«Жрецы зодиака» и кое-что о курандеро

Когда мы говорили о жрецах древних майя, мы отмечали, что одной из их обязанностей было пред­сказание будущего. И как свидетельствуют путе­шественники, даже в наши дни, тысячи с лишним лет спустя после великого расцвета древних го­родов, в селениях майя живы многочисленные тра­диции, напоминающие об этих старинных предска­заниях. Так, в каждом селе есть какой-нибудь старик (некоторые авторы называют его, как и знахарей североазиатских народов, шаманом, но это не совсем правильно), с которым люди сове­туются, когда нужно выяснить причину болезни и имя того, кто ее накликал с помощью черной ма­гии, когда надо разыскать потерянную вещь, уз­нать, выйдет ли девушка замуж й какой попа­дется ей муж.

Как видите, круг деятельности стариков-знахарей майя сходен с обязанностями наших дере­венских знахарок, еще несколько лет назад заго­варивавших болезнь, любовь и т. д. Только на вы­соких плато Гватемалы этим всегда занимается мужчина, которого индейцы называют «жрецом календаря» или «зодиака».

Методы заговоров однако сходны. Обычный арсенал знахаря майя умещается в мешочке: бобы питы (одного из сортов агавы), фасоли, кукурузы и иногда — несколько камешков. Знахарь раски­дывает бобы и раскладывает их на две или че­тыре кучки. В городке Чичикастенанго, где живут майя-киче, бобы раскладываются кучками по че­тыре штуки; если один или два боба остаются без пары, потеря будет найдена, если выйдет три боба — то все поиски напрасны. В некоторых се­лениях знахарь по-особому раскладывая зерна кукурузы, указывает направление, в котором сбе­жала девушка или скрылся похитивший девушку юноша. Словом, на бобах гадают совсем как в наших местах!

Многочисленные формы гадания и примет опи­саны разными этнографами и путешественниками Центральной Америки. В наши, дни у майя-мам судорога в икре левой ноги считается дурным зна­ком, а правой ноги — добрым, предвещающим радость. Лакандос, желая узнать результаты, ка- кого-либо предпринимаемого ими дела, гадают, резко сводя пальцы рук: если ногти пальцев од­ной руки вонзятся под ногти на другой руке, ответ отрицательный, если они просто^- соприкоснутся — положительный. В районе Аматитлан, в Гватемале, майя-покомам предсказывают будущее по полету птиц, по тому, как собирается скот в загоне, или какая птица поет поблизости от дома и т. д. Майя- кекчи «угадывают» его по тому, как умирает за­резанный для праздничного стола индюк.

В наши дни живут и многие другие древние суе­верия и приметы. В юкатанских селах, например, резчики по дереву, вырезающие игрушки и пред­меты домашнего обихода, избегают пользоваться кедром акаху (хотя он — самый подходящий для скульптурной резьбы), потому что это «дерево- божество», из него древние майя вырезали идолов, и использование его может навлечь беду или даже смерть на резчика или членов его семьи. По мест­ному верованию, это дерево резчик может исполь­зовать, только выполнив определенный обряд при участии знахаря и окропив его бальче (или вод­кой — агуардиенте) и приняв предварительно определенные снадобья, чтобы оградить себя от злых чар.

Фармакопея майя чрезвычайно богата и нет со­мнения в том, что использование многочисленных лекарственных растений имеет очень древние кор­ни. Это доказывается и несколькими документами XVIII—XIX вв. на юкатанском языке, записан­ными латиницей; в числе прочих, их изучали и Ральф Л. Рус. В своем труде «Индейский фонд колониального Юкатана» (The Indian Background of Colonial Yucatan, Вашингтон, 1943), он указы­вает, что они составлены по более древним источ­никам. В этих документах говорится о том, как лечить различные болезни и какой эффект оказы­вают на человеческий организм разные растения. В юкатанских селах почти все эти растения ис­пользуются в лечебных целях и в наше время, а некоторые, особенно действенные, взяты на воору­жение американской и даже европейской фарма­цевтической промышленностью.

Знахарь майя, занимающийся врачеванием ле­карственными травами, носит довольно новое, уже послеколумбовское название — курандеро. (Так же называется и бродячий знахарь, блуждающий по селениям с мешком лечебных трав за спиною, и индианка-торговка, владелица городской лавчон­ки с лекарственными растениями, иногда очень редкими, которые она продает своим клиентам.) Курандеро рекомендует свои лекарства в самых разных формах, приготовляя смеси и мази, эмуль­сии и настойки, чаи и высушенные травы для ку­рения, втирания, клизмы. Курандеро легко узнать; как у европейских врачей (еще со времен Гиппо­крата) есть свой символ — обвившаяся вокруг жезла змея, а у аптекарей — разные чучела или заспиртованные животные, так и у всякого ува­жающего себя мексиканского курандеро есть (в доме, где он лечит, в мешке или на вывеске лавки) голова крокодила с оскаленными зубами или же шкура броненосца с ее роговыми пластинами, или же то и другое вместе.

Из лекарственных растений наиболее часто упо- . требительна сарсапарилья (Smilax omata), ко­лючее вьющееся растение, считающееся очень по­лезным при простуде и разных формах ревматиз­ма. Ее лечебный эффект был проверен в веках двумя страдавшими подагрой коронованными осо­бами — испанскими королями Карлом V и Фи­липпом II. Заявление Карла V: «Новую Испанию (Мексику — X. М.) скорее следует оценить за сарсапарилью, чем за ее золото» исторически не проверено, но достоверно, что всякий раз, когда в испанских портах причаливали суда из Вера­круса, они прежде всего сгружали тюк с корнями сарсапарильи, который курьеры на всем скаку вез­ли в Эскориальский дворец.

В арсенале курандеро есть еще и смолистая древесина гваякового дерева — гуахака или гуахакан (Guajacum officinale), из которой делаются настойки для лечения простуды. Когда-то эта дре­весина славилась как прекрасное средство про­тив... сифилиса, но у современных врачей такое утверждение вызывает только улыбку. Однако че­тыреста пятьдесят лет назад Ульрих фон Гуттен (1488—1523), гуманист и поэт, был так восхищен действием гваяковых настоек, что написал об этом чудодейственном средстве книгу: «Гваяковая ме­дицина и французская болезнь» (De guajaci medi­cina et morbo gallico) в те времена сифилис назы­вали французской болезнью, хотя первыми полу­чившими ее европейцами были первые приставшие к берегам Нового Света моряки Колумба.

В наше время гваяковое дерево уже не исполь­зуется в тех целях, в каких им пользовались древ­ние майя (и Ульрих фон Гуттен), зато некоторые его виды (Guajacum sanctum) дают ценную древе­сину, известную под названием французской, а из других видов (Bulnesia Sarmienti), очень богатых смолой, путем дистилляции добывается эфирное масло для парфюмерной промышленности и, для производства мыла. Европейская фармакопея включает это эфирное масло и в состав некоторых лекарств, рекомендуемых при легочных заболева­ниях и при бронхите (самые известные из них но­сят коммерческие названия «Дуотал», «Сиролин», «Гуакалин»), откуда мы можем заключить, что унаследованные от предков эмпирические знания скромного курандеро майя из Юкатана довольно полезны.

В XVI—XVÍI веках, когда в Европе разнеслась весть о чудодейственных травах из Нового Света, в испанские, французские и английские порты ста­ли приходить отсюда многочисленные суда с гру­зом корней, листьев, цветов, коры и смол. Аристо­краты начали лечить свои полученные в битвах раны бальзамом экстракта из коры дерева тамаака; корни маниоки использовались для лечения экзем и... рака, корень халапа помогал им при запорах, а элеми, благовонная смола похожего на оливковое дерева, славилась тем, что, говорят, в несколько часов затягивала любую рану.

Все эти лекарства, и сейчас находящиеся в ар­сенале средств курандеро, европейцы тоже используют, но по-иному: маниока (Manihot edulis) с ее крахмалистыми веществами (cassave) не подтвер­дила своей чудодейственности при лечении рака, зато мука из ее крахмала (тапиока) оказалась очень питательной, и маниока сейчас выращива­ется в широких масштабах как продовольственная культура; смола элеми (названная так по анало­гии со сходным веществом, извлекаемым из фи­липпинского дерева Canarium luzonicum) дает эфирное масло, используемое сейчас в производ­стве лаков, духов и душистого туалетного мыла; и только корень халапа (Exogonium purga), содер­жащий слабительные вещества, используется и в европейской фармацевтике.

В Европе XVIII века большую сенсацию вызва­ло еще одно растение среднеамериканских широт - сасафрас, дерево из семейства лавровых, родич средиземноморского лавра, которым в древности венчали поэтов и победителей. Сасафрас считался панацеей от всех болезней; один текст двухсотлет­ней давности указывает, что «это изумительное растение изгоняет подагру из костей, больным французской болезнью очищает кровь и покрывает кудрявыми прядями самые блестящие лысины...» Химики, доверяющие только результатам лабора­торных анализов, исследовали сасафрас и пришли к выводу, что он не вылечивает ни подагру, ни «французскую болезнь», ни лысину, зато обладает наркотическими, болеутоляющими и противоспазматическими свойствами, которые в фармацевти­ческой промышленности могут использоваться сполна.

Сходная судьба постигла и другое мексиканское растение — игерилью (игерильо, или игерета), обладающее очень сильными слабительными свой­ствами; некоторое время это растение было в моде и в Европе, где его использовали в тех же целях, что и жрецы юкатанских майя... пока бо­таники обнаружили, что игерилья (Ixodes ricinus) не что иное, как один из видов клещевины (Ricinus comunis), одного из древнейших молочайных Ста­рого Света, о котором Геродот, отец истории, упоминал еще около 2 400 лет назад. Но на этом «карьера» игерильи еще не завершилась. Вернув­шись на некоторое время в мешок курандеро, ко­торому оно и раньше служило около двух тысяче­летий, это растение вновь оказалось в центре вни­мания в начале нашего века, когда химики обна­ружили, что получаемое из клещевины касторовое масло отлично служит авиационным моторам. Этим и объясняется, что из дикого растения, ожидав­шего, когда его соберут курандеро, игерилья пре­вратилась в промышленную культуру; в Мексике ее выращивают на тысячах гектаров, и ежегодно в США экспортируются десятки тысяч тонн касторового масла.

«В сегодняшней лавке лекарственных трав, — пишет журналист Эгон Эрвин Киш, — лежат те же лекарства, что и прежде, ибо в большинстве болезни, которые есть сейчас, были и в давние времена». Тот же Киш в книге «Открытия в Мек­сике» («Entdeckungen in Mexico», Вена, 1947) опи­сывает используемый индейцами очень оригинальный метод лечения: «Ужаленный скорпионом должен плясать, чтобы вылечиться. В Сан-Мигель де Альенде, городе, где так много дворцов в колониальном стиле, группа музыкантов — мариачи — специализируется только на этих плясках, исполняя песни, мексиканские варианты тарантеллы. Один из этих музыкантов, с которым я познакомился, рассказывал, что их приглашают играть довольно часто, и не дольше чем два дня назад они целых шесть часов играли тарантеллу для девушки, укушенной черным алакраном. Девушка без перерыва танцевала, обливаясь потом, до изнеможения, пока не упала. И уже на другой день была здорова».

Было бы ошибочно считать майя-курандеро своего рода ученым с обширными, хотя и эмпирическими, знаниями. Он скорее продолжатель древ­них традиций и — нередко — столь же древних суеверий. Лекарственные растения он собирает по определенным святым дням, обмороки и сердце­биения «изгоняет» барабанным боем, при некоторых болезнях «назначает» спасительные амулеты, а ревматика выводит в открытое поле дождливой ночью и «заговаривает», ибо ревматизм и другие подобные ему заболевания даны... богами дож­дя. Любопытный пережиток древнего культа майя - прекращение всякого лечения в последние пять дней года, считающиеся пагубными.

В мешке бродячего знахаря всегда есть каме­шек в форме сердца, который, будучи подвешен на шею ребенка, якобы оберегает его от укусов ядовитых пауков. Так называемый «олений глаз» (охо де венадо), косточка одного тропического плода, оберегает детей от «сглаза». «Против этого идолопоклоннического фетиша, — отмечает Э. Э. Киш, — яростно выступали миссионеры и их по­следователи, утверждавшие, что от «сглаза» мо­жет помочь только святой медальон. Результат их разъяснительной работы таков: в детских диспан­серах половина младенцев снабжена языческими амулетами, а другая половина носит вдобавок и святой медальон».

И все же в наши дни курандеро перешагнули через некоторые суеверия. Например, копаловую смолу они используют и далеко не в религиозных целях — для лечения гонореи...

Вопреки всяким суевериям, фетишам и амуле­там, знахари майя определенно прекрасные зна­токи среднеамериканской тропической флоры и ее лекарственных свойств. Свидетельством тому служат исследования химиков, подтвердившие многие из приписываемых мексиканским травам свойств и, прежде всего, тот факт, что химико-фармацев­тическая промышленность взяла эти травы на во­оружение.

И сюрпризы, которые преподносят нам извест­ные древним майя лекарственные растения, дале­ко не исчерпаны. Не так давно французский врач Эскофье-Ламбиот (в «Ле монд» от 22 апреля 1966 года) рассказывал о проведенных им и другими учеными исследованиях мескалины, вещества, из­влекаемого из мексиканского кактуса, называемо­го древними майя пейотль (или пейот). О стран­ном, вызывающем галлюцинации эффекте его, как мы уже знаем, писал в 1650 году монах Бернар­дино де Сахагун. Исследования показали, что при­нимаемая в малых дозах мескалина может вы­звать существенные улучшения в состоянии психи­ческих больных, считавшихся даже неизлечимыми. Это та самая мескалина, от которой у жрецов майя начинались фантастические видения и кото­рая придавала мужество предназначенным в свя­щенные жертвы несчастным, вызывая у них экзаль­тацию.