Глаза, внимательно наблюдавшие за цветущей молодостью Вайры

Во всей долине не было священника с более привле­кательной внешностью, чем у падресито. Он был выше среднего роста и атлетического телосложения, которое не могла скрыть даже сутана, сшитая у лучшего в городе портного. Черты его лица были поразительно правиль­ными, а кожа смуглая, как у сильно загоревшего чело­века. Природная гибкость благодаря многолетней игре в теннис (он славился в семинарии как отличный игрок) превратилась в ловкость спортсмена. Всегда чисто выбритый и тщательно одетый, в меру надушенный тон­кими духами, в изящной шляпе, он производил впечатление обаятельного и элегантного мужчины. Но славился не только хорошими манерами и приятной внешностью. Ни у кого в селении не было такого мягкого, ласкового голоса, никто не был так прост и сердечен в обращении. Естественно, что падресито вызывал самую - искреннюю симпатию у окружающих, а если и находился злопыхатель, намекавший на грешки священника, то он получал решительный отпор со стороны верующих. Таких болтунов в лицо называли лгунами или даже еретиками. Если же какой-нибудь городской вольнодумец намекал на слабость молодого священника к прекрасному полу (о которой все знали еще с той поры, когда он приезжал из семинарии на каникулы) и острил насчет «таты Эчора», то почти всегда завязывалась ссора, кончавшаяся дракой.

Обладая тонким умом, он понимал, как важно создать вокруг себя атмосферу исключительности и заставить людей поверить в свою отрешенность от всего земного. Он добился того, что в глазах наивных прихожан стал непогрешимым, как бог, но это не мешало ему вести светскую жизнь, быть увлекательном и остроумным собеседником и душой местного общества. Нередко его можно было увидеть в кругу почитателей, где-нибудь на площади, в тени фисташкового дерева, снисходительно выслуши вавшего свежие новости и анекдоты. Падресито слыл человеком светским, поэтому его охотно принимали в лучших домах селения, но он пользовался приглашениями осторожно и ходил в гости изредка, что делало его визиты еще желаннее.

Большое внимание тата священник уделял благочести­вым, и особенно зажиточным пожилым прихожанам. Однако подобное поведение не вызывало нареканий, ибо служило на благо святой церкви; все знали, что именно престарелые и набожные люди, если они с достатком, завещают крупные суммы на обновление алтарей, на роспись сводов храма и на другие украшения дома божия.

С помощью этих даров тата священник, прославившийся как неутомимый строитель, воздвиг несколько алтарей, соорудил новый амвон и заказал чеканщикам великолеп­ную золоченую купель. Когда добровольных пожертвований не хватало, Священник прибегал к экстренным сборам, он обходил дома паствы, сопровождаемый для вящей убедительности статуей пресвятой девы, которую несли на носилках, впрочем, сказать, что эти походы не пользовались осо­бым успехом у населения, почему-то предпочитав­шего, чтобы деньги на украшение церкви поступали от богомольных и богатых старух.

В том году весной божественное провидение, желая испытать благочестивую донью Сантусу, послало ей хо­лерину; почтенная старушка не перенесла болезни и тихо отошла в мир иной. Никаких долгов после нее не оста­лось, зато осталось завещание, по которому ее имуще­ство переходило к церкви. Обратив его в деньги, тата священник, не медля ни минуты, заложил фундамент для новой колокольни и отправился в город за материа­лами, там он пробыл довольно долго. В селении не­сколько недель не служили мессу, и набожные люди хо­дили в другие церкви. Рабочие на строительстве сидели без дела, а пономарь и певчие совсем обнищали. Нако­нец священник возвратился в синем блестящем авто­мобиле последней модели. За автомобилем следовали грузовики, нагруженные строительными материалами. Срочно возобновились работы, а тата священник между тем учился водить машину у шофера, при­гнавшего ее в селение, и готовился к освящению обновы.

Дон Энкарно пришел в восторг от автомобиля. Он смотрел на него почти с таким же пылким интересом, с каким некогда взирал на прелести молоденьких чолит. Донья Элота проявила гораздо меньший энтузиазм, осо­бенно когда обнаружила, что падресито привез из го­рода целый ворох одежды для служанки. Пустая трата денег! Нет, вы только посмотрите: шерстяная шаль, го­родские туфли, белая блузка с кружевами и кофточка из тонкой, как пух, шерсти (такие носят только сень­ориты!) да еще белье... Подумайте! Все сшито словно по мерке и такое красивое. Потратить столько денег, чтобы нарядить какую-то индианку, словно благородную барышню. Тут было от чего выйти из себя. Нет, падре­сито просто сошел с ума!.. Донья Элота каждый день поднимала крик. Не будь она доньей Элотой, если позво­лит этой мошеннице надеть такие вещи!.. Однако пад­ресито возражал матери, доказывая, что, если она не хочет, чтобы Вайра еще раз убежала, надо внушить дев­чонке привязанность к дому и благодарность к хозяевам.

А кроме того, в хорошем семействе прислуга должна одеваться опрятно и прилично.

Накануне освящения машины и предстоящего по этому поводу празднества падресито приказал Вайре взять мыло и выкупаться в пруду, что был на краю се­ления. Вайра вернулась с купанья очень довольная, и тут священник поднес ей кучу новых вещей. Донья Элота не преминула учинить скандал, крича, что порвет в клочья сутану непослушного сына, что она сама сроду не видала таких подарков... До вечера она проливала горькие слезы, причитая, что не наденет на праздник ни серег, ни манильской шали.

А Вайра? Она просто оторопела от неожиданности и ничего не понимала. У нее глаза разбегались при виде такого количества нарядов. Никогда в жизни Вайра не носила кружевной рубашки, она так напоминала одеяния, в которые облачены ангелы, изображенные на алтаре... А шаль, а блузка, а туфли! А душистое мыло, спрятанное в карманчике юбки! Тата священник, ко­нечно, святой. Он добрый, как бог. И сколько неприят­ностей ему пришлось пережить из-за этих подарков.

На следующий день Вайра встала раньше обыч­ного, она быстро убралась и подмела двор. Затем умы­лась душистым мылом и заплела косы с особым стара­нием, появившимся у нее после того, как она впервые вымыла голову у доньи Альтаграсии. Потом она оделась во все новое, и, когда вышла во двор, ей показалось, что все вокруг тоже стало нарядным и красивым. Небо бле­стело так же, как ее яркая юбка, лучи солнца смеялись от удорольствия, освещая кружевную блузку, а стены, словно удивленные смотрели на Вайру и не могли ею налюбоваться...

Гости начали прибывать с раннего утра. Вскоре чичерия и столовая хозяев оказались набитыми до отказа. Во дворе играл оркестр. Торжество открылось освяще­нием машины. После того кая ее окропили святой водой, впервые в истории селения разбили бутылку шампанского о бампер, будто освящали океанское судно. Потом Вайра стала разносить угощение. Она выглядела очень хорошенькой, и все взоры устремились в ее сторону; молодые и старые мужчины не сводили с нее глаз. Их взгляды тревожили ее и надоедали, как назойливые осы. Она хотела бы сжаться в комок или провалиться сквозь землю. Вайра раскраснелась, поднос дро­жал в ее руках, отчего рюмки, стоявшие на нем, звенели. А между тем надо было подойти к каждому и сказать: «Сеньора, пожалуйста, рюмочку» или «Попробуйте, сеньор...» Вместо своего звонкого голоса она слышала какой-то хриплый шепот, колени ее подгибались, словно она несла не тонкий поднос, а что-то неимоверно тяжелое. В тот день Вайра впервые в жизни услышала ком­плименты.

- Ну и красотка! — проговорил, пристально глядя на нее, какой-то хорошо одетый юноша.

- А прехорошенькая служанка у таты священни­ка!.. — воскликнул другой.

Вайре захотелось бросить поднос и убежать, но донья Элота не спускала с нее взгляда, который не су­лил ничего доброго, и девушка продолжала разносить вино.

Начались танцы. Дон Энкарно любезно предоставил коррехидору право открыть бал. Но тот галантно отве­тил:

- Нет, нет, прошу вас, дон Энкарно.

В конце концов вышли две пары: коррехидор с доньей Элотой и дон Энкарно с доньей Пасесой.

Протанцевав первый танец, донья Элота вернулась к обязанностям хозяйки. От нее не ускользнуло возбу­ждение Вайры, когда она вручала служанке очередной поднос, уставленный рюмками.

- Что с тобой? Уж не пьяна ли ты? — спросила она, услышав жалобный звон дрожавших рюмок.

- Татай ячан, смотри, не урони подноса, — вме­шался дон Энкарно.

Но рюмки звенели все громче. Слезы смущения блес­нули на глазах Вайры. Впрочем, вино, оставшееся в рюм­ках, которое она допила из любопытства, придало ей мужества. С опущенными ресницами слушала она лю­безности, раздававшиеся все чаще по мере тоге, как пья­нели гости. Молодые парни и пожилые мужчины забав­лялись, стараясь перещеголять друг друга в комплимен­тах.

- Во всей долине нет имильи красивее тебя... — про­изнес крепкий и краснощекий молодой человек, беря рюмку с подноса.

Вайра набралась храбрости.

 -Неужели ваши прекрасные глаза, сеньор, замечают такие мелочи? – ответила она, совсем как местные красавицы.

Вайра достаточно хорошо говорила по-испански, и слова ее прозвучали так ядовито, что присутствующие разразились громким смехом, а юноша покраснел до корней волос. Вайра даже пожалела его, но, когда она захотела сгладить свою резкость и отправилась по залу с новым подносом, румяного парня уже не было...

Пока в доме угощались и танцевали, падресито груп­пами катал гостей в только что освященном автомобиле, за которым в тучах пыли носились шумные толпы ребятишек.

Стол ломился от обилия еды и вин, словно на свадьбе Камачо [79], и, когда пришло время расходиться, оказалось, что многие не в состоянии отыскать дверь.

...В эту ночь Вайре не спалось. Она сидела на кро­вати и, не мигая, смотрела в темноту. Она побывала в новом мире. Перед нею, как в водовороте, мелькали оживленные лица и праздничные наряды; слышался гул мужских голосов. Лица мужчин были обращены к ней, в ее ушах звучали их похвалы и заигрывания. Голова Вайры слегка кружилась. До сих пор никто не говорил ей, что она красива. Она и сама не знала, так ли это. Ей некогда было любоваться собой. Свое зеркало хо­зяйка держала в сундуке, а в комнате падресито оно висело слишком высоко. Вообще Вайра не привыкла смотреться в зеркало; в селении им не пользовались, да и не было ни у кого этого ненужного предмета роскоши. Ей говорили, что она прекрасная чолита. Но она не чола, она индианка, имилья. Пускай так ее и называют. Неужели они принимают ее за чолу? Чолы — женщины иной крови, они вовсе не похожи на индианок. А вот краснощекий сказал ей, что она самая красивая имилья в долине. Это ей очень понравилось. Ведь она и есть имилья. Жаль, что она его обидела. Вайра совсем не хо­тела этого. Просто она слышала, как на улице точно так же защищалась одна чолита, и повторила ее слова... Все засмеялись, а он обиделся... Вайра старалась восстано­вить в памяти лицо краснощекого парня и не могла. Она уже совсем было погрузилась в сон, когда перед нею вдруг появился старик с морщинистым лицом; но тонкой и стройной, как у молодого, фигурой. Взяв узловатыми пальцами рюмку, он покосился на упругую грудь Вайры и спросил:

- Для кого зреют эти плоды?..

Вайра не нашлась что ответить и промолчала. Откро­венно говоря, она плохо поняла, что сказал старик; на­верно, какую-нибудь глупость. Только теперь смысл его слов дошел до нее, и ей стало стыдно. Мужчины просто чудаки и чем они старше, тем глупее. Они смотрят или в глаза, или на грудь. Посмотрели бы они на шрамы, которые, как браслеты, обвили ее щиколотки.

Однажды под вечер Вайра пошла с каким-то поручением в дом коррехидора и уже возвращалась обратно, когда перед нею, как из-под земли, вырос тот краснощекий. Его лицо исказил гнев.

- Грязная индейская свинья! Сейчас ты мне за­платишь!.. Вот тебе за «прекрасные глаза»! — и он дал ей такую пощечину, что она отлетела к стене.

Не оглядываясь, юноша быстро зашагал дальше. Вайра, никогда не прощавшая побоев своим хозяевам, на этот раз, к своему удивлению, не испытала никакой обиды. Она постояла на месте, держась за щеку и рас­ширенными глазами глядя перед собой, а потом как ни в чем не бывало пошла своей дорогой. Она пони­мала, что получила по заслугам: нечего было насме­хаться над парнем...

По возвращении домой она очень удивилась, увидев краснощекого, который сидел с падресито в большой комнате и о чем-то с ним беседовал. Гостя оставили обедать, и, прислуживая, Вайра слышала, как хозяева шутливо называли его Валайчито[80], а он их — «дядя» и «тетя». Еще Вайра заметила, что на нее он смотрит без всякой злости, даже наоборот, с вниманием, словно хочет заговорить. После обеда он задержался в две­рях кухни и сказал:

 -Я не должен был бить тебя, прости меня, имилья! Не сердись! — Бросив на нее пристальный взгляд, юноша ушел.

С тех пор Валайчито раза два-три в неделю обяза­тельно появлялся в доме. Его встречали приветливо, он обычно или вел длительные беседы с доном Энкарно или заводил богословские споры с падресито. Парень, кажется, не отличался особым благочестием. Вайра не раз слышала, как падресито порицал его за это. Однако в нем было что-то такое, что привлекало Вайру, а уж он не упускал случая мимоходом сказать ей несколько слов. Вайра слушала его молча, опустив голову, не отважи­ваясь поднять глаз, и не могла понять, почему дрожит, как только почувствует на себе его взгляд. Вайра ста­ралась поскорее убежать от него, часто даже не дослу­шав до конца. Однажды она, выйдя из кухни, столкну­лась с ним лицом к лицу.

- Добрый вечер, сеньор Валайчито, — пролепетала она, потупив взор и прижавшись к стене.

- Черт возьми, имилья! Почему ты убегаешь каждый раз, когда я с тобой разговариваю? — спросил он с уп­реком.

Она затрепетала и еще ниже опустила голову.

- Ну ничего, когда-нибудь ты мне ответишь... — и, сильно ущипнув ее повыше локтя, он удалился. Она не ощутила боли, сердце ее сладостно билось. Он опять назвал ее имильей! Как хорошо! Она и не желала быть никем другим.

Потом, как только они оказывались вдвоем, он, огля­девшись по сторонам, щипал ее. Вайра не протестовала против этих заигрываний, но и не выражала удовольствия. Это лишь подзадоривало его. Он стал щипать ее чаще и сильнее. Нельзя сказать, чтобы ей не было больно. Если бы кто-нибудь другой попробовал так ущипнуть ее, она выцарапала бы ему глаза. Но в Валайчито было что-то такое, что внушалочей покорность. Его железные пальцы, как щипцы, впивались в ее тело; она еле удер­живалась, чтобы не вскрикнуть. На том месте, куда впи­вались ногти Валайчито, оставался синяк, но Вайра терпела...

А по вечерам она по-прежнему ходила на уроки к падресито, который проявил поистине францисканское терпение, посвятив себя занятиям с маленькой дикар­кой. Большие препятствия пришлось ему преодолеть и побороть немало трудностей, прежде чем он вбил хри­стианское вероучение в ее упрямую голову. Не могло не вызвать восхищения трудолюбие священника, не жалев­шего сил, чтобы служанка научилась говорить и читать вслух по-испански. Ее произношение было безупречным, она не коверкала слов, как большинство индейцев, испанский язык которых всегда вызывает смех. С са­мого начала падресито внушал Вайре, что надо говорить не «ёс», а «дьос»[81], не «Хисукристу», а «Хесус Кристо», не «пагринухтру» а «падре нуэстро» [82]. Теперь священ­ник заслуженно пожинал богатый урожай. Вайра без единой ошибки наизусть читала большие куски катехи­зиса, бесчисленное множество молитв и даже литанию пресвятой деве на латинском языке.

Поскольку с катехизисом было покончено, падресито перешел к занятиям по священной истории, обладающей ни с чем не сравнимым очарованием. Воображению Вайры открылся новый мир, она словно вступила в дев­ственный лес. Падресито был увлекательным рассказ­чиком, и его уроки Вайра слушала теперь, как волшеб­ную сказку, где всемогущество бога ежеминутно всту­пает в борьбу с упорством мужчин и красотой женщин. Непокорный, мятежный по своей природе человек не уставал грешить. Адам, наш праотец, согрешил в раю. Царь Давид согрешил с женой Урии. Мудрый Соломон согрешил с царицей Савской, и даже Юдифь, прежде чем убить Олоферна, принадлежала ему... Женщина в священной истории всегда выступала в роли соблазни­тельницы, пользуясь своей греховной красотой. Ева уго­ворила Адама вкусить от запретного плода. Жена Пентефрия соблазняла Иосифа Прекрасного. Наконец, Руфь пленила Вооза своим трудолюбием... Каждое занятие доставляло Вайре истинное наслаждение. Разве можно сравнить нудное однообразие катехизиса с бессмысли­цей его торжественных вопросов и ответов или монотон­ное заучивание слов и бесконечное повторение правил грамматики со священной историей? Она звучала сказ­кой, и Вайра впитывала в себя поэтические легенды, как сухая земля впитывает воду. А по окончании урока падресито каждый вечер давал ей несколько реалов. На прощанье, отечески потрепав Вайру по щеке, он го­ворил:

- Твоя мать нуждается. В воскресенье отнеси ей это в подарок.

Глубоко взволнованная Вайра прятала реалы в ко­шелек, приседала, как сеньорита, и, выражая свою бла­годарность, почтительно припадала к руке падресито, а потом, счастливая, отправлялась к себе в чулан.

[79] Богатый крестьянин в романе Сервантеса «Дон Кихот».

[80] От валайчо — лентяй (кечуа).

[81] Бог (исп.).

[82] Отче наш (исп.).