Всякий срок оканчивается — всякий долг оплачивается

Как-то, вернувшись с вечерней службы, падресито увидел, как мать, громко ругаясь и брызгая слюной, била Вайру. Прежде он оставался безучастным к подоб­ным сценам, но на этот раз вмешался. Он взял Вайру за руку и увел к себе. Девушка, которая была виновата только в том, что какая-то индианка не вернула донье Элоте долга, не могла успокоиться. Она рыдала так горько, что глубоко растроганный священник положил ей обе руки на плечи и сказал:

- Успокойся, агница... Перестань плакать... Больше никто тебя не ударит. Я сумею защитить тебя...

Вайра, не привыкшая к ласке, расплакалась еще сильнее. Смеркалось. Священник сел в кресло, привлек Вайру к себе и посадил на колени. Нежно обняв де­вушку за талию, он гладил ей голову и плечи, сжимая в объятиях ее молодое стройное тело. Вайра тихо вздра­гивала, все еще всхлипывая, но постепенно успокоилась. Тогда он поцеловал ее в лоб, в глаза, потом стал цело­вать в губы. Вайра, взволнованная незнакомым ощуще­нием, не сопротивлялась. Не отпуская девушку от себя, священник начал рассказывать старинную индейскую легенду, которую слышал еще в детстве и которая, по его мнению, больше подходила к случаю, чем суровые и нравоучительные легенды священной истории.

Большой, сильный и пылкий хукумари[83] полюбил красивую индейскую девушку, похитил ее, и они по­селились в неприступной горной пешере. Зверь трога­тельно привязался к своей жене, нежно ухаживал за ней, а уходя на охоту, заваливал вход в пещеру огром­ным камнем, чтобы с женой ничего не случилось. Вскоре у них родился сын, который всем походил на людей, но обладал нечеловеческой силой. Когда он подрос, он об­учился многим ремеслам и стал искусным охотником. Однажды в отсутствие отца юноша оттащил камень, за­крывавший вход в пещеру, и, преодолев невероятные трудности и поборов всех врагов, вместе с матерью вер­нулся к людям.

Легенда произвела на Вайру неизгладимое впечатле­ние. Тогда священник рассказал другую легенду, об Оллантае, которую помнил плохо, но все же ему удалось поразить воображение Вайры сказанием о любви, по­беждающей не только людей и время, но и саму смерть. И последней священник вполголоса рассказал страшную легенду о Манчай Пуиту.

Вайра была потрясена; в сердце ее звучала странная рыдающая музыка, а перед глазами стоял грозный об­раз получеловека, полудьявола, служащего перед алта­рем. Когда Вайра, уходя, поцеловала руку священника, ей на минуту стало страшно. В темноте девушке показа­лось, что падресито чем-то похож на Манчай Пуиту, ей почудилось, что холодные, вздрогнувшие под ее губами пальцы сейчас схватят ее за горло и задушат. Она вскрик­нула и убежала к себе. Но в постели ее охватило рас­каяние, она почувствовала себя виноватой перед падре­сито. Он заступился за нее, избавил ее от побоев, так ласково обошелся с нею, целый час держал ее на коле­нях, хотя она очень тяжелая, а она, глупая, убежала и даже не поблагодарила его. Вайра ругала себя за то, что была непочтительна по отношению к падресито. Он ведь ее молодой хозяин, а кроме того, священник. Та­кой поступок — большой грех. Девушка заснула, уверен­ная, что падресито уже никогда не станет защищать ее, неблагодарную индианку. Во сне она видела страшного священнослужителя из легенды, но у него было лицо падресито. Он схватил ее за горло, повалил и начал душить...

После того вечера у Вайры несколько дней не было уроков. Священник был занят на слете молодых фалан­гистов округа. Как основатель и руководитель окружной организации, он председательствовал на собраниях, на­блюдал за дискуссией своих единомышленников и вел се­минары по религии, морали и политике. За время этих неожиданных каникул Вайра понемногу забыла страш­ную легенду.

Когда слет закрылся, занятия священной историей возобновились. Вайра слушала очень внимательно и все ловила на лету, поэтому уроки проходили успешно, и, кроме священной истории, падресито рассказывал жития наиболее известных святых. Как и раньше, по окончании каждого урока священник давал Вайре несколько мел­ких монет, нежно трепал ее по щеке, а иногда обнимал. Постепенно Вайра привыкла к ласкам священника, и они больше не удивляли ее. А падресито с каждым разом становился нежнее, дольше задерживал руку на талии, крепче прижимал к себе и горячее целовал в губы. Как-то по окончании урока он с жаром заговорил о распущенности современной молодежи и о великой добродетели — целомудрии. Закончив проповедь, он до­стал из ящика стола коробочку и, вынув оттуда ма­ленький золотой перстенек, надел его на безымянный па­лец девушки. Вайра так разволновалась, что не могла ска­зать ни слова. Какой тата священник добрый! Она даже не мечтала о таком подарке. Вайра поцеловала ему руку, но он тихо привлек ее к себе и долго-долго целовал в губы. Вайра не понимала, что с ней происходит, го­лова приятно кружилась. По окончании следующего урока священник вложил ей в руку пачку денег и опять обнял. Чувствуя, что девушка не сопротивляется, он сжал ее сильнее и шепнул:

- Эту ночь ты будешь спать у меня...

В тот же миг перед Вайрой промелькнул священник из легенды, вытаскивающий из могилы скелет своей возлюбленной. Вайра вырвалась из рук падресито. и кинулась к двери, но она была заперта. В отчаянии Вайра закричала:

- О падресито! Я ведь простая девчонка, а вы слу­житель божий! Что вы хотите сделать со мной?., Я буду кричать! Помогите! Помогите!..

Священник испугался и открыл дверь. Вайра швыр­нула кольцо и деньги на письменный стол и в слезах выскочила из комнаты.

Временно уроки прекратились. Священник под пред­логом неотложных дел в течение нескольких дней почти не бывал дома. Если Вайре случалось его увидеть, она дрожала от страха. С тех пор как он предложил ей провести ночь в его постели, Вайра смертельно его боя­лась: ее учитель и священник из легенды, ставший слу­гой дьявола, слились в один образ злого и могуществен­ного врага. После долгих колебаний Вайра решила по­делиться своими страхами с доньей Элотой и рассказала ей о домогательствах падресито. Но эта откровенность вышла ей боком. Донья Элота влепила девушке звонкую пощечину.

- Дерзкая индианка! Как ты смеешь так говорить о священнике!.. Вытри сначала сопли!

Всхлипывая, Вайра продолжала настаивать на своем, тогда донья Элота ударила ее еще сильнее.

- Потаскуха! Ты, верно, задумала соблазнить его, похотливая индианка!.,

В последнее время Вайра совсем не видела сеньора Валайчито и почти не вспоминала о нем. Но однажды утром он пришел вместе с доном Энкарно. Когда Вайра подавала им завтрак, до нее долетали обрывки разго­вора о каких-то торговых делах, которые принесли убы­ток, Дон Энкарно был мрачен и разговаривал с сеньо­ром Валайчито далеко не так приветливо, как обычно. Вайра слышала, как они кончили завтракать, и, пови­нуясь непонятному чувству, вышла из кухни как раз в тот момент, когда молодой человек появился во дворе. Одним прыжком он очутился около Вайры и прижал ее к стене корраля. Сначала он гладил ее руки и плечи, потом своими горячими пальцами коснулся груди. Вайра рванулась, но он удержал ее.

- Что ты делаешь? — простонала она.

- А вот что... — нетерпеливо сказал сеньор Валай­чито и, обняв девушку за шею, поцеловал так крепко, будто целовал не в губы, а в самое сердце. Вайра по­чувствовала, как горячая волна счастья захлестнула ее. Они не заметили, как на пороге дома пока­зался священник и тут же бесшумно скрылся. Через мгновение во двор выскочили дон Энкарно и донья Элота с палками в руках.

- Татай ячан!.. — ревел дон Энкарно. — Негодяй! Вава ханукха!.. [84] Развратник!

И увесистая палка дона Энкарно, преисполненного справедливым гневом, заплясала по спине Валайчито, которому с трудом удалось забраться на крышу корраля. Дон Энкарно изловчился и ударил его как следует по пяткам, а Валайчито, пробежав по стене, спрыгнул на пустырь.

Донья Элота тем временем вымещала свою ярость на несчастной служанке, сопровождая наказание грязной руганью.

- Супайпа вачаскан! Килюча!.. [85] Уже начала пу­таться с мужчинами!.. Так кто тебя соблазняет, падресито или этот поганый монтекучи?.. [86] Вот тебе! Вот тебе!.. Потаскуха! Чтоб тебе вниз головой в ад идти!

Вайра просидела в чулане до самого обеда. Ее так избили, что одна мысль о Валайчито вызывала у нее жгучую ненависть. За что, спрашивается, ее побили? Валайчито прижал ее к корралю и поцеловал, а она при чем? Он-то сбежал, а ей попало...

Почти каждый день донья Элота в назидание Вайре рассказывала, какой ужасный парень этот Валайчито, и о том, как он волочится за женщинами. Выходило, что он очень испорченный молодой человек, из тех, у кого, что называется, нет ни стыда ни совести, отъ­явленный мошенник и соблазнитель. Но чем больше бранила его донья Элота, тем нежнее думала о нем Вайра, тем чаще вспоминала она юношу. Но встречала его очень редко, и, если на улице никого не было, он опять сжимал ее в объятиях, щипал до синяков и цело­вал.

Наконец он назначил ей свидание на пустыре около дома священника. Однако судьба решила иначе. Бли­зился праздник святой Гвадалупе, и тата священник дома ежевечерне творил ей молитву. Занятая мыслями о предстоящем свидании, Вайра, вторя падресито, не­сколько раз сбилась. Учитель рассердился и увел ее к себе в комнату, чтобы рассеянная ученица повторила молитву сначала. Но по мере приближения часа встречи Вайра ошибалась все чаще, и чем больше она ошиба­лась, тем дольше задерживал ее падресито. Когда она наконец вышла из комнаты, было уже поздно. Сердце ее бешено колотилось в груди: а вдруг сеньор Валай­чито уже ушел? В довершение всех несчастий Вайра увидела, что тата священник не собирается ложиться спать и дверь в его комнату все еще открыта. Когда же дверь закрылась, свет в комнате погас и бедная Вайра по­бежала на пустырь, там уже никого не было. Немое молчание темной ночи встретило ее...

Последующие дни у Вайры не было ни минуты сво­бодного времени. Не только тата священник и его семья, но и все селение готовилось к празднику святой Гвада­лупе. Тата священник привез на своей машине из города все необходимое для того, чтобы достойно отметить торжественный день. На улице перед домом повисли гирлянды бумажных фонариков, ворота украсили цветами, а в большой комнате перед домашним алтарем самые благочестивые женщины и девушки селения с утра рас­певали гимны во славу святой. В праздничное утро тата священник подарил Вайре чулки, туфли, еще один кусо­чек душистого мыла и хорошенький полный денег коше­лек, который собственноручно повесил ей на пояс.

- Ты сегодня именинница. Это твой день, твой и святой Гвадалупе. Сегодня тебе исполнилось ровно шестнадцать лет — я проверил церковные книги.

Он обнял Вайру, и она заметила что он бледен и дрожит от возбуждения.

- Спасибо, падре, спасибо, — шептала Вайра, робко освобождаясь из его объятий.

Этот день в доме священника отпраздновали очень пышно: пригласили музыкантов, запускали фейерверк и танцевали до упаду. Тата священник сам принимал го­стей. Никогда еще не был он таким внимательным и сердечным. Всем своим видом он, казалось, говорил: «Это я постарался, веселитесь же и помните обо мне...» По случаю торжества падресито даже протанцевал куэку с одной из самых, почтенных прихожанок.

К вечеру, когда большинство гостей уже разошлось, а оставшиеся порядком захмелели, ибо выпито было немало, кто-то крикнул, что молоденькая индианка се­годня именинница и надо выпить за ее здоровье. Вы­пили все, даже хозяева, и Вайра, чокнувшись с каждым, тоже выпила. Потом тот самый старик, который еще на освящении автомобиля таты священника заглядывался на Вайру, потребовал, не сводя глаз с ее груди, чтобы она выпила с ним отдельно. Дон Энкарно со смехом разрешил.

- Ну, до дна, имилья, — сказал старик и залпом осушил свою рюмку.

Вайре пришлось последовать его примеру. После двух рюмок в голове у нее зашумело; все вокруг кру­жилось в веселом вихре, а пол под ногами то подни­мался, то опускался, как дно лодки.

Священник был особенно учтив со своими родите­лями. Он сам подливал им вина, сам подносил закуски и следил, чтобы они не сидели во время танцев. Дон Энкарно и донья Элота не могли нарадоваться на сына и выпили больше обычного. Когда Вайра, веки которой уже слипались, помогла им улечься, священник пригла­сил ее к себе в комнату прочитать перед сном благодар­ственную молитву. Вайра наотрез отказалась, заявив, что у нее болит голова и ей очень хочется спать. Но падре­сито взял ее под руку и провел к себе. Увидев, что он запирает за собой дверь, Вайра схватила со стола чер­нильницу и приготовилась к защите.

- За что ты меня обижаешь? — кричала она. — Не бери на себя грех! Ты ведь служитель божий...

- Молчи, дочь моя, — тихо сказал священник. — Успокойся и присядь.

- Что ты хочешь сделать со мной? Я не люблю тебя, я люблю только сеньора Валайчито!..

- О Вайра, Вайра! Я знаю это. Знаю, что ты избе­гаешь меня из-за этого жалкого мошенника. А знаешь ли ты, что он за человек? У него нет денег. Он бездель­ник и бродяга. Он нигде не работает и сидит на шее у матери. Ты хочешь стать его женой? Он уморит тебя голодом. Он насладится тобой, ты забеременеешь, и он выгонит тебя на улицу. Кто будет тогда тебя кормить? Кто придет тебе на помощь? Никто. Бог и люди отвер­нутся от тебя потому, что ты не выполнила воли бога. А воля бога — это моя воля. Все, к чему я прикасаюсь и что я делаю, — свято. Я беседую с богом, когда читаю молитвы и когда служу мессу. Я вкушаю тело бога и пью его кровь... рука, которой я благословляю, спо­собна усмирить молнию и остановить град. Я освящаю воду, и она исцеляет болезни. Все, что я люблю, любит бог, все, чего я пожелаю, он мне посылает. Ты, Вайра, лю­бима мною и любима богом и избрана им для меня. Бог послал мне твою душу и твое тело, и ты не можешь противиться его велению, иначе будешь наказана в жизни земной и в жизни вечной...

Вайра слушала его и в ответ на каждый довод шеп­тала:

 -Нет... нет... нет... Я люблю только сеньора Валай­чито. Я хочу быть женой сеньора Валайчито...

Священник замолчал. Воспользовавшись этим, Вайра закричала:

- Я буду его женой! Я не хочу, чтобы меня назы­вали святой ослицей! Люди говорят, что женщинам, ко­торые свяжутся со священником, не миновать ада… Я не хочу в ад!..

Падресито стал успокаивать девушку. Люди говорят неправду. Женщина, которая отдается священнику, при­носит жертву богу, как если бы она украсила церковь, поставила свечу или вышила покрывало на аналой. По­добными жертвами можно купить себе вечное блажен­ство. Но Вайра возразила:

- Пускай так поступают женщины, а я молоденькая девушка. Я не невеста, как Анакила и прочие, которых вы уговорили, и я не важная сеньора, как донья Па­сеса, что частенько к вам бегает по ночам...

- Откуда ты знаешь? — забеспокоился священник, стараясь сохранить самообладание.

- Я сама видела... И Анакила мне рассказывала... и другие невесты...

«Э-э, да она, кажется, влюблена в меня, — подумал падресито, — и из ревности следила за мной».

Ему на память пришла одна девушка, которая сна­чала сопротивлялась, как Вайра, а потом оказалась такой страстной, совсем голову потеряла. Священник с новым пылом принялся убеждать Вайру, что она един­ственная в мире женщина, которую он действительно любит, говорил, что донья Пасеса, а тем более невесты не затронули его сердца.

- Ты помнишь легенду о Манчай Пуиту? Тебе, как и той девушке, нет равных по красоте. Я тоже растил и воспитывал тебя столько лет, чтобы любить и ласкать. Но не бойся, ты не умрешь такой молодой, как она, и я не превращу твою смерть в музыку. Я буду жить с то­бой до старости, мы будем счастливы...

Охваченный неукротимым желанием, он обещал ей драгоценности какие только она пожелает, даже авто­мобиль, шелковые юбди и шерстяные шали, денег для матери и денег для нее, много денег — сколько она по­требует. Он обещал ей свою любовь, обещал навечно. Он обожает маленькую Вайру. Он не станет и вспоминать о донье Пасесе. Зачем она ему? Он попросит у епи­скопа приход в городе и возьмет ее с собой. Там они будут жить вдвоем, там не будет доньи Элоты....

Слова священника, казалось, одурманили Вайру. Она смотрела на него пристальным, немигающим взглядом, как мышонок в пасть змеи. Но, когда он схватил ее за руки и с силой притянул к себе, она закричала:

- Нет! Нет!.. На помощь! Сюда!.. Сеньор Валай- чито-о-о!..

Но дверь была заперта на ключ, и в доме никого не было. А священник, помедлив немного, снова заго­ворил:

- Сеньор Валайчито?! Ну, нет, этому не бывать, этого я не допущу. Я оберегал тебя, как колон маисовое поле. Я тебя растил для себя... а не для сеньора Валай­чито! Я выращивал плод не для того, чтобы первый про­хожий срывал его. Нет! Ты рождена для меня, и никто, кроме меня, не насладится тобой, потому что прежде всего я мужчина, а уже потом священник!

И подняв Вайру на руки, он понес ее за ширму. Горя нетерпением, как новобрачный, он положил де­вушку на свою кровать и любовался ее смущением и страхом.

- Как ты хороша! Как ты прекрасна, невинная овечка, ожидающая заклания!..

Он набросился на нее, но Вайра продолжала бо­роться. Она билась и вырывалась, а когда поняла, что это не поможет, вся сжалась, как пружина. Священ­ник действовал и лаской и силой, но все было тщетно. Тогда он решился на крайнее средство и ударил Вайру кулаком в висок. В глазах у нее потемнело, сознание помутилось. Когда она пришла в себя, было уже поздно... Тело ее безжизненно покоилось в объятиях священ­ника... Его пылающие губы впились в ее рот...

Поздно, поздно... Отвращение, отчаяние и злоба охва­тили Вайру. Вдруг ее осенило: у нее же есть оружие — зубы. И она укусила его раз, другой, третий, пока он не вскрикнул и, схватившись рукой за окровавленное лицо, не выпустил ее.

Ничего не видя и чувствуя только ненависть к этому зверю с кровоточащим ртом, отчаянно рыдая, она вы­бежала из комнаты, как выбегала когда-то Анакила и многие другие женщины.

Вайра проплакала до рассвета, а когда рассвело, она взяла кувшин и, сказав, что пойдет к источнику, отпра­вилась искать сеньора Валайчито. Она хотела увидеть его, чтобы поделиться своим горем, попросить о помощи. Вайра надеялась, что он отомстит за нее.

Валайчито, увидев измученное лицо девушки и ее бессильно опущенные руки, сначала испугался, но, услы­шав в чем дело, пришел в ярость, однако это была не та ярость, которой ждала Вайра.

— Рогатая ослица! Распутница! И ты не постыди­лась рассказать мне все это!..

В бешенстве топнув ногой, он повернулся и, не ска­зав больше ни слова, ушел.

Укус строптивой индианки внес некоторые осложне­ния в мирную жизнь служителя божия. С распухшей губой нельзя было появиться на улице, не говоря уже о церкви, в противном случае имя священника неиз­бежно попалось бы на язычок местным кумушкам, умев­шим так незаметно и прочно вторгаться в чужую жизнь, невзирая на двери и запоры. Но, хотя двери дома свя­щенника были плотно закрыты, вскоре стало известно, что падресито болен и не может отслужить даже самую короткую мессу. Священник не пожелал показаться ме­стному лекарю и вверил заботы о своем здоровье в руки матери. Но, увы, она не сумела предупредить инфекцию, и через несколько дней его губа напоминала сардельку. Пришлось поехать в город.

Когда падресито уехал, донья Элота, избив непокор­ную служанку и поплакав с досады, приступила к распространению по возможности правдоподобных слухов. Она начала с того, что рассказала ближайшим родствен­никам тщательно продуманную версию, которая оправ­дывала случившееся, но слух этот покатился не дальше, чем фальшивая монета.

В то же время по селению ходили сплетни, распространявшиеся с поразительной быстротой, они создава­лись другим заинтересованным лицом, а именно сеньором Валайчито. Эти сведения передавались из уст в уста, и еще до возвращения священника в селении не было ни одного взрослого человека, который не знал бы во всех подробностях о романтическом, приключении падресито.

Вайра ничего не подозревала об этих разговорах и все же решила бежать. Завязав в узелок новую одежду и спрятав на груди деньги и перстенек, она ожидала подходящей для побега ночи. И вот она наступила, во дворе дрожали серебряные блики, стрекотали цикады и неумолчно квакали лягушки. Но Вайру охватило сомне­ние. Не может быть, чтобы сеньор Валайчито всерьез рассердился на нее, ведь она ни в чем не виновата... Он простит ее и. увезет отсюда куда-нибудь далеко-далеко... И она решила ждать свидания с ним.

Городскому хирургу недолго пришлось возиться с губой священника, он быстро ликвидировал инфекцию, но не смог устранить шрама, который так и остался на губе падресито. Этот шрам, естественно, служил постоян­ным источником весьма неприятных догадок.

Когда священник возвратился домой, дон Энкарно, взглянув на лицо сына, разразился по своему обыкнове­нию проклятиями и, едва Вайра подвернулась ему под руку, одним ударом свалил ее с ног. Донья Элота, увидев свою жертву поверженной, схватила плеть и избивала Вайру до тех пор, пока не устала. Падресито при этом не проронил ни слова, он лишь кротко посмотрел на де­вушку, как бы говоря: «Вот что ты наделала...»

Вайру угнетал этот взгляд, и она была готова упасть на колени и просить прощения у строгого падресито, лицо которого навсегда изуродовал ее укус. А ведь это было лицо священника, наместника бога на земле, священника, который беседовал с господом, служил ему, не щадя живота. Ночью, когда она мысленно уже умоля­ла священника не сердиться на нее, дверь чулана со скри­пом отворилась и темная фигура метнулась к ее постели.

Охваченная ужасом, она выскочила во двор и бро­силась и а кухню. Вайра едва успела схватить палку и приготовиться к защите, как была смята беспощадной, неодолимой силой. На следующую ночь она не смогла убежать и молча терпела грубые ласки ненасытного падресито,

В те дни из города на каникулы приехали студенты. Селение наводнила молодежь. Часть ее принадлежала к почтенным семьям, но большинство было детьми со­стоятельных чоло. И если первые исчезли за воротами богатых домов, то остальные, как стаи птиц, перелетали с улицы на улицу, заполняя их беззаботным весельем.

Жители селения не обижались на шум и легкомыс­ленные забавы студентов. Молодежь приехала отды­хать— пусть позабавится, поразвлечется немного. Можно и потерпеть. Молодость всегда надежда, надежда на более счастливые времена.

Неугомонно бродя по улицам селения, студенты сы­пали ядовитыми насмешками по адресу каждого встреч­ного. Тата священник один из первых попался им на язык, острый, как бритва. Виной этому был, конечно, злополучный шрам. Сначала они довольствовались ту­манными намеками, потом перешли к довольно недву­смысленным и нескромным шуткам. Постепенно вы­плыли факты, почерпнутые из рассказов Валайчито. Молодежь без конца смаковала интересную и пикантную тему.

Священник между тем готовился к обороне и даже к контрнаступлению, он развернул работу по сплочению кружков юных фалангистов. В этой организации он видел ту крепость, о которую разобьются мутные волны светского вольнодумства и порожденного им модного безбожия. Общественная деятельность энергичного па­стыря заметно отразилась на церковном строительстве. Путешествия фалангистов по соседним селениям в зна­менитом синем автомобиле и многочисленные проповеди на морально-политические темы отнимали очень много времени, поэтому строительство замерло и рабочие были распущены. Студенты не прошли мимо этого; поползли слухи, что наследство благочестивой старушки истра­чено не по назначению.

Как-то вечером один не в меру разговорчивый студент был избит неподалеку от своего дома какими-то неиз­вестными. На следующий вечер избили другого студента, но тот среди нападавших узнал активнейшего местного фалангиста. Тогда студенты устроили засаду и как следует расправились с шайкой фалангистов. С тех пор ка­ждый вечер в селении происходили ожесточенные столк­новения между группами студентов и местными фалан­гистами. С обеих сторон бывали раненые; однако, не­смотря на численное превосходство, фалангисты терпели в уличных боях поражение за поражением.

Студенты продолжали изощряться в остроумии по поводу романтических похождений священника, украв­шая их весьма правдоподобными подробностями, заим­ствованными из арсенала сеньора Валайчито. В целях прекращения слухов были приняты некоторые контр­меры. Родителей многих студентов посетили наиболее благочестивые прихожанки и оказали на них соответ­ствующее давление, а родители провели надлежащие беседы со своими легкомысленными отпрысками. Одни ограничились увещеваниями, другие прибегли к угрозам. Смысл родительских наставлений сводился к следующему: все обязаны относиться к тате священ­нику с глубоким уважением. Он облечен божественной властью и носит священный сан. Жизнь его проходит, в молитве перед алтарем и в исповедальне. Только там, его и должны видеть миряне. Его частная жизнь никого не касается. Понятно, что подобные рассуждения только подлили масла в огонь, и интерес молодежи к личной жизни священника, точнее, к ее интимной стороне, только увеличился. По селению стали распространяться новые слухи о внимании падресито к некоей молодой и хоро­шенькой прихожанке, супруге высокопоставленного чи­новника, которая была в числе дам, обратившихся к родителям студентов...

Тем временем потерпевшие поражение фалангисты вооружились пистолетами довольно крупных калибров. Хороший пример достоин подражания: у студентов тоже появилось оружие. В один прекрасный вечер на улицах селения завязалась перестрелка, которая, к счастью, обо­шлась без жертв. Когда обе стороны израсходовали скудные запасы патронов, студенты перешли в руко­пашную. Фалангистам уже грозило позорное поражение, когда появился коррехидор в сопровождении своих по­мощников, что и спасло фалангу от неминуемого раз­грома. Тем не менее поклонники Гитлера пали духом. Тогда падресито отправился в город и написал донос на студентов, обвинив их в коммунистической деятельности. Городские власти, всегда чрезвычайно бдительные и бес­пощадные к проискам коммунистов, отдали приказ об аресте двух упомянутых в доносе студентов. Поскольку коррехидор не решался осуществить приказ собствен­ными силами, он по телефону затребовал подкрепления. Прибытие отряда карабинеров вызвало в селении настоящую панику. Люди заперлись в своих домиках: на улицу никто носа не показывал, поэтому патрули кара­бинеров не обнаружили не только ни одного студента, но вообще ни одной живой души. Лишь обнаглевшие лисицы даже днем бегали по опустевшему селению, оглашая окрестности своим визгливым тявканьем. Так как охота на лисиц не входила в обязанности карабинеров, а ни одного из подлежащих задержанию студентов они не нашли, отряд ушел ни с чем, и селение снова ожило. Однако коррехидору все же удалось схватить одного смутьяна, которого со связанными за спиной руками отправили в город. По этому случаю в доме таты свя­щенника состоялась праздничная пирушка, среди при­глашенных были видные фалангисты и самые почтенные прихожане. Но в некоторых домах арест студента вы­звал искреннее негодование. Селение тут же раздели­лось на два враждующих лагеря. Один возглавляли фалангисты, а другой—студенческая молодежь. Страсти разгорались. После каждой мессы священник произно­сил громовые проповеди против юных безбожников, а те в ответ не скупились на рассказы об истинном лице падресито, привлекая в свои ряды новых антиклерикалов.

Вскоре случай пришел на помощь студентам. Уже давно ходили слухи о привидении, бродившем около дома священника. Молодые люди несколько ночей де­журили у ворот и наконец поймали привидение за юбку в тот самый момент, когда оно перелезало через стену. Оказавшись в руках студентов, неизвестная жен­щина громко закричала.

— Чапако! Чапако! — призывала она возлюбленного, но священник не откликнулся. Несчастная упала в об­морок прямо на руки молодым Людям. Когда дама при­шла в себя, студенты весьма галантно проводили ее домой, то есть до дома коррехидора. Так как столь позд­нее возвращение доньи Пасесы со свитой студентов вызвало некоторый шум, дон Седесиас, выпивший не­много меньше обычного, встретил свою супругу на по­роге и впервые избил ее.

На следующий день все селение узнало о случив­шемся и дон Седесиас отколотил бедняжку Пасесу, не дожидаясь наступления ночи. Вечером он опять избил ее. После этого у доньи Пасесы произошел выкидыш.

Дон Седесиас ввиду доказанного прелюбодеяния выгнал ее из дому и возбудил дело о разводе.

Затем студенты совершили еще одно не менее сен­сационное открытие. Выяснилось, что из церкви чудесным образом исчезли все старинные картины, написанные на библейские сюжеты. Среди них были полотна Переса Ольгина и других художников примитивной школы Куско. На месте этих музейных ценностей висела кол­лекция дешевых олеографий. Не менее удивительным показалось и то, что вместо золотой чаши и золотой дарохранительницы, украшенных драгоценными камнями, при богослужении пользовались латунными подделками. В селении сначала не верили этим слухам, считая их очередной выдумкой молодых бездельников, но первый же любопытный, пожелавший убедиться собственными глазами, признал, что студенты правы.

Падресито чувствовал, что над его головой сгущаются черные тучи, и перед лицом неминуемой опасности ре­шил направить свой огонь на Валайчито. Он вручил толстую пачку денег одному из самых надежных фа­лангистов, снабдил его двумя пистолетами и выслал на бой с еретиком.

- Тут пять тысяч, — сказал священник. — Кроме того, я беру на себя все судебные издержки.

Фалангист справился с деликатным поручением не лучше барана, который боднул бешеного быка. Из пяти пуль в Валайчито попала только одна, и та лишь оца­рапала его. Зато Валайчито в долгу не остался, его могучие кулаки обрушились на противника, и тот еле унес ноги. Узнав о неудаче, падресито пришел в бешен­ство, схватил свой винчестер и во главе группы горевших местью фалангистов бросился на розыски врага. Но тот бесследно исчез. Тогда кровожадная орда обстреляла дом Валайчито, в результате чего была ранена его ста­рая мать. Суд занялся этим делом, но письмо епископа и молитвы благочестивых дам помогли падресито и его сообщникам выйти сухими из воды.

Однако чаша терпения прихожан переполнилась. На стене церкви появился листок, написанный от руки. Кто-то его сорвал. На следующий день на том же месте появился другой, написанный более крупными буквами. Вскоре заборы и стены домов селения покрылись стиш­ками, в которых имя священника фигурировало наряду с довольно обширным списком его любовниц. В некоторых воззваниях недвусмысленно звучал вопрос, куда де­вались старинные картины и сколько стоит синий авто­мобиль.. У самого входа в церковь кто-то приклеил бумажку следующего содержания:

Утварь церковная
Чистого золота
Вдруг потускнела слегка.
Стала не ярче
Медного молота,
Блеск потеряв на века.

В других местах обыватели со смехом читали такую песенку:

Прекрасны ослицы Чапако,
И все они нежны в любви,
Под ним они резвы, однако
Кусают его до крови.
Гарцуют и скачут занятно
И все хороши под седлом.
На самой строптивой приятно
И мне прокатиться верхом.

Когда стемнело, у дома священника группа неизвест­ных распевала эту песенку. Но на следующий вечер серенада была прервана бандой вооруженных фаланги­стов. Произошла серьезная стычка, и нападавшие отсту­пили, унося с собой раненого.

Надписи на заборах и стенах продолжали появляться. По ночам фалангисты стирали их, срывали листки, но утром они снова красовались на своих местах, собирая около себя толпы прохожих, с интересом читавших остроумные памфлеты.

Незадолго до конца каникул во время воскресной мессы священник, увидев, что церковь полна, произнес проповедь. Падресито угрожал и предостерегал. В своем справедливом гневе он напоминал пророка Исайю, а об­личительная сила его слов, когда он обрушился на по­клонников золотого тельца, могла сравниться с силой пророчеств Моисея. В начале проповеди священник го­ворил о беспредельном могуществе бога, о его великодушном снисхождении к верующим и грозной непримиримости к еретикам. Весьма красноречиво он пояснил присутствующим, кого в селении следует считать верующими и кого еретиками, и набросился на студентов. Кто они, как не враги Христа, эти фарисеи, ставящие под со­мнение добродетели его верного слуги и посланца на греш­ной земле? Все разговоры и толки о поведении священно­служителя рождаются и ведутся по наущению дья­вола, а потому, как всякая клевета, оскорбляют боже­ственное провидение. Верующие должны покарать эту шайку коммунистов, а родителям следует примерно на­казать непочтительных детей; они не имеют права тра­тить средства на то, чтобы получали образование хули­тели церкви; лучше их обучить ремеслу. Труд ремеслен­ника воспитывает в человеке христианское смирение, тогда как .университет подрывает нравственность моло­дежи, воспитывает в ней гордыню и подготавливает тем самым коммунистов, отрицающих частную собственность и нарушающих общественный порядок... Еще и еще раз он напоминает, что мирянин не смеет судить священно­служителя, которого будет судить небесный суд. Сам. Христос сказал: «Царство мое не от мира сего...», — сле­довательно, его служитель не может судиться земным су­дом. Он предстанет перед высшим судом, перед пресвя­той троицей! Там он отчитается в своих грехах, когда настанет час воли божьей...

Голос священника дрожал и прерывался от благород­ного негодования. Кончив, он опустился на колени и, склонив голову, зашептал молитву.

Он надеялся, что притихшая паства под влиянием столь блистательной речи бросится сейчас к выходу и устремится по селению на расправу с еретиками, этими безбожными студентами... Он произнес «аминь», встал с колен и, открыв глаза, поднял руку для благословения... Тут ему показалось, что амвон уходит у него из-под ног: люди с холодным враждебным молчанием неторопливо направились к дверям.

С упавшим сердцем он воздел руки и, обратив взор к куполу, произнес:

- Vox clamantis in deserto![87]

После проповеди количество надписей на стенах не уменьшилось, напротив, увеличилось и угрожающе росло с каждым днем, все они требовали, чтобы пад­ресито покинул селение. В доме священника царили тревога и беспокойство. У доньи Элоты слезы не высы­хали на глазах, она поставила бесчисленное множество свечей святой Гвадалупе, молясь, чтобы она и другие святые беспощадно покарали поганых еретиков. Дон Энкарно чаще обычного разражался проклятиями, а свя­щенник, сравнивая свои страдания с мучениями Христа, восклицал:

- Наес via crucis mеа est![88]

Однажды вечером несколько уважаемых пожилых ремесленников посетили священника и без всяких обиня­ков объявили ему, что люди устали терпеть его распут­ство и алчность. Они начали перечислять соблазненных им молодых индианок и чолит, но он резко оборвал их:

- Вы не имеете права касаться моей личной жизни! Только господу я дам отчет о своих грехах!

Несмотря на неловкость, которую испытывали при­шедшие, они все же высказали пожелание, чтобы он пе­ревелся в другой приход; возмущение среди народа ра­стет, дело может кончиться плохо. Но священник ничего не хотел слушать.

- Я с помощью господа расправлюсь с еретиками, посягающими на мой священный сан. Я буду бороться, а сил у меня хватит, так и знайте!

Через три дня глубокой ночью под окнами священ­ника раздался сильный взрыв. Покушение переполошило все семейство, да и фалангисты перепугались. Несмотря на просьбы, коррехидор не пожелал явиться на место преступления, и ни один человек не пришел выразить сочувствие падресито. Даже любопытные не собрались у дома, что было, пожалуй, самым плохим признаком.

Донья Элота, обливаясь слезами, поставила вдвое больше свечей перед статуями святых и молилась еще усерднее, а дон Энкарно перестал упоминать всуе имя божье. Священник молчал, но взгляд его был полон са­мой непреклонной воли.

Однажды утром, когда он пришел в церковь к ранней мессе, он увидел, что церковные ворота закрыты кир­пичной стеной. Ярость охватила падресито, он решил проучить нечестивцев и, вооружившись винчестером, ки­нулся созывать своих соратников. Колокола тревожно зазвонили, и народ со всех сторон начал сбегаться к церкви. Воины христовы, как именовали себя фалангисты, собрались на площади и, стреляя в воздух, вслед за священником двинулись к церкви, вокруг которой теснилась молчаливая толпа. Фалангисты внезапно поняли свое бессилие, слова застряли у них в горле, вы­стрелы стихли.

- Вперед, ребята! — крикнул священник, бросаясь в толпу. Люди расступились, подобно водам Чермного моря, раздавшимся под жезлом Моисея. Образовался узкий проход. Твердым шагом священник направился к церкви. Подойдя к сложенной наспех кирпичной стене, падресито обернулся и увидел, что никто из его приспеш­ников за ним не последовал. Толпа сомкнулась. На него сурово смотрели сотни глаз. Священник почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу и крупными каплями скатывается по щекам. Он положил палец на спусковой крючок винчестера и крикнул охрипшим го­лосом:

- Кто подойдет — убью!..

Никто не шелохнулся. Стояла та жуткая тишина, ко­торая бывает перед грозой, перед первым ударом грома... Из толпы выступил пожилой чоло с усталым лицом крестьянина. Он шел прямо на священника, и тот не­вольно опустил оружие, когда старик уперся грудью в дуло винчестера. В руке чоло держал широкополую шляпу, всю измазанную сажей; он ударил ею наотмашь по холеному надушенному лицу священника, который стоял теперь с черными пятнами на щеках. Это было самое большое бесчестье, человек, перенесший его, не достоин уважения. Другой чоло неторопливо снял со священника сутану и накинул ему на плечи заса­ленное и дырявое пончо. Из толпы вывели осла, по­крытого струпьями, на его спине вместо седла лежало тряпье, а по бокам вместо стремян висели консервные банки.

Священник уже вряд ли понимал происходившее. Он оцепенел от леденящего тело и душу страха, от зловещего улюлюканья дьявольской толпы и был близок к обмо­року, когда несколько стариков подхватили его и поса­дили верхом на осла. Животное медленно потащилось по улицам, ведущим из селения, под оглушительный шум и звон колокольчиков. Когда процессия вьппла на широкую дорогу в город, толпа остановилась и долго смотрела вслед ковылявшему ослу, пока не убедилась что изгнанный ею священник исчез вдали...

Несколько дней спустя епископ отлучил от церкви всех жителей селения и приказал на год закрыть храм. Священнику же были оказаны соответствующие почести. Благодаря хлопотам организации «Католическое дей­ствие» епископ причислил его к мученикам за веру и даровал сан каноника. Цвет городского общества принял его с распростертыми объятиями, перед ним открылись двери лучших домов. Бывший приходский священник сменил широкополую шляпу на бархатную шапочку, а поверх сутаны стал носить мантию.

Увидев, что другие каноники не пользуются автомобилем, он продал свой и несколько позже купил много­этажный особняк в самом аристократическом квартале города.

---

[83] Медведь (кечуа).

[84] Растлитель малолетних (кечуа).

[85] Чертова дочь! Уличная девка! (кечуа)

[86] развратник (кечуа).

[87] Глас вопиющего в пустыне (лат.).

[88] Тяжелый крест несу я!.. (лат.).