изменили бы все ко­ренным образом. Энкомьенды должны были отойти к короне после смерти настоящих владельцев, и в дальнейшем никаких наград испанцам в виде земельных владений в Перу больше производиться не должно. Энкомендеро и их семьям должно быть запрещено появляться в своих репартимьентос по какому бы то ни было поводу. Подати, которые должен платить каж­дый конкретный индеец, должны соотноситься с его платеже­способностью, а подати с репартимьенто, принадлежащих короне, должны быть уменьшены наполовину. Исконным вла­дыкам должны быть предоставлены привилегии и уступки, а у индейцев должны быть представительские собрания, чтобы они могли высказать свое мнение по важным вопросам, их касаю­щимся. Эта петиция была представлена королю в 1560 году, и Филипп отнесся к ней достаточно серьезно и попросил своих представителей в Перу рассмотреть эти предложения и при­слать свои отзывы.

К этому времени король Филипп уже послал комиссию в Перу, чтобы расследовать со всех сторон вопрос о передаче энкомьенд в бессрочное владение. Он тайно наделил трех чле­нов своей комиссии полномочиями решить этот вопрос поло­жительно, если они посчитали бы это желательным, но ска­зал, что он предпочел бы, чтобы они прислали очень полный и подробный отчет с их рекомендациями. Защитники интере­сов двух сторон, Антонио де Рибера и Доминго де Санто То­мас, также возвратились в Перу в 1560 году. Спор о передаче энкомьенд в бессрочное владение продолжался в течение всех шестидесятых годов XVI века. Это было буйство красноречия, оскорблений, интриг и идеализма. Король и члены его комис­сии пригласили высказаться по спорному вопросу всех санов­ников вице-королевства; результатом этого была лавина науч­ных трудов. В течение 1562 года члены комиссии посылали по два эмиссара, чтобы выслушивать мнения испанских граждан в Перу и индейских провинциальных вождей. Оба посланца, отправившиеся в центральные высокогорные районы, имели хорошую квалификацию: это был пылкий защитник индейцев Доминго де Санто Томас и более спокойный Поло де Ондегардо, который в это время был судьей Аудиенсии Ла-Платы.

Результаты этих опросов можно было предсказать заранее. Санто Томас провел встречи с курака в различных городах вдоль своего маршрута движения и доложил, что «во всех из них индейцы, полностью вникнув в дело, стояли на том, что хотят напрямую подчиняться Вашему Величеству, [а не различ­ным энкомендеро]. Для этого они выдвигают достаточно причин, никакие ученые мужи не смогли бы сделать это лучше». Другая группа курака собралась неподалеку от Лимы в январе 1562 года и предложила кандидатуры нескольких либеральных служителей церкви и королевских чиновников для отстаива­ния интересов коренного населения. Ведь и ему, и королев­ской власти было бы неизмеримо выгоднее, если бы всех энко­мендеро отправили на пенсию, а индейцы перешли бы в пря­мое подчинение королевской администрации. Тем временем духовенство так энергично занялось проведением церковных служб, осуждающих бессрочное владение энкомьендами, что вице-король граф де Ньева вынужден был призвать к себе глав духовных орденов, чтобы сказать им, что он будет сурово на­казывать всех священников, которые будут продолжать волно­вать умы индейцев. Санто Томас возвратился из своей поезд­ки в сьерру убежденный в том, что все индейцы хотят быть объединенными под властью короны и что энкомендеро никак не смогут уплатить сумму, обещанную Риберой. Вице-король был настроен скептически и полон подозрений: он был уверен, что священники, сговорившись с алчными курака, строят за­говор для передачи Перу под власть папы.

Оппозиция передаче энкомьенд в бессрочное владение эн­комендеро также возникла и среди массы простых испанцев, чьи отцы не получили в награду энкомьенды. Одни из них были торговцы и ремесленники, другие — только что прибывшие искатели приключений и известные властям бродяги, а третьи — метисы, не очень уверенные в том, кто они такие: испанцы или индейцы. Некоторые из таких жителей Куско писали членам комиссии, что экономика Перу зависит от то­го, насколько подвижны трудовые ресурсы страны в сельском хозяйстве, горнодобывающей промышленности и торговле, и что энкомендеро ограничивают их перемещение. Другие не имеющие привилегий испанцы и метисы строили планы жал­ких и бесплодных восстаний.

Промежуточная точка зрения на получение земельных вла­дений в бессрочное пользование принадлежала некоторым ко­ролевским чиновникам, особенно Хуану Поло де Ондегардо, Хуану де Матьенсо и Эрнандо де Сантильяну. На собраниях индейцев Поло пытался говорить, что бессрочное владение энкомьендами может принести свои выгоды, и провел иссле­дования, чтобы составить доклад о методах сбора податей ку­рака в прошлом и в настоящем, о системе принудительных работ мита и об отправлении правосудия и религиозных об­рядов. Поло, Сантильян и Матьенсо поддерживали передачу энкомьенд в бессрочное владение при условии, что энкомендеро не получат полномочий вершить суд. Матьенсо был са­мым юридически грамотным автором в Перу в XVI веке. Он написал свой знаменитый труд «Гобьерно дель Перу», кото­рый представлял собой первую попытку всеобъемлющей поли­тической программы для этой колонии. Матьенсо сочувство­вал индейцам, стремился защитить их от наиболее вопиющих злоупотреблений и присоединить их к христианской цивили­зации. Он по-отечески относился к ним, но их пассивный ха­рактер внушал ему пессимизм; он был убежден в правоте ис­панской конкисты.

И Матьенсо, и Поло подчеркивали тот исторический факт, что инки завоевали Перу и правили — «тиранствовали» — в ней всего лишь на протяжении нескольких поколений. Этот факт был известен с самого начала завоевания Перу испанцами и часто повторялся в рассказах о жизни инков в доконкистский период и в опросах пожилых инков, занимающих видные по­сты. Только теперь испанские теоретики утешились, оправды­вая свое завоевание тем, что они просто вытеснили таких же непрошеных завоевателей.

Сами энкомендеро продолжали настаивать на всех своих требованиях. В марте 1561 года члены комиссии написали в испанские города, приглашая их принять участие в обсужде­нии вопроса о передаче энкомьенд в вечное пользование их владельцам и отправить делегатов в Лиму для ведения пере­говоров об условиях этой передачи с членами комиссии. К се­редине 1562 года от восьми городов был получен ответ: они предлагали уплатить 3 938 000 песо в течение восьми лет за получение бессрочного права владеть энкомьендами и отправ­лять в них правосудие.

Члены комиссии выслушали все свидетельства и составили свой доклад и рекомендации. В нем они уничижительно отзы­вались об индейцах, которых считали тупыми и лишенными способностей и интеллекта. «Они не знают ни способов, как им управлять собою, ни людей, которые могли бы это делать, ни желания. Они понятия не будут иметь о том, что им де­лать завтра, если им не отдать распоряжение». Курака могли бы взять на себя руководство, если бы энкомендеро совсем не стало бы, «и вполне можно допустить, что индейцы увидят от них больше вреда и угнетения, чем от энкомендеро». Члены комиссии высказались за объединение индейцев в более круп­ные общины, как это делалось инками, «чью политику в обла­сти человеческих ресурсов мы считаем очень хорошей». Ин­дейцы в новых общинах «должны иметь органы управления — алькальдов и рехидоров, объединенных в совет, — со своими законами и порядками. Эти алькальды должны осуществлять правосудие в гражданских и уголовных делах в первой инстан­ции». Испытывая недоверие к духовенству и курака, призна­вая факты плохого обращения с индейцами со стороны мно­гих энкомендеро и желая пополнить королевскую казну, чле­ны комиссии рекомендовали трехсторонний компромисс. Одна треть всех энкомьенд должна была быть продана в бессрочное пользование с предоставлением права суда во второй инстан­ции самым достойным энкомендеро, которые, таким образом, образуют лояльную к королевской власти аристократию. Еще одна треть должна будет отойти к короне по истечении суще­ствующего срока владения при условии, что курака заплатят столько, сколько они обещали. Оставшаяся треть должна бу­дет перейти к короне, но впоследствии ее можно будет вновь передать достойным испанцам в пожизненное владение.

Закончив свою работу, члены комиссии отплыли домой в Испанию. К сожалению, пока они плыли по Атлантическому океану, некоторые секретные документы вице-короля Ньева попали в руки жителя Перу, который плыл в Испанию на дру­гом корабле. Из документов явствовало, что члены комиссии вступили в сговор с вице-королем и занимались далеко идущей незаконной деятельностью во время своего пребывания в Перу. Вместе с ним они получали взятки за назначение на должнос­ти, в том числе судейские, и занимались перепродажей энко­мьенд, захватом и продажей земель, принадлежавших короне, а также продажей документов, подтверждающих права сущест­вующих энкомендеро на их владения. Незаконным путем они сделали себе такие огромные состояния, что начали организо­вывать сеть посредников, чтобы скупать контрабандный товар и нелегально перевозить его в Испанию при помощи трех сго­ворчивых капитанов. Такая всеохватывающая коррупция была поразительна даже для Испании XVI века. Один член комис­сии умер в Перу, а двух других арестовали при высадке на бе­рег. Один из них получил длительное тюремное заключение, а другому было запрещено работать в государственных, муници­пальных и общественных учреждениях в течение нескольких лет. Король немедленно отправил лицензиата Лопе Гарсию де Кастро арестовать вице-короля графа де Ньева. Но Гарсия де Кастро достиг Перу не раньше октября 1564 года, а его наме­ченная жертва внезапно умерла в феврале предыдущего года. Ньева был известным распутником, который уже заставил замолчать священников, осмелившихся критиковать его за без­нравственность. Лицензиат Монсон докладывал королю, что репартимьенто в Сурко неподалеку от Лимы «было выделено для развлечения неких женщин, от которых исходит моральное разложение оно было выделено как для них, так и для всяких третьих лиц, которые пожелают». Во вкусе графа Ньева бы­ли самые высокородные женщины, каких только можно бы­ло найти в Перу, причем многие из них были замужем. Ньева умер внезапно: выехал в полночь в своей карете, а в два часа ночи его привезли назад при смерти. Оидоры распространили официальное сообщение о том, что вице-король умер от апоп­лексического удара, и архиепископ Лоайса повторил это коро­лю. Но ходили слухи, что он получил удар кинжалом от рев­нивого мужа, или что «однажды ночью он был убит мешками с песком, когда был застигнут при попытке взобраться по ле­стнице на балкон», или что он умер «от опухоли в интимном месте». Какова бы ни была судьба Ньевы, подписанный им и членами комиссии доклад был дискредитирован вскрывшими­ся фактами их должностных преступлений. Вследствие этого их рекомендации относительно будущего энкомьенд были остав­лены без внимания.

Король не принял заманчивых предложений энкомендеро и курака. Ряды энкомендеро постепенно редели из-за того, что умирали наследники первых энкомендеро, и они теряли свое финансовое превосходство: состояния, сколоченные разработ­чиками рудников и торговцами кокой, значительно превыша­ли сельскохозяйственные подати обычных энкомендеро. Таким образом, могущество энкомендерского лобби постепенно при­ходило в упадок, но вопрос о бессрочном владении энкомьендами остался нерешенным, а с ним и вопрос о будущей форме правления в Перу.

Работа Хуана де Матьенсо «Гобьерно дель Перу» была по­слана в Испанию в конце 1567 года. Ее с интересом прочли члены Совета Кастилии, так как ее автор был известным юри­стом. Матьенсо придерживался колониальной политики в от­ношении индейцев: она должна быть для них благоприятной, но достаточно жесткой. В то же самое время некий Луис Санчес обратился с более резким либеральным призывом к пре­зиденту Совета Кастилии. Он продемонстрировал, что перу­анские индейцы страдают больше всех в обеих Америках, и выразил горькое сожаление по поводу того, что официальным лицам на местах не удалось провести в жизнь королевские за­коны. Король также познакомился с отчетом дискредитиро­вавших себя членов комиссии и с многими противоречивыми политическими теориями.

В 1568 году король Филипп, наконец, выбрал нового вице-короля, который стал преемником графа де Ньева. Им стал дон Франсиско де Толедо, пятидесятитрехлетний брат графа де Оропеса, человек, который считал, что его карьера скромного государственного чиновника уже подошла к концу. Прежде чем отправиться в дальнее путешествие к месту своего назначения, Толедо попросил короля созвать специальную комиссию, что­бы обсудить дела Индий, в особенности будущее энкомьенд. Специальное заседание, известное как Хунта Магна, состоя­лось в доме самого могущественного человека в Испании кар­динала Диего де Эспиноса, президента Совета Кастилии. Про­токолы закрытых обсуждений Хунты не были опубликованы, но, очевидно, шли дебаты по различным вопросам, которые должны были определить будущее Перу и его жителей: меха­низм управления, обращение индейцев в христианскую веру, будущее энкомьенд, налогообложение индейцев, роль индейс­кой аристократии, объединение индейцев в более крупные об­щины и обеспечение рабочей силой рудников, которые имеют крайне важное значение. Новый вице-король Франсиско де То­ледо не только получил указания претворять в жизнь все поже­лания Хунты по этим ключевым политическим вопросам, но и широкую свободу действий в выборе способов их достижения. Толедо оказался человеком выдающихся способностей. Он стал одним из величайших колониальных правителей. Он вы­садился в Трухильо, прошел через прибрежную пустыню и до­стиг Лимы 30 ноября 1569 года. Прошли пышные церемонии, во время которых лицензиат Гарсия де Кастро и Аудиенсия Лимы передали ему бразды правления. Вице-короля принял архиепископ Херонимо де Лоайса, произошла встреча с пред­ставителями духовенства и жителями города. Будучи вице-ко­ролем, Франсиско де Толедо ввел новую модель испанского колониального правления, которой суждено было продлить­ся до XIX века. Он также решил судьбу коренного населения Перу.