Древности центрального побережья Перу

ДРЕВНОСТИ ЦЕНТРАЛЬНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ ПЕРУ

На всем протяжении доинкской истории ар­хеологические памятники демонстрируют отно­сительное единство культуры Центрального побережья. Правда, возможно, что представ­ление о нем как о едином целом связано с не­достаточной изученностью его памятников и будущие исследования позволят выделить бо­лее мелкие районы со специфическими особен­ностями культуры.

Предчавиноидные памятники

Исследование раннекерамических памятни­ков, предшествовавших распространению влия­ния культуры Чавин, только начинается. На Центральном побережье они найдены в не­скольких местах. Это ранние слои раковинных куч у г. Анкон, верхние слои поселения Чира/Вилья к югу от Лимы, верхние слои Пунта

Килька близ Уачо и отдельные находки ран­ней керамики в других пунктах. Из них копа­ны были только Чира/Вилья и нижние слои в шурфе 1 у Анкона[1041].

Формы посуды, характерной для этих па­мятников, почти неизвестны, так как она най­дена лишь в обломках. Из них реконструи­руются только округлые горшки и открытые миски. Это простая керамика с гладкими или лощеными стенками без всякой орнаментации.

В верхних слоях Чира/Вилья найдены чоп­перы, ударники, скребки, возможно, груз для копьеметалки и два песта.

Из кости делались шилья и различные труб­ки из раковин — украшения.

Судя по находкам в Чира/Вилья, основой хозяйства населения были морской промысел и охота. Кроме рыбы, в пищу употреблялись мясо морских львов, птицы и моллюски. Боль­шую, но еще вспомогательную роль играли продукты земледелия — тыквы, фрукты (лукума, пакае) и хлопок, шедший на изготовление тканей, хотя их остатки пока не найдены.

Для реконострукции социальных отношений нет материала, но общий облик поселений и уровень экономики вряд ли позволяют предпо­ложить их высокое развитие.

Чавиноидные памятники

На Центральном побережье изучено всего несколько памятников, материал которых име­ет ярко выраженные черты сходства с древно­стями культуры Чавин. Три из них найдены в районе Супе, один — около г. Анкон и еще один, Курайяку — в 80 км к югу от Лимы. Хо­тя они и разделены большими расстояниями, их материал достаточно близок, чтобы рас­сматривать их вместе. В раковинных кучах близ Анкона этот материал встречается толь­ко начиная со средней части толщи культурно­го слоя, причем основная масса керамики не­посредственно продолжает традиции нижних слоев памятника[1042].

Остатки поселений представляют собой ку­чи раковин и отбросов. Никаких сооружений, кроме отдельных кладок и хозяйственных ям[1043], раскопано не было.

Около г. Супе раскопан могильник Лайтхауз, расположенный рядом с древним посе­лением. Захоронения найдены и в Курайяку.

Они совершены в неглубоких ямах. Покой­ники скорчены на боку. Обычно их заверты­вали в ткани и клали на циновку. Инвентарь погребений небогат. Есть пряслица и верете­на, один-два глиняных или тыквенных сосуда, изредка простейшие украшения.

Керамика. Целых сосудов, происходящих с чавиноидных памятников, известно очень ма­ло. Поэтому говорить о керамических фор­мах трудно. Большая часть найденных фраг­ментов относится, по-видимому, к разного рода мискам с вертикальными или слегка расходящимися прямыми стенками. Есть мис­ки с выпуклыми, слегка сходящимися навер­ху стенками и полусферические[1044]. Кроме ми­сок встречаются кубки, округлые горшки и плоские блюда. Характерная форма — «бу­тыль» [1045].

Посуда украшена чаще всего нарезным ор­наментом. Кроме нарезки, применялись гре­бенчатый и круглый штампы, прочерчивание и наколы. Изредка использовались красная и белая краски.

Орнаменты обычно геометрические, но встречаются и изображения фантастических животных и птиц в трактовке, типичной для культуры Чавин [1046]. Есть также скульптур­ные изображения животных[1047]. Иногда изо­бражалось человеческое лицо[1048]. Геометриче­ская орнаментация разнообразна. Наиболее характерны полосы или ленты, ограниченные прочерченными линиями. Они образуют узоры с переплетающимися, криволинейными и пря­мыми или ломаными очертаниями [1049]. Поле внутри или вне лент покрыто «шагающим штампом», наколами, сеткой из пересекаю­щихся линий или краской [1050]. Часто попада­ются кружки с точкой или маленьким круж­ком в середине [1051].

На поселении Курайяку Ф. Энгель нашел одну целую и несколько обломков глиняных статуэток. Размеры их различны. Некоторые довольно малы (5—40 см в высоту), но есть и большие фигурки (40—50 см высотой). По­верхность лощеная, черного или красного цвета.

Единственная полностью сохранившаяся статуэтка изображает женщину с длинными волосами, свисающими на спину и двумя пря­дями, спускающимися вперед, по плечам. Во­круг лба, у начала прически, идет рубчатая полоса, возможно, передающая налобную по­вязку. Большие глаза широко открыты. Нос рельефный, а рот передан углублением — щелью. Туловище неправильных, вытянутых пропорций с обозначенной грудной клеткой и маленькими грудями. Руки сложены на жи­воте. Ноги непропорционально короткие [1052]. Ф. Энгель опубликовал еще три головки фигу­рок, но только одна из них трактована сход­ным образом [1053].

Текстиль. На чавиноидных памятниках най­дены довольно многочисленные остатки хлоп­ковых тканей, из которых изготовлялись одеж­да и другие текстильные изделия. Шерсть применялась изредка, в декоративных целях. Обычно это простые ткани полотняного пере­плетения. Чаще всего две нити утка пересе­кают одну нить основы, но бывает и обрат­ное соотношение пересекающихся нитей.

Встречаются и ткани с ковровым перепле­тением разных типов[1054]. В одном случае встречено ажурное переплетение[1055].

Орнаментика тканей обычно проста. Чаще всего это тканые полосы, иногда пересекаю­щиеся и образующие материю типа пледа[1056]. Другой распространенный тип украшения — узоры, вытканные посредством пропускания цветного утка над нужным количеством нитей основы. Эти узоры обычно имеют вид прямо­угольных или ступенчатых фигур[1057]. В одном из погребений могильника Лайтхауз найдены обрывки ткани с вытканными ковровым пере­плетением изображениями головы ягуара-кондора, или кошачьего хищника, держащего в пасти орлиную голову, в специфическом стиле Чавин[1058]. Однако такой рисунок исключите­лен по своей сложности для орнаментики тек­стиля памятников Центрального берега того времени.

Непременной принадлежностью ткачества были круглые или бочонковидные пряслица из глины с простым орнаментом из кружков или нарезок [1059].

Кроме тканей, часто встречаются обрывки сетей [1060] и многочисленные плетенки [1061].

Камень, кость, металл. Из камня делались ударники, треугольные наконечники дротиков с черешком, лощила, а также украшения и зеркала (из гагата) [1062].

Кость применялась для изготовления ору­дий и других предметов. Среди них шилья, проколки, ложечки, иногда богато украшен­ные резьбой в стиле Чавин [1063].

В погребении 8 могильника Лайтхауз была найдена тонкая золотая пластина, сделанная, по-видимому, путем простого расплющивания самородка[1064].

Население, оставившее чавиноидные памят­ники Центра перуанского побережья, жило оседло на берегу океана, занимаясь морским промыслом и земледелием. Скорее всего их удельный вес в хозяйстве был одинаков. Во всяком случае жителям побережья уже были хорошо известны бобы, тыква и хлопок. В то же время осваивается и возделывание кукуру­зы. Никаких следов искусственного орошения не найдено. Собака уже стала домашним жи­вотным. О ламе известно только, что ее мясо употреблялось в пищу.

Погребения того времени говорят о практи­ческом отсутствии имущественной дифферен­циации (фаза I, по В. М. Массону) [1065]. Общест­во, по-видимому, еще стояло на ступени раз­витого первобытнообщинного строя.

Культура Серро де Тринидад

Материал, который я отношу к культуре Серро де Тринидад, впервые был найден М. Уле на одноименном памятнике в долине р. Чанкай и известен в литературе под назва­нием керамики с росписью белым по красно­му и керамики с переплетающимися узора­ми [1066]. Т. Паттерсон в книге, специально по­священной материалам Центрального побе­режья, называет эти два вида керамики стилями Мирамар и Лима, подчеркивая, однако, их преемственность[1067].

Строительные остатки. По-видимому, в позд­нюю пору этой культуры был построен трапе­циевидный в плане «храм» на памятнике Серро Кулебра в долине р. Чильон, состоя­щий из террас и двориков с пирамидой в центре. Именно на внутренней стене этой пи­рамиды, заложенной и вошедшей в толщу стены более позднего времени, были обнару­жены росписи с переплетающимися геометризованными изображениями личин, змей и рыб, написанные желтой, красной, черной и белой красками[1068].

К западу от «храма» расположен жилой район[1069], где были вскрыты остатки дома с массивными несущими стенами из сырца. Пе­регородки в доме были из адобов и даже кам­ней на глиняном растворе. Другие дома, най­денные на Серро Кулебра и на Плайя Гран­де, к югу от Анкона, имели гораздо более примитивный облик.

На поселениях найдены и хозяйственные ямы, в которых хранилось зерно, а в одном случае — запасы мелкой рыбы.

Погребения. При раскопках на Серро де Тринидад и Баньос де Боса Г. Р. Уилли на­шел несколько погребений этой культуры, большинство из которых были детскими. По­койники обычно лежат на боку с поджатыми ногами и накрыты обломками больших сосу­дов. В одном случае тело было положено на спину, но тоже с согнутыми ногами. Погре­бение 1-2 в раскопе VII было накрыто поло­виной большого сосуда, причем один из умер­ших лежал на боку со скорченными ногами, а другой был похоронен у него в головах, сидя на корточках[1070]. Первый являлся, по-видимому, центральной фигурой в погребении. На нем было богатое ожерелье из бус, а на лице металлическая маска.

Обычно погребенных сопровождает один или несколько сосудов и иногда вещи. Такие погребения относятся к ранней поре культуры.

Погребения поздней поры были обнаруже­ны и на Серро Кулебра, и на Плайя Гранде. Погребальный обряд в это время претерпе­вает существенные изменения. Покойников, как взрослых, так и детей, теперь кладут в вытянутом положении и покрывают щитом, связанным из палок или тростника. Их, как и прежде, сопровождают сосуды [1071], но в количе­стве и наборе посуды есть значительные раз­личия [1072]. Кроме того, «в двух самых богатых могилах взрослых людей были найдены об­наженные или бедно одетые тела в позах, ко­торые позволяют предполагать, что рабов или слуг погребли живыми с их хозяином или хозяйкой» [1073].

Для этого времени характерен обычай класть в могилу, к голове покойного, тушку яркой тропической птицы (чаще всего попу­гая)[1074]. Птиц привозили сюда, вероятно, из-за Анд. В погребениях встречаются также ма­ленькие модели сосудов из необожженной глины и плетенки, обтянутые кожей, снятой с голов убитых врагов [1075]. Над могилами часто лежат обломки разбитого сосуда и клубки хлопковых ниток, завернутые в волосы. По­гребения отмечены специальными столби­ками.

Керамика. Керамические формы культуры Серро де Тринидад довольно разнообразны. Одна из наиболее распространенных — при­земистый горшок, на тулове которого часто имеется ребро, иногда не очень резко выра­женное. Стенки верхней, несколько большей части сосуда сходятся и заканчиваются не­большим вертикальным или немного отогну­тым венчиком. Чуть повыше ребра с двух сто­рон горизонтальные ручки[1076]. Эти сосуды упо­треблялись только в раннюю пору существо­вания культуры. Другая близкая форма — горшки с ребром, иногда без него, с высоким, слегка отогнутым венчиком[1077]. Иногда горшки с таким венчиком имеют довольно большой диаметр [1078]. Изредка встречаются бочонковид­ные горшочки с прямым венчиком[1079] и про­стой формы кувшины [1080].

Культура Серро де Тринидад

1 — Серро де Тринидад. Погребения 1 и 2; 2—18, 21—25 — керамика; 19 — глиняное пряслице; 29—31 — каменные пряслица; 20, 26—28 — украшения из раковин

Нередки округлые сосуды с прямым или расходящимся невысоким раструбом горлыш­ком [1081]. На плечиках иногда петлевидные вертикальные ручки. Миски тоже нередки. Сре­ди них есть экземпляры с расходящимися[1082], прямыми или даже суживающимися кверху стенками[1083]. Последние чаще встречаются в поздних слоях[1084]. На одной из мисок вокруг венчика как бы надет горизонтальный «ворот­ничок»[1085].

Своеобразные сосуды-фляги с одной упло­щенной стороной имеют прямое невысокое горлышко и ручки на плечиках.. Очень часто выпуклая сторона оформлена в виде женской груди с выпуклостью-«соском» в центре[1086].

Найдены сосуды с удвоенным или утроен­ным туловом[1087] и двугорлые сосуды с мосто­видной ручкой[1088]. Иногда одно из горлышек оформлено в виде человеческой головы.

Формой, характерной для поздней фазы культуры, был сосуд типа большого кубка или чаши с прямыми или несколько расходя­щимися стенками[1089].

Своеобразен сосуд с очень широким горлом и двумя ручками по бокам. Стенки горла вы­пуклые, и все оно оформлено в виде челове­ческого лица с маленькими глазками, ртом и рельефным носом[1090].

Для ранней фазы культуры характерен ор­намент, нанесенный белой краской по крас­ному фону и состоящий чаще всего из точек, колечек, полос, соединенных ромбов, зигза­гов, решеток и других простейших геометри­ческих узоров.

В верхних слоях Серро де Тринидад его поч­ти полностью сменяет новая орнаментика. Ее характернейший мотив — переплетающиеся геометризованные изображения змей или рыб[1091]. Очень часто они превращаются в простые геометрические мотивы, плотно покры­вающие всю орнаментированную поверх­ность[1092]. Они нанесены черными линиями с белой окантовкой по красному фону и сочетают­ся с точками, кружками и крестиками [1093].

Среди геометрических элементов нередко попадается знак в виде лежащей буквы S, ко­торый получился, вероятно, из изображения двухголовой змеи [1094].

Но и в новой системе орнаментации есть элементы, связывающие ее с орнаментами раннего этапа культуры: например, характер­ный для позднего этапа пояс из треугольни­ков вдоль венчика [1095].

Для позднего этапа характерны фигурные сосуды. Здесь и птицы, расположенные у гор­лышка кувшина [1096], но постепенно превраща­ющиеся в тулово сосуда[1097], и звери [1098], и ан­тропоморфные изображения [1099]. Необходимо отметить, что один из фигурных сосудов отно­сится к ранней фазе культуры.

Встречены также обломки нескольких чело­веческих фигурок из глины.

Материал с орнаментацией типа «перепле­тающихся узоров» найден и далее к югу, на городище Пачакамак в долине р. Лурин [1100]. Здесь же найдены и отдельные черепки с рос­писью белым по красному. Местный вариант поздней фазы культуры Серро де Тринидад несколько отличается от северного. Отличия касаются прежде всего форм сосудов. Здесь наиболее распространен округлый сосуд с не­большим, слегка отогнутым венчиком и гори­зонтальными ручками [1101]. В отдельных случа­ях он бывает приземистым, что и позволяет убедиться в его непосредственном родстве с характернейшим сосудом с ребром первого этапа культуры Серро де Тринидад.

Однако есть и совершенно самостоятельные формы, не известные в основном варианте культуры. Это амфоровидные сосуды с вытя­нутым круглодонным туловом, широким гор­лом-раструбом и двумя ручками по бокам. Под ними часты выступы-налепы [1102].

Орнамент близок к орнаментике позднего этапа культуры в долине Чанкай. Однако в Пачакамаке преобладают чисто геометриче­ские мотивы [1103]. Для округлых сосудов с руч­ками характерен мотив свисающих от гор­лышка по плечикам, вписанных друг в друга углов[1104].

В целом создается впечатление, что этот вариант позднего этапа ближе к исходному материалу первой фазы.

Текстиль, металл. Ткани, относящиеся к культуре Серро де Тринидад, дошли до нас только в обрывках. О том, что ткачество было достаточно развито, говорит налобная повяз­ка в одном из погребений раннего периода. Об этом же свидетельствуют находки пряслиц из глины, камня и стенки тыквы. Они дисковидны или имеют форму шарика[1105].

Единственная металлическая вещь — маска из листового золота, меди и сплава Аu—Сu — была найдена на лице покойника из погребе­ния 1-2 раскопа VII на Серро де Тринидад. О ее форме сказать ничего нельзя, поскольку она была разломана на мелкие куски.

Периодизация. Я уже упоминал об измене­ниях в погребальном обряде и различиях меж­ду материалом нижних и верхних слоев Сер­ро де Тринидад. Они касаются прежде всего изменения стиля орнаментации посуды. По­явление «переплетающихся узоров» совпада­ет с появлением новой, очень характерной формы посуды — кубка с прямыми или слег­ка расходящимися стенками. Однако боль­шинство керамических форм продолжает су­ществовать и в поздний период. Преемствен­ность между этими периодами есть и в орна­ментике. Это позволяет рассматривать весь материал как принадлежащий к двум этапам одной культуры. Подтверждается такой вы­вод и стратиграфическими наблюдениями. Г. Р. Уилли прослеживает постепенный пере­ход от одного этапа к другому и даже выде­ляет между ними промежуточную фазу[1106]. Т. Паттерсон построил более дробную перио­дизацию, разделив керамику типа Мирамар на четыре, а керамический комплекс Лима — на девять последовательных этапов[1107]. Он ос­новывался на стилистическом анализе мате­риала с учетом его встречаемости в погре­бальных комплексах.

Культура Серро де Тринидад принадлежа­ла оседлому населению долин Центрального побережья, хозяйство которого базировалось, по-видимому, на развитом земледелии, хотя археологические данные подтверждают это только для позднего периода культуры.

В это время здесь, по-видимому, складыва­ется классовое общество. В пользу такого предположения говорят существование боль­ших сооружений общественного характера («храм» Серро Кулебра) и дифференциация в типах жилых домов и погребениях. Особенно важно в этой связи сообщение Л. М. Штумера[1108] о захоронениях «слуг» в богатых моги­лах (фаза III развития имущественной диф­ференциации в погребениях по В. М. Массо­ну). Подобный обычай прослежен в погребе­нии 1-2 раскопа VII на Серро де Тринидад, так что можно предполагать, что зарождение его относится к началу существования куль­туры.

Культура Лима

При раскопках М. Уле близ асьенды Ньеверия в долине р. Римак был найден своеобраз­ный материал, который он включил в культу­ру Прото-Лима. Впоследствии ее изучали X. Хихон-и-Кааманьо и А. Л. Крёбер[1109]. К этой же культуре относятся, по-видимому, керами­ческий комплекс Средний Анкон I и отчасти Средний Анкон II, выделенные У. Д. Строн­гом[1110], и группа материала с «тиауанакоидными» элементами в форме и орнаментике. В целом, однако, культура Лима остается еще очень слабо и неравномерно изученной.

Культура Лима

1—19— керамика; 20— ушное украшение из дерева; 21—24 — глиняные пряслица; 26—30 — украше­ния из раковин; 31, 32 — резные орудия из кости; 33, 35—37 — изделия из дерева; 34 — деревянный жезл; 35 — копьеметалка; 39 — текстиль

Строительные остатки. Уле, Крёбером и Хихон-и-Кааманьо была исследована группа пи­рамид в местности Армабуру. Расположенные здесь сооружения представляют собой искус­ственные холмы, возможно, возведенные на месте естественных возвышений. Самые боль­шие из них достигают около 300 м в длину, 100 м в ширину и до 25 м в высоту. Эти хол­мы состоят из большого количества террас и стен из маленьких прямоугольных адобов, сделанных в формах и от руки[1111]. Судя по наиболее хорошо сохранившейся пирамиде 10[1112], это были прямоугольные ступенчатые сооружения, но ни одна из пирамид не иссле­дована достаточно подробно. На них произво­дились только разведочные шурфовки. Назна­чение этих пирамид неясно. Правда, на пира­миде 15 найден могильник, но нет никаких оснований считать их специально погребаль­ными сооружениями.

По-видимому, именно в период существо­вания культуры Лима был построен Древний Храм под храмом Пачакамака на городище Пачакамак в долине р. Лурин. Уле связывал его постройку со временем самых ранних из найденных им погребений[1113]. А эти погребе­ния относились к периоду распространения в Пачакамаке «тиауанакоидных» элементов. Это, видимо, соответствует поздней поре куль­туры Лима. Однако такую датировку Древ­него Храма нельзя считать абсолютно дока­занной. Ясно только, что он не может быть старше последнего периода культуры Серро де Тринидад, поскольку черепки того времени найдены в толще его стен[1114].

Небольшие раскопки итальянской экспеди­ции П. К. Сестьери на огромном городище Кахамаркилья в долине р. Римак показали, что нижний слой его относится к культуре Ли­ма[1115].

Погребения. На пирамиде 15 в Армабуру найдено полтора десятка погребений. Покой­ники вытянуты, большинство обращено голо­вой на юг, а лицом чаще всего вниз. Умершие покоятся на подстилке из стеблей тростника или жердей. Иногда вместо нее есть подмазка из глины. На телах — остатки одежды и тро­стниковые плетенки. Все это вместе с под­стилкой небрежно связано веревками[1116]. Встречаются парные захоронения, в которых покойники обычно ориентированы одинаково. Деформации черепов нет.

Инвентарь погребений беден: один-два со­суда, веретено и пряжа (возможно, только в женских захоронениях), плетенки, корзинки, початки кукурузы и непонятные предметы в виде перекрещенных прутьев, обмотанных нитками. Некоторые погребения оказались без вещей.

Керамика. Посуда встречается не только в погребениях. В шурфах на пирамидах также найдено много обломков. Если погребальная керамика обычно миниатюрна, то фрагменты, найденные на пирамидах, принадлежат боль­шим сосудам.

Наиболее характерные формы: кувшин с округлым, иногда слегка уплощенным туловом, с невысоким расходящимся горлышком и плоской ручкой, идущей от венчика к пле­чику сосуда[1117]; кувшины со сферическим туловом, высоким прямым или суживающимся горлышком и круглой ручкой, идущей от се­редины горлышка к плечику[1118].

Другая частая форма — округлый горшок, иногда с несколько уплощенным туловом. Венчик высокий, слегка расходящийся[1119].

Для керамики культуры Лима характерны и сосуды с двумя горлышками. Среди них вы­деляются экземпляры, у которых горлышки отходят не от верха, а от боковых стенок и идут, как правило, вертикально[1120]. Такие со­суды другого типа имеют горлышки, расходя­щиеся в стороны под углом 45—60° к горизон­тали[1121]. Обычно они длинные и суживающиеся.

Встречаются также сосуды, по форме напо­минающие кувшины, но без ручек, с прямым горлом[1122], и близкие к ним по форме фляги. У фляг одна сторона тулова почти плоская, а другая — выпуклая, с бугорком в центре, на­поминающая форму женской груди. Горлыш­ко обычно прямое[1123].

Особняком стоят широкие приплюснутые сосуды с ребром чуть ниже середины. Выше ребра стенки сходящиеся. Оформленного вен­чика нет. Часто у такого сосуда носик с одной стороны и почти горизонтальная ручка-стер­жень — с другой[1124]. В одном случае сосуд подобной формы снабжен горизонтальными широкими петлевидными ручками[1125].

Встречаются также миски и чаши[1126].

Совершенно необычно присутствие в культу­ре Лима триподов[1127]. Один из них представляет собой сосуд с мостовидной ручкой, по­ставленной на три очень пухлые ножки.

В позднем периоде культуры Лима есть почти все формы раннего этапа. Но они раз­виваются и дополняются новыми типами. Так, уже нет кувшинов с прямым или расширяю­щимся горлышком. Повсеместно встречается кувшин с высоким суживающимся горлом и толстой круглой ручкой [1128]. Такое же горло у сосудов с мостовидной ручкой [1129] и у сосудов с округлым туловом [1130]. Но у последних ча­сто бывает и широкое вертикальное горло [1131]. Иногда у них появляются боковые ручки [1132]. Известны также сосуды с носиком и ручкой-стержнем [1133]. Продолжают изготовлять и горшки сходной формы с горизонтальными ручками [1134], и триподы [1135].

Среди новых форм выделяются сосуды в виде животных [1136], кубки с расходящимися и прямыми стенками[1137], округлые сосуды с под­доном, высоким горлом и двумя ручками-пе­тельками на плечиках [1138]. Эти новые формы приходят в культуру Лима уже сложившими­ся и не могут быть типологически выведены из форм раннего периода.

Орнаментика керамики раннего периода Лимы состоит из геометрических узоров и сюжетных изображений. Среди геометриче­ских мотивов очень распространены ступень­ки, треугольники, полосы, кружки [1139]. Орна­менты зонами покрывают плечики или венчик сосуда. Характерны кружки, расположенные «пятеркой» (четыре по углам и один в цент­ре) [1140], лучи или треугольники, спускающиеся на плечики, иногда образуя «звезду» вокруг горлышка [1141]. Среди других мотивов можно от­метить «звезду» на боку сосуда [1142], полосы, образующие входящие друг в друга углы [1143], и орнаментальный поясок вокруг края высоко­го горлышка [1144].

Роспись наносили черным, белым и крас­ным и изредка оранжевым цветом. Часты бе­лые окантовки черных полей.

Сюжетная орнаментика редко бывает расписной [1145]. Чаще всего она выполнена скульп­турно. Изображались звери, прежде всего ягуар [1146], птицы[1147] и люди [1148]. Интересный ан­тропоморфный сосуд с мостовидной ручкой опубликован Крёбером [1149]. Одно из горлышек оформлено в виде человеческой головы с вы­пуклым горбатым носом, круглыми глазами под широкими бровями и большим ртом. Под подбородком точками изображены борода или ожерелье. Руки, сделанные в низком рель­ефе, сложены на груди — на плечике сосуда. Ниже рук располагается вторая личина, ана­логичная первой, но с круглым ртом.

Почти всю группу антропоморфных сосудов А. Гайтон связывает с влиянием культур Се­верного берега Перу [1150].

Поздний период культуры Лима связан с резким изменением орнаментики посуды и проникновением в нее большого количества «тиауанакоидных» элементов. Однако и среди этих орнаментов можно выделить группу, продолжающую традиции раннего периода. Так, существуют и даже получают большее распространение такие мотивы, как кружки, нанесенные белой краской [1151], вписанные уг­лы[1152] и S-образные знаки, восходящие, види­мо, еще к изображениям конца культуры Сер­ро де Тринидад [1153].

Но большинство орнаментальных мотивов имеет ярко выраженный «тиауанакоидный» характер. Среди таких мотивов фигуры стоя­щих и бегущих кондоров, пум или ягуаров, иногда с крыльями[1154]. Часто рисуется не це­лая фигура, а только голова зверя или пти­цы[1155]. По трактовке они совершенно сходны с головами целых фигур. Часто встречаются ри­сунки человеческих голов с типичными «тиауанакоидными» признаками: en face, с круглы­ми глазами, «слезами» под ними и расходя­щимися вокруг головы лучами [1156]. Встречают­ся и целые человеческие фигуры типичного «тиауанакоидного» облика[1157].

Для этого периода очень характерно изо­бражение человеческого лица на горлах кув­шинов и сосудов с горлышком, причем чаще всего (хотя и необязательно) тулово сосуда расписано «тиауанакоидными» изображения­ми. Сама трактовка лица несколько отличает­ся от «тиауанакоидной». Круглые глаза за­менены удлиненными, с острыми углами, рот передан прочерченной полоской, губы часто выделены рельефом, «слезы» показаны не всегда[1158].

Целый ряд круглых сосудов трактован как голова человека, птицы или зверя. Челове­ческие головы имеют такие же удлиненные глаза и рот, как и личины на горлышках. «Слезы» иногда изображены, иногда нет[1159]. Головы орлов — с такими же продолговатыми глазами и рельефным клювом[1160]. Кошачий хищник (ягуар или пума) тоже передается весьма реалистично, с оскаленной пастью[1161]. Особенно интересны сосуды, на которых изо­бражена человеческая голова со звериной оскаленной пастью[1162]. Это сочетание харак­терно для «тиауанакоидных» изображений, но и здесь есть существенные отступления от обычной иконографии образа. Так, «слезы» на этих сосудах из Пачакамака не спускаются вниз от глаз, а идут двумя полосами: одна поднимается вверх по крыльям носа и про­ходит над бровями, другая спускается на ще­ки изогнутой полосой из внешнего угла глаза.

Таким образом, если вся эта группа орна­ментов и отражает влияние орнаментики гор­ных культур, то в значительной степени пере­работанное и подвергшееся трансформации.

Небольшая группа орнаментов представля­ет образы, связанные с искусством культуры Наска. Таковы изображения голов в харак­терном для этой культуры стиле[1163], фанта­стическое животное в стиле Наска Y с сильным влиянием «тиауанакоидных» изображе­ний[1164] и отдельные элементы типичных орна­ментов Наска на других сосудах.

Некоторые керамические изделия носят в оформлении явные черты влияния культур Се­верного берега. Таков сосуд с мостовидной ручкой на резном поддоне и головкой на руч­ке. На ручке другого сосуда этого типа скульптурная головка сочетается с изображе­нием двух лягушек [1165]. Скорее всего именно с этим влиянием связано появление сосуда в виде человеческого черепа с оскаленной зве­риной пастью [1166].

Интересна в этом отношении группа фигур­ных сосудов, особенно с изображением ягуа­ра. Сходные сосуды есть в керамике культуры Рекуай [1167]. Здесь же встречаются и сосуды с мостовидной ручкой и длинным, узким, иногда изогнутым туловом, оформленным обычно в виде рыб или змей [1168].

Таким образом, в орнаментике посуды Пачакамака в поздний период культуры Лима встречено много разнородных элементов, на­ходящих прямые аналогии в культурах всех ча­стей Перу [1169]. Очень важно, что они известны, как правило, на сосудах местных по проис­хождению форм.

Текстиль, металл. Среди многочисленных текстильных остатков на памятниках куль­туры Лима преобладают хлопчатые ткани, хотя шерстяные и смешанные тоже нередки. Большая часть из них — полотняного пере­плетения, но иногда встречаются и ткани ков­ровой техники.

Ткани украшены изображениями геометризованных рыб или змей, ступенчатыми и дру­гими геометрическими узорами [1170]. В раскоп­ках Хихон-и-Кааманьо найдены расшитые парчовые ткани. В одном случае встречена вы­шивка.

Довольно частая находка в погребениях — плетенки [1171].

Своеобразный предмет, частый в погребе­ниях,— «куклы» или «кресты» из тростинок, обмотанных тряпками или нитками [1172].

В погребении 101 раскопок Крёбера найден кусочек меди, единственный в материалах культуры Лима.

Культура Лима принадлежала оседлым земледельцам, хозяйство которых было осно­вано на возделывании кукурузы. Ее остатки найдены при раскопках[1173]. В пищу шли и раз­личные виды бобов. О других растениях нет сведений.

Данные относительно развития общества слишком скудны, чтобы делать какие-либо выводы. С одной стороны, известные погребе­ния не дают сведений о существовании иму­щественной дифференциации, с другой — пи­рамиды и громадные поселения типа Кахамаркилья говорят о высоком общественном развитии.

Культура Чанкай

Древности Центрального берега накануне инкского завоевания очень сильно отличаются от археологических находок предшествующе­го периода. Центр культуры, пришедшей на смену культуре Лима, по всей вероятности, находился в долине р. Чанкай. Помимо мате­риала, найденного в этой долине, к культуре Чанкай относится керамический комплекс Поздний Анкон и материалы позднего перио­да Пачакамака.

Строительные остатки. Наиболее интерес­ный архитектурный комплекс — городище Пачакамак, жизнь на котором началась го­раздо раньше. Но мы ничего не знаем об этих ранних этапах. Многочисленные обсле­дования выявили облик города таким, каким он был в период инкского владычества и, возможно, в непосредственно предшествующее ему время. Но поскольку инки никогда не со­ставляли значительной доли в его населении, можно считать, что в целом он относится к культуре Чанкай.

Пачакамак занимает площадь около 9 кв. км и расположен на обрывистом мысу, на высоте 75 м над долиной р. Лурин. На самом мысу возвышается на холме Храм Солнца, воз­двигнутый при инках. Под холмом располага­ется главная святыня города — храм бога Пачакамака, построенный, судя по стратигра­фии, уже во время культуры Чанкай. Он был сооружен спустя некоторый промежуток вре­мени после разрушения Древнего храма, ко­торый был перекрыт новой постройкой[1174]. Храм Пачакамака — прямоугольное здание длиной 120 м и шириной около 55 м, распо­ложенное длинной осью с северо-востока на юго-запад. Заметны террасы, на стенах которых остатки фресок, изображавших птиц, рыб, людей и растения. На верхней площад­ке платформы храма — следы помещений. Задняя стена перемычкой соединялась со склоном холма, на котором позже был вы­строен Храм Солнца.

Культура Чанкай

Храм Пачакамака окружен оградой, отго­раживающей довольно большой двор и при­мыкающей к холму Храма Солнца. Этот хра­мовый комплекс с замкнутой стеной на скло­нах господствующей над городом возвышен­ности представляет собой как бы цитадель Пачакамака. Остальная площадь занята до­мами, улицами, могильниками. С напольной стороны мыс тоже ограничен стеной высотой 3—4 м и шириной около 5 м. Дата этой части города неясна. Стройность планировки с пе­ресекающимися под прямым углом улицами, которые делят город на четыре больших квар­тала, говорит об одновременной застройке. Однако восточная окраина города по типу застройки довольно резко отличается от внутренних частей[1175]. Возможно, она более поздняя и относится к инкскому времени. Внутренние кварталы в таком случае могли быть построены в эпоху, предшествующую инкскому завоеванию.

Эти кварталы плотно застроены домами и оградами дворов без проходов между ними. «Улицами» внутри кварталов служили широ­кие стены, по которым были проложены до­рожки со спусками, иногда выложенные адобами, а иногда просто протоптанные.

За пределами мыса прослеживаются остат­ки стены второго пояса, прикрывавшей город с запада, севера и северо-востока. Между ни­ми и внутренней стеной — следы зданий, хотя и нет сплошной застройки. Найденный здесь подъемный материал относится к инкскому времени[1176].

В Пачакамаке Уле проследил несколько типов жилых домов. Первый тип — «дворцы» (по терминологии Уле). Это здания, располо­женные на массивных платформах с терраса­ми, возвышающимися на 3—6 м. Они раз­делены на комнаты. Перед платформой — двор, окруженный стеной, в которой продела­ны ворота с сооружением вроде предвратного лабиринта. Такой комплекс обычно снабжен башней.

Другой тип зданий — комнаты, окруженные стенами без прохода в них. В эти помещения входили сверху, по специальным спускам со ступенями вдоль стен. Высота стен от 2,50 до 4,00 м. Обычно эти сооружения примыкают к «дворцам».

В северо-восточной части внутреннего горо­да дома напоминают по планировке «двор­цы», но с низкими одноступенчатыми терраса­ми, маленькими дворами и без башен. Кроме того, встречены многокомнатное здание, воз­можно общественного назначения, и «кресто­образные» здания.

Основной строительный материал Пачака­мака — сырец, но изредка попадаются и ка­менные кладки.

К этой же культуре относится и верхний слой Кахамаркилья[1177] — города, состоящего из лабиринта домов и двориков, разделенных стенами-«улицами»[1178].

Погребения. Большинство погребений куль­туры Чанкай известно из грабительских рас­копок уакерос. Довольно типичную картину этих захоронений дает, однако, женское по­гребение, раскопанное С. К. Лотропом и Дж. Малером в местности Сапальян в долине р. Чильон [1179]. Оно было совершено в квадрат­ной (1,50X1.50 м) яме глубиной 2,40 м. На 30 см ниже поверхности могила была пере­крыта тростниковой крышей, опиравшейся на поперечные деревянные балки [1180]. На запад­ной стене висела циновка, покрывавшая и часть пола. На ней стояла мумия. Это был большой тюк, содержавший останки покой­ной, сидевшей в плетенке, коленями к под­бородку. Тело вместе с частью погребально­го инвентаря (плащ из перьев, миски с едой, куски материи) было завернуто в ткани и пе­ревязано веревкой. Сверху на этом тюке бы­ла прикреплена фальшивая голова из мате­рии, набитая листьями авокадо. К ней были пришиты серебряные пластинки, изображав­шие нос, рот и глаза. Серебряные конусы изо­бражали и груди мумии.

Перед ней лежали в два слоя 16 сосудов, остатки ткацкого станка и употреблявшиеся при тканье инструменты. Здесь же стояла ра­бочая корзинка с иглами, веретенами, нитка­ми и другими принадлежностями для шитья и прядения. В этом же погребении найдены две собаки.

Мумии с фальшивыми головами широко из­вестны из раскопок уакерос [1181]. Они встрече­ны и в раскопках А. Штюбеля и В. Рейса у Анкона [1182].

Керамика. Одна из наиболее распростра­ненных керамических форм культуры Чан­кай — сосуды с округлым туловом и широким горлом — раструбом, напоминающим по фор­ме чашку. У этих сосудов бывает по две вер­тикальные ручки, идущие или от середины горлышка к плечику, или по бокам тулова [1183]. Очень часто горлышко имеет утолщение, как бы припухлость у основания. Это очень харак­терная черта керамики Чанкай [1184]. Такие же сосуды, но не с округлым, а с удлиненным туловом, относятся, по-видимому, к позднему периоду культуры [1185]. В некоторых случаях сосуды снабжены стремевидной ручкой, на­верху которой находится все то же горло-ча­шечка с маленькими ручками [1186]. Эти же со­суды в другом варианте имеют двойное тулово[1187].

Кроме описанных сосудов, известны миски разных видов. Среди них выделяются миски с расходящимися стенками, часто на под­доне[1188]. Миски или горшочки другого типа, наоборот, имеют в верхней части вертикаль­ные или несколько наклоненные внутрь стен­ки [1189].

Довольно широко распространены кубки с вертикальными или несколько расходящимися стенками [1190].

Кроме этих форм, встречаются двойной со­суд с мостовидной ручкой [1191], сосуд в виде «рюмки» [1192], широкогорлые кувшины[1193].

Орнаментика керамики Чанкай преимуще­ственно геометрическая. Чаще всего она со­стоит из спускающихся по плечикам сосуда зон или полос, заполненных волнистыми ли­ниями, треугольниками, сеткой, ромбами, спи­ралями и другими фигурами. Среди них бы­вают стилизованные изображения человече­ского лица. Узоры идут как по окружности сосуда, так и сверху вниз. Венчик обычно то­же покрыт орнаментом.

Для раннего периода культуры характерно сочетание в росписи красного, черного и бе­лого цветов. В поздний период распростране­ны черные узоры на белом фоне.

Скульптурные украшения применяются ред­ко. Иногда это личины на горле сосуда[1194], иногда зооморфные налепы в верхней части сосуда или на ручках[1195].

Погребения могильника у г. Анкон содер­жали очень много растительных остатков. Среди них обычные для перуанского побе­режья кукуруза, бобы, тыква, ачира, перец, маниок, батат и различные фрукты[1196]. Очень интересно, что к ним добавились дикие и домашние растения, родиной которых были горные районы. Это киноа, ульюко и, может быть, люпин. Разводились и некоторые техни­ческие культуры[1197]. Таким образом, основой экономики носителей культуры Чанкай было уже высокоразвитое земледелие.

О социальных моментах их жизни у нас очень мало сведений. Несмотря на большое количество раскопанных погребений, единст­венным источником, который можно исполь­зовать, остается существование поселений го­родского типа и планировка Пачакамака. Она говорит о выделении в обществе правящей верхушки, дома которой — «дворцы» — за­нимали центральную часть города. При взгля­де на план Пачакамака напрашиваются ана­логии со средневековыми городами Старого Света. Однако этот путь столь же опасен, сколь и соблазнителен. Для того чтобы прово­дить такие сравнения, нужны данные широ­ких раскопок, а не обследований руин, как бы тщательны они ни были. Тем не менее вывод о значительной социальной дифферен­циации у населения Центрального берега перед инкским завоеванием, по-моему, может считаться достоверным даже при современ­ном состоянии знаний.

Хронология

Основой относительной хронологии Цент­рального побережья Перу остаются страти­графические данные Пачакамака, дополнен­ные наблюдениями на других памятниках.

В Пачакамаке материал позднего этапа культуры Чанкай найден вместе с инкскими сосудами, причем они оказывают взаимное влияние друг на друга. Таким образом, эта культура продолжала существовать в период инкского господства, до самой Конкисты. Стратиграфия того же Пачакамака определя­ет и нижнюю дату: погребения культуры Чан­кай относятся ко времени после разрушения Древнего храма, т. е. после конца культуры Лима, поздний период которой хорошо пред­ставлен во всех долинах Центрального бере­га. Но кроме Пачакамака, только на одном памятнике в долине р. Чанкай стратиграфиче­ски прослежена смена этого периода культу­рой Чанкай. Дата для последнего этапа куль­туры Лима была установлена раскопками Ж. Уле в Армабуру. Он нашел здесь здание, относящееся к этой культуре, в жилом холме, на вершине которого обнаружил «тиауанакоидную» керамику[1198]. Кроме того, при раскоп­ках могильника в Ньеверии он встретил моги­лы, в которых наряду с посудой культуры Лима 'были сосуды «тиауанакоидного» обли­ка. Они были впускными в погребения с кера­микой, относящейся к этой культуре. Таким образом, последний период ее сущест­вования приходится на время распространения на побережье «тиауанакоидных» элементов.

Время начала культуры Лима может быть определено довольно точно. В Пачакамаке ее материал залегает в одном слое и непосредст­венно над керамикой позднего этапа культуры Серро де Тринидад, что устанавливает ее нижнюю дату. Под керамикой с орнаментом из «переплетающихся узоров» встречались и обломки сосудов с росписью белым по крас­ному[1199]. Полную картину перехода от раннего периода культуры Серро де Тринидад к позд­нему представил одноименный памятник, рас­копанный Г. Р. Уилли[1200].

Данных, непосредственно определяющих хронологическое положение чавиноидных па­мятников, до сих пор не получено, и их да­тировка опирается на положение подобных древностей в относительной хронологии Се­верного берега. Между ними и более поздними памятниками Центрального побережья, по-видимому, существует некоторый хронологи­ческий разрыв.

Древности этого района тесно связаны с памятниками Северного Перу. Характерные для культуры Серро де Тринидад округлые сосуды с горизонтальными, слегка приподня­тыми ручками и отогнутым венчиком и груше­видные кувшины очень близки к некоторым сосудам Котос Игерас [1201]. Близки между собой и сосуды с ребром, найденные в Баньос де Бо­са и Пуэрто Моорин. Одновременность всех этих культур [1202] подчеркивается и росписью белым по красному, характерной для перво­го периода культуры Серро де Тринидад.

Специфические «переплетающиеся узоры» второго периода этой культуры находят ана­логии на посуде культур Рекуай и Гальинасо [1203].

Обилие «тиауанакоидной» орнаментики на сосудах поздней поры культуры Лима хорошо увязывает их со временем начала культуры Томавал на севере побережья. Культура Мочика, по-видимому, прекращает свое сущест­вование одновременно с началом позднего этапа культуры Лима. А несомненное влияние культуры Чиму в материале Пачакамака, ког­да здесь существует культура Чанкай, гово­рит об их синхронности.

Для древностей Центрального побережья сейчас определено довольно большое число дат [1204]. Они располагаются компактными сериями, что в сочетании с материалами дру­гих районов дает хорошую основу для абсо­лютной хронологии.

Первая серия дат получена из слоев с чавиноидным материалом памятников долины рек Чилька и Омас, на самом юге этого рай­она [1205]: I-1231 5440 ±250 (3490±250 г. до н. э.); 1-1382 4320 ±120 (2370 ±120 г. до н. э.) [1206]; GX-202 3610±80 (1660±80 г. до н. э.), GX-275 3510 ±70 (1560 ±70 г. до н. э.)[1207]; 1-1380 3050± 140 (1100± 140 г. до н. э.); 1-1389 2940+140 (990+140 г. до н.

э.), 1-1381 2925± 140 (975+140 г. до н. э.);

I-1230 2890+210 (940+210 г. до н. э.)[1208]; GX-228 2495+95 (545+95 г. до н. э.); GX- 217 2280+110 (330+110 г. до н. э.) [1209].

Небольшая серия дат относится к позднему этапу культуры Серро де Тринидад: GXO-454 445+100 г. н. э.[1210], 1-1562 1500± 120 (450± + 120 г. н. э.) [1211]; GXO-455 465+100 г. н. э.; L-384A 1390+160 (560+160 г. н. э.) [1212].

Одиночная дата получена для поселения 519 — памятника с «тиауанакоидным» мате­риалом в долине р. Чилька: 1-1560 950±110 (1000 ±110 г. н. э.) [1213].

Следующая серия относится непосредствен­но к прединкскому времени, когда на побе­режье господствовала культура Чанкай: IVIC-182B 1280±85 (670±85 г. н. э.) [1214]; GX-271 990+85 (960+85 г. н. э.) [1215]; Hv-351 990 ±40 (960 + 40 г. н. э.) [1216]; 1-1479 700± 120 (1250± 120 г. н. э.); 1-980 585± 100 (1365± ±100 г. н. э.) [1217].

Эту серию продолжают результаты анали­за материалов, относящихся ко времени инк­ского господства на побережье: L-123A3800+ ±200 (1850±200 г. до н. э.); L-123B 900± 150 (1050+150 г. н. э.) и 800+100 (1150+ + 100 г. н. э.)[1218]; Hv-350 740 ± 50 (1210 ± 50 г н. э.) [1219]; L-123C 500+120 (1450+120 г. н. э.) и 450+150 (1500± 150 г. н. э.) [1220]; 1-1476 400 ±100 (1550 ±100 г. н. э.) [1221].

Первый из них совершенно абсурден. L-123B и Hv-350 тоже очень сомнительны, так как резко расходятся с данными письменных источников об инках.

Серия дат для чавиноидных памятников не­плохо увязывается с материалами уже опи­санных районов. Две даты (1-1231, 1382) не­сомненно ошибочны. Из остальных две (GX-202, 275) кажутся несколько занижен­ными, а две другие — завышенными (GX-217, 228). Поскольку GX-202, 228 и 275 происходят из одного и того же чавиноидного поселения, логично предположить, что именно они неточ­ны. Таким образом, сомнению не подверга­ются только 1-1230, 1380, 1381 и 1389, ложа­щиеся точно на рубеж II—I тысячелетий до н. э. По сравнению с ними GX-217 тоже завышена. Она не соответствует и абсолютной хронологии Севера Перу.

Даты для позднего этапа культуры Серро де Тринидад довольно компактно ложатся в пределы конца IV—VI в. н. э. Так как ран­ний этап этой культуры по аналогии с Котос Игерас должен относиться к концу I тысяче­летия до н. э. — самому началу I тысячелетия н. э., то эта датировка не противоречит отно­сительной хронологии, но кажется несколько завышенной. Дату поздней поры культуры Ли­ма определяет по-видимому, образец 1-1560, относящий «титуанакоидный» материал к ру­бежу I—II тысячелетий н. э.

Образцы времени культуры Чанкай доволь­но разбросаны и не дают компактной серии, но размещаются в основном в пределах пер­вой половины II тысячелетия н. э.

---

[1041] F. Engel, 1957а, стр. 62—65; G. R. Willey and J. М. Corbett, 1954, стр. 56, 57.

[1042] F. Engel, 1956, рис. 3.

[1043] G. R. Willey and J. M. Corbett, 1954, табл. 1 на стр. 58—59.

[1044] G. R. Willey and 1. М. Corbett, 1954, рис. 2, с; табл. VII, d—g; F. Engel, 1956, рис. 8, слева; 11, а, b, d, е.

[1045] G. R. Willey and J. М. Corbett, 1954, рис. 2, е; табл. VII, а, с; VIII, s, и, v.

[1046] Там же, рис. 1, g, k; 3, а; 8, a, b, f; F. Engel, 1956, рис. 11, А—D.

[1047] G. R. Willey and J. М. Corbett, 1954, рис. 2, а, b.

[1048] Там же, рис. 2, f; 8, d.

[1049] Там же, рис. 1, а—f, h—/; 2, d, g.

[1050] Там же, рис. 3, b—g, i, k; 4, с—h; 5, е—h; 6, a, b, d—k; 7, a, b, d—i, I; 8, с—e, g—i; F. Engel, 1956, рис. 11, E; 12, вверху слева, внизу справа.

[1051] G. R. Willey and J. M. Corbett, 1954, рис. 2, e; 5, I 6, c; 8, j; табл. VII, a; VIII, a—d; F. Engel, 1956,

рис. 12, вверху справа.;

F. Engel, 1956, рис. 13 и обложка.

Там же, рис. 9, А, В, F.

[1054] G. R. Willey and J. М. Corbett, 1954, рис. 13.

[1055] Там же, табл. XVII, а.

[1056] Там же, рис. 20.

[1057] Там же, рис. 22; табл. XXII, с.

[1058] Там же, рис. 23, 24; табл. XXIII; XXIV.

[1059] Там же, рис. 9, е—т; табл. X, d, е.

[1060] Там же, рис. 10, с; 27; табл. XIII, d, е; XXVI, k;

Engel, 1956, рис. 7, А.

[1061] G. R: Willey and I. М. Corbett, 1954, рис. 9, b, с; табл. X, а—с, i, j.

[1062] Там же, табл. XII; XIII, а, Ь.

[1063] Там же, рис. 9, а; F. Engel, 1956, рис. 7, D, F — К ; 9, I. J.

[1064] G. R. Willey and J. М. Corbett, 1954, стр. 19, 138.

[1065] В. М. Массон, 1967, стр. 85.

[1066] М. Uhle, 1910; Он же, 1926.

[1067] Th. С. Patterson, 1966, стр. 92.

[1068] L. М. Stumer, 1954, стр. 222—228, рис. 8—10.

[1069] Там же, стр. 220, 221.

[1070] G. R. Willey, 1943а, стр. 137, 138.

[1071] L. М. Stumer, 1953, стр. 45, 46, рис. 8, 9; Он же, 1954, стр. 220—222, рис. 2—4.

[1072] Th. С. Patterson, 1966, стр. 117.

[1073] L. М. Stumer, 1953, стр. 46, рис. 8.

[1074] Там же, рис. 13.

[1075] Там же, рис. 10.

[1076] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 86, А; 87, В; G. R. Willey, 1943а, рис. 4, а; табл. 1, b, с. е, g; 2, е, f, і; 4, с; 9, с, е, f

[1077] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 86, В; 87, Н; 89, D; G.R. Willey, 1943а, рис. 4, f; табл. 1, d; 2, с; 4, b; 9, а.

[1078] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 86, С; G. R. Willey, 1943а, табл 9, е

[1079] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 87, I, К; G. R. Willey, 1943а, табл. 1, J; 9, b.

[1080] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 89, Е, Н; 90, D; G., R. Wil­ley, 1943а, табл. 4, i, k.

[1081] A. L. Kroeber, 1926b, рис. 5—7; 22; табл. 86, D; 88, Е, F.

[1082] Там же, табл. 87, С, J; G. R. Willey, 1943а, рис. 4, g; табл. 2, d; 4, d, j; 9, g.

[1083] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 87, D, E; G. P. Willey, 1943a, табл. 4, h; L. M. Stumer, 1953, рис. 6, слева; Он же, 1954, рис. 5, b.

[1084] A. L. Kroeber, 1926b, ряс. 15—18; табл. 89, А, В, G, I: G. R. Willey, 1943а, табл. 6, е, f.

[1085] G. R. Willey, 1943а, табл. 4, h.

[1086] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 86, Е; G. R. Willey, 1943а, рис. 4, b, d, е; табл. 1, h, і; 2, b, h; 4, e, f; 6, g; 9, d.

[1087] A. L. Kroeber, 1926b, рис. 9; табл. 87, A.

[1088] Там же, табл. 86, F; 88, А; 89, F.

[1089] Там же, рис. 10—14; табл. 88, В—D; G. R. Willey, 1943а, табл. 6, а—с; L. М. Stumer, 1953, рис. 6, спра­ва; 14; Он же, 1954, рис. 5, а, с; 6.

[1090] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 89, С.

[1091] Там же, рис. 10, 11; 21; табл. 88, А—С, Е; L. М. Stu­mer, 1954, рис. 5, с.

[1092] A. L. Kroeber, 1926b, рис. 12; 13; табл. 88, D; G. R. Willey, 1943а, табл. 6, b, g; 7, с—q; L. М. Stu­mer, 1953, рис. 6, справа.

[1093] A. L. Kroeber, 1926b, рис. 12, 14, 15, 19; G. R. Willey, 1943а, табл. 8, a; L. М. Stumer, 1953, рис. 14, слева; Он же, 1954, рис. 5, а, Ь; 6, 6.

[1094] G. R. Willey, 1943а, рис. 6, f, g.

[1095] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 87, В, Н, I; 89, А, С.

[1096] Там же, табл. 86, G.

[1097] Там же, табл. 90, А, С.

[1098] Там же, табл. 90, В.

[1099] Там же, табл. 90, Е—G; L. М. Stumer, 1953, рис. 15.

[1100] W. D. Strong and I. М. Corbett, 1943, стр. 62—75.

[1101] A. L. Kroeber, 1926b, табл. 4, Ь, с. f, g, j.

[1102] Там же, табл. 4, a, d, е.

[1103] Там же, рис. 13—18; табл. 4, j.

[1104] Там же, табл. 4, f, g.

[1105] G. R. Willey, 1943a, рис. 8, a—d, f, g.

[1106] Там же, стр. 175, 176.

[1107] Th. С. Patterson, 1966, табл. 3.

[1108] Публикации Л. М. Штумера носят научно-популяр­ный характер. Его утверждения невозможно прове­рить, и к сделанным им выводам нужно относиться только как к предположениям.

[1109] М. Uhle, 1910; I. Jijón-y-Caamaño, 1949; A. L. Kroe­ber, 1954. К сожалению, монографической работы Х. Хихон-и-Кааманьо нет в библиотеках Москвы и Ленинграда. О терминологической путанице, связан­ной с культурой Лима и предшествующими ей архео­логическими материалами (поздний этап культуры Серро де Тринидад), см.: Th. С. Patterson, 1966, стр. 34—36.

[1110] W. D. Strong, 1925, стр. 145—152.

[1111] A. L. Kroeber, 1954, рис. 5, 6, 14, 15.

[1112] A. L. Kroeber, 1954, рис. 8.

[1113] М. Uhle, 1903, стр. 22.

[1114] Стена «b» по профилю М. Уле (М. Uhle, 1903, рис. 3).

[1115] Р. С. Sestieri, 1964, стр. 16.

[1116] A. L. Kroeber, 1954, рис. 18—21.

[1117] А. Н. Gayton, 1927, табл. 93, а—с, g—і; 94, g—і; A. L. Kroeber, 1954, рис. 29.

[1118] А. Н. Gayton, 1927, табл. 93, і—I; 94, а, с, і—I; 96, f, g.

[1119] Там же, табл. 91, с; 93, d—f; A. L. Kroeber, 1954, рис. 22—24, 26; P. С. Sestieri, 1964, стр. 16, вверху.

[1120] А. Н. Gayton, 1927, табл. 91, а; 94, f.

[1121] Там же, табл. 91, Ь; 94, b, d; J. Fernandez Sotomayor, 1960, табл. X, рис. 3.

[1122] А. Н. Gayton, 1927, табл. 91, d; 92, с, d; возможно, 96, j—l.

[1123] Там же, табл. 91, е; J. Fernandez Sotomayor, 1960, табл. X, рис. 2.

[1124] А. Н. Gayton, 1927, табл. 95, а, с, f; 1. Fernandez So­tomayor, 1960, табл. X, рис. 1, 3, 5; Р. С. Sestieri, 1964, стр. 16, внизу.

[1125] А. Н. Gayton, 1927, табл. 95, е.

[1126] Там же, табл. 96, а, е.

[1127] Там же, табл. 92, е; 94, е.

[1128] М. Uhle, 1903, табл. 4, 4; А. Н. Gayton, 1927, табл. 97,

с, е, f; М. Schmidt, 1929, стр. 281.

[1129] А. Н. Gayton, 1927, табл. 97, d; М. Schmidt, 1929, стр. 284, 285 и др.

[1130] М. Schmidt, 1929, стр. 279, внизу слева; 282, справа.

[1131] Там же, стр. 280, вверху; 282, слева; 283, слева.

[1132] Там же, табл. III, слева; стр. 283, справа.

[1133] Там же, стр. 279, вверху.

[1134] М. Uhle, 1903, табл. 5; 8.

[1135] М. Schmidt, 1929, стр. 292, внизу.

[1136] М. Uhle, 1903, табл. 5; 6, а, Ь; 11; 12, а; М. Schmidt„

1929, стр. 272; J. Fernandez Sotomayor, 1960, табл. X, рис. 5.

[1137] М. Uhle, 1903, табл. 5, 1—4; М. Schmidt, 1929, стр. 290, 291, 294—296.

[1138] М. Uhle, 1903, табл. 5; 8; 13.

[1139] А. Н. Gayton, 1927, табл. 91, с, d; 92, с, d; 95, а, с.

[1140] Там же, табл. 92, d; 96, /.

[1141] Там же, табл. 91, е; 93, а, с, е, f, i, k; 95, b; 96, k, l; A. L. Kroeber, 1954, рис. 23.

[1142] A. H. Gayton, 1927, табл. 93, і.

[1143] Там же, табл. 94, а, е, і, /, І.

[1144] Там же, табл. 92, а, с; 93, a, g—і; 94, с, g, h, j (?), k.

[1145] Там же, табл. 91, b; 97, b.

[1146] Там же, табл. 91, а.

[1147] Там же, табл. 91, f.

[1148] Там же, табл. 92, а, b; 95, g—т.

[1149] A. L. Kroeber, 1954, титульный лист и рис. 28.

[1150] А. Н. Gayton, 1927, стр. 314.

[1151] М. Schmidt, 1929, стр. 267, внизу слева; 268; 269; 271, вверху; 272, слева; 288, слева.

⁴⁵³ Там же, стр. 280, внизу слева; 283, справа.

[1153] Там же, стр. 267, вверху справа; 280, внизу слева; 281, внизу.

[1154] М. Uhle, 1903, табл. IV, 4; М. Schmidt, 1929, стр. 280, вверху слева; 281, вверху справа и внизу слева; 282, справа; 283, слева; 284; 285; 288, вверху справа; 292, внизу; 294, справа.

[1155] М. Schmidt, 1929, стр. 269; 271, вверху; 282, слева; 283, справа; 286, слева; 294, слева; табл. III, слева.

Там же, стр. 269; 275, внизу слева; 281, вверху слева; 286, вверху справа; 287; 288, внизу справа.

[1157] Там же, стр. 290, 295.

[1158] Там же, стр. 267—269; 280; 281, внизу; 283; табл. III.

[1159] Там же, стр. 275, вверху слева; 276, вверху справа; 277, вверху справа; 278, вверху и внизу справа.

[1160] Там же, стр. 275, вверху справа; 278, внизу слева.

[1161] Там же, стр. 276, вверху слева и внизу справа.

[1162] Там же, стр. 276, внизу слева; 277, вверху слева.

[1163] Там же, стр. 279.

[1164] М. Schmidt, 1929, стр. 289.

[1165] Там же, стр. 275, внизу.

[1166] Там же, стр. 277, внизу справа.

[1167] W. С. Bennett, 1944, табл. 2, F.

[1168] М. Schmidt, 1929, стр. 273. Ср.: W. С. Bennett, 1944, табл. 2, С.

[1169] D. Menzel, 1964, стр. 55.

[1170] D.T. Wallace, 1954, рис. 87; 88, с; 89—92.

[1171] A. L. Kroeber, 1954, рис. 30, 31.

[1172] Там же, рис. 32, 33.

[1173] Там же, стр. 56, 58, рис. 34.

[1174] М. Uhle, 1903, стр. 46.

[1175] М. Uhle, 1903, стр. 56.

[1176] Там же, стр. 62.

[1177] Р. С. Sestieri, 1964.

[1178] R. P. Schaedel, 1951, стр. 21.

[1179] S. К. Lothrop and J. Mahler, 1957a.

[1180] Там же, рис. 2.

[1181] М. Schmidt, 1929, стр. 560.

[1182] W. Reiss und A. Stubel, 1880—1887.

[1183] A. L. Kroeber, 1925b, табл. 80, F; 81, В, D, Е; 84, В, Е, G, Н; 85, А—D, F—L; W. D. Strong, 1925, табл. 42, a, i, j, т; 43, с, j, k, о; 44, j, l.

W. D. Strong, 1925, табл. 42, с, h; 44, a, d, h, k, т; 45, а.

[1185] A. L. Kroeber, 1925b, табл. 80, В—Е; 81, G; М. Schmidt, 1929, стр. 244, 245.

[1186] A. L. Kroeber, 1925b, табл. 85, Е; W. D. Strong, 1925, табл. 43, п.

[1187] W. D. Strong, 1925, табл. 42, b.

[1188] Там же, табл. 43, е, h, т, р; 44, г; A. L. Kroeber,

1925b, табл. 82, F, G; 83, Л—С; 84, А, С.

[1189] W. D. Strong, 1925, табл. 42, d; 43, a, d, і, I; 45, е; A. L. Kroeber, 1925b, табл. 82, С. Е; 84, F.

[1190] W. D. Strong, 1925, табл. 42, k; 44, п, о, q; A. L. Kroeber, 1925b, табл. 82, В; 83, D—I.

[1191] A. L. Kroeber, 1925b, табл. 82, D; W. D. Strong, 1925, табл. 45, h.

[1192] W. D. Strong, 1925, табл. 42, e.

[1193] Там же, табл. 44, b, с, f.

[1194] A. L. Kroeber, 1925b, табл. 80, А. В; 81, Е; 82, А.

[1195] Там же, табл. 80, С, D; 81, А, В, F, G; М. Schmidt, 1929, стр. 244, 245.

[1196] М. A. Towle, 1961, стр. 125.

[1197] Там же, стр. 126.

[1198] М. Uhle, 1910, стр. 362, сл.

[1199] W. D. Strong and J. М. Corbett, 1943, стр. 82.

[1200] G. R. Willey, 1943a.

[1201] W. D. Strong and J. М. Corbett, 1943, табл. 4, b, с, í—j. Ср.: S. Izumi and T. Sono, 1963, табл. 34; 35, a, c; G. R. Willey, 1943, табл. 4, і. Ср.: S. Izumi and T. Sono, 1963, табл. 35, d.

[1202] Стратиграфические наблюдения в Котос позволяют предположить, что Пуэрто Моорин немного моложе, чем Салинар, хотя обычно они считаются одновре­менными.

[1203] М. Schmidt, 1929, стр. 241; F. Anton, 1962, табл. 15; W. D. Strong and С. Evans, 1952, табл. IX, М.

[1204] Публикация дат часто опережает публикацию мате­риалов археологических исследований. В таких слу­чаях я учитывал только даты, четко привязанные к той или иной из описанных в предыдущих главах культур.

[1205] Большую группу датировок образцов с поселения I долины р. Чилька я не включаю в изложение ввиду явного нарушения культурного слоя и искажения дат (1-746, 811, 812, 813, 815, 817, 818. См.: М. A. Trautman and Е. Н. Willis, 1966, стр. 194, 195).

[1206] Там же, стр. 198, 199.

[1207] Н. W. Krueger and С. F. Weeks, 1966, стр. 155, 156.

[1208]  М. A. Trautman and Е. Н. Willis, 1966, стр. 198, 199.

[1209] Н. W. Krueger and С. F. Weeks, 1966, стр. 155, 156.

[1210] GXO-454 и GXO-455 приведены в книге Т. Паттерсо­на без указания отсчета от современности (Th. С. Patterson, 1966, стр. 3, 4).

[1211] М. A. Trautman and Е. Н. Willis, 1966, стр. 198.

[1212] Е. A. Olson and W. S. Broecker, 1961, стр. 171; L. M. Stumer, 1961; Th. C. Patterson, 1966, стр. 3, 4. Олсон и Брёкер не приводят отсчета дат от н. э. В работе Штумера есть дата 570±60, а у Паттерсо­на — 569±60 г. н. э. Я отсчитываю дату от 1950 г. н. э., как это принято в журнале «Радиокарбон».

[1213] М. A. Trautman and Е. Н. Willis, 1966, стр. 197.

[1214] М. A. Tamers, 1966, стр. 211.

[1215] Н. W. Krueger and С. F. Weeks, 1966, стр. 156.

[1216] М. A. Geyh and Н. Schneekloth, 1964, стр. 265.

[1217] М. A. Trautman and Е. Н. Willis, 1966, стр. 196, 197.

[1218] 1. L. Kulp а. о., 1952, стр. 410.

[1219] М. A. Geyh and Н. Schneekloth, 1964, стр. 265.

[1220] J. L. Kulp а. о., 1952, стр. 410.

[1221] М. A. Trautman and Е. Н. Willis, 1966, стр. 196.