Ученые или философы

Мы уже говорили, что информация на языке нагуатл, полученная Саагуном в Тепепулько, Тлателолко и Ме­хико, послужила ему основой для написания «Всеобщей истории событий Новой Испании». И хотя эта работа ни в коей мере не является простым переложением на испанский язык нагуатлских текстов, в ней, однако, можно обнаружить целые разделы, посвященные почти дословному переводу или краткому изложению некото­рых текстов индейских информаторов.

Поэтому, прежде чем перейти к рассмотрению ори­гинальных нагуатлских текстов, поищем во «Всеобщей истории...» Саагуна, что могло бы послужить как в ка­честве путеводителя, так и для проверки факта суще­ствования ученых или философов среди древних мекси­канцев. Так, уже начиная со «Введения» к первой книге, Саагун говорит:

«По поводу знания или учености этих людей суще­ствует мнение, что они были сведущи во многом, и это мы покажем в десятой книге, в XXIX главе, где гово­рится о первых жителях этой земли и утверждается, что они имели настоящих философов и астрологов»[119]

Во «Введении» к VI книге, полностью посвященной «изложению риторики, моральной философии и теоло­гии мексиканского народа» и представляющей собой бо­гатейший каталог их мнений и доктрин, мы обнаружи­ваем, что Саагун еще раз подтверждает подлинность всей этой россыпи данных. Он пишет:

«В этой книге будет ясно видно, что противники, утверждавшие будто все написанное в этих книгах, до настоящей и после нее, является фикцией и неправдой, говорят, как люди пристрастные и лживые, ибо то, что в ней написано, не может придумать человеческий разум, и нет такого человека, который посмел бы отверг­нуть высказанные в ней положения; и если опросить всех сведущих в этом деле индейцев, они подтвердили бы, что то, о чем там говорится, свойственно их пред­кам и делам, которые они совершали...»[120]

И, наконец, чтобы не перегружать главу цитатами, ограничимся нижеприводимым текстом из X книги, в ко­тором кратко излагается содержание одного из доку­ментов информаторов на языке нагуатл. Этот документ непосредственно касается нашей темы. Рассказывая о различных профессиях, существовавших у индейцев, Саагун пишет: «Ученый, как костер или большой факел, как хорошо отшлифованное и блестящее с двух сторон зеркало, всеми высоко ценится; человек знающий есть пример и путеводитель для других. Хороший ученый, как хороший врач, находит правильные решения, дает нуж­ные советы и наставления, которыми направляет и осве­щает путь всем остальным, так как пользуется дове­рием и авторитетом среди них, будучи во всем безуко­ризненным и правдивым; для того чтобы дела шли хорошо, он создает порядок и согласие и этим удовле­творяет и радует всех, отвечая желаниям и надеждам тех, кто приходит к нему; он всем содействует и помо­гает своими знаниями»[121].

Обращаясь к оригинальным текстам на языке на­гуатл, уместно еще раз повторить, что здесь говорит не Саагун, а старые индейские информаторы из Тепепулько и Тлателолко, которые рассказывают то, что видели в юношеском возрасте и выучили в Калмекак или в выс­шей школе еще до прихода завоевателей. Следовательно, они говорят о вещах, хорошо им известных. Мы знаем также, что они говорят правду, потому что Саагун по­дробно осведомился об их моральном облике, но прежде всего потому, что подверг информацию, полученную в Те­пепулько, Тлателолко и Мехико «тройному просеиванию», чтобы убедиться, совпадают ли различные версии.

Отклонив недостоверное и сомнительное, мы убеди­лись в исторической достоверности, ценности и правди­вости этих текстов. То, что Саагун обратил особое вни­мание на текст, который мы сейчас представим, очевидно уже из того, что он ясно изложил его в своей «Истории», поэтому испанский перевод этого текста мы даем по возможности в более достоверной и точной форме. Учи­тывая его особое значение, мы не только прилагаем нагуатлский оригинал, но и приводим его факсимильную копию, что дает возможность видеть следующую пометку на полях этого документа: Ученые или философы. Судя по почерку легко можно убедиться, что она сделана фрай Бернардино, то есть он сам считал, что содержа­ние этих строк нагуатлского текста относилось к функ­циям и деятельности тех, кто заслуживал название фи­лософов. После ознакомления и тщательного анализа текста читатель сам может судить о том, насколько был прав Саагун, сделав на полях пометку: «Ученые или философы». Приводим этот текст.

«1. — Ученый это: свет, факел, большой факел, ко­торый не дымит.

2. — Он — продырявленное зеркало, зеркало, про­дырявленное с двух сторон.

3. — Ему принадлежат черные и красные чернила, ему принадлежат кодексы, ему принадлежат кодексы.

4. — Сам он есть письменность и знание.

5. — Он — путь, верный путеводитель для Других.

6. — Он ведет людей и вещи, он — путеводитель в делах человеческих.

7. — Подлинный ученый аккуратен (как врач) и хранит традицию.

8. — Ему принадлежит передаваемое знание, он тот, кто обучает, он следует истине.

9. — Учитель истины не перестает наставлять.

10. — Он делает мудрыми чужие лица, заставляет других приобретать лицо [индивидуальность] и разви­вать его.

11. — Он открывает им уши, просвещает.

12. — Он учитель наставников, показывает им до­рогу.

13. — От него мы зависим.

14. — Он ставит зеркало перед другими, делает их разумными, внимательными, делает так, что у них появ­ляется лицо (индивидуальность).

15. — Он обращает внимание на вещи, регулирует их путь, распоряжается и упорядочивает.

16. — Он изливает свой свет на мир.

17. — Он знает то, что (находится) над нами, (и) область мертвых.

18. — (Он серьезный человек).

19. — Он одобряет каждого, исправляет и наставляет.

20. — Благодаря ему желания людей становятся гу­маннее и они получают строгие знания.

22. — Он ободряет сердце, ободряет людей, помо­гает, выручает всех, исцеляет»[122].

Комментарий к тексту

1. «Ученый это: свет, факел, большой факел, который не дымит».

Ученый: обыкновенно, так переводят нагуатлское слово тламатини (смотрите словарь фрай Алонсо де Молина, лист 126 r.). Считая это слово важным для нашего исследования, даем его этимологический анализ. Оно происходит от глагола мати (он знает), суффикса ни, который придает ему характер существительного или причастия «знающий» (лат. sapiens). Наконец, пристав­ка тла — коррелят, ставится перед существительным или глаголом и означает вещь или нечто. Из всего этого вытекает, что слово «тла-мати-ни» этимологически озна­чает «тот, кто знает кое-что» или «тот, кто знает нечто». В этой строке в форме красивой метафоры говорится об образе тламатини, сравниваемого со светом большого факела, который освещает, но не дымит.

2. «Он — продырявленное зеркало, зеркало, проды­рявленное с двух сторон».

Зеркало, продырявленное с двух сторон: тецкатл не-кук хапо. Здесь ясно говорится о тлачиалони: своего рода скипетре с продырявленным зеркалом на конце, который являлся частью убранства некоторых богов и служил им для того, чтобы смотреть через него на зем­лю и дела людей. Как отмечает Саагун в своей «Исто­рии...», тлачиалони дословно означает предмет для на­блюдения, для смотрения... потому что смотрели через отверстие в его середине»[123]. Говоря об ученом как о про­дырявленном зеркале, утверждалось, что тламатини это своего рода инструмент наблюдения — «обобщающий взгляд на мир и на дела человеческие».

3. «Ему принадлежат черные и красные чернила, ему принадлежат кодексы, ему принадлежат кодексы».

Здесь ученый выступает как обладатель кодексов: Амохтли, древних книг нагуа, сделанных из полос «бу­маги» из амате (ficus petiolaris), сложенных в виде ширм. Немногие кодексы сохранились после конкисты. То, что в этих кодексах содержались важные философ­ские идеи, доказывает наряду с другими документами и «Ватиканский кодекс А 3738», на первых «страницах» которого мы встречаем в чудесной стилизации их кон­цепции о высшем начале, странах света и т. д.

4. «Сам он есть письменность и знание».

Тлилли Тлапалли дословно означает, что ученый — это красные и черные чернила. Однако ввиду того, что эти цвета, постоянно встречающиеся в мифологии нагуа, обозначали представление о потусторонности, о трудно понимаемых вещах и знание о них, мы сочли необходимым передать здесь их настоящий метафорический смысл: письменность и знание.

8. «Ему принадлежит передаваемое знание, он тот, кто обучает, он следует истине».

«Ему принадлежит передаваемое знание» — на языке нагуатл обозначается одним словом: мачице, производ­ное от мачицтли и суффикса е, указывающего на облада­ние (ему принадлежит...), благодаря которому теряется окончание у существительного мачиц-(тли). Уместно на­помнить точное значение этого слова, которое здесь вы­ступает как производное от пассивной формы глагола мати (знать), мачо (быть знаемым). Следовательно, мы имеем своего рода «пассивное существительное»: знаемое знание (или традиционно передаваемое знание). Суще­ствует и другое понятие — (тла) матилицтли: знание, добытое самим. Это пример тонкости нагуаской мысли и гибкости языка, который так точно ее выражает.

10. «Он делает мудрыми чужие лица, заставляет дру­гих приобретать лицо (индивидуальность) и развивать его».

Все, что выражено в этих строках, на языке нагуатл заключено в трех существительных с большим скрытым богатством: теихтламачтиани, теихкуитиани, теихтомани. Лингвистический анализ раскроет их смысл: слово тла-мачтиани означает «тот, кто обогащает или передает что-то другому». Частица их — это корень ихтли: лицо, лик. Приставка те — это личное, неопределенно-личный коррелят (местоимение), обозначающее направление дей­ствия глагола или существительного, перед которыми оно ставится: «другим». Следовательно, те-их-тламач-тиани дословно обозначает «тот, кто обогащает или пе­редает что-то чужим лицам». А то, что он передает, представляет собой знания, как это ясно вытекает из всего контекста, ибо ранее утверждалось, что он — «учитель истины», «он тот, кто обучает» и т. д.

Два других слова те-их-куитиани: «заставляет — дру­гих — приобретать — лицо» и те-их-томани: «заставля­ет — других — развивать — лицо», еще более интересны, ибо в них говорится, что тламатини, или ученый, осуще­ствлял функции, присущие педагогу и психологу. По смыслу этих текстов, а также по тому, что говорится в 11 и 12 строках, можно точно установить, что суще­ствует удивительное совпадение между словом ихтли (лицо), корень которого их- мы встретили в этих трех сложных словах, и греческим словом просопон (лицо), как по прямому анатомическому значению, так и по его метафорическому употреблению как личность. Такое ме­тафорическое значение слова ихтли часто встречается в обращениях и речах, которые индейцы, информаторы Саагуна, сохранили в памяти, а также в изречениях и модизмах нагуа из коллекции отца Олмоса. Обратите внимание на следующий пример: ин те-их ин тейоло но­нам нота никчигуа (лицо и сердце другого (человека) делаю своим отцом и матерью). (Принимаю в качестве руководителя и советника.)[124]

Мы не будем сейчас останавливаться на этом во­просе, а займемся им в главе, касающейся нагуаского понимания человека. Здесь же сравните 10-ю строку текста с содержанием 11-й и 14-й, что поможет судить об истинности высказанной нами мысли.

14. «Он ставит зеркало перед другими, делает их ра­зумными, внимательными, делает так, что у них появ­ляется лицо (индивидуальность)».

Тут тламатини, или ученый, выступает в качестве моралиста. Анализируем слово тетецкавиани: «который ставит зеркало перед другими». Центральный элемент этого сложного слова тецкатл (зеркало, сделанное из обработанных или отполированных камней), которые, как говорит Саагун, «делали (воспроизводили) лицо, очень сходное с настоящим»[125]. От тецкатл происходит глагол тецкавиа, который вместе с приставкой те обозна­чает «ставит зеркало другим». Наконец, окончание ни придает сложному слову характер причастия те-тецка-виа-ни: «ставящий зеркало другим». Затем появляется цель, которую преследуют, ставя перед другими зерка­ло,— «делать их разумными и внимательными». Здесь снова обнаруживается совпадение с некоторыми мораль­ными идеями, распространенными среди греков и наро­дов Индии — необходимость познавать самого себя: со­кратовское «познай самого себя».

В тесной связи с этой идеей находится одно место в известном мифе о Кетцалкоатле, в одном из его нагуатлских оригиналов. Колдуны, посетившие Кетцалкоатла в Туле, пытались показать ему зеркало, чтобы он открыл, кто он есть. Но об этом мы будем говорить да­лее, когда займемся идеями нагуа о человеке.

 

 

Рис. 1. Тламатини в роли воспитателя (“Мендосский кодекс”).

16. «Он изливает свой свет на мир».

Нагуаское понятие о мире выражалось словом се­манагуак, рассмотренное в своих составных частях, оно обозначает сем- («совершенно, полностью») и а-нагуак («то, что окружено водой») (в виде кольца). Таким об­разом, мир есть «то, что полностью окружено водой». Эта идея в некоторой степени подтверждалась и пред­ставлением о самой Империи ацтеков, омываемой на за­паде водами Тихого океана, на востоке — Мексиканским заливом, настоящим Mare Ignotum, за которым находи­лось мифическое «место Знания»: Тлилан-тлапалан. С помощью слова семанагуак и глагола тлавиа (освещать, изливать свет) образуется сложное слово «изли­вать свет на мир». Эта идея применительна к тламатини, или ученому, она придает ему характер исследователя физического мира.

Положение, высказанное в строке 17, говорит, как бы в противопоставление предыдущей, об их метафизиче­ских занятиях.

17. «Он знает то, что (находится) над нами, (и) об­ласть мертвых».

Здесь мы встречаем другую характерную черту тла­матини (ученого): «Знает то, что (находится) над нами»; топан (то, что выше нас) и миктлан (область мертвых), то есть «потусторонность».

Сложное идиоматическое выражение топан, миктлан, которое цитируется индейцами, информаторами Саагуна, не только здесь, но и в других случаях, всегда означает «то, что нас превосходит, то, что по ту сторону». Именно в такой форме мысль нагуа понимала то, что сегодня мы назвали бы «метафизическим строем», или «ноуменом». Его противоположная сторона — это мир семанагуак (то, что полностью окружено водой).

B других случаях, как мы уже отметили в одном из примечаний, так же противопоставляется то, что нахо­дится «над нами, потусторонность», тому, «что находится на поверхности земли» (тлалтикпак). Это противопоста­вление встречается очень часто и оно довольно отчет­ливо, поэтому без всякого колебания можно утверждать, что нагуа также открыли, правда по-своему, двойствен­ность или двузначность мира, которая со времени досо-кратиков столь занимала западную мысль: с одной сто­роны, видимое, имманентное, многообразное, предмет­ное, которое для нагуа являлось «всем, что находилось на земле» тлалтикпак; и с другой, постоянное, метафи­зическое, трансцендентное, которое в мировоззрении на­гуа выступает как топан, миктлан (то, что над нами, то что относится к потусторонности, к области мертвых).

При изложении исключительно метафизических про­блем мысли нагуа, их стремления избежать мимолет­ности (тлалтикпака) мы до конца покажем глубокий смысл этих понятий.

20. «Благодаря ему желания людей становятся гу­маннее и они получают строгие знания».

Итеч нетлаканеко, «благодаря ему желания людей становятся гуманнее». Так надо переводить идею, выра­женную в нагуатлском слове не-тлака-неко. Анализ его элементов докажет это: -неко—-пассивная форма от -неки (он желает: он желаемый); -тлака — это корень слова тлакатл (человек, человеческое существо); не – это неопределенно-личная приставка. Соединение этих эле­ментов образует сложное слово не-тлака-неко, которое означает «люди по-человечески любимы», итеч [благо­даря ему (ученому)].

Это уже новая черта тламатини, она показывает, что существовала некая идея «о человеческом» как мораль­ном качестве. Это гуманистическое по своему характеру открытие нагуа находится здесь как бы в зародыше. Не являлась ли такая гуманизация желаний одной из осно­вополагающих идей их системы воспитания? Текст об этом как будто не говорит. Эта идея и ее возможные преломления в области морали и права нагуа будут рас­смотрены в последней главе, где мы специально приве­дем ряд текстов этико-юридического характера.

Сделаем резюме только что прокомментированного нами текста и выскажем свои последние соображения относительно его содержания.

Первые четыре строки описывают в символической форме сущность философа, причем не посредством опре­деления через род и отличительные признаки, а посред­ством сочетания самых значительных черт и особенно­стей сущности самого философа: освещает действитель­ность «как большой факел, который не дымит»; он — сосредоточенный взгляд на мир тлачиалони, инструмент созерцания; «ему принадлежат кодексы»; «он — пись­менность и знание». Таков «клубок черт и образов», ри­сующий в уме нагуа образ ученого.

В тексте говорится и об отношении философа с людьми. Сначала, в строках 5—9 он показан как учитель (темачтиани). О нем говорится, что он «пример», «ему принадлежит передаваемое знание», «он учитель истины и не перестает наставлять». Затем, в строках 10—13, фи­лософ выступает как настоящий психолог (теихкуи-тиани), который «заставляет других приобретать лицо и развивать его»; «открывает им уши... он учитель настав­ников...» В строке 14 описывается его деятельность как моралиста (тетецкагуиани) «он ставит зеркало перед другими, делает их разумными, внимательными...» Тут же отражен его интерес к исследованиям физического мира — строки 15 и 16 (семанагуактлагуиани) «обращает вни­мание на вещи, изливает свой свет на мир». Одной фра­зой (строка 17) указывается, что он метафизик, так как изучает «то, что (находится) над нами, (и) область мертвых», и потусторонность. И, наконец, как бы резю­мируя атрибуты философа и его основную миссию, гово­рится (строки 19—21), что «благодаря ему желания лю­дей становятся гуманнее и они получают строгие знания».

Если по аналогии с современной терминологией, при­меняемой по отношению к тем, кто осуществляет в наше время такие же функции, говорить об ученом (тлама­тини), что будет, конечно, анахронизмом, то его можно в нескольких словах охарактеризовать так: он был учи­телем, психологом, моралистом, космологом, метафизи­ком и гуманистом. Прочтите текст еще раз и судите бес­пристрастно, насколько правилен наш анализ.

Ценное подтверждение нашему мнению можно найти у Ихтлилхочитла во введении к его «Истории чичимекской нации», где он дает резюме имеющихся у него дан­ных относительно различного рода ученых Тецкоко. Ска­зав о тех, кто излагал «по порядку события, происходив­шие ежегодно», «кому поручалось вести генеалогию», кто «смотрел за очертаниями, границами и межевыми знаками в городах... и земельными наделами», упомя­нув знатоков законов, а также различных священников, Ихтлилхочитл пишет:

«И, наконец, у них имелись философы или ученые. Им было поручено описать все известные и усвоенные ими науки и учить наизусть все песни, содержащие их науки и истории; все это изменилось с падением коро­лей и сеньоров и в результате лишений и преследований, которым подверглись их потомки...»[126]

Уместно подчеркнуть, хотя бы мимоходом, что имен­но тламатиниме, или философам нагуа, как отмечает здесь Ихтлилхочитл, было поручено составлять, рисо­вать, знать и обучать песням и поэмам, в которых храни­лись их науки. Следовательно, вполне разумно будет искать именно там их философские проблемы, что мы до сих пор делали и будем делать в дальнейшем. Дело в том, что у нагуа имело место то же самое явление, что и почти у всех древних народов: в ритмической форме выражения поэм они нашли способ, позволявший наибо­лее легко и верно удерживать в памяти то, что они декламировали или пели. В этом отношении можно ска­зать, что нагуа запечатлевали с помощью стихов, выученных в Калмекак, свои идеи не на бумаге, а на жи­вом субстрате — памяти, откуда они и перешли, как было показано, в рукописные тексты информаторов Саагуна.

Доказав существование ученых, достойных в силу присущих им особенностей называться греческим име­нем — философы, мы не будем перегружать текст ссыл­ками на некоторые места из хроник древних миссионе­ров, где они упоминаются, а приведем лучше то, что можно было бы назвать историческим контрдоказатель­ством[127]. Информаторы Саагуна наряду с рассказами о подлинных ученых не забыли упомянуть и о лже­ученых, которых, пользуясь поздней терминологией, мы можем назвать софистами, следуя примеру Саагуна, на­звавшего подлинных ученых философами.

Сопоставление их характерных особенностей с осо­бенностями подлинного ученого позволит узнать, каков был идеал знаний нагуа, которым обучали в Калмекак. Вот в точном переводе описание лжеученого:

1. — Лжеученый: подобен невежественному врачу, человек без разума, утверждающий, что знает про бога.

2. — У него есть свои традиции, которые он скрывает.

3. — Он хвастун, ему свойственно тщеславие.

4. — Он усложняет вещи, он — хвастовство и высо­комерие.

5. — Он — река и скалистое место[128].

6. — Он любит темноту и закоулки.

7. — Он — таинственный мудрец, колдун, знахарь,

8. — вор, обкрадывающий общество, крадущий вещи.

9. — Колдун, который заставляет поворачивать ли­цо не в ту сторону[129],

10. — вводит людей в заблуждение,

11. — заставляет других терять лицо.

12. — Закрывает вещи, делает их трудными,

13. — создает затруднения, разрушает,

14. — заставляет людей гибнуть, все таинственно уничтожает»[130].

В приведенном здесь описании амо кали тламатини (лжеученого) уместно подчеркнуть хотя бы противопо­ставление его основных черт и атрибутов особенностям подлинного ученого — тламатини. Так же как об этом говорилось, что он «заставляет — других — приобре­тать— лицо» (теихкуитиани), о лжеученом утверждается теперь, что он тот, который «заставляет — других — терять — лицо» (теихполоа). Если подлинный ученый «обращает внимание на вещи, регулирует их путь, рас­поряжается и упорядочивает», совершенно наоборот по­ступает тот, которого мы назвали нагуаским софистом, «все таинственно уничтожает» (тланагуалполоа). Инте­ресное слово, которое буквально значит «таинственно — разрушает — вещи».

И тот и другой стремятся воздействовать на людей, обучая: один — истине, «он делает мудрыми чужие лица»; другой, как колдун, «закрывает вещи», «застав­ляет людей гибнуть, все таинственно уничтожает». Та­ково свидетельство, переданное Саагуну его индейскими информаторами, которое доказывает, что они имели яс­ное представление о том, что у них были также и лже­ученые, чье «хвастовство и высокомерие» обнаружива­лось при сравнении с образом подлинного тламатини.

---

[119] Sahagún Fray Bernardino de, Historia General de las cosas de Nueva España, ed. de Acosta Saignes, México, 1946; t. I, p. 13.

[120] Sahagún Fray Bernardino de, ibid, t. 1, p. 445—446.

[121] Sahagún Fray Bernardino de, Historia General de las cosas de Nueva España, ed. de Acosta Saignes, México, 1946; t. II, p. 194.

[122] «Códice Matritense de la Real Academia», ed. íacsimilar de don Feo. del Paso y Troncoso, vol. VIII, последние строки листа 118 r. и первая половина листа 118 v. (пр. I, 8). Перевод этого текста на испанский язык, равно как и других, приводимых здесь, кроме тех случаев, которые специально оговорены, принадлежат автору дан­ной работы и сделаны под лингвистическим наблюдением известного исследователя языка нагуатл доктора Анхела М. Гарибая К..

[123] Sahagún fray Bernardino de, op. cit., I, p. 40.

[124] Olmos Fray Andrés de, Arte para aprender la Lengua Mexicana, París, 1875, p. 247. См. также «Huehuetlatolli, Docu­mento А», опубликованное Гарибаем в «Тлалокане», т. I, № 1, стр. 45.

[125] Sahagun Fray Bernardino de, op. cit, t, II, p. 464.

[126] Ixtlilxóchitl Fernando de Alva, Obras Históricas, t. II, p. 18.

[127] Во «Введении», в разделе, посвященном изучению источников, можно найти точные ссылки на некоторые хроники и рассказы, в ко­торых упоминаются тламатиниме (ученые).

[128] Атойатл, тепехитли (река, скалистое место). Сложное нагуатлское идиоматическое выражение, которое метафорически озна­чает «несчастье, беда».

[129] Теихкцэпани (заставляет — других — повернуть — лицо не в ту сторону), это значит, как об этом ясно говорят следующие слова текста: «вводит людей в заблуждение...»

[130] «Códice Matritense de la Real Academia», vol. VIII, fol. 118, v (пр. I, 9). Как показывает ссылка, этот текст идет после уже упомянутого текста, говорящего об ученых, или philosophos.