Мирная кончина

Когда стало известно о происшедшем, все решили, что слухи несколько преувеличены, и не придали им значения. Соседи полагали, что стряслось несчастье, обычное в тех местах. Тропы там были узкие, а склоны гор зачастую очень крутые. Мало ли что могло произойти. Случались же и раньше подобные происшествия, Кое-где видневшиеся груды камней напо­минали о тех, кто погиб, сорвавшись в пропасть, или был убит. Иных с серьезными переломами доставляли с гор на носилках. Но на этот раз дело обстояло иначе. Правда, слухи говорили о том, что ничего страш­ного не случилось, и все же поверили в них далеко не все. Поэтому родственники и друзья не очень тревожи­лись. Даже Сабаста, которая нет-нет да и начинала вол­новаться, в тот день, когда муж должен был вернуться, совсем успокоилась.

Младшие ребятишки с обеда забрались на крышу хи­жины и не сводили глаз с причудливо вырисовывавшихсявдали красноватых горных склонов. Наконец дети заме­тили, или, точнее, угадали, появление отца на перевале и с радостными криками бросились к матери. Перед са­мым заходом солнца соседи видели, как, сгорбившись от усталости, он проходил мимо их хижин, ведя трех навью­ченных осликов. Однако не было похоже, чтобы с ним что-нибудь случилось. Видя его целым и невредимым, они не стали расспрашивать о происшедшем, а некото­рые и думать перестали обо всех этих разговорах.

Сабаста встретила мужа, как всегда, помогла развью­чить осликов и приготовила ужин на очаге под наве­сом. Выслушав его рассказ, она не нашла в нем ничего, что могло бы дать повод для беспокойства. Она обратила внимание, что муж ест без обычного аппетита и что - лицо его немного изменилось. Но в хлопотах по хозяй­ству тут же забыла об этом. Надо было напоить осликов и задать им корм, запереть овец, которых только что пригнала Вайра, подоить корову, потом приготовить мукху[1] и садиться за прялку... Сабасте и в голову не приходило тогда, что происшествие с мужем — только начало нескончаемых неудач, на первый взгляд незначи­тельных, и что они в конце концов приведут к непопра­вимым последствиям.

Все помнили спокойный тон и жесты, которыми ее муж сопровождал свой рассказ о том, как он упал с об­рыва. Те, с кем случалось что-либо подобное, обычно настолько приукрашивали происшедшее, что превраща­лись в глазах слушателей в каких-то необыкновенных существ, способных противостоять самой смерти. Он же говорил тихо и просто, нисколько не заботясь, инте­ресен ли его рассказ слушателям...

Как большинство мужчин той местности, он развозил по окрестным селениям продукты и менял их, стараясь обеспечить семью не только куском хлеба. Такие поездки приносили выгоду. Обычно он уезжал в свободные дни - субботу и воскресенье, а иногда прихватывал и поне­дельник. Если в понедельник он не являлся на работу в асьенду, то, по распоряжению управляющего, отраба­тывал потом два дня. Он выменивал картофель и карто­фельную муку и продавал их у себя в селении, принося таким образом пользу его жителям и выкраивая не­сколько песо для семьи.

В тот день Ланчи запоздал с отъездом. Выезжать следовало пораньше, чтобы засветло миновать проход над Сахракакой[2]. Само название говорило, что про­пасть была опасной, именно там чаще всего случались несчастья. Дорога шла по неровному уступу огромной, почти отвесной скалы. Этот путь требовал большой осто­рожности, с животных ни на минуту нельзя было спу­скать глаз. По обе стороны тропы возвышались груды камней, сложенные с большим старанием, чем те, что встречались в других местах. Каменные четырехугольные плиты, установленные по краям этих куч, поднимались в виде небольших колонн; их было столько, сколько пут­ников погибло на дне пропасти. Каждый, кто прибли­жался к ней, творил молитву Пачамаме[3] и, прежде чем ступить на коварную тропу, клал в одну из камен­ных груд шарик разжеванной коки [4] в дар богине.

Ланчи ошибся, когда определял положение созвездия Кентавра по отношению к самой высокой вершине на юге. Ночь была светлой, вдали пели петухи так громко, словно близился рассвет. Ланчи чувствовал себя прекрасно и был доволен поездкой, что раньше с ним случалось нечасто. Он и не помышлял об опасных горных склонах и о том, что добрая часть пути еще впереди, ослики казались ему сильнее и выносливее, чем обычно. Ланчи захотелось даже поиграть на чаранго [5], неиз­менной спутнице его поездок, но, когда он попробовал его настроить, лопнула струна. Он добрался только до половины пути, когда небо начали затягивать тучи. Это не испугало Ланчи. Он столько раз ходил по этой дороге, что знал здесь каждый бугорок и мог идти хоть с закрытыми глазами. Успокоив себя, он продолжал дви­гаться вперед, напевая кхалуйо[6], которое помнил с детства. Внезапно Ланчи спохватился, что стоит на краю пропасти. Еще не рассвело. Небо было покрыто густыми облаками, но он хорошо различал дорогу, и ослики шли уверенным шагом. Ланчи оставался спокойным и не испытывал ни малейшего страха, однако, сравнявшись с первой грудой камней, он все же счел за лучшее совершить крестное знамение. Некоторой время он двигался, почти прильнув к последнему ослику, не спуская глаз с двух других. Первый ослик ушел вперед и мог не услышать хозяина. Вдруг третий, отчаянно дрожа, прижался к скале. Ланчи заметил, что груз на нем сполз набок и тянет животное в пропасть. И раньше, чем Ланчи успел поправить вьюки, ослик задел поклажей о выступ скалы и стал скользить в пропасть. Ланчи рванулся к обрыву, пытаясь предотвратить несчастье, но это движение оказалось роковым для него – он полетел вниз. Однако по счастливой случайности он ринулся с того места, откуда на глубине примерно трех брас[7] виднелся большой выступ. Ланчи упал на эту площадку, и, если бы не она, он свалился бы на дно и, конечно, ни за что не остался бы в живых. Падая, Ланчи сильно ударился о камни и потерял сознание. Очнувшись, он прежде всего подумал об ослике: что он будет без него делать? Только ослики и пара волов давали ему воз­можность заработать на жизнь. Без них Ланчи был как без рук: без них он не смог бы прокормить семью, выполнять работу в асьенде. Если ослик погиб, отложить деньги на покупку нового было бы очень трудно, почти невозможно. Все три ослика были от одной ослицы, приобретенной давным-давно, когда Ланчи еще удавалось кое-что скопить. Старая ослица пала, а три ее отпрыска были самцами.

Ланчи не чувствовал особенной боли. Выкарабшись наверх, он с радостью увидел ослика, стоявшего недалеко от скалы около свалившейся на земле поклажи. Ланчи снова навьючил животное, последнюю часть пути они прошли спокойно.

Дней через восемь-десять после поездки Ланчи таскал камни на стройке в асьенде, вдруг у него из носа хлынула кровь. Но текла она недолго, и он не бросил ра­боты. Через некоторое время, когда в доме уже конча­лись запасы картофеля, а картофельной муки осталось совсем мало, он вновь отправился по окрестным селениям. И здесь кровотечение повторилось, но было на этот раз сильнее. Потом месяца полтора или немногим больше Ланчи чувствовал себя хорошо. В третий раз кровь потекла, когда он работал на волах; товарищи Ланчи очень испугались: он буквально истекал кровью. Его заставили лечь на спину в тени дерева. Управляющий, увидев, что кровотечение не прекращается, позволил Ланчи уйти домой, но предупредил, чтобы на следую­щий день он явился на работу с первыми же звуками путуту[8]. Однако утром Ланчи едва притащился, да и то с опозданием. Управляющий был недоволен, но про­винившийся так осунулся за ночь, что он только поругал его немного. Через неделю кровь снова пошла. Ланчи опять был вынужден отлеживаться в тени, и опять его отпустили домой. На следующий день то же самое. Еще два раза он выходил с утра на работу, но каждому было ясно, что работать он не сможет, и управляющий сми­рился с мыслью, что старательные мозолистые руки Ланчи надолго выбыли из строя. Ему пришлось осво­бодить Ланчи от работы до тех пор, пока он не попра­вится.

К этому времени случай с Ланчи совсем забылся, а его здоровье ни у кого, даже у Сабасты, не вызывало опасений. По всей долине никто не помнил, чтобы уми­рали от того, что носом кровь пошла. Поэтому каждый раз, как кровь переставала идти, все решали, что это было в последний раз и больше не повторится. А поглядывая на исхудавшее лицо и прозрачные руки Ланчи, одно­сельчане говорили, что хворь скоро пройдет и больной, такой крепкий от природы, непременно встанет на ноги. И действительно, наступало временное улучшение. Но стоило Ланчи выйти на работу, и все начиналось снова. Видно, здоровье он все же подорвал; но с тех пор, как Ланчи освободили от работы, никто больше не сомне­вался в его скором и окончательном выздоровлении. Сабаста, когда мужа три дня подряд отпускали с работы, было совсем расстроилась и даже поплакала, но, узнав, что ему позволили отдыхать, пока не поправится, поне­многу успокоилась и теперь уже твердо верила, что вскоре болезнь окончательно пройдет. Кровотечения, и правда, прекратились; болезнь как будто пошла на убыль. Предсказание соседей сбывалось, хотя было очевидно, что больному еще далеко до полного выздоровления и что силы его с каждым днем тают.

Один из родственников Ланчи как-то намекнул, что положение очень серьезное и нужно обратиться к ханпири [9], другие же считали, что лучше лечиться травами. На этом и порешили. Больного поили отварами, прикла­дывали припарки из трав, собранных в горах или прине­сенных из соседних селений. Перепробовали все, но улуч­шения не наступало. Оставалось позвать ханпири. Мест­ный ханпири, старый и опытный, пользовавшийся уваже­нием у крестьян, недавно умер. Пригласили тату[10] Анису из селения, которое находилось на другом конце долины. Встречать его собралась целая толпа — настолько велика была слава этого целителя. Анису оказался худощавым, но крепким стариком с суровым лицом и проницатель­ным взглядом. Его размеренные движения, его речь, преисполненная глубокой мудрости, и многозначительное молчание внушали доверие и почтительность. Тата Анису долго беседовал с больным, лежавшим под наве­сом; челюсти старика не переставали равномерно дви­гаться, так как и во время разговора он продолжал жевать коку. Время от времени он задавал вопросы о болезни, и тогда его глаза суживались, прячась в склад­ках век.

Ни один ханпири никогда не приступал к разгадыва­нию тайн болезни, не вооружившись неизменным миллу [11]. Этот невзрачный камешек обладает способностью открывать глаза и просветлять разум того, кто знает его секрет. Тата Анису прославился по всей долине своей властью над миллу. Никто не слыхал, чтобы Анису хотя бы раз потерпел неудачу. К нему обращались не только индейцы, но и чоло[12] и даже кхапахкуна[13]. Он исцелил десятки людей.

Любопытная толпа не спускала глаз с ханпири. Чу­деса миллу жители селения видели чуть ли не каждый день, но загадка эта не переставала привлекать их, по­тому что сила камня проявлялась всегда самым не­ожиданным образом. С той минуты, как миллу в руках таты Анису медленно заскользил по коже больного, и до тех пор, пока чудесный камень не скорчился на раска­ленных углях, толпа жадно, затаив дыхание, ловила каждый звук, горя желанием услышать голос миллу. Ведь устами ханпири говорил теперь уже бесформен­ный, губчатый кусочек. Все впились взглядом в этот ку­сочек, а он принимал самые неожиданные и причудливые формы.

Никому из присутствующих и в голову не приходило, что причину болезни надо искать в давно забытом не­счастном случае, что именно он повлек за собой такую потерю крови. Но, к всеобщему удивлению, миллу заго­ворил об этом, точнее, он показал, что произошло. Тата Анису, держа кончиками пальцев кусочек почерневшего миллу, рассматривал его и торжественным голосом ри­совал страшную картину. Темный, странный оттенок, ко­торый принял миллу, начал он, означает, что дело было ночью. Пораженные проницательностью ханпири, люди молчали. Поперечная трещина на поверхности миллу, без сомнений, — тропа над пропастью. Крошечный вы­ступ пониже, безусловно, — место падения. В глубоком волнении собравшиеся переглянулись, но не произнесли ни слова. На миллу ясно были видны груды кам­ней и придорожные могилы. Тата Анису сообщил еще кое-какие подробности, и все они полностью совпадали с тем, что рассказывал больной.

- Это случилось потому, что ты оскорбил богиню Пачамаму, — внушительно закончил ханпири.

Толпа была потрясена. Ланчи весь сжался от охва­тившего его страха. Тогда тата Анису стал утешать боль­ного. У Пачамамы доброе сердце. Вина Ланчи не так уж тяжела, и все очень скоро увидят его таким, каким он был раньше. Надо только действовать, не теряя времени.

Лицо пациента вдруг исказилось гримасой ужаса, губы задрожали, глаза неестественно расширились.

- Что с тобой? — спросил ханпири.

- Теперь я знаю... — невнятно пробормотал боль­ной. — Теперь я вижу...

Сабаста и тата Кристу, престарелый дядя Ланчи, стали успокаивать его. Чего ему бояться? Пачамама всегда слышит своих детей.

- И как это со мной случилось?.. — тревожно во­прошал Ланчи.—Как я мог забыть?.. — Его вопрос потонул в недоуменном молчании.

- Скажи нам, скажи; о чем ты забыл? — тихо и ласково заговорила Сабаста.

Хотя ханпири уже объяснил кое-что, но его слова были неопределенны, а необходимо было знать, в чем причина болезни, чтобы найти путь к излечению.

Глубоко опечаленный Ленчи рассказал, что, вступив в ущелье, он не помолился Пачамаме и не принес ей дара, Правда, когда он пошел по тропе над обрывом, то все же вспомнил, что нужно перекреститься, а о богине и думать забыл. Так и не подумал о ней ни до того, как сорвался, ни после.

В глазах присутствующих вспыхнул огонек сострада­ния. Сабаста беззвучно заплакала.

- Плохо, — решил тата Анису. — Однако не все по­теряно. Пачамама умеет прощать.

Чтобы умилостивить богиню, надо было совершить паломничество к пропасти. Если Ланчи загладит свою вину, он будет исцелен. Тут же наметили день.

Ранним утром этого дня все были готовы отправиться в путь. Идти вместе с Ланчи собрались многие: родствен­ники, друзья, соседи. Больного посадили на ослика, на другого навьючили две бараньи туши и всякую прови­зию, на третьего погрузили объемистые кувшины с чичей[14] на деревянных подставках.

Около полудня процессия прибыла в окрестности Сахракаки, мужчины натаскали дров, женщины приго­товили поесть. Ланчи и тата Анису разговаривали в тени низкого фисташкового деревца. Все запаслись порцией коки, кусты которой росли здесь же у подножья горы, но, чтобы удалось задуманное, никто не пробовал коку до того, как Пачамама примет приношения. Никто не должен был приближаться к пропасти, поэтому все ста­рались держаться подальше от нее.

Как только пища поспела, началась церемония. Следуя ханпири, мужчины один за другим подходили к могильному холму и, обращаясь с молитвой к богине, клали пережеванную коку в отверстия между камнями. Потом настала очередь женщин. Каждая из них, тоже творя молитву, приближалась к могиле и оставляла небольшой камень у ее подножья.

Ханпири — воплощение тайны и надежды — трижды проследовал по извилистой, нависшей над бездной тропе. Сначала он, как, сеятель, разбрасывал при­горшнями листья коки, а возвращаясь, вглядывался в них, стараясь угадать причину болезни по тому, как они упали. Затем ханпири обильно полил тропу чичей. Проходя над пропастью в третий раз, он оставлял почти в каждой щели скалы кусочки пищи. Пока длилась це­ремония, тата Анису не переставая шептал молитвы, а также воздавал хвалы богине от имени больного; среди присутствующих царило глубокое благоговейное молчание.

Два самых сильных парня на веревках спустили Ланчи в пропасть, на уступ, помешавший ему упасть, там он оставил дары, состоявшие из мешочка, набитого кокой, кружки чичи и миски с едой.

Потом все стали на колени вокруг ханпири и спели молитву богине, после чего, распростершись с рас­кинутыми, как для объятия, руками, поцеловали землю.

Теперь можно было поесть. Ели обильно, да и пили не меньше. Ланчи поглотил свою порцию с завидным аппе- титом и выпил несколько кружек чичи, что было добрым знаком. Настроение поднялось, все уже не сомневались в выздоровлении больного, чему весьма способствовали вино и вкусная пища.

Домой они возвращались уверенные, что так или ина­че сделали все для спасения Ланчи. В глазах захмелев­ших индейцев только что совершенная церемония при­обрела особое значение. Ночь настигла их среди отрогов предгорья, индейцы брели кучками. Когда Ланчи на своем ослике подъехал к дверям хижины, он увидел, что рядом е ним- осталась только Сабаста.

Через несколько дней Ланчи неожиданно почувство­вал облегчение. Исчезло постоянное ощущение слабости, из-за которого раньше о» часами лежал в тени навеса, появился аппетит, а вместе с ним и желание двигаться. Он был бодрым и свежим, как растение, которое только что полили. Вскоре улучшение заметили окружающие. На лице Ланчи заиграл румянец, глаза приобрели преж­ний блеск, кровотечения не возобновлялись, и родные постепенно успокоились.

Но, прежде чем Ланчи смог приступить к работе, управляющий потребовал его к себе. Ни сам Ланчи, ни Сабаста еще не думали о том, что ему пора выходить в поле, но раз так приказал управляющий... Ничего другого не оставалось, как подчиниться.

Больше недели проработал Ланчи на маисовом поле. С утра он поспевал за другими, но к концу дня начинал отставать.

На лице его снова проступила нездоровая желтизна, и вид еды опять вызывал у него отвращение. Как-то ут­ром Ланчи назначили грузить маис на машины, прибыв­шие из города. Работал он недолго, но совсем выбился из сил. Прежде нагрузить машину ему ничего не стоило, он, играя, таскал мешок за мешком. Теперь же мешок казался Ланчи тяжелым, словно туша быка... Вдруг в глазах у Ланчи потемнело, все вокруг бешено заверте­лось, и он с мешком на спине рухнул на землю. Когда он пришел в себя, кровь из носа била фонтаном. Он по­чувствовал, что силы совсем оставили его. Уложив Лан­чи под навесом амбара, товарищи лили ему воду на го­лову, пытаясь остановить кровь.

С тех пор кровотечения участились, жизнь, подобно заходящему солнцу, едва согревала его. Родные снова обратились к ханпири, но тот заявил, что больше ничего сделать не может. Родственники заподозрили, что больного просто сглазили. Должно быть, нашелся не­друг или завистник, который сговорился с колдуньей, и она напустила порчу на Ланчи. Решили искать знающего человека, чтобы спасти несчастного.

Но, прежде чем они успели что-либо предпринять, хо­зяин имения, приехав из города, распорядился, чтобы Ланчи во что бы то ни стало немедленно устроили в больницу. Индейцы никогда не доверяли врачам. Они знали, что из больницы живым не выйдешь. Однако ослу­шаться не дерзнули. Сабаста сейчас же продала пару баранов и свинью, которую откармливала, и вместе с Ланчи отправилась в больницу. Больница была пере­полнена: больные лежали в коридорах и даже во дворе. Тогда Сабаста с мужем поехали в город. Тамошняя больница была очень большая, и врачей в ней было мно­го. Только через два дня для Ланчи нашлось место в палате, его уложили на койку, с которой только что унесли умершего.

Врач молча выслушал рассказ Ланчи и написал ре­цепт. Больница не давала медикаментов своим пациен­там, и Сабаста по очень высокой цене купила лекар­ство в городской аптеке.

Лекарство помогло, кровь теперь шла реже, ды­шать стало легче. Ланчи понемногу набирался сил. Но, к его великому изумлению, через несколько дней его выписали из больницы, не сказав, как лечиться дальше.[15]

- Я еще не поправился, доктор, — умоляюще про­говорил Ланчи и, робко взглянув на него, опустил, глаза.

- Не ты один болен, — мягко ответил врач.

- Но ведь кровь еще идет, — осторожно напомнил Ланчи, опасаясь, что врач рассердится.

- Не бойся, со временем это кончится, — ответил тот.

Поездка Ланчи и Сабасты в город всех удивила. Од­носельчане восхищались храбростью Ланчи. Да и то сказать, виданное ли дело: индеец рискнул отправиться в больницу. Понятно, что по возвращении Ланчи не на­шлось ни одного человека, который не старался бы пови­дать его. Но из хижины посетители выходили, печально, опустив голову. Кто-то с горечью сказал:

- Да, больницы построены не для нас...

Несмотря на то, что Ланчи выписали преждевре­менно, ему опять стало лучше, кровь носом больше не шла, постепенно возвращались силы. По совету упра­вляющего, Сабаста, чтобы подкормить больного, не только перерезала всех кур, но даже заколола пару овец. Ланчи заметно окреп.

Управляющий понимал, что болезнь пеона[16] невыгодна хозяину имения: он лишился пары рабочих рук, а это означало, что волы остаются без погонщика, кукурузное поле не орошается, а пшеница не пропалывается, то есть масса дел стоит без движения. Ланчи был колоном, значит, вносил в доходы имения немалую толику. Естест­венно, что управляющий решил особенно не нажимать на него. Заметив через некоторое время, что Ланчи чув­ствует себя бодрее, он дал ему самую легкую работу.

Когда тот справился, ему дали работу потяжелее, и это было последним испытанием. Управляющий послал Ланчи в город в господский дом. Там он целую неделю прислуживал хозяину. И когда Ланчи вернулся совсем здоровым, управляющий стал назначать его на тяжелые работы.

У Сабасты была младшая сестра, красивая и трудо­любивая девушка. Года два назад она сошлась с Тули, парнем неплохим, хотя несколько беззаботным, однако до сих пор они не могли пожениться. Тули никак не удава­лось скопить денег на свадьбу. Но как раз в то время, когдд Ланчи лежал в больнице, Тули получил наслед­ство: корову, ослицу с осленком, несколько овец и не­много денег. Катита — так звали девушку — уговорила своего любимого продать скот и, прежде чем Тули успел опомниться, отдала деньги на хранение старшему среди пеонов асьенды. Началась подготовка к свадьбе, добрые предзнаменования говорили о том, что молодых ожидает счастье.

Мужеством, с которым Ланчи преодолевал обрушив­шееся на него несчастье, он завоевал себе любовь и ува­жение среди односельчан. Поэтому в один из воскресных вечеров Катита и Тули, сопровождаемые родственниками и друзьями и нагруженные всякой снедью, пришли к Ланчи, чтобы просить его быть у них на свадьбе по­саженным отцом, а Сабасту посаженной матерью. По этому случаю опорожнили кувшин, принесенный гостями, и как следует закусили. Ланчи пил много, но знал меру, не то что Тули, который, пропустив стаканчик, уже не мог остановиться. Кувшин то и дело наполняли. Сабаста и Катита не отставали от мужчин. Все радовались, видя Ланчи веселым, словно в прежние дни. Он снял со стены чаранго и заиграл. Хозяева и гости пели песню за песней и танцевали до упаду. Никто не помнил, когда начали расходиться. Посаженные отец и мать так и остались спать на земле под навесом.

Тут-то и подстерегла бедного Ланчи злая судьба, в последний раз ударив его своим невидимым ножом. Ланчи крепко спал, когда его разгоряченная кровь про­рвала сосуды и хлынула, орошая землю.

В ночь, которая началась так весело, Ланчи неожиданно для близких отошел в лучший мир.

---

[1] Жвачка из маисовой муки, служащая для изготовление алко­гольных напитков. — Здесь и далее примечания переводчика.

[2] Зловещая пропасть (кечуа).

[3] Богиня боливийских индейцев.

[4] Листья растения, из которого приготовляется кокаин (кечуа).

[5] Музыкальный инструмент, напоминающий гитару (кечуа).

[6] Мелодия народного танца (кечуа).

[7]  Мера длины, равная приблизительно двум метрам (исп.).

[8] Сигнальный рожок (кечуа).

[9] Знахарь (кечуа).

[10] Обращение к старшим (кечуа).

[11] Квасцы (кечуа).

[12] Метисы, люди, принадлежащие к состоятельным слоям общества (исп.).

[13] Богачи, крупные чиновники (кечуа).

[14] Алкогольный напиток из маисовой муки (исп.).

15 Крестьянин, арендующий землю (исп.).

[16] Батрак (исп.).