Уцелевшие потомки Инков

Хотя с независимостью Инков было покончено раз и на­всегда, потомки различных ветвей королевской фамилии про­должали жить в XVII и XVIII веках. Нельзя не восхищаться, отслеживая различные по величине состояния, которых удалось добиться наследникам детей Уайна-Капака — Атауалыш, Ман­ко, Паулью и Инес Уайльяс. Многие из их наследников иска­ли богатства или положения в обществе, но именно потомки Сайри-Тупака и Тупака Амару, законных сыновей Манко, в конечном счете добились наибольших успехов.

Внук Атауальпы был первым королевским отпрыском, ко­торый попытался улучшить свое финансовое положение, от­правившись в Испанию. Алонсо Атауальпа, сын Ауки Франсиско Тупак-Атаучи, решил, что можно извлечь пользу, воззвав к щедрости короля Филиппа, такого же монарха, каким был и его дед Атауальпа. Король Испанской империи был тем чело­веком, у которого следовало искать покровительства и заступ­ничества, и Алонсо надеялся, что угрызения совести, вызван­ные казнью Атауальпы завоевателем Писарро, теперь заставят его расщедриться. В 1585 году Алонсо получил разрешение отплыть в метрополию. Оказавшись в Испании, он представил соответствующие ходатайства, произвел на свет незаконнорож­денную дочь и быстро растратил тщательно накопленное сво­им отцом состояние в жалкой попытке произвести впечатле­ние при испанском дворе. Все безрезультатно. И в 1586 году Алонсо Атауальпа попросил позволения вернуться в Кито. Без его ведома председатель Совета по делам Индий сообщил ко­ролю, что он не видит вреда в том, чтобы разрешить Алонсо возвратиться в Перу, но добавил, что, по его мнению, «может быть нанесен очень большой вред, если оказать ему покрови­тельство, — если действительно существует такое обязатель­ство, — так как это побудит других внуков и правнуков бывших правителей этой страны приезжать в Испанию и просить таких же милостей». Король согласился с этим очень мудрым советом, и Алонсо остался ни с чем. Но он так и не уехал из Испании. Прошло два года, а он все еще был там, но уже в го­сударственной тюрьме Мадрида, куда попал за долги. Прежде чем успел вмешаться Совет по делам Индий, Алонсо Атауаль­па умер в тюрьме. Он оставил жалкий список долгов. Эти с трудом собранные небольшие деньги несчастный недальновид­ный Инка занял у тех, кто попался на удочку его хвастливых обещаний. Среди его кредиторов были различные женщины, дубильщик кож и серебряных дел мастер, чьи имена он не мог вспомнить, портной, который сшил ему кое-какую одежду, и владелец гостиницы, у которого он снимал комнату. Совет по делам Индий выделил сто реалов на нищенские похороны это­го внука Атауальпы, но издал распоряжение, чтобы его долги были погашены за счет доходов, которые приносит поместье его отца в Кито.

Алонсо Атауальпа умер холостым, но после него в Кито остались незаконнорожденные сын и дочь. Его сын Инка Кар­лос Атауальпа стал главным алькальдом индейцев в Кито. Его дочь Менсия вышла замуж за испанца по имени Ульюа и ста­ла наследницей поместий своего деда. У Менсии, в свою очередь, родилась дочь, которую назвали Донья Бартола Атауальпа Инка, но она, очевидно, умерла бездетной, положив, таким образом, конец потомкам Атауальпы по прямой линии.

Одним из самых больших владений, принадлежавших знат­ным Инкам, было наследное поместье Сайри-Тупака. Оно пе­решло, как мы уже видели, его наследнице Беатрис, которая находилась под опекой своей матери Марии, пока отвратитель­ный эпизод с Кристобалем Мальдонадо не привел к тому, что ее отправили в монастырь. Толедо избавился от этих женщин менее жестоким, но более эффективным способом, нежели от их двоюродных братьев: он просто выдал их замуж за мужчин, которых сам выбрал.

Очаровательной юной вдове Сайри-Тупака Марии Куси Уаркай так и не было позволено пользоваться доходами с поместий ее мужа. Ими управляли разные испанцы, которые получали за это приличную плату. Ариас Мальдонадо, который приютил ее и, вероятно, стал ее любовником, был выслан в Испанию. Поэто­му Толедо выдал Марию замуж против ее воли за никому не из­вестного человека по имени Хуан Фернандес Коронель, которо­му она родила сына и дочь. Ее энергичные протесты по пово­ду того незавидного места, которое занимало ее изображение на панно, ее трогательный плач по брату Тупаку Амару и полные мести показания, данные ею против Инки Карлоса, дают нам по­нять, что это была женщина с сильным характером. Последняя информация о ней датируется 1586 годом, когда она обратилась к тогдашнему вице-королю с просьбой разрешить ей вернуться в ее любимую Вилькабамбу. Она попыталась соблазнить вице-короля обещаниями открыть ему, где находятся месторождения серебра и золота, но вице-король не позволил ей возвратиться туда ни под каким предлогом.

Толедо заставил замолчать мать, выдав ее замуж за одного из своих друзей. Теперь ему нужно было избавиться от доче­ри, пользующейся большим успехом у молодых людей, наслед­ницы Беатрис. Он спросил у настоятельницы монастыря Санта-Клара, не хочет ли девушка дать обет. Но и настоятельница, и сама Беатрис считали, что ей нужно выйти замуж. Уже не стоял вопрос о браке с ее двоюродным братом Фелипе Киспе Титу, безвестным изгнанником в Лиме, хотя разрешение папы на их союз незадолго до этих событий прибыло в Перу.

Вместо этого Толедо решил предложить Беатрис самому не­мыслимому человеку, главному герою того времени, Мартину Гарсии де Лойоле. Ранее Толедо пообещал ежегодный доход в 1000 песо человеку, который сумеет захватить в плен Инку в Вилькабамбе. Когда же он узнал, что им стал начальник его собственной охраны, который провел операцию по захвату Инки с такой лихостью, он поднял награду до 1500 песо. Гар­сия де Лойола был испанским идальго, внучатым племянни­ком святого Игнатия, основателя ордена иезуитов, и очень ам­бициозным человеком. Он заколебался, стоит ли жениться на индейской принцессе, но решился, когда Толедо перечислил по пунктам ее состояние. Обручение этой пары состоялось в конце 1572 года, спустя несколько недель после казни Тупака Амару, который был пленником Лойолы и дядей Беатрис. Про­явив необычайную бестактность, Лойола даже попросил позво­ления добавить к своему личному гербу изображение головы Тупака Амару. Толедо написал королю, что он уже дал на это свое согласие, но Совет по делам Индий отклонил эту злове­щую просьбу. Толедо немедленно передал права на все помес­тья Беатрис Гарсии де Лойоле, который получал с них доходы в течение тех восемнадцати лет, когда он считался женихом принцессы. Толедо также помог своему фавориту подняться по колониальной служебной лестнице. В 1579 году Лойола стал губернатором Потоси и готовился жениться на Беатрис, кото­рой к тому времени исполнилось двадцать лет.

Так как Лойола уже владел состоянием своей невесты, он не очень-то торопился жениться на ней. Но его попытке все же сделать это в 1580 году помешало появление мрачной фи­гуры из ее прошлого. Изгнанный из Перу насильник Кристобаль Мальдонадо решил попробовать восстановить свои богат­ства, утвердив права на девушку. Он испросил позволения у короля вернуться в Перу, чтобы оспорить законность брака между Беатрис и Мартином Гарсией де Лойолой. Он нагло настаивал, что «в 1565 году он сам обручился с Доньей Беат­рис Койей, дочерью Инки, хххххххххх [перед лицом цер­кви. — Примеч. пер.] с согласия ее матери и опекуна и в их присутствии. И он вступил с ней в брачные отношения по ее доброй воле».

По словам Мальдонадо, вице-король Толедо, «отрубив голо­ву ее дяде Инке и отправив в ссылку или уничтожив ее род, по­слал к ней людей, чтобы они уговорили ее выйти замуж за До­на Мартина Гарсию де Лойолу, начальника его охраны. Вице-король сам обращался к ней по этому поводу и приказал ей по­виноваться. Но она сказала, что не может и не хочет выхо­дить замуж, потому что она уже была замужем за Кристобалем Мальдонадо, а по закону Божьему женщины не могут иметь двоих мужей». Толедо объявил ее «свободной от брака, кото­рый она заключила ранее, потому что ее насильно заставили сделать это, когда она была еще восьмилетним ребенком, а также потому, что неверно было бы говорить о том, что она вступила в половую связь со своим мужем». В подтверждение всего этого Толедо представил свидетелей, но «они подтверди­ли только ее возраст и больше ничего. На следующий день по­явился указ, объявляющий ее свободной. Ее немедленно увез­ли из монастыря и обручили с Мартином Гарсией де Лойолой в присутствии вице-короля».

Мальдонадо разрешили вернуться в Перу, чтобы он мог настаивать на своих низких притязаниях. Архиепископ Лимы распорядился, чтобы Беатрис была возвращена в монастырь, пока не будет принято решение относительно ее брака. Маль­донадо был удивительно удачлив. Служитель церкви, назначен­ный расследовать это дело, сильно невзлюбил Гарсию де Лойолу и вынес решение не в его пользу. Дело затягивалось. Оно разрушило предполагаемый брак Беатрис и повлияло на карь­еру честолюбивого Гарсии де Лойолы. В 1581 году он был на­значен губернатором Рио-де-ла-Платы, но вынужден был от­ложить свой отъезд, потому что дело о его браке оставалось нерешенным церковью. Пятью годами позже дело все еще ос­тавалось невыясненным, и ему дали временное назначение на пост коррехидора Уаманги и Уанкавелики. В 1587 году его сде­лали адмиралом испанского флота, посланного на борьбу с пи­ратом Томасом Кэвендишем. Наконец, не ранее чем в конце десятилетия, суд решил, что эта пара может пожениться. К это­му времени принцессе Инков было за тридцать, а ее мужу — сорок лет.

В апреле 1592 года король Филипп утвердил Мартина Гар­сию де Лойолу на чрезвычайно важном посту губернатора и генерал-капитана Чили. В сентябре он уехал, чтобы вступить на свою должность, и вскоре к нему присоединилась Беатрис. Главная наследница королевского дома Инков, таким образом, нашла себе супруга, чтобы вместе управлять южной частью империи своих предков. В 1593 году в городе Консепсьон в Чили супруга губернатора произвела на свет дочь Анну Ма­рию Лоренсу Гарсия Сайри Тупак де Лойолу.

Одной из причин, по которой Гарсия де Лойола получил назначение в Чили, была его воинская репутация. В течение многих лет в южной части Чили бушевала война с упорным племенем арауканов. Это было то самое племя, которое ус­пешно отразило натиск армий Инки Уайна-Капака, прадедуш­ки Беатрис. Арауканы первыми из южноамериканских индей­цев переняли у испанцев верховую езду на лошадях и стали великолепными наездниками. Мартин Гарсия де Лойола вы­ехал против них, облаченный в одежды, говорящие о его принадлежности к ордену Калатравы, в сопровождении 50 испан­ских солдат и 200 индейцев-союзников. Они разбили лагерь в Куралаве недалеко от города Империаль. На заре 23 декаб­ря 1598 года 300 конных арауканов атаковали лагерь: они про­неслись по нему, истребив всех испанцев. В течение многих десятилетий они затем продолжали использовать череп губер­натора Гарсии де Лойолы в качестве церемониального сосуда для питья.

Вдову губернатора и его маленькую дочь привез в Лиму проникшийся к ним сочувствием вице-король, который рас­сматривал возможность отправки их в Испанию. Но в марте 1600 года Беатрис заболела и составила завещание. Она заве­щала кое-что «четырем девушкам и малкчику-слуге» и остави­ла распоряжение, чтобы «24 индейца и индианки получили одежду: мужские плащи и туники, женские шали и сорочки, в которые они одеваются; а также чтобы в день [моих похо­рон] перед моим телом несли зажженные факелы». Основную часть своего огромного наследства она оставила своей мало­летней дочери Анне Марии. Беатрис умерла 21 марта 1600 го­да в возрасте сорока двух лет и была похоронена в монастыре Санто-Доминго в Лиме. Она умерла, окруженная почетом и уважением, которое оказывалось ей не как наследнице Сайри-Тупака и Инки Манко, а скорее как вдове быстро подняв­шегося по карьерной лестнице чиновника и героя.

Внуку Паулью Мельчору Карлосу было всего три года, ког­да королевский декрет положил конец гонениям со стороны Толедо на его отца и положение дел коренным образом пере­менилось. Поэтому он рос в такой же роскоши, как и его отец Карлос. Он получил качественное испанское образование в школе иезуитов Сан-Борха в Куско, но так и не стал таким же образованным, как его отец. Вместо этого Мельчор Кар­лос перенял у него страсть к испанской роскоши и церемо­ниям. Сам он писал, что «привык вести себя как джентльмен, общаясь и беседуя с теми, кто жил в городе — его жителями [испанцами] и начальниками». «Обычно я держал в своей ко­нюшне трех или четырех лошадей и столько же мулов». Мель­чор Карлос обожал с помпой проехать по Куско и заслужил от Дона Альваро Руиса де Навамуэля и лос Риос, помощника губернатора Лимы и одного из самых больших щеголей в Пе­ру, похвальный отзыв как «об одном из самых прекрасных на­ездников в этой стране».

Всячески стремясь поступать правильно, Мельчор Карлос основал церковь Сан-Франсиско и обеспечил ее, а также цер­ковь Божьей Матери де Гуаделупе, основанную его отцом, постоянным доходом. Благодаря этой достойной уважения деятельности он получил звание пожизненного члена городского управления и «Короля Инков» города Куско, исключительно почетную должность. Королевские айлью Инков города Кус­ко теперь избрали почетный орган, названный «Двадцать че­тыре». Этот орган собирался каждый год (председательствова­ли на заседании испанские чиновники, занимавшиеся делами индейцев) и избирал из числа собравшихся одного, который становился «Альферес Реаль де лос Инкас» («Королем Инков»). Человек, избранный таким образом, стоял рядом с испанским правителем во время праздника Сантьяго, и по этому случаю ему разрешалось надевать королевский головной убор.

В 1582 году, когда Мельчору Карлосу было одиннадцать лет, он унаследовал поместья своего отца. Наследство это было вре­менным: доходами со многих энкомьенд Паулыо могли пользо­ваться только его наследник и преемник наследника, а затем владения должны были перейти к короне. Мельчор немедлен­но ходатайствовал о продлении срока пользования энкомьендами. Вице-король Мартин Энрике де Альманса отнесся к нему с пониманием и 14 марта 1582 года написал королю, поддер­жав эту петицию. Он также возвратил Мельчору дворец Колькампату.

Мельчор получал крепкие порции всех удовольствий, кото­рые только мог иметь испанский дворянин, а его отец умер, когда тот был еще подростком. Оставшись без родительского надзора, юный принц начал сеять свое семя среди своих сопле­менниц, живущих в Куско. В двадцать лет он стал отцом пер­вого незаконнорожденного ребенка, чьей матерью была ин­дианка по имени Донья Каталина Киспе Сиса Чавес. Она же продолжала рожать ему детей и в последующие годы. Они по­лучили звучные имена: Инка Хуан Мельчор Карлос, Хуана Юпанки Койя, Инка Карлос и Мельчора Клара Койя. Но иметь жену-индианку было бы недостойно Мельчора Карлоса: он должен был жениться на испанке, как это сделал его отец. Мать помогла найти ему подходящую невесту, и в 1595 году он женился на наследнице Педро Карраско, рыцаря Сантьяго, Леонор Ариас Карраско, внучке двух прославленных конкис­тадоров Педро Алонсо Карраско и Алонсо Переса.

Теперь все было готово для того, чтобы Мельчор царил_: в Куско, как это делали его дед и отец. Но все пошло не так, как надо. Молодой Инка попал под влияние самых худших людей в Куско, который был полон безработных авантюристов и без­дельников-испанцев. Мельчор Карлос часто представал перед городскими судьями, но всегда ссылался на свое происхождение, чтобы получить прощение. Вице-король Луис де Веласко, маркиз де Салинас, стал проявлять все возрастающую обес­покоенность безответственностью человека, который должен был бы являть собой пример, чтобы удерживать в повиновении местное население. В 1599 году Веласко написал королю, что Мельчор Карлос проматывает свое наследство «с солдатами, которым больше подошло бы название бродяг, распутников и транжир. Он якшается с ними, а они распаляют его, так как он хвастлив по натуре и человек с большими претензиями, так как является потомком правителей этой страны». Вице-король хотел отправить Мельчора в Испанию — сделать что угодно, лишь бы избавиться от богатого молодого человека, вечно хва­стающегося своим происхождением и попадающего в самую гущу беспорядков, которые происходят в крупнейшем городе с индейским населением. Но он попросил короля обращаться с Мельчором милостиво, если тот поедет. Поэтому вполне по­нятна радость Веласко, когда в конце 1600 года он получил от Мельчора Карлоса письмо, в котором он, как ни странно, про­сил разрешения уехать в Испанию. Веласко написал Мельчо­ру, убеждая его, чтобы он немедленно прибыл в Лиму, а ко­ролю было сказано следующее: «При помощи этой уловки я надеюсь убрать его из Куско, если мне это удастся, чтобы не было нужды делать это по приказу или с применением силы». Обстоятельства обострились в мае 1601 года, когда тесть Мельчора Карлоса Педро Алонсо Карраско был арестован в Куско по обвинению в заговоре. Одновременно с ним в Уаманге был арестован и обезглавлен другой заговорщик Гарсия де Солис Портокарреро. «Говорили, что Инка Дон Мельчор Кар­лос был в союзе с ними», но против него ничего не было до­казано. Этот скандал заставил власти более твердо, чем когда-либо, настаивать на том, чтобы Мельчор Карлос был выслан в Испанию, страну, которую его отец Карлос и дед Паулью так страстно хотели посетить. И он «отплыл в Испанию по при­казу его величества, получив очень приличную сумму на про­езд». Он покинул Куско, заложив многие из своих поместий, и влез еще в долги за тот месяц, что он провел в Лиме до сво­его отплытия. Хронист-полукровка Фелипе Гуаман Пома де Аяла сделал в то время с него карандашный набросок. Мель­чор был изображен как настоящий испанский дворянин. Он даже щеголял бородкой клинышком и усами, символами ис­панской крови, полученной им от своей матери. Американские индейцы редко отращивают на лице волосы, а усы и по сей день являются в Южной Америке признаком европейской кро­ви в их владельце (см. рисунок в начале главы).

В 1602 году Мельчор отплыл с торговым флотом и достиг Испании к концу года. Он сразу же подружился с историком Гарсиласо де ла Вегой, этим выдающимся человеком, родив­шимся от союза между представительницей королевской се­мьи Инков и испанского конкистадора. Гарсиласо писал, что Мельчор «прибыл в Испанию в прошлом, 1602 году, чтобы увидеть королевский двор и принять благодарность за услуги, оказанные его дедом [Паулью] во время завоевательного по­хода, умиротворения Перу, а затем гражданских войн. Но ка­кой бы большой эта благодарность ни оказалась, она должна быть еще больше».

Со следующим ежегодным торговым флотом 1603 года в Испанию приехала юная сирота Анна Мария Койя де Лойола. Девочка прибыла в Вальядолид, когда там уже был Мельчор. Но как дочь губернатора Чили она немедленно вошла в самое высокопоставленное придворное общество. Король поручил ее заботам дальнего родственника ее отца Дона Хуана де Борха-и-Кастро, графа де Маяльде и де Фикальо, сына великого иезу­ита святого Франсиско де Борха-и-Арагона, герцога Гандийского. Дон Хуан ранее был испанским послом в Португалии и Германии и служил на различных руководящих государст­венных постах. В Мадриде он жил в большой роскоши, имея превосходную библиотеку и коллекцию произведений искусст­ва, и любил окружать себя поэтами и музыкантами. Когда в 1606 году он умер, его вдова обеспечила тринадцатилетнюю Анну Марию собственным домом, в котором у нее были свои собственные слуги, няньки, управляющий и врач.

В 1611 году король выбрал для богатой сироты, которой на тот момент было восемнадцать лет, мужа. Его выбор пал на племянника ее попечителя Хуана Энрикеса де Борха-и-Альманса. Этот дворянин был вдовцом, старше своей невесты на двадцать два года, и имел дочь, которая впоследствии стала мо­нахиней. Он заслужил достойную репутацию, командуя гаван­ским флотом в боях с голландскими пиратами. В огромное на­следство Анны Марии входили многочисленные поместья Сайри-Тупака, которые были дарованы ей в вечное пользование, в отличие от поместий Паулью, а также она имела особую пен­сию в размере 1500 песо в год, которой был удостоен ее отец за пленение ее прадядюшки. Жених также был очень богат: он сразу же подарил своей жене браслет из 58 бриллиантов и бриллиантовое колье стоимостью 24 тысячи реалов. Супруги жили в Мадриде в окружении роскоши: у них были слуги-мав­ры, большие конюшни и великолепная библиотека. У Анны Марии было много украшений из золота, серебра и драгоценных камней, а также «семь полотен с нарисованными фигура­ми» — возможно, это были панно Толедо.

Корабли, на которых приплыла Анна Мария в Испанию, также привезли ходатайство, датированное 16 апреля 1603 года, в котором многие менее значительные потомки Инков проси­ли освободить их от уплаты налогов. Эти знатные инки пору­чили четырем метисам королевской крови, которые тогда на­ходились в Испании, подать на рассмотрение это ходатайство. Среди этих четырех был Меяьчор Карлос, Алонсо де Меса (сын знаменитого конкистадора) и Гарсиласо де ла Вега, который так прокомментировал эту петицию: «Они пишут в полной уве­ренности, что, как только его католическое величество узнает об их печалях, он возместит им все убытки и осыплет подате­лей этого прошения милостями, потому что они являются по­томками королей». Вместе с петицией они прислали еще не­сколько поясных портретов императоров-Инков и «королев­ское генеалогическое древо, нарисованное на деревянной дос­ке, а также кусок белого китайского шелка». Из этой попытки ничего не вышло. Сам Гарсиласо был слишком занят, чтобы подать это прошение, хотя просили об этом именно его. Он передал его Мельчору Карлосу, но пришел в негодование, ког­да этот метис «отказался подать на рассмотрение эти бумаги, чтобы не признавать тот факт, что есть еще столько много лю­дей, в жилах которых течет королевская кровь. Он думал, что если он сделает это, то его самого лишат значительной части привилегий, на которые он претендовал и надеялся получить». Мельчор Карлос действительно был занят тем, что зани­мался выпрашиванием милостей. Вскоре после прибытия в Испанию он поселился на родине своей матери в Трухильо-де-Эстремадуре. Он написал внушительный труд под названи­ем «Предки Инки Дона Мельчора Карлоса» с целью утвердить свои притязания на титул Инки и просить у короля привиле­гий, потому что его дед Паулью служил короне. С согласия короля Филиппа III Мельчору была гарантирована пожизнен­ная пенсия в сумме 7500 дукатов в год, содействие в переезде его жены из Куско в Испанию и рекомендация для посвя­щения в рыцари ордена Сантьяго. Но король мудро отказал Мельчору в продлении срока владения его поместьями в Перу и запретил ему возвращаться на родину. Окрыленный этим успехом, Мельчор продолжал докучать королю своими после­дующими ходатайствами. В 1604 году он подал еще одно «солиситуд» (прошение), на этот раз прося удостоить его одея­ния рыцаря ордена Сантьяго и испанского титула. В более поздней петиции он умолял позволить ему возвратиться в Перу и предложил, чтобы ему даровали титул адмирала — стран­ная просьба от человека, который единственный раз видел мо­ре во время путешествия из Перу в Испанию. Король же про­должал свою политику, держа ненадежного Инку подальше от Перу в Испании. Указ от 1605 года уполномочил королевских чиновников в Куско выдать жене Мельчора Леонор Ариас Карраско 6 тысяч дукатов на переезд и обзаведение домашним хозяйством. Еще 8 тысяч дукатов были выданы ей с той же целью в 1606 году, но бедная женщина, брошенная своим не­верным мужем, умерла в 1607 году до отъезда из Перу.

К этому времени уже был запущен механизм, чтобы при­нять Мельчора в члены ордена Сантьяго. В Мадриде и Трухильо были проведены опросы 25 свидетелей-испанцев, боль­шинство из которых раньше жили в Перу. Эта попытка была успешной, и Мельчор стал первым рыцарем ордена Сантья­го, в жилах которого текла кровь перуанских индейцев. Его отец Карлос и дед Паулью могли бы гордиться вместе с ним оказанной ему честью.

В Испании Мельчор Карлос становился все более жалкой фигурой. Слабый, претенциозный человек, он стремился про­извести на испанцев впечатление своим богатством и соци­альным положением. Он растрачивал назначенную ему коро­лем пенсию неэкономно: на слуг, лошадей и приобретения, которые ему были не по средствам. Испанское общество оста­валось равнодушным, а Мельчор только уменьшал свой авто­ритет, расточительствуя и залезая в долги. Единственное, чего он добился, это столь желанного ему рыцарства в ордене Сан­тьяго, герба, назначения на придворную должность и несколь­ких амурных побед среди дам мадридского общества. У него уже были незаконнорожденные дети в Куско, и теперь от од­ной замужней дамы у него родилась дочь, а от другой дамы по имени Мария де Сильва — сын. Внезапно у Мельчора появи­лась надежда создать династию. Ребенок был признан закон­ным, и в октябре 1610 года ему было спешно разрешено за­ключить брак с Марией де Сильва. Но было слишком поздно. 4 октября 1610 года в возрасте тридцати девяти лет Мельчор Карлос умер, прежде чем успел пройти церемонию бракосоче­тания, во время путешествия по Алкала-де-Энарес. В его за­вещании хвастливо упоминалось, что он содержал девятерых слуг, одного карлика и одного раба; но ни слова не было ска­зано о его первой жене или о его предках-Инках. Его наслед­ник умер в младенчестве в 1611 году, а его вдова Мария про­должила утомительное занятие подавать ходатайства королю о предоставлении ей привилегий и отбиваться от судебных процессов, возбуждаемых незаконными детьми Мельчора, претен­довавшими на его королевскую пенсию. Гарсиласо написал, что Мельчор Карлос умер от тоски.

Незаконного сына Мельчора Инку Хуана Мельчора Карлоса, родившегося в Куско в 1592 году, привез в Испанию один испанец. Вскоре, подражая своему отцу, он обратился с про­шением о принятии его в ряды рыцарей ордена Сантьяго и в 1627 году обрел столь желаемую почесть. Это было его един­ственным достижением. Вскоре после этого Хуан умер, не ос­тавив даже ребенка, чтобы сохранить эту ветвь рода Паулью. Кажется, что неспроста потомкам людей, которые так стара­лись перенять испанские привычки, суждено было растратить унаследованные состояния в погоне за испанскими почестями и роскошью.

Паулью оставил огромное потомство помимо двух законных сыновей, рожденных его женой Каталиной Уссикой, на кото­рой он женился за два дня до своей смерти. Эти незаконные сыновья не получили ничего по завещанию Паулью, хотя все они были признаны законными королевским указом в 1544 го­ду. Их требование разделить наследство Паулью между ними всеми было отклонено, но Аудиенсия Лимы отнеслась к ним с сочувствием и, в конце концов, предоставила им некоторые королевские привилегии и освободила от уплаты налогов. Мало у кого из них были какие-либо богатства помимо кукурузного или картофельного поля, но большинство из них были жена­ты и растили малолетних детей, так что освобождение от уп­латы налогов и повинностей позволяло им жить в довольстве. Многие из них поселились в районе Карменки на горных скло­нах ниже Саксауамана, окружив дворец своего единокровного брата Карлоса, которому они завидовали.

Некоторые из незаконных сыновей Паулью стали видны­ми фигурами в колониальном Куско, выступив в роли очевид­цев во время опросов Сармьенто де Гамбоа или оказывая по­мощь в сборе информации для его «Истории». Одной женщи­ной, от которой у Паулью родился сын, была Магдалена Антай, дочь Алонсо Титу Атаучи, который в свою очередь был сыном одного из главных советников Уайна-Капака. Этот союз двух семей — Паулью и Титу Атаучи — произвел на свет многочис­ленный ряд знатных инков. В течение всего колониального пе­риода семьи, имеющие привилегии и в чьих жилах текла ко­ролевская кровь, заключали браки между собой и были одер­жимы значимостью своего происхождения и титулами. Многие входили в число почетных 24 советников Куско, а также в ко­горту знатных инков, которая была создана для них в XVII и XVIII веках. Они были стойкими приверженцами испанского правления. Ряд потомков Паулью и Титу Атаучи получил фа­милию Сауараура и унаследовал присущую Паулью склонность вставать на сторону победителей. В XVIII веке двое из рода Сауараура, викарий и сержант, стали предателями и оказали помощь в уничтожении восстания индейцев, возглавляемого потомком Тупака Амару Хосе Габриэлем Кондорканки. Но сын сержанта Сауарауры, который жил в первые годы Перуанской Республики, перешел на другую сторону. Он написал книгу, полную пылких похвал предвестникам национальной свободы, включая человека, которого предал его отец.

Самой богатой из всех потомков Инков была Франсиска Писарро. Она жила в несказанной роскоши во дворце, кото­рый она и Эрнандо построили в Трухильо-де-Эстремадуре пос­ле выхода из тюрьмы Ла-Мота. В 1578 году старый, слепой и немощный Эрнандо Писарро приступил к определению поряд­ка наследования после своей смерти; большую помощь в этом ему оказывала его жена Франсиска, в ту пору женщина сред­них лет. С июня по август старик продиктовал ряд завещаний, условий и дополнительных распоряжений относительно свое­го состояния. Получился ошеломляющий список ценных пред­метов, серебра, драгоценных камней и наличности, 44 помес­тий в Испании, домов, виноградников и нескольких владений в Перу, включая огромные серебряные рудники в Порко. Алч­ные супруги написали своему агенту в Перу — им был едино­кровный брат Франсиски Мартин де Ампуэро, — требуя при­нудить всех должников выплатить им долги и завершить все судебные процессы. Затем они оформили на свое имущество майорат и назначили наследником своего второго сына Хуана, решив, что их первенец Франсиско — транжира. Но ни одно распоряжение, сделанное в завещании, не было выполнено. Церковь и больница, которые Эрнандо обеспечил постоянным доходом для успокоения своей души, так и не были построе­ны. Избранный наследник Хуан умер, не оставив потомства, а его брат Франсиско промотал наследство. Вдова Эрнандо Франсиска спустя три года снова вышла замуж — за обеднев­шего вдовца по имени Педро Ариас Портокарреро.

В 1622 году Хуан Фернандо Писарро-и-Сармьенто, внук Эрнандо и Франсиски, решил обратиться к королю с ходатай­ством о предоставлении ему титула маркиза, который изна­чально был дарован его прадедушке Франсиско Писарро во­семьдесят пять лет тому назад. В поддержку своего дела он представил многословное прошение. Король все еще находил­ся в затруднительном положении, вызванном непомерными притязаниями Эрнандо и Франсиски Писарро, когда они вы­шли из тюрьмы Ла-Мота в 1560 году. Поэтому он был рад да­ровать Хуану титул маркиза при условии, что он откажется от этих требований, — отличная сделка с точки зрения короны, так как требования были хорошо обоснованные. Хуан Фер­нандо согласился и отдал предпочтение звучному титулу мар­киза де ла Конкиста.

Когда в 1646 году первый маркиз де ла Конкиста умер, в живых не осталось никого из законных потомков Эрнандо и Франсиски Писарро. Титул перешел к внуку незаконнорожден­ной дочери Эрнандо Писарро, появившейся на свет, когда тот находился в тюрьме Ла-Мота. Этот ребенок был результатом его связи с Исабель де Меркадо до его женитьбы на своей пле­мяннице Франсиске. Спустя шесть лет титул вернулся к не­законнорожденной дочери Франсиско, наследника Эрнандо и Франсиски. По крайней мере, в этой женщине были какие-то признаки того, что она ведет свое происхождение от перво­го маркиза Писарро и принцессы королевских кровей Инков Инес. Этот титул сохранялся за ее потомками, пока в 1736 году не умер пятый маркиз де ла Конкиста. Явного преемника ти­тула не было, и начался сложный судебный процесс. Дюжи­ны претендентов ходатайствовали об этом титуле, некоторые из них были выходцами из семьи Писарро, родившимися да­же еще до того, как была открыта Америка. В конечном счете титул маркиза опять перешел к потомкам Писарро с фамили­ей Орельяна, которые вели свой род от Эрнандо Писарро и Исабель де Меркадо, чей союз зародился на ложе тюрьмы Ла-Мота. Титул маркиза де ла Конкиста существует и по сей день. А дворец, который построили Эрнандо и Франсиска, до сих пор стоит на площади города Трухильо как памятник семье, покинувшей этот маленький городок, чтобы совершить завое­вание такой огромной важности.

Внучка Сайри-Тупака Анна Мария Лоренса де Лойола вращалась в самых высших придворных кругах в Испании. Ее муж Хуан Энрикес де Борха-и-Альманса был богат и влиятелен. Са­ма она, будучи наследницей Беатрис Клары Койи, имела пра­ва на владения в долине Юкай, которые были дарованы Сайри-Тупаку навечно.

В ходе программы перемещения индейцев, начатой Толе­до, индейцы из долины Юкай, принадлежавшие Беатрис, были поселены в деревнях, которые стали современными городами Оропеса, Гуайльябамба, Урубамба, Марас и Юкай. В сентябре 1572 года Толедо захватил четыре из этих деревень, проводя «чистку» собственности Инков, которая последовала за пленением Тупака Амару. Мартин Гарсия де Лойола, естественно, оспорил эту конфискацию после того, как женился на Беатрис. Дело затянулось, но в 1610 году суд вынес решение всецело в пользу наследницы Лойолы Анны Марии, и ей были возвра­щены индейцы, которые стали ей платить подати. Позднее она выдвинула против короны иск с целью получить доходы с этой части своих владений за сорок лет. Поторговавшись немного, Анна Мария согласилась принять пенсию в размере 10 тысяч дукатов — такую сумму приносил ей ее полуавтономный лен в долине Юкай — и титул маркизы де Сантьяго де Оропеса, по названию главного города в этих ее владениях. Это был ис­ключительный дар: первый аристократический титул, присво­енный в Перу, и единственный в своем роде наследный лен, что в самой Испании уже становилось средневековым анахро­низмом.

Король Филипп III проявил исключительную щедрость, даровав юной сироте Анне Марии титул маркизы де Оропеса. Невзирая на протесты вице-короля, он издал в 1614 году ука­зы, которые формально сделали эти четыре городка в долине Юкай суверенными. Он даже наделил их всеми юридически­ми полномочиями, в том числе правом приговаривать к смер­ти, четвертованию, ссылке, передаче в рабство или к лишению свободы. Испанские власти в Перу были ошеломлены тем, что наследнице Инков была дарована такая автономия. Но тем не менее она ее получила, и эта независимость трансформирова­лась в ряд колоритных церемоний. Маркиза дала своему дво­юродному брату Инке Мартину Фернандесу Коронелю право вступить во владение этим краем от своего имени. С помпой и музыкой коррехидор вручил ему ключи от государственной тюрьмы в присутствии большой толпы индейцев и испанцев. Фернандес Коронель освободил заключенных и установил но­вую символическую виселицу. Затем все собравшиеся прошли вместе с Фернандесом Коронелем, который совершал симво­лические акты вступления во владение новой территорией по обеим сторонам дороги. Владения маркизы простирались по­чти на 12 миль — таково было расстояние между Марасом и Юкаем — и охватывали свыше ста квадратных миль.

Анна Мария и ее муж Хуан решили, что им следует посе­тить Перу, чтобы увидеть страну и укрепить свои новые вла­дения. Они отплыли в 1615 году в сопровождении нового вице-короля, двоюродного брата Хуана Франсиско де Борха-и-Арагона, князя де Эскилаче. Приезд этой высокопоставленной пары вызвал сенсацию. Испанским креолам льстило, что они принимают первую перуанскую маркизу. Но для индейцев возвращение Анны Марии означало нечто большее: для них она была единственной наследницей Сайри-Тупака и Великого Инки Манко, и они были страшно горды приветствовать ее и ее сановного супруга. Сначала супруги стали жить в Лиме, где молодая Анна Мария родила троих сыновей. Затем они всей Семьей переехали на жительство в долину Юкай. В течение се­ли лет они жили в большом доме в Сантьяго-де-Оропеса, который когда-то принадлежал Инке Мельчору Карлосу.

Иезуиты были особенно рады приезду этой прекрасной супружеской четы, так как она представляла собой союз двух святых, которые ранее оказали помощь в основании их ордена. Отец Анны Марии был внучатым племянником святого Игналя де Лойолы, а ее муж был внуком святого Франсиско де Риорха. Спустя годы появилась картина в память об этом союзе святых-иезуитов и королей Инков. Слева стоят Мартин Гарсия де Лойола и его жена Беатрис Клара Койя, смуглокожая кра­савица в наряде инков. Справа изображены их дочь Анна Мария Лоренса и ее муж Хуан де Борха. За двумя этими супру­жескими парами находятся их прославленные предки: Инка айри-Тупак и Инка Тупак Амару, а также святой Игнатий де 1ойола и святой Франсиско де Борха. Это полотно, пыльное плохо освещенное, висит в часовне розовой барочной церквушки иезуитов, расположенной на главной площади Куско.

В 1627 году Хуан и Анна Мария покинули прекрасную долину Юкай с ее чистым воздухом, горными склонами, расчерченными террасами, с ее быстрой рекой Вильканотой, бо­гатыми полями кукурузы и киноа и видом сияющих горных вершин. Они вернулись к придворной роскоши в Мадрид, где Хуан стал членом Верховного военного совета и Хунты де Армадас. Но 7 декабря 1630 года Анна Мария умерла в возрасте сего лишь тридцати шести лет. Она была похоронена в церкви Святого Иоанна, расположенной напротив ее дома, а ее убитый горем муж пережил ее всего на четыре года.

Титул маркиза де Оропесы был унаследован старшим сыном Анны Марии, вельможей, чье полное имя было Дон Хуан Франсиско Гаспар Игнасио Энрикес де Альманса Инка-и-Лойола, маркиз де Сантьяго де Оропеса, владелец родового имения и дворца де Лойола в Аспейтья, Главный командор де пьканьисес ордена Калатравы и де Вильянуэва де ла Фуэнте ордена Сантьяго, и (после 1642 года) седьмой маркиз де Альаньисес, граф и сеньор де Альманса и городов: Бельвер, Кабрерос-дель-Монте, Вильявельид, Кодесаль и Айо. Этот второй маркиз был женат дважды. Сначала ему не давали жениться на Анне, дочери герцога де Альбукерке, но когда ему исполнилось девятнадцать, ему удалось добиться ее руки. У них бы­ло пятеро детей, но только одна дочь дожила до взрослых лет и вышла замуж за герцога де Ихар. Хуан овдовел и женился повторно, на Хуане Тересе, дочери герцога де Фриаса, изящ­ной и красивой даме, которая к этому времени уже пережила двоих мужей, бывших выдающимися людьми. Их дочь Тереса Доминга стала третьей маркизой де Сантьяго де Оропеса. Она стала женой герцога де Медина де Риосеко, их сын Паскуаль стал четвертым маркизом, а дочь Мария — пятой носительни­цей этого титула.

Феодальное поместье в долине Юкай осталось хранилищем традиций Инков и испанской пышности. Серия прекрасных портретов, находящихся в археологическом музее Куско, изоб­ражает инкских вельмож XVIII века и их жен, одетых в рос­кошные платья, представляющие собой смесь испанского стиля и инкских украшений. На одном из этих портретов нарисо­ван Дон Маркое Чигуан Топа, вождь Уайльябамбы, адъютант и знаменосец маркиза де Оропеса, хранитель королевского знамени города Куско и член совета двадцати четырех знатных инков, который играл почетную роль в управлении городом. На портрете Чигуан Топа одет в великолепный бархатный ко­стюм с объемными кружевными рукавами; в руках он держит королевский штандарт; на голове у него королевский головной убор Инков, а стоит он перед гербом Инков, похожим на тот, которым Карл V наградил Паулью. Но до четвертого маркиза Паскуаля дошло тревожное сообщение о том, что этот Чигуан Топа «занимался вымогательством, совершал насилие и тира­нил индейцев Уайльябамбы до такой степени, что даже совер­шал жестокости вроде нанесения им клейма на ягодицы, как мулам». В связи с этим он уполномочил приходского священ­ника-иезуита в Куско сместить Чигуана Топу с его поста вож­дя и лишить его и других титулов. Это было одно из последних деяний потомков Анны Марии.

Четвертый маркиз Паскуаль умер, не оставив наследников, в 1739 году, а его сестра Мария умерла бездетной двумя года­ми позже. Поместье в долине Юкай отошло к короне. Настал конец потомкам Сайри-Тупака по прямой линии. Его отпрыс­ки входили в высшие круги испанского общества и станови­лись полководцами, вельможами и фрейлинами, чтобы слу­жить родине конкисты.

Сайри-Тупак сдался испанцам, ив результате его потомки стали богатыми и влиятельными. Отпрыски других сыновей Манко были более обездоленными. Титу Куси надеялся, что его сын Киспе Титу, возможно, положит начало династии, правящей в независимом государстве индейцев Вилькабамбе. Но молодому человеку было уготовано судьбой быть приве­денным в кандалах в Куско и быть приговоренным к ссылке вице-королем Толедо. Киспе Титу так и не вернулся в Куско и прожил в Лиме еще всего шесть лет. Там он и умер, когда ему было едва за двадцать. В своем завещании он признал, что у него должен родиться ребенок от некоей Доньи Франсиски Соко, и упомянул, что у него есть сестра по имени Беатрис Чимбо Ака, которая живет в Куско. Д-р Темпл, который об­наружил завещание Киспе Титу, очень хотел бы знать, не мог ли его ребенок выжить и положить начало династии, живущей и по сей день в безвестности. Титу Куси умер, не получив по­местья, обещанные ему в обмен на то, что он покинет Вилькабамбу. Поэтому его сын Киспе Титу оставил только 300 пе­со, что заметно контрастировало с богатством наследников тех Инков, которые сотрудничали с испанцами и получили от них щедрые вознаграждения.

Малолетний сын Тупака Амару Мартин также умер спустя несколько лет после высылки в Лиму. Ему было всего лишь шесть или семь лет, и его смерть во многом послужила толч­ком для сообщений о массовом уничтожении изгнанников-Инков. Но дочери Тупака Амару Хуане Пинке Узко, которая осталась в Куско, было суждено положить начало роду, в кото­ром появились самые выдающиеся потомки Инков. В 1590 го­ду она вышла замуж за Фелипе Кондорканки, который был курака Тинты к югу от Куско. Их потомки пользовались при­вилегиями курака и получили испанское образование. Но их праправнук Хосе Габриэль Кондорканки Тупак Амару, высо­кообразованный, изящный курака, возглавил большое восста­ние индейцев в южных Андах, которое завершилось осадой Куско в 1781 году. Этот и другие индейцы-мятежники XVIII ве­ка не вошли в эту книгу. Но очень знаменательно то, что прямой потомок Тупака Амару занял место в перуанском пан­теоне в качестве отважного предвестника независимости от Испании.

Заявленное Франсиско де Толедо намерение уничтожить потомков Инков потерпело провал. Казнь Тупака Амару сде­лала из этого последнего правителя Инков мученика: поч­ти каждый индейский лидер, восставший против испанского владычества в XVIII веке, добавлял трагическое имя Тупака Амару к своему собственному. Толедо даже не удалось унизить знатных инков в Куско. Самые главные из них, наследники Наулью и Сайри-Тупака, добились возвращения им их состоя­ний и получили награды от испанских королей, которые оказались более сентиментальными, чем несговорчивый вице-король. Менее важные представители инкской знати жили во время колониального владычества испанцев в относитель­ном комфорте. Большинство из них пользовались льготами, предоставляемыми статусом курака. И все они с гордостью хранили верность тому, что осталось от их имперского про­шлого. В каком-то смысле Толедо был прав, когда чувствовал, что нельзя давать этим представителям инкской знати особые привилегии из-за их связей с павшей империей. Но в упое­нии от победы над Вилькабамбой он переоценил важность и потенциальную опасность этих представителей старого ре­жима: так или иначе, большинство из них стали подражать испанцам и побуждать к этому своих последователей. Толедо также серьезно недооценил общественное мнение как среди коренного населения, так и среди своих соотечественников. С его стороны было самонадеянностью вообразить, что ему удастся дискредитировать империю инков посредством прове­дения опросов или уменьшить ее притягательность путем ли­шения собственности и изгнания ее ведущих представителей. Имя Инки сохранило свою магию, и немногие потомки ко­ролевского дома Инков, которые уцелели в XVII и XVIII ве­ках, упивались своим происхождением, даже если они уже дав­ным-давно потеряли всякую реальную власть.