Создание диктатуры

Реформа имела две цели: установить демократическую форму правления и дать толчок экономическому развитию Мексики. При Хуаресе сочетались обе эти цели. Во вре­мена Диаса первая была принесен в жертву второй. По мнению защитников режима Диаса, демократия была в Мексике невозможна, ибо на практике она означала бы анархию и господство провинциальных касиков. Диас по­вел борьбу со всеми оппозиционными элементами, превра­тившись в национального касика и связав воедино разно­родные элементы мексиканского населения принципом вер­ности президенту. Только диктатор, говорили апологеты Диаса, может установить мир, а без мира нельзя развивать богатства Мексики. Без экономического же развития не­возможны просвещение, социальные реформы и защита национального суверенитета от посягательств со стороны Соединенных Штатов.

Диас легко убедил себя, что Мексике нужен владыка. Даже Хуаресу случалось вмешиваться в выборы. Но Диас не обладал таким кругозором, как руководители Реформы. Индеец-мистек с небольшой примесью испанской крови, полуграмотный — до конца жизни он не умел правильно писать по-испански,— с грубыми манерами, он дал волю обуревавшей его жажде власти.

Руководящий принцип диктатуры Диаса выражался фразой «pan ó palo» (хлеб или дубинка). Всем опасным элементам, даже своим заведомым личным врагам, Диас предлагал власть, престиж и возможность обогащения. Как он цинично заметил, собака с костью в зубах не кусает и не крадет. Если противники отказывались от предложения, он беспощадно уничтожал их. Диас поощрял соперничество и раздоры между различными группами, которые он при­близил к правительству, чтобы они не могли объеди­ниться для дворцового заговора или государственного переворота; в то же время он сохранял популярность среди мексиканского народа, предоставляя своим подчинен­ным нести ответственность за тиранию и несправедливости. Подобная программа неизбежно означала прекращение со­циальных реформ.

Диасовская «политика примирения» имела целью не постоянное благополучие мексиканской нации, а контроль над тем, чтобы отдельные группировки не становились опасными для диктатуры. Различные группы, затевавшие в течение последнего полувека планы и пронунсиаментос — землевладельцы, духовенство, генералы, касики, иностран­ные капиталисты, жаждавшая чинов буржуазия, интелли­генция и даже разбойничьи атаманы, — все были превра­щены в преданных приверженцев дона Порфирио. При рас­пределении милостей ни с чем остались только крестьянские и пролетарские массы, которые, не имея руководства, не обладали и средствами для защиты своих интересов. Смысл диктатуры заключался в том, что волчьим стаям было предложено, вместо того чтобы драть­ся друг с другом, как они поступали с момента установле­ния независимости, сообща напасть на овчарни. Мир, до­стигнутый такими средствами, едва ли мог быть постоян­ным. А когда одряхлевший диктатор был свергнут, нако­пившийся гнев масс прорвался, приняв форму социальной революции. Диас открыл формулу для прекращения граж­данской войны, и впервые со времени установления респуб­лики Мексика смогла заняться своим экономическим разви­тием. Самые гибельные ошибки Диас совершил не столько в своей политической программе, сколько в способах стиму­лирования этого развития. Желая привлечь капиталы из-за границы, он роздал национальные ресурсы Мексики ино­странным предпринимателям. Намереваясь превратить Мек­сику в капиталистическую страну, он допустил, чтобы у ин­дейцев были отняты те земли, которыми они еще владели. Индустриализация вводилась в совершенно неподготовлен­ной стране беспощадно и необдуманно, без всякого плана, без каких бы то ни было попыток смягчить приносимое ею зло. Национальный доход и доходы правительства увеличились в огромной степени, но преемникам Диаса пришлось взять на себя сложную и трудную задачу унич­тожить многое из того, что сделал Диас. Им пришлось восстановить национальную собственность на те богатства, которые Диас раздарил иностранцам, и, освободив индей­цев от пеонажа, снова превратить их в самостоятельных крестьян.

Диас умел быть терпеливым и во время своего перво­го президентского срока заботился о том, чтобы не оттолкнуть своих сторонников внезапной узурпацией власти. Без разбора осыпая милостями хуаристов, лердистов и порфиристов, он вновь объединил под своим руководством раз­личные группировки расшатанной либеральной партии. Ему удалось нейтрализовать армейских генералов и про­винциальных касиков, натравливая, их друг на друга. Че­столюбивые генералы назначались в такие области, где у них возникали конфликты с губернаторами штатов, а не­довольные губернаторы оказывались под надзором генера­лов, которым Диас мог доверять. Когда в 1879 г. в Вера Крус был открыт лердистский заговор, Диас телеграфиро­вал губернатору Мьер-и-Терану, требуя, чтобы заговор­щики были немедленно казнены. Мьер-и-Теран тотчас же расстрелял 9 человек, не имевших никакой связи с за­говором.

К концу срока президентства Диас имел возможность назначить себе преемника. Он разжег соперничество между своими наиболее видным помощникам и, поощряя в каж­дом из них надежду на пост президента, а затем бросил добычу Мануэлю Гонсалесу, военному, дравшемуся бок о бок с ним против французов во время тустепекской рево­люции. Гонсалес был его другом, и Диас мог полагаться на то, что в 1884 г. Гонсалес вернет ему пост президента. Быть может, он догадывался, что даже если сам Гонсалес не устоит перед искушением во второй раз выставить свою кандидатуру, то вряд ли мексиканский народ, прожив под его управлением четыре года, отнесется к этому одобри­тельно.

Правление Гонсалеса было самым скандально-продаж­ным правлением в Мексике со времен Санта-Аны. Гонсалес был простоватым наемником, конкистадором, для которого нравственность начиналась и кончалась щедростью по от­ношению к друзьям и храбростью по отношению к врагам. Завоевав пост президента, он намеревался насладиться пло­дами победы, забирая себе и раздавая своим сообщникам асиенды, взятки и правительственные заказы. Тем време­нем его министр фоменто Карлос Пачеко, ранчеро из Чигуагуа, принялся необдуманно и поспешно стимулировать экономическое развитие. Американцам, строившим желез­ные дороги, щедро раздавались концессии, причем никто не заботился о том, чтобы дороги, которые они намеревались строить, приносили пользу мексиканцам, в то время как правительство обязалось платить от 6 до 9 тыс, песо за каждый километр построенного пути. Компаниям по тор­говле недвижимостью было разрешено обмерять обществен­ные земли и оставлять треть обмеренной площади себе в частную собственность, остальное же на льготных условиях продавалось генералам, политическим деятелям и американским капиталистам. Это привело не только к отчуждению большей части земель, представлявших подлинную собст­венность правительства — 125 млн. акров, т. е. четверти всей площади республики, — но также и к постепенной экспроприации многих из тех индейских деревень, которые, несмотря на испанское завоевание, посягательства помещи­ков и закон Лердо, сохранили еще экономическую незави­симость. Некоторые из них, обрабатывавшие свою землю с незапамятных времен, еще до прихода испанцев, не имели документов на владение ею, а другие были неприкрыто огра­блены компаниями по торговле недвижимостью. По ново­му горному кодексу от 1884 г. уголь и нефть принадлежали владельцам земли, так что, раздавая свои общественные земли, правительство раздавало и ценные залежи в их нед­рах. Этот кодекс изменял старые испанские законы, соглас­но которым все ископаемые являлись собственностью госу­дарства. Американский капитал устремился в Мексику, и доходы правительства увеличились, но расходы, разбух­шие вследствие субсидий железным дорогам и взяточниче­ства бюрократов и генералов, росли еще быстрее. Над каз­ной нависла тень ахиотистас. Гонсалес отдавал им в залог государственное имущество и занимал деньги по высоким процентным ставкам у Мексиканского банка, контролиру­емого французскими финансистами. Он намеревался соз­дать Мексике кредит за границей, признав английский долг в 91 млн. песо, который со времени интервенции стра­на отказывалась признавать. К концу президентского сро­ка Гонсалеса правительство было на грани полного финан­сового краха, а в Мехико постоянно возникали и жестоко подавлялись мятежи. В 1884 г. президентом Мексики сно­ва был избран Диас. Конгресс предпринял расследование финансовой деятельности правительства Гонсалеса. Диас терпел расследование достаточно долго, чтобы окончатель­но подорвать репутацию Гонсалеса, а потом замял дело, дав Гонсалесу доказательство дружеской преданности.

Вторично завладев властью, Диас намеревался на этот раз удержать ее в своих руках. Пришла пора забыть Тустепекский план с его обещаниями демократического изби­рательного права и лозунгами против переизбрания прези­дента. Диас и его министр финансов Мануэль Дублан взялись за работу, чтобы предотвратить финансовый кризис. Они снижали жалованье служащим, аннулировали закладные на государственное имущество и консолидировали внутренний долг. Несмотря на всеобщее негодование, они подтвердили соглашение Гонсалеса с Англией, убедив анг­лийских займодержателей лишь понизить процентную ставку. В то же время они продолжали продавать обще­ственные земли, субсидировать железные дороги и подку­пать политических противников раздачей должностей, мо­нополий и правительственных заказов. Это была долгая и опасная игра на повышение национального дохода, и успех ее был обеспечен только 10 лет спустя. Но эта политика соответствовала целям Диаса, поскольку служила оправда­нием диктатуры. Проводя предложения через запуганный конгресс, закрывая газеты, выступавшие против признания английского долга, Диас заявлял, что спасает Мексику от гибели.

Во время второго правления Диаса в кабинете выдви­нулся новый его сторонник и обозначились новые тенден­ции в «политике примирения». Ромеро Рубио, бывший по­литический уполномоченный Лердо, эмигрировал в 1876 г., но вернулся в Мексику и примкнул к Диасу, предоставив в его распоряжение свой выдающийся талант политического интригана. Лердо, объяснил он, сошел с ума, и он боится, что эта болезнь окажется заразительной. Диас женился на дочери Ромеро Рубио, Кармен, или Кармелите. Ромеро Ру­био стал при Диасе министром внутренних дел. Он заправ­лял конгрессом и контролировал полицию, а владение не­законными игорными домами в столице давало ему возмож­ность содержать корпус брави, при помощи которого мож­но было запугивать политических противников, недосягае­мых для судебной процедуры.

Рубио, подобно многим своим товарищам, был либера­лом, пока желал поживиться церковным имуществом. Но богатство и власть вознесли его теперь в сферу креольской аристократии. Кармелита была воспитана в католическом духе, и после свадьбы ее духовник устроил Диасу встречу с архиепископом Лабастидой. Была достигнута тайная до­говоренность о том, что назначения на церковные долж­ности будет представляться на одобрение Диаса, но зато законы Реформы не будут проводиться в жизнь. Были вновь открыты женские и мужские монастыри и — посредством всевозможных юридических фикций — церковь снова начала накапливать, имущество. От этой сделки выиграл главным образом Диас. Благодарное духовенство использо­вало свое влияние, чтобы проповедывать повиновение дик­татору. Оно знало, что антиклерикальные законы остаются в силе, и Диас, если пожелает, может провести их в жизнь. Когда в начале XX в. небольшая часть мексиканского ду­ховенства стала выступать за социальные реформы, католи­ческая верхушка позаботилась о том, чтобы церковь не де­лала ничего такого, что могло бы восстановить против нее правительство. Таким образом, духовенство отказалось от возможности присоединиться к народному делу и опять, как во времена испанских королей, стало орудием деспотиз­ма. Для мексиканской церкви эта сделка оказалась гибель­ной.

Во время вторичного пребывания на посту президента Диас настолько усилил свою власть над страной, что оп­позиция стала невозможной. Уроком его соперникам послу­жила судьба генерала Гарсиа де ла Кадена, который за­мышлял мятеж и был убит в Сакатекасе местными чинов­никами. Других честолюбивых главарей рано или поздно также постигла внезапная смерть. Корона, один из героев войны с французами, был убит каким-то сумасшедшим. Доказательств участия Диаса во всех этих делах не было г но начали поговаривать, что стремление стать президен­том — болезнь со смертельным исходом. Приближенным, которые обнаруживали желание получить пост президента, даже собственному тестю, Диас намекал на преждевремен­ную смерть Гарсиа де ла Кадена. В то же время верность Диасу была выгодна. Количество должностей и торговых монополий, находившихся в распоряжении президента, не­престанно росло. Оппозиция же, если и не кончалась роко­вым образом, всегда обходилась дорого. Диас умел строить налоговые таблицы таким образом, чтобы врагам его режи­ма приходилось платить огромные суммы.

Губернаторы штатов стали орудиями диктатуры. На­травливание их на генералов попрежнему давало требуемые результаты. На северо-востоке, где когда-то Сант-Яго Видаурри правил почти независимым княжеством, генерал Бернардо Рейес держал в узде генералов Тревино и Наран­хо, получивших при Гонсалесе посты губернаторов. Впоследствии, когда Рейес получил пост губернатора Нуэво-Леона и стал приобретать популярность, Диас нажал на противоположную чашу весов и стал восстанавливать влия­ние генерала Тревино. Там, где нельзя было применить этот способ, выборы губернатора штата объявлялись неза­конными и подвергались ревизии федерального конгресса, подчинявшегося Диасу. Так все губернаторы штатов ока­зались ставленниками президента. Многие из них переиз­бирались почти с тем же постоянством, как и диктатор, а другие передавали свой пост родственникам. В награду за верность им позволяли тиранить подчиненных, убивать по­литических противников и приобретать асиенды, питейные монополии и незаконные игорные дома. Таким образом, Реформа, вместо того чтобы уничтожить старый феодализм, закончилась созданием нового. Наряду с креольскими асендадос выросла новая метисская знать из бывших либераль­ных главарей. Все 27 губернаторов штатов подражали Диа­су, а им, в свою очередь, подражали 300 политических гла­варей, «хефес политикос», и 1800 председателей муниципа­литетов, господствоваших над местной администрацией. Их непопулярность служила для диктатуры дополнитель­ной гарантией безопасности. На фоне большинства местных чиновников Диас казался образцом честности и гуманности. Никто не захотел бы заменить Диаса кем-нибудь из его губернаторов.

Контроль Диаса над правительствами штатов был на­столько всепроникающим, что выборы превратились в пус­тую формальность, и члены конгресса всегда были ставлен­никами Диаса. Он лично подготовлял список лиц, которых желал наградить местами в конгрессе, и рассылал этот список чиновникам на места. В список включались все, кому случалось заслужить милость президента. Депу­татское место было предоставлено, например, зубному вра­чу, которого Диас однажды вызвал, чтобы лечить больной зуб. Особое предпочтение оказывалось уроженцам родного штата Диаса Оахаки. Все, кто не угодил диктатору, на сле­дующих выборах исключались из списка членов конгресса. Иногда происходили ошибки, и в список вносились имена лиц, которых уже не было в живых. Но, несмотря на все это, внешние формы избирательного права всегда тщательно соблюдались. Впрочем, многие избиратели скоро перестали принимать участие в голосовании, так как имена избран­ных были известны еще до выборов. В одном штате, чтобы сохранить видимость энтузиазма избирателей, заполнять бюллетени было поручено заключенным, сидевшим в тюрь­ме штата.

Согласно конституции, судьи назначались верховным судом, а верховный суд избирался таким же образом, как и президент. Такой порядок облегчал Диасу господство над судебной системой. Общее правило, установленное Диасом, заключалось в том, чтобы по судебным процессам ино­странцев, особенно американцев, всегда выносились благо­приятные приговоры, а богатые и чиновные мексиканцы выигрывали тяжбы, пока пользовались благосклонностью диктатора. Для крестьян и пролетариата правосудия не су­ществовало. Армия комплектовалась путем принудитель­ных наборов, и человек из низшего сословия, которому на свою беду случалось обидеть какого-либо крупного чинов­ника, сразу же зачислялся на военную службу. Уголовные преступники, — а эта категория охватывала всех, кто про­тивился тирании местных хефес политикос или алчности местных землевладельцев, — высылались в Кинтана Роо или в Национальную долину в Оахаке, где их продавали плантаторам и где, работая на каторге от зари до зари под тропическим солнцем, они обычно умирали в течение года. Волнения в сельских местностях Мексики были прекраще­ны очень простым приемом — превращением бандитов в по­лицейских. Знаменитые руралес, сельская полиция Диаса, с украшенными серебром седлами, в широкополых фетровых шляпах, серых мундирах с красными галстуками и серебря­ными пуговицами, превратили Мексику в одну из самых безопасных стран мира — для всех, кроме мексиканцев. Впервые в истории Мексики бандитизм почти совершенно исчез, но бывшие бандиты, щеголявшие теперь в мундирах государственной полиции, могли совершенствовать свои старые профессиональные наклонности за счет крестьян. По обычаю «лей фуга» (закона о бегстве) этим бандитам было разрешено расстреливать заключенных, а потом заяв­лять, что они были убиты при попытке к бегству. При ре­жиме Диаса «лей фуга» применялся более 10 тыс. раз.

Правило «хлеб или дубинка», позволило Диасу завое­вать поддержку интеллигенции. Бюрократический аппарат непрерывно расширялся. С 1876 по 1910 г. фонд жало­ванья, уплачивавшегося правительством, возрос на 900%. Мексиканская буржуазия с радостью соглашалась служить диктатору за изрядные регулярно выплачиваемые оклады. Ни один интеллигент не был независим от правительства. Образование, если не считать нескольких католических школ и семинарий, контролировалось государством. Диас субсидировал всю прессу, даже оппозиционную, которую он использовал, чтобы подрывать положение тех членов прави­тельства, которые становились чересчур популярными. Не­сколько редакторов осмелилось напасть на самого дикта­тора, но поплатилось за это тюремным заключением. Установленное конституцией право передавать дела об оскорбле­нии в печати в суд присяжных было отменено еще Гонса­лесом. Отныне журналистов можно было осуждать за кле­вету и пропаганду решением одного судьи. За пределами Федерального округа ничья жизнь не была в безопасности, и несколько журналистов было убито губернаторами шта­тов. Как только журналисты становились опасными, Диас отправлял их в зараженную тифом Белемскую тюрьму или в затопленные водой темницы Сан-Хуан де Улоа. Филомено Мата, поддерживавший Тустепекскую революцию, сидел в тюрьме 34 раза. В результате в стране не бы­ло серьезной идеологической оппозиции диктатуре, а следовательно, не велось идеологической подготовки к революции.

Тем временем дело завоевания, начатое некогда Корте­сом, быстро приближалось к концу. Началось покорение индейских племен, которые при вице-королях и при рес­публике фактически были независимы. Их земли стали собственностью креольских и метисских помещиков или аме­риканских капиталистов, а сами индейцы были низведены до положения пеонов. На этот раз завоевание оправдывали кс на языке религии, а на языке экономических законов. Теперь его требовал не христианский бог, а новое божество, чье имя было прогресс и чьи апостолы не проявляли и сотой доли того благоволения и милосердия, какие иногда обнаружи­вали францисканцы и иезуиты. Экспроприация тех индей­ских деревень, которые устояли против посягательств компаний по торговле недвижимостью, совершилась при помо­щи закона Лердо, который было приказано проводить в жизнь в 1888 г., а затем в 1902 г. Как и в 1856 г., раздробление индейских «эхидос» на частновладельческие участки позволило креолам и метисам разворовать их или скупить на льготных условиях. Сопротивлявшихся этому индейцев высылали или расстреливали. В Идальго неко­торых из них закопали по горло в землю, которую они пытались защитить, а потом по ним галопом проскакал отряд руралес. В нескольких местностях началась открытая война. Лосадо, племенной вождь Найярита, который призы­вал к истреблению белых и восстановлению ацтекской дер­жавы, был устранен еще в правление Лердо.

При Диасе завершилась, наконец, долгая расовая вой­на на полуострове Юкатан. Племена майя, которых не по­корили Франсиско де Монтехо и испанские вице-короли и которые в 40-х годах XIX в. стали наступать на белых, были фактически обращены в рабство. В 1901 г. Викториано Уэрта окончательно покорил их. Хозяевами полуостро­ва сделались 50 креолов-плантаторов во главе с губерна­тором штата Олегарио Молиной, которому принадлежало 15 млн. акров, а 100 тыс. индейцев работали на коло­низаторов.

В 80-х годах велась также война с племенем яки, жив­шим в Соноре. Яки владели плодородными долинными зем­лями, привлекавшими богатых креолов. Последние утверж­дали, что яки используют земли нерентабельно, тогда как они, креолы, могут разбить на этих землях хлопковые и ри­совые плантации. Под руководством Кахеме, солдата, сра­жавшегося в рядах либералов во время войны за Реформу, яки взялись за оружие и ушли в горы, где одерживали победы над всеми посылавшимися против них отрядами, пока в конце концов голод не заставил их сдаться. Губер­натор Соноры Рамон Корраль после разговора с пленным Кахеме к своему удивлению обнаружил, что имеет дело не с угрюмым и тупым дикарем. Кахеме получил образо­вание и обладал талантом к военному руководству. Тем не менее, Корраль расстрелял его, а его сторонников про­дал по 75 песо за голову на плантации Кинтана Роо. На этом сам Корраль и его преемник Луис Торрес нажили состояние. Несмотря на то, что восстание было подавле­но, продажа яки практиковалась до 1910 г. Под палящим солнцем Кинтана Роо яки быстро вымирали.