Как индианка почтила память мужа

Все девять дней после смерти мужа Сабаста провела, в непрерывных треволнениях. Много забот легло на ее плечи; надо было обмыть тело, подумать о похоронах; о кресте на могилу, о поминальном обеде для односель­чан.

Родственники и соседи ничем существенным помочь не могли. Они ограничивались советами, когда Сабаста де­лала что-либо не так или забывала о чем-нибудь. За хло­потами ей некогда было собраться с мыслями, и она ещр не осознала размеров своего несчастья. Ей не удалось даже поплакать вволю у гроба мужа. Ни на минуту ее не покидали родственники и соседи, суетившиеся вокруг нее, пока она исполняла горькие вдовьи обязанности. Многие оставались ночевать во дворе хижины, под откры­тым небом, потому что до поминок не полагалось спать в помещении, где жил покойник или где он скончался; по ночам под навесом и в хижине горели свечи, чтобы душа усопшего не блуждала в потемках.

Только на десятый день Сабаста смогла подумать о том, что произошло, но все слезы она уже выплакала. После смерти мужа и хлопот, последовавших за ней, Сабксту охватило какое-то оцепенение, которое она была не в силах сбросить. Только где-то глубоко-глубоко в сердце тем мрачным утром открылась ранка. Она жгла сердце каждый раз, когда Сабаста вспоминала о смерти Ланчи. Ее мысли, как ночные бабочки около огня, на­стойчиво кружили вокруг несчастья... Он так веселился в тот вечер и выпил больше обычного, а хмурым утром ее разбудили испуганные крики детей, и она увидела уже мертвого Ланчи в луже крови... В тот миг невиди­мый и острый нож судьбы, который поразил ночью ее мужа, вонзился в сердце Сабасты, а сознание собствен­ной вины разъедало эту незаживающую рану. Разу­меется, бедная женщина не понимала тогда, какое горе пришло к ней...

Смерть Ланчи потрясла все селение. Последнее время он очень окреп, его здоровье уже не внушало никаких опасений, и никто не ожидал такой печальной развязки. Именно поэтому Сабаста чувствовала себя виновной.

Уверенная в том, что Ланчи совершенно поправился, она недостаточно оберегала его. Она . не только не удержи­вала его в тот вечер, но и сама пила вместе с ним. Она много выпила, даже с места не могла встать... Вот в чем беда! Вместо того чтобы пьянствовать с гостями, она должна была следить за мужем, не давать ему пить, тогда он не умер бы так внезапно. Но теперь уже поздно. Те­перь для нее остались только жестокие угрызения сове­сти, терзающие ее душу. Жизнь всей своей тяжестью на­валилась на плечи Сабасты, и она не знала, что делать с этой ношей, что делать с голодными, осиротевшими, горько плакавшими детьми. Сабаста почувствовала, как она одинока.

Только теперь она начинала понимать, что значит остаться одной. Раньше она не представляла, что чело­века может окружать такое страшное молчание, упрямо сжимающее свои каменные уста, что сама она в один прекрасный день окажется в пустой хижине. Без Ланчи жизнь превратилась для нее в холодную и мрачную пу­стыню, ибо он, как солнце, с раннего утра и до поздней ночи согревал все ее мысли. Просыпаясь на заре, она всегда ощущала тепло его сильного тела и с радостью думала о том, что нужно развести огонь в очаге, успеть приготовить завтрак, пока не раздались звуки путуту, словом, думала о будничных мелочах. После того как Ланчи уходил на работу, она хлопотала по дому: надо было и корову подоить, и задать корму осликам, и при­глядеть за детьми, и сварить обед; но ни на минуту она не забывала о муже — он незримо присутствовал во всех ее делах. Она обращалась к нему за советом даже в самых незначительных случаях, она ничего не решала без его согласия, ничего не предпринимала без его одоб­рения.

Сабаста никогда не задумывалась над тем, что может его потерять. Она ничего не боялась, ведь ее муж был таким сильным, и считала, что все его болезни пройдут. Даже в самые тяжелые дни, когда он совсем ослабел и уже дышал с трудом, Сабаста не сомневалась, что вскоре он выздоровеет. Поэтому теперь она не могла прими­риться со своим горем. Иногда ей казалось, что это длин­ный страшный сон, от которого она не может пробудиться. Но стоит ей открыть глаза, и она увидит Ланчи живым  и веселым_. Вот он возвращается с работы с заступом на плече, погоняет волов, ведет навьюченных осликов... Нет, нет и нет!.. Ее муж не мог умереть. Сейчас он выйдет из-за поворота дороги или появится у колодца, а может, на краю маисового поля... Сабасте казалось, что тяж­кий сон сейчас оборвется, и тогда ее горе и утешения соседей, навещавших, ее по вечерам, становились чем-то пустым и ненужным. Она верила: сейчас они уйдут, смолкнут их голоса, и придет Ланчи, здоровый и улы­бающийся, как в далекие счастливые дни... Вот он под­ходит к хижине и прибавляет шагу, заслышав смех де­тей и мычанье коровы...

Но жизнь опять и опять наносила Сабасте жестокие удары, и она все яснее понимала, что Ланчи не вернется. Нет Ланчи, нет освежающей прохлады дерева, нет его сильных рук, и некому ее поддержать. Ее не радовал уют хижины, не радовал урожай, который зрел на ма­леньком участке. Навсегда умолк голос, звучавший в ее ушах музыкой счастья, навсегда закрылись глаза, загля­дывавшие в глубину ее сердца.

Неумолимая действительность теперь представала пе­ред ней в лице управляющего или одного из надсмотр­щиков. Они приходили напомнить Сабасте об обязан­ностях перед хозяином асьенды. Когда же Сабаста на­чинала плакать, надсмотрщик говорил:

- Слезами не польешь маиса.

Так как у Сабасты не было денег нанять пеона, за ней накопилось много неотработанных дней. Иногда она пыталась протестовать, говорила, что несправедливо тре­бовать от вдовы с маленькими детьми на руках, чтобы она ежедневно нанимала пеона.

- Вы могли бы пожалеть меня хоть немного, — ле­петала oнa сквозь слезы.

- Ты богачка, — возражал надсмотрщик. — Смотри, какой у тебя участок. А сколько ты получаешь с него! Не даром же тебе дал землю хозяин...

Тогда Сабаста просила подождать, пока она не про­даст одну из оставшихся овец, уже заметно отощавших, или старую свинью, или кур, которые еще не перестали нестись...

- Земля не ждет, — слышала она в ответ. — Сегодня она влажная, а завтра сухая. На твой участок найдется много покупателей...

Пришлось Сабасте искать работника.

Богачка... Просто Ланчи работал больше других ко­лонов и потому считался чуть зажиточнее их. Несколько лет он даже откладывал деньги, на которые мечтал ку­пить клочок земли. Это была мечта многих поколений. О земле мечтали отцы и деды и деды отцов. Клочок земли! Хотя бы несколько горстей, маленький кусочек, но свой! Но однажды, когда Ланчи со всей семьей ушел в церковь на праздник святой девы, покровительницы селения, деньги бесследно исчезли. Кто-то украл их. С тех пор Ланчи перестал мечтать о своей земле, пере­стал экономить. Он купил волов, вызвавших зависть всего селения, и дойную корову. Постепенно дела Ланчи поправились. Стадо овец росло и росло, пока не запол­нило весь загон. Старая ослица пала, но вместо нее в стойле появились три ослика. Свинья каждые полгода приносила кучу хорошеньких поросят. Во дворе дрались петухи и частенько слышалось кудахтанье курицы, снес­шей яйцо. Люди небезосновательно считали Ланчи од­ним из самых богатых колонов селения. Никто не носил таких красивых пончо[17], как он, ни у кого не было таких роскошных юбок, как у его жены. Но болезнь подорвала не только здоровье Ланчи, но и его хозяйство. После случая у Сахракаки он совершил только одну поездку по окрестным селениям, и с этого времени расходы на­чали расти. На лечение и питание больного ушло не­сколько овец, не говоря уже о кроликах, курах и поро­сятах. Само собой разумеется, были истрачены и деньги, накопленные с таким трудом на покупку второй коровы.

Так таяло богатство Ланчи в те тяжелые для него дни.

Когда он умер, в карманах его одежды не нашлось ни одного реала[18], пуст был и кошелек Сабасты. А в доме не было ни картофеля, ни картофельной муки, ни вики — словом, никаких продуктов для поминального обеда. Пришлось обратиться к соседям — дело довольно обычное в тех краях. Родственники и соседи охотно одол­жили ей продукты, необходимые для поминок, но денег ни у кого не было. Тогда пришлось послать тату Кристу в селение, где жил священник, отец которого ссужал деньги под небольшие проценты. Так как покойный Лан­чи слыл человеком состоятельным и честным, деньги удалось получить быстро, хотя и под более высокий про­цент, чем предполагала Сабаста. Денег этих только-только хватило на похороны. Очень дорого стоил саван, но Сабаста и мысли не допускала, чтобы ее супруг был погребен без столь необходимого одеяния. Она не раз слышала как сам тата священник говорил, что без са­вана никто не попадет на небо. Не пожалела Сабаста денег и на гроб: его обили самой дорогой материей и украсили пышными золотыми кистями. А уж о вине и закусках и говорить нечего. Стол ломился от обильной еды и множества бутылок: нужно было как следует про­водить душу покойника в лучший мир. Кроме того, не­мало средств ушло на музыкантов, пригласили их много и только самых лучших. Одним словом, все было как надо. Сабаста не скупилась. Похороны, она считала, должны соответствовать положению покойного. А как же иначе? Ведь Ланчи был одним из самых состоятельных колонов селения. Но, чтобы установить на Могиле крест, пришлось опять обратиться к отцу священника с прось­бой одолжить денег. Этот обряд, как объяснял сам свя­щенник, был очень важным, без него душа умершего не обретет покоя, она будет вечно стучаться в двери рая. Следовательно, расходы, которые понесла Сабаста и ко­торые были бы обременительны даже для богатого, оправдывали себя, так как преследовали благую цель. Даже самые бедные старались как можно торжествен­нее хоронить своих близких, ибо забота о вечном бла­женстве усопших — долг всех живых.

Поминальный обед на девятый день тоже потребовал немало денег. Сначала отец священника отказал вдове в новой ссуде, но в конце концов, видя, что ей больше не к кому обратиться, был вынужден уступить, однако назначил еще более высокие проценты и очень сжатый срок. Такой ценой удалось Сабасте устроить пышные похороны, каких еще не бывало в селении. Хватило на всех и еды и вина, несмотря на то, что присутствовали не только родственники, но и друзья и даже просто зна­комые покойного.

Долго еще говорили в округе, как достойно почтила Сабаста память своего мужа.

[17] Накидка (исп.).

[18] Мелкая монета (исп.).