Мексиканское общество

Мексике было суждено стать в конце концов родиной ноеой нации, возникшей из соединения двух рас с раз­личными характерами и традициями. В течение колониаль­ного периода, под беспечной и деспотической властью ви­це-королей, испанец и индеец медленно сближались. Ин­дейские привычки и влияние мексиканского окружения смягчали первоначальную угрюмость и суровость креолов. Испанские обычаи и верования сливались с традициями индейских деревень. Новая смешанная раса — метисы — становилась все многочисленнее.

Мексиканское население делилось на четыое различных касты: гачупинов, креолов, метисов и индейцев. Аристо­кратическая страсть к тончайшим различиям привела к тому, что категория метисов была подразделена на 16 групп, представлявших различные комбинации испанского, индей­ского и негритянского происхождения.

Рост мексиканской нации и борьба метисов за власть будут процессом медленным и болезненным — процессом, испещренным периодами анархии и диктатуры, революци­ями и гражданскими войнами. Однако уже в колониаль­ный период сказывались качества, свойственные новой национальности. Мексиканское общество приобрело свой индивидуальный характер, который нельзя было назвать ни индейским, ни испанским, а только мексиканским. Вся страна была проникнута старой мексиканской любовью к музыке, краскам и цветам. На улицах городов певцы иг­рали на маримбас (род примитивного ксилофона) и рас­певали песни (корридос) в честь популярных героев. По вечерам в деревнях собирались необразованные ранчерос и пастухи (вакерос) и импровизировали стихи, подбирая к ним мелодии на гитаре. Художники изображали на сте­нах кабачков (пулькериас) бои быков или эпизоды из жизни святых и продавали изображения чудесных спа­сений от несчастных случаев или исцелений от болезней. Раскинувшиеся под тропическим солнцем, под сними небом, на фоне бесконечной перспективы голубых гор, мексикан­ские города с их широкими, прямыми улицами, белыми или красными домами, с их внутренними дворами (патио), украшенными розами и апельсиновыми деревьями, башня­ми церквей и монастырей, с индейскими рынками и крик­ливо раскрашенными кабачками, представляли прекрасную картину, равной которой не было во всей Америке.

Город Мехико, резиденция вице-королей и главный центр роскоши и изящества креолов, был до XIX в. боль­шим и красивым городом Западного полушария. В XVIII в. он уже не был островом. Рубка леса уменьшила количество воды в долине, а вице-короли построили для предотвра­щения наводнений канал в горах, который осушил часть озер, отведя из них воду в долину Тула и реку Пануко. В центре города была большая площадь, некогда храмо­вая территория ацтеков, окаймленная теперь собором, двор­цом вице-королей и ратушей. К западу, мимо монастыря святого Франциска, шла главная улица делового квартала Калье де Платерос ^[1] (улица серебряных дел мастеров), вед­шая к тополям, фонтанам и мощеным дорожкам Аламеды, за которыми простиралась обсаженная ивами проезжая до­рога Пасео.

Не менее великолепны были сами аристократы — креолы и гачу пины, составлявшие важнейшую часть на­селения Мехико. Каждый вечер в пять часов по улице Па­сео двигались кареты богатых дам, одетых в китайские шелка; их окружали всадники, чьи лошади были украше­ны уздечками и ссд\ами, тяжелыми от серебра, и кожа­ными попонами, с которых свисали серебряные колоколь­чики. На кавалерах были широкие шляпы «сомбрерос», шелковые камзолы с золотым шитьем, зеленые или синие панталоны, открытые на коленях и украшенные серебряны­ми пуговицами, и огромные серебряные шпоры. Вечером, сменив весь костюм, дамы и их кавалеры встречались в театре или танцовали на маскараде, куда дамы являлись в пурпурных или желтых платьях и в зеленых или розовых туфлях. Летом креольские семьи уезжали в загородные до­ма, утопающие среди фруктовых садов Сан-Анхела. А в августе, в день святого Августина, все население города собиралось в Тлалпаме, где богатые дамы сидели рядом с нищими и ворами и проводили дни, ставя на карту кучи серебра или наслаждаясь петушиными боями, а вечера — в танцах. Состояния в Новой Испании наживались главным образом на рудниках; поэтому в креольском обществе всегда было что-то от беспечности и варварской хвастли­вости жителей горняцкого поселка.

К концу XVIII в. в Мексике было около миллиона человек, претендовавших на принадлежность к креолам, хотя в жилах многих из них текла индейская кровь. Во времена конкистадоров смешанные браки заключались ча­сто. Отстранение креолов от власти оправдывалось тем соображением, что они «низшая раса». Предполагалось, что американская среда ведет к вырождению. В этой тео­рии было зерно истины. Креолы были великодушны, лю­безны и иногда культурны, хотя им была также свойст­венна склонность к лени, распущенности и легкомыслию. Разумеется, причиной их вырождения был не климат, а то обстоятельство, что обладание рудниками и асиендами или оплачиваемыми должностями в церкви и государственном аппарате давало им возможность жить в роскоши, а вслед­ствие политики испанского правительства им не доверяли никаких ответственных дел. Их излюбленными занятиями были игра в карты и любовные похождения, а развлече­ниями — посещение боя быков и петушиных боев. Вместо того чтобы восставать против гачупинов, они рабски под­ражали их привычкам. Многие креолы добивались второ­степенных должностей в административном аппарате, и вице-короли весьма охотно удовлетворяли их страсть к чинам, продавая им должности. Города Новой Испании кишели мелкими чиновниками, не имевшими власти и обя­занностей, но наслаждавшимися престижем, который им да­вала принадлежность к бюрократии. Ближе к концу XVIII в. для них открылась новая сфера деятельности: организовалась армия для защиты Новой Испании от возможного английского вторжения. Рядовыми солдатами этой армии были метисы или мулаты, а офицерами — крео­лы. Блиставшие своими синими с белым мундирами офи­церы, пользовавшиеся, подобно духовенству, фуэро (приви­легией) судиться только в военных судах, вскоре привыкли считать себя независимой и привилегированной кастой.

За пределами городов долины Центральной и Южной Мексики были усеяны огромными белыми домами, где в одиноком великолепии жили помёщики-креолы. Они вла­дели поместьями, простиравшимися на сотни квадратных

миль гор и лесов, где паслись стада быков, иногда в не­сколько сотен тысяч голов. Помещики проводили свое вре­мя на коне, в охоте, стрельбе и надзоре за пеонами, ра­ботавшими на полях пшеницы или на плантациях сахар­ного тростника. Путешественника, нарушавшего их оди­ночество, принимали с кастильской любезностью и раз­влекали боем быков, пикником с музыкой или демонстра­цией ловкости пастухов-вакерос, ловивших быков хозяина. Только на дальнем севере, в степях Дуранго, Соноры и Чигуагуа, столь отдаленных от Мехико и столь недоступ­ных, что о них почти ничего не знали, возникло более де­мократическое общество. Это был край энергичных и тру­долюбивых креольских и метисских ранчерос, обрабатывав­ших собственные земли и пасших на холмах стада овец и коз.

Три или четыре миллиона индейцев жили почти так же, как их предки до завоевания. На плодородных землях долин центральных провинций многие из индейцев сдела­лись пеонами на асиендах. Некоторые отдаленные горные деревни сохранили общинные земли (эхидос). В пустынях севера кочевали дикие племена, совершавшие набеги на ис­панские поселения. Пеоны, как и самостоятельные крестья­не, почти не поддались влиянию испанской культуры. Правда, в их пище и одежде, орудиях и утвари время от времени проявлялись испанские влияния. Религия индей­цев превратилась в смесь язычества и католицизма. Но в главных своих чертах жизненный уклад индейцев не из­менился. Они продолжали питаться лепешками, перцем и бобами. Оки попрежнему строили для себя хижины из де­рева, глины или необтесанного камня и расстилали свои соломенные цыновки на голой земле. Они не употребляли в пищу говядины, баранины, пшеничного хлеба, не пили вина, не носили шерстяных или шелковых тканей. Они попрежнему сажали маис остроконечными палками, пекли его на угольях, подчинялись своим касикам и говорили на старых племенных языках.

Испанское завоевание нанесло большой ущерб индей­ской культуре. Но при испанском владычестве индейцам в деревнях зачастую было бесполезно проявлять трудолюбие и ум. Каждая деревня, производившая больше, чем нужно для скудного существования, могла соблазнить жадного коррехидора. В Мексике имелись доказательства талантов, присущих индейским народам. Но Паленко и Чичен-Ица были похоронены в непроходимых лесах, пирамиды Теотиуакана превратились в покрытые травой холмы, место храма Кецалкоатла можно было узнать лишь по несколь­ким курганам странной формы, а развалины Теночтитлана были скрыты под собором и площадью испанского города.

Лучшие произведения индейской культуры были унич­тожены. Храмы были разрушены, пирамиды снесены, идо­лы сожжены, коллегии жрецов распущены. Сожжение ин­дейских рукописей, приписываемое преданием Сумарраге, повидимому, не имело места ^[2],— напротив, некоторые наи­более просвещенные духовные лица пытались сохранить индейские пиктографические письмена, но вскоре не оказа­лось индейцев, способных прочесть их. Наука Мексики до испанского завоевания стала закрытой книгой. Но хотя надстройка старого общества исчезла, его базис — эконо­мическая и социальная организация — сохранился. Под испанским игом индейское общество было придавлено, но не убито. В XX в. индейцы встретятся с креолами на рав­ных началах — не как низшая раса, а как наследники майя и ацтеков.

В течение колониального периода промежуточная раса, метисы, находилась почти в столь же тяжелом положении, как и индейцы. В XVI в. к смешению рас относились тер­пимо, но впоследствии, когда расовые предрассудки креолов возросли, метисы были лишены привилегий расы победите­лей, и в то же время им было даже запрещено жить в ин­дейских деревнях, чтобы они не подстрекали жителей к вос­станиям. Некоторые семьи метисов стали фактически ин­дейскими. Другие метисы становились погонщиками мулов, ранчерос или же находили работу на рудниках и в про­мышленности, а в XVI!I в. начали проникать в ряды низшего духовенства. Но метис, рожденный вне брака, мог выбирать только между нищенством или разбоем. В испанских городах постепенно появилось огромное население босяков (леперос). В одном лишь городе Мехико их было 15—20 тыс. Бездомные и полунагие, они толпи­лись на улицах и площадях. Днем они просили милостыни, а под покровом ночи были способны на грабеж и убийство.

Выпросив или украв несколько реалов, они могли удовлет­ворить свою жажду пульке, и каждую ночь город объез­жали повозки, подбиравшие пьяных и увозившие их в тюрьму. Наиболее энергичные из этих париев организовы­вали в горах разбойничьи банды. Столетиями главные торговые пути кишели бандитами, которые отличались в ей присущей их профессии жестокостью, но иногда станови­лись легендарными героями индейских деревень — о них ра сказывалось, что они крадут у богачей, чтобы щедро одаривать бедняков. В XVIII в. была организована особая полиция — «акордада» — с правом совершать смертную казнь. Кто попадал в ее когти, того немедленно распинали, и разлагающиеся трупы распятых украшали дороги в на­зидание всем проходящим.

Тем не менее, именно метисам предстояло в будущем создать мексиканскую нацию. Человек сомнительного происхождения, с неопределенными связями, метис обладал вулканической энергией, весьма отличной от медлительно­сти креола, а также от пассвности индейца. Возмущаясь против претензии испанцев на превосходство, он унасле­довал достаточно испанского индивидуализма, чтобы бо­роться с ними. Метисы были революционной силой, ко­торой предстояло играть руководящую роль в борьбе про­тив испанского правительства и испанских учреждений. К концу XVIII в. эта категория составляла 2 млн. чел. и продолжала расти, так что представлялось вероятным, что она поглотит и чистокровного креола и чистокровного индейца[3].