Испания и ее враги

Тем временем империя, в состав которой входила Мек­сика, все более слабела и вырождалась, и ее распад бы­стро приближался. Испания XVI в. — владычица вели­чайшей в мире империи — в XVII и XVIII вв. была са­мой слабой ив европейских держав. Деспотизм и бюрокра­тия, подавление свободной мысли и презрение к полезному труду парализовали ее энергию. Монополистическая торговая политика испанских королей не пошла Испании на пользу,— напротив, она оказалась для нее гибельной. Открытием американских рудников воспользовались не испанцы, а англичане, французы и голландцы. Золото, ежегодно привозившееся специальным флотом, не оседало в Испании. Она стала лишь центром распределения аме­риканского золота и серебра. Испанская промышленность, непроизводительная со времени изгнания евреев и мав­ров и испытывавшая помехи вследствие высокого уровня внутренних цен, почти перестала существовать. В XVIII в. пять шестых товаров, отправлявшихся из Севильи в Аме­рику, вывозилось из Англии, Франции и Голландии. Значительная часть испанского народа — знать, духовен­ство и государственные чиновники — жила непроизводи­тельно. А многие из тех, кто не принадлежал к этим трем привилегированным и паразитическим классам, занима­лись нищенством и воровством.

Англию и Францию не удовлетворяло получение сере­бра из Америки этим косвенным путем. Почти сразу по­сле того, как весть о падении Теночтитлана достигла Ев­ропы, началась долгая борьба за подрыв испанской моно­полии в Индии. Деятельность Англии и Франции в ис­панской Америке прошла через несколько фаз: началась она с пиратства, развилась в контрабанду и заверши­лась — после свержения испанского господства — легали­зованным процессом капиталистических инвестиций.

Из всех врагов Испании самыми упорными были англичане. Жажда добычи соединялась у них с религиоз­ным ханжеством, развившимся под впечатлением расска­зов об ужасах инквизиции и воспоминаний о кострах при Марии Кровавой. Ограбление испанцев было в их глазах частью священной войны против папства. Существенным элементом антикатолической пропаганды, служившей для оправдания контрабанды и морского разбоя, были писа­ния Лас Касаса, в которых он разоблачал жестокости конкистадоров; они были переведены на английский язык, и человек, гуманность которого должна была бы стать сла­вой Испании,. оказался поводом для поношения его сооте­чественников. Однако в действительности у англичан было мало оснований к самоуважению. Правда, англий­ских морских разбойников, попадавших в руки испанцев, сжигали как еретиков или осуждали на каторжные работы, но ведь в качестве пиратов они и не могли претендо­вать на милосердие. В отношениях англичан с цветными народами главным стимулом всегда была прибыль. Именно англичане наиболее активно занимались работорговлей.

Иностранные флоты стали появляться в Караибском море и подстерегать испанские суда еще в начале XVI в. Набеги их были сначала спорадическими, но в 60-х годах XVI в., после окончательного установления протестантиз­ма в Англии, англичане стали более активны; особенно взволновал их один инцидент, имевший место в 1568 г. Когда из Испании прибыл в Мексику Энрикес де Альманса, вице-король, назначенный на смену тирану Муньо­су, он нашел гавань Вера Крус занятой английским фло­том под командой Джона Хаукинса и его племянника Френсиса Дрейка. Первой задачей Хаукинса в испанских водах был не морской разбой, а продажа — в нарушение испанской торговой монополии — рабов-негров, пойманных в Африке. Нуждаясь в свежей воде и в ремонте, он смело вошел в гавань и захватил остров Сакрифисиос, где поста­вил несколько из своих 10 судов и высадил своих людей. Вице-королю не улыбалась перспектива совершать путь открытым морем, пока англичане не соизволят уйти, осо­бенно в виду наступления сезона ураганов, и он обещал не нападать на англичан, если они пропустят его в гавань и дадут ему высадиться в провинции, управлять которой он приехал. Оказавшись на берегу, в безопасности, он прика­зал своему флоту открыть по англичанам огонь. Испан­ские понятия о чести оправдывали такой предательский поступок, если жертвы были одновременно протестантами и контрабандистами. Англичане быстро сгрудились на трех судах, имевшихся в их распоряжении, защищались до наступления ночи, а потом ушли из гавани мелковод­ным проливом, по которому никогда не плавал ни один испанец. Хаукинс оставил близ Пануко около двухсот человек своих людей, чтобы облегчить перегружен­ные корабли. Люди эти были схвачены и переданы ин­квизиции.

После этого случая англичане, и Френсис Дрейк в особенности, жаждали не только добычи, но и мести. Це­лых 30 лет, до самой смерти, Дрейк был самым дерзким из пиратов, совершавших набеги на испанские моря. В 80-х годах XVI в. создание Голландской республики дало Испании нового и, в течение нескольких десятилетий, еще более грозного врага. Флот с сокровищами, всегда под усиленной охраной, обычно добирался до Севильи, но в 1628 г. голландский адмирал Питер Хейне захватил его. А когда пираты бывали особенно активны, флот дви­гался столь осторожно, что на путь от Вера Крус до Га­ваны тратил иногда 6—7 недель. Пираты захватывали многие прибрежные города, грабили их и заставляли пла­тить выкуп, причем излюбленным объектом их нападений была Панама, куда через перешеек доставлялось серебро из Перу для отправки в Испанию. Английские и голланд­ские корабли стали появляться на Тихом океане, который до тех пор был как бы испанским озером. Там, близ Акапулько или в бухтах Нижней Калифорнии, они под­жидали появления галеона с шелками и пряностями из Манилы.

В XVII в. пираты находили постоянное убежище в Караибском море. Англичане захватили Ямайку, францу­зы — западную половину Гаити, голландцы — Кюрасао. Мелкие острова, многие из которых никогда не были за­няты Испанией, были поделены между Англией и Фран­цией. Кроме того, длинная береговая линия мексиканской провинции Кампече изобиловала уединенными бухтами, где пираты могли устраивать свои убежища и где при неблагоприятной для морского грабежа конъюнктуре они могли грузить свои корабли красильным деревом. Послед­ние годы XVII столетия были золотым веком пиратов. Караибское море кишело кораблями разноплеменных пи­ратов, нередко деливших свои доходы с английскими и французскими чиновниками. В течение длительных перио­дов то Англия, то Франция официально находились в состоянии войны с Испанией. Но даже когда в Европе они не воевали, господствовало правило «за чертой мира нет», и атаманы пиратов, втайне поощряемые европейскими ко­ролями, продолжали грабить испанский торговый флот. Наибольшей славой среди пиратских главарей пользовал­ся сэр Генри Морган, которого английский король назначил потом губернатором Ямайки. Но самым смелым из пиратских набегов был захват Николасом ван Хорном и Лораном де Гаффом порта Вера Крус в 1683 г. В Вера Крус ожидали ежегодного флота, и городские склады были наполнены слитками серебра и мешками с коше­нилью. Однажды на закате солнца появились два кораб­ля под испанскими флагами. Так как они подавали сиг­налы, что за ними гонится пиратский флот, портовые чи­новники зажгли маяки, чтобы впустить их в гавань. Ко­рабли принадлежали Николасу ван Хорну. Тем временем Лоран де Гафф высадился на берег несколькими милями выше. Ночью пираты напали на жителей города, заперли их в церквах и на три дня оставили без пищи и воды. Испанский губернатор спрятался в конюшне под сеном. Его нашли и взяли в качестве заложника. Женщин группами вытаскивали из церквей на потеху пиратам. В конце концов, жителей города, умирающих от голода и обезумевших от жажды, использовали для переноски их собственного имущества на пиратские корабли. Пираты пробыли в городе до тех пор, пока на горизонте не появи­лись паруса испанского флота, а затем ушли, увезя с со­бой всех негров и наиболее красивых женщин.

В XVIII в. пиратов стало значительно меньше. Пира­ты причиняли хлопоты не только испанцам, но и своим английским и французским покровителям, так что были приняты меры по борьбе с ними. Американское серебро достигало теперь Северной Европы посредством контра­бандной торговли. Товары, которым полагалось проходить через Севилью и Вера Крус, снабжая испанское прави­тельство доходами, а испанских купцов прибылями, шли вместо того прямо к потребителю. Они доставлялись на испанский морской путь с Ямайки, Гаити и Кюрасао, и их охотно раскупали не только креолы, но и чиновники испанского правительства. Нарушение торговых правил в той или другой форме стало обычаем для всего населения Испанской Америки, начиная с вице-королей. Торговые корабли, нагруженные контрабандными товарами, бросали якорь в нескольких милях от испанского берега, а затем к берегу приближались шлюпы, извещая о своем прибы­тии ружейными выстрелами. Другие корабли, под пред­логом необходимости в ремонте или в свежей воде, смело входили в испанские гавани. Груз выносили на берег и по всем правилам помещали в запечатанный склад, но на следующую ночь жители города при соучастии чиновников потихоньку уносили его через оставленную незапертой дверь и оставляли на его месте серебро и кошениль. Были годы, когда нужды испанской Америки полностью удовле­творялись контрабандной торговлей, так что когда прибы­вал флот из Сёвильи, он не мог распродать своего груза и оказывался вынужденным везти его обратно в Испанию.

Уже давно была подорвана монополия Испании на американский материк, всю территорию которого когда-то хотели захватить испанские короли, в соответствии с пап­ской буллой. Через сто лет после завоевания Теночтитлана англичане и французы начали колонизацию Северной Америки. Линия поселений вдоль Атлантического побе­режья казалась сперва далекой от Новой Испании, но че­рез одно столетие англичане уже угрожали испанскому господству во Флориде, а французы обосновались у самого Мексиканского залива, в Луизиане. В середине XVIII в. русские заняли Аляску и начали двигаться вдоль берега Тихого океана. Главную угрозу испанской цивилизации в Новом свете представляли англичане и их американские потомки. Вскоре северные границы Мексики оказались под угрозой не только со стороны апачей и команчей, но и со стороны сильной и быстро растущей англо-саксонской республики.

Испанская империя, ослабленная внутренней враждой между креолами и гачупинами и находившаяся под угро­зой нападения извне, едва ли могла уцелеть долго, даже под руководством самых умелых государственных людей. А до второй половины XVIII в. государственное руковод­ство было ее слабым местом.