Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Расправа с Инками

Джон Хемминг ::: Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации

Глава 23

Экспедиция в Вилькабамбу, завершившаяся победой, про­шла через перевал Пантикалья в начале сентября 1572 года, ведя с собой главных вождей Инков. Главнокомандующий Уальпа Юпанки, дядя Тупака Амару, не увидел конца этого путешествия. Во время своего пребывания в джунглях он заразился какой-то болезнью, и у него началось желудочное кро­вотечение. «Болезнь охватила его, и он умер, не дойдя одной лиги до Куско. И он не стал свидетелем трагедии и горя, которые были уготованы его племяннику Тупаку Амару».

Другие Инки вошли в Куско вместе с колонной испанцев в день Святого Матфея 21 сентября. У ворот Карменки колонна остановилась, чтобы построиться в маршевый порядок. Хуан Альварес Мальдонадо «одной цепью сковал Тупака Амару и его военачальников. Инка был одет в плащ и тунику из малинового бархата, а на ногах у него была обувь из разноцветной шерсти местной выделки. На голове у него была корона или головное украшение под названием маскапайча, с которой на его лоб свисала бахрома. Это был знак королевского отличия Инки». «В день триумфального вступления в город испанцев и их пленников городской совет [Куско] устроил парад всех войск, которые находились в городе... Это было великолепно, но солдаты-завоеватели выглядели лучше в своих боевых доспехах, в которых они воевали в джунглях... Каждый вел какого-нибудь пленника из числа известных Инков... Последним шел капитан Лойола с Инкой Тупаком Амару, которого он вел на золотой цепи, надетой ему на шею», в то время как Киспе Титу был посажен на серебряную цепь.

Вице-король Франсиско де Толедо жил в самом лучшем до­ле города Куско, который принадлежал одному из богатейших горожан Диего де Сильве-и-Гусману. Вице-король «наблюдал всем, за чем только он пожелает, из окна, оставаясь незамеченным», но Лойола прекрасно понимал, что он находится там. Он приказал всем пленникам снять с головы головные уборы, а Тупаку Амару — его маскапайчу, когда они будут про­ходить мимо этого окна. Они отказались выполнить этот при­каз, но вместо этого дотронулись до своих льяуту и поклони­лись невидимому наблюдателю. Два хрониста отметили, что Лойола выпустил из рук золотую цепь и ударил своего венце­носного пленника за неповиновение. После того как Толедо «вкусил сладость завоевания», он приказал, чтобы пленников заточили в «великолепные роскошные здания» дворца Карменка. Не так давно дворец был конфискован у сына Паулью Инки Карлоса, чтобы Толедо мог превратить его в крепость. Когда там в заключении находился Тупак Амару, его использовали в качестве казарм для городской стражи, а дядя вице-короля Луис де Толедо был его смотрителем.

Покорители Вилькабамбы принесли с собой мумифициро­ванные тела двух Инков, которые до этого умерли в этой про­винции, Манко и Титу Куси. А также они доставили знаме­нитое изображение Солнца Пунчао, которое являлось олице­творением происхождения королевского дома Инков от самого Солнца. Теперь испанцы желали завершить унижение религии Инков, уговорив Тупака Амару последовать примеру сво­их братьев, принявших христианство. Задача познакомить его с христианским вероучением была возложена на двух монахов ордена Милосердия Мельчора Фернандеса и Габриэля Альва­реса де ла Карреру. Оба были известны своим великолепным владением языком кечуа, «на котором они говорили так хоро­шо, что превосходили даже самих инков», и как учителя они «так хорошо знали свое дело, что кормили Инку с ложечки». Им в помощь были приданы такие известные служители цер­кви, как иезуиты во главе с Алонсо де Барсана, который «не отходил от него [Инки] ни днем ни ночью», и Кристобаль де Молина, который возглавлял больницу Богородицы Исцелительницы и являлся знатоком туземной религии. Настоятель доминиканского монастыря Габриэль де Овьедо также утвер­ждал, что лично он вместе с двумя монахами его ордена при­ложил руку к ознакомлению Инки и его ближайшего окруже­ния с основами христианского вероучения.

Эта внушительная армия духовников, стремящихся обратить Инку в новую веру, достигла быстрого успеха. «Было порази­тельно обнаружить, что язычники — и особенно это касается Тупака Амару, — которых никогда не обучали нашей святой католической вере, проявят такой ум в ее понимании. Через три дня они знали все, что им было необходимо для того, что­бы принять крещение. Они не только достигли таких хороших результатов, но и настаивали на том, чтобы каждый день мы обучали их еще и еще». Обучение в виде ответов на вопросы религиозного характера происходило в тюрьме. Инка принял крещение и получил христианское имя Педро.

Нетерпеливое желание Инки стать христианином, возмож­но, возникло из ощущения, что силу этой религии подтверж­дают успехи испанцев. Но он, вероятно, надеялся, что, приняв христианство, смягчит суровость своих тюремщиков в отноше­нии себя. Иезуит Антонио де Вера писал, что Инка «не поки­дал [монахов] ни на минуту, ибо, по его словам, его утешение и спасение пребывало с ними». А другие пленные инки сказа­ли Габриэлю де Овьедо, что, «хоть им и суждено быть убиты­ми, они хотят стать христианами и умереть христианами». Ведь Тупак Амару и его товарищи по несчастью вскоре поняли, что их жизни грозит опасность. В отчаянии они хватались за все, что только могло спасти их: христианская вера обещала веч­ное спасение, а при нынешних обстоятельствах она, возмож­но, даст им и немедленное физическое спасение.

Вице-король Толедо с большой настойчивостью торопил начать суд над пленниками. Он пришел к четкому убеждению, что последние крупицы империи инков должны быть уничто­жены. Его расспросы старых индейцев, а также написанная по заказу «История» Сармьенто де Гамбоа укрепила его во мне­нии, что инки сами в недавнем прошлом были завоевателями и у них не больше прав на властвование в Перу, чем сейчас у испанцев. У него не было времени сентиментально восхи­щаться образом жизни инков или испытывать чувство вины за его крушение. Он был озабочен скорейшей интеграцией ко­ренного населения в колониальное общество и установлени­ем полуфеодальных отношений между креолами и местным населением, которые в значительной степени сохранились до середины XX века. Во всем этом не было места для автоном­ных анклавов инков; да и ни к чему было сохранять корен­ному населению формальных лидеров, которые могли бы как-то влиять на него. Поэтому за несколько дней Толедо принял решение, на которое у Елизаветы Английской ушло девятнад­цать лет: два монарха различного вероисповедания не могут существовать в одной и той же стране.

Придя к такому заключению, Толедо понял, что его удар должен быть быстр и безжалостен. Жители Куско были рады, что их избавили от внушающей страх Вилькабамбы, и в честь победы были устроены широкие празднования. От городско­го совета вице-королю пришло восхищенное послание: «Этот последний завоевательный поход, который ваше превосходи­тельство провел в монтанье Вилькабамбы, <...> был направлен на устранение самой большой помехи, какую только можно себе представить. Местность, покрытая густыми джунглями, была настолько труднодоступна, что... [ее завоевание] нача­ло казаться невозможным всем вице-королям и губернаторам, которые обсуждали или изучали этот вопрос, особенно при­нимая во внимание неудачи испанцев в тех двух-трех преды­дущих случаях, когда они предпринимали нападения на нее».

Никто в Куско не испытывал сочувствия к воинственным инкским полководцам, которые попытались возглавить оборо­ну Вилькабамбы. Мартин Гарсия де Лойола отзывался о Кури Паукаре как о «главном агрессоре в той войне». Кури Паукар и его соратники узнали, что на них лежит «вина за войну», и было проведено суммарное судопроизводство, во время кото­рого, похоже, ничего не было сказано в их защиту. Обвини­тель д-р Габриэль де Лоарте очень быстро приговорил воена­чальников к повешению. «Приговор был приведен в исполне­ние. Военачальников вели на казнь по улицам, а городской глашатай перечислял их преступления. Трое из них умерли обычной смертью, а двое на виселице. [Трое пленников] заразились в тюрьме болезнью и были на последнем издыхании. Несмотря на их болезненное состояние, их в одеялах вывели, чтобы исполнить букву закона, так как они были убийцами. Но двое других, Кури Паукар и индеец-уанка, заплатили за все, будучи повешенными на виселице».

Но вице-король не довольствовался кровью этих индейских полководцев. Он решил казнить самого Инку. В течение трех дней, когда тюремщики Тупака Амару знакомили его с осно­вами христианского вероучения, а затем крестили, шел также и суд, на котором решался вопрос его жизни и смерти. В об­щем, его обвинили в том, что он правил государством, из ко­торого совершались набеги на оккупированное испанцами Пе­ру и в котором были дозволены языческие обряды. Более кон­кретно, его обвинили во всех убийствах, которые произошли на территории Вилькабамбы и вокруг нее за последние пол­тора года. Сам Толедо подвел итог обвинениям, выдвинутым против Инки: «После смерти Титу Куси его сын Киспе Титу и его брат Тупак Амару совершили много преступлений, которые привели к смерти и похищению индейцев и испанцев. В част­ности, Титу Куси убил иноземца Ромеро [горняка-старателя]; а также вышеназванные Тупак Амару и Киспе Титу убили монаха ордена Святого Августина [Диего Ортиса], который проповедовал там в соответствии с договором, подписанным в Акобамбе, и Мартина Пандо. Они хватали и убивали индейцев с дружескими посланиями к ним. И наконец, они схватили и убили Атилано де Анайя, с которым я отправил письма и мир­ные предложения, а они взяли и убили многих из тех, кто со­провождал его, и поставили под ружье всех жителей этой про­винции».

Суд над Инкой был поспешным и явно несправедливым. На Тупака Амару нельзя было возлагать ответственность за набеги, которые прекратились уже несколько лет назад. Его недолгое царствование увидело возрождение языческой рели­гии, но едва ли это было преступлением, караемым смертной казнью. Его брат допустил в Вилькабамбу христианских мис­сионеров, и не обязательно именно Тупак Амару был вино­вен в том, что их деятельность не была успешной. На суде над Инкой говорилось о различных убийствах, но хотя вся ответ­ственность за них была возложена на него, не было сделано серьезных попыток признать его лично виновным хотя бы в одном убийстве. Более поздние расследования показали, что сразу после смерти Титу Куси метиса Мартина Пандо лин­чевала толпа в Пукьюре. Эти же самые расследования связа­ли Тупака Амару со смертью Диего Ортиса, но единственно в том, что тот отказался повидаться с ним в Марканае и тем самым попустительствовал его мученической смерти. Не было ничего, что могло бы доказать, что Тупак Амару действитель­но приказал умертвить несчастного миссионера. Горняк-ста­ратель Ромеро был убит по приказу предыдущего Инки Титу Куси. А убийство посла Атилано де Анайя — безусловно, са­мое серьезное преступление в глазах Толедо — было делом рук вооруженного отряда, который охранял мост Чукичака. Оно произошло на следующий день после того, как Анайя пере­шел по мосту на другую сторону реки: слишком быстро, что­бы успеть получить соответствующие указания от Тупака Ама­ру. Антонио де Вера, близкий друг духовника Тупака Амару Алонсо де Барсана, писал, что посланцы «были убиты гарни­зоном индейцев, который охранял тот проход в горах. Убийцы пришли в Вилькабамбу и сказали Инке, что они нашли каких-то христиан, спрятавшихся возле моста Чукичака и наблюдав­ших за переправой, чтобы войти в Вилькабамбу и убить его, поэтому они отняли у них жизнь. Инка был поражен проис­шедшим и сожалел, что они сначала не поставили его об этом в известность».

Но вице-король и его ставленник д-р Лоарте на самом деле не очень заботились о том, чтобы доказать вину Инки. Толедо принял решение убрать Тупака Амару и знал, что действовать нужно быстро, пока волна сочувствия не спасла пленного пра­вителя. Таким образом, после мнимого судебного разбиратель­ства, которое длилось всего лишь три дня, д-р Лоарте приго­ворил Инку Тупака Амару к смерти. Он избавил его от униже­ния быть повешенным на виселице и вынес решение обезгла­вить его.

Смертный приговор немедленно произвел фурор в Куско. Все были рады победе над Вилькабамбой, но и потрясены уг­розой Толедо казнить побежденного Инку после поспешного, поверхностного судебного разбирательства. В цивилизованной атмосфере семидесятых годов XVI века казалось невозможным еще раз сделать то, что сделал Писарро с Атауальпой почти сорок лет назад в совершенно других обстоятельствах. «На­ходившиеся в городе испанцы, служители церкви и миряне, <...> не могли себе представить, что приговор будет приведен в исполнение». И тем не менее группа служителей церкви по­спешила организовать петицию с целью отложить казнь или добиться полного прощения. По словам иезуита Антонио де Вера, «пастор Луис Лопес и отец Алонсо де Барсана были уве­рены и убеждены в невиновности Инки Тупака Амару. Они сделали все возможное, чтобы предотвратить его казнь. Они сообщили вице-королю правду, представили ему свидетельства абсолютной невиновности Инки и много раз со слезами умо­ляли его на коленях. Видя, что ничего не могут добиться, они уговорили прелатов различных церковных орденов и других выдающихся служителей церкви сделать то же самое». Бальтасар де Окампо и Рехинальдо де Лисаррага составили список этих религиозных деятелей: «Отец Гонсало де Мендоса, ар­хиепископ ордена Милосердной Девы Марии; отец Франсиско Коррол, настоятель августинского монастыря этого города; отец Габриэль де Овьедо, настоятель храма Санто-Доминго; отец Франсиско Велес, настоятель францисканского монасты­ря; отец Херонимо де Вилья Каррильо, францисканский ар­хиепископ; отец Гонсало Бальястеро, заместитель архиеписко­па ордена Милосердия, и приходской священник отец Луис Лопес — все пошли к вице-королю. Они пали на колени и мо­лили проявить милосердие и пощадить жизнь Инки».

Было очень важно, что ходатайство о помиловании пришло от отца Агустина де ла Корунья, епископа Попаянского из Южной Колумбии, одного из самых уважаемых служителей церкви того времени. Корунья был одним из 12 монахов-ав­густинцев, которые первыми прибыли в Мексику; он вел по­следовательную борьбу за то, чтобы с коренными жителями Америки хорошо обращались. Он совершил путешествие на юг и стал духовным советником Толедо во время его поездки по стране. Антонио де Вера отзывался о нем как о «безупреч­ном человеке, которого все считают праведником». Епископ Корунья и другие служители церкви «умоляли вице-короля на коленях с большим чувством, пылом и слезами» пощадить Ин­ку, «ибо он был невиновен и не должен умереть той смертью, которая ему уготована. Его следует отправить в Испанию к его величеству. Но вице-король решительно отказался и положил конец ходатайствам и просьбам по этому делу».

Тупака Амару вывели из его тюрьмы, которой был дворец в Колькампате, и повезли вниз по склону горы к главной пло­щади Куско, где был сооружен эшафот. Его руки были связаны, а к шее привязана веревка. Он ехал верхом «на муле, покрытом черной бархатной попоной, а сам он был одет в траурные одежды. Присутствовать при смерти своего Коро­ля и Владыки собралось так много индейцев, что, по словам очевидцев, через улицы и площади можно было протолкаться лишь с величайшим трудом. Так как на земле места уже боль­ше не осталось, индейцы залезали на стены и крыши домов; даже на больших холмах, которые видны из города, было полно народа. Его сопровождали многие знатные господа и большая толпа служителей церкви». Габриэль де Овьедо и Бальтасар де Окампо также вспоминали огромную толпу: «Все открытые места, крыши и окна Карменки и Сан-Кристобаля были на­столько заполнены зрителями, что брошенный апельсин не смог бы достичь поверхности земли — так плотно стояли лю­ди». По дороге к эшафоту осужденного охраняли 400 индейцев-каньяри с копьями в руках, и он был «окружен стражей и алебардщиками вице-короля». «Хуан де Сото, главный су­дебный пристав, отправился верхом с шестом в руках, чтобы расчистить себе дорогу; в бешеной скачке он сбивал с ног и давил людей».

Во время этого крестного пути был один трогательный эпи­зод. Когда пленника вели по главной улице из Колькампаты, в окне внезапно появилась его сестра Мария Куси Уаркай. Эта бесстрашная женщина «возвысила свой голос и, рыдая, крик­нула ему: «Куда же ты идешь, мой брат, мой принц и един­ственный владыка всех четырех суйю?» Она попыталась устре­миться вперед, но священники помешали ей. Он же оставался печальным и смиренным». Большинство испанцев разделяли ее горе. «Балконы были заполнены мужчинами, женщинами и знатными дамами, которые плакали от жалости к нему, видя, как несчастного молодого человека ведут на смерть. Воистину, не было ни одного человека, знатного или простолюдина, ко­торый не скорбел бы о его смерти».

Тупак Амару достиг площади и взошел на обитый черной материей эшафот вместе с епископом Агустином де ла Корунья. «Когда все то множество индейцев, которые совершенно заполнили площадь, увидели это горестное зрелище [и поня­ли], что их владыка Инка должен там умереть, они огласили небеса воплями и стенаниями. Его родственники, находивши­еся рядом с ним, сопровождали эту скорбную трагедию слеза­ми и рыданиями».

Перед казнью Тупак Амару выступил с эшафота с замеча­тельной речью. Бесстрастный свидетель Антонио Саласар, каз­начей Толедо, писал, что «Инка Тупак Амару поднял обе руки, делая знак, похожий на тот, которым индейцы обычно привет­ствовали своих владык». Гарсиласо так описал этот жест: «Инка поднял правую руку с раскрытой ладонью и накрыл ею правое ухо. Затем он стал постепенно опускать руку, пока она не ос­тановилась на правом бедре». «Повернувшись лицом туда, где было больше всего вождей, он громко сказал на своем языке: «Ойари гуайчик!» И это был человек, стоящий на краю гибе­ли. Едва ли его могли слышать те, кто находился в непосред­ственной близости от него. Но плач, стенания и крики мгновенно прекратились. Я думаю, что все сдерживали даже само дыхание, и наступила такая тишина, как будто на площади не было ни единой живой души: таковы были авторитет и власть Инки над своими подданными».

«По утверждению переводчиков, находившихся на эшафо­те, и других людей, стоявших поблизости, у которых были взя­ты свидетельские показания, то, что он сказал на своем язы­ке, в кратком изложении звучало так: «Вожди, вы пришли сюда из всех четырех суйю. Да будет вам известно, что я стал христианином. Они крестили меня, и я желаю умереть, осененный законом Божьим. И я должен умереть. Все, что я и мои пред­ки Инки говорили вам до этого — что вы должны поклоняться Солнцу Пунчао, узка, идолам, камням, рекам, горам и вилька, — это абсолютно ошибочно. Когда мы говорили вам, что мы идем беседовать с Солнцем, что оно разговаривает и сове­тует вам делать то, что мы вам приказываем, это было неправ­дой. Солнце не говорило, говорили только мы: ведь оно сде­лано из золота и не может разговаривать. Мой брат Титу Куси сказал мне, что всякий раз, когда я пожелаю приказать индей­цам сделать что-либо, мне следует одному зайти к идолу Пун­чао, <...> потом мне следует выйти и сказать индейцам, что идол говорил со мной и сказал то, что я хотел сказать им».

Это поразительное открытое осуждение религии инков ка­залось слишком уж хорошим, чтобы быть настоящим, с точки зрения испанцев. Спустя месяц после этого события сам ви­це-король Толедо написал кардиналу Сигуэнсы, выражая свое удивление и удовлетворение: «На эшафоте Инка Тупак Амару сделал признание, которое принесло наибольшую пользу в деле обращения этих народов в христиан».

«Затем Инка получил утешение от святых отцов, которые на­ходились подле него, и, попрощавшись со всеми, положил голо­ву на плаху, как ягненок. После этого вперед вышел палач [ин­деец из племени каньяри]». «Он завязал ему глаза, положил его голову на плаху и, взяв голову за волосы левой рукой, отсек ее саблей с одного удара. Затем он поднял ее высоко, чтобы всем было видно. Как только голова была отрублена, в соборе начали звонить в колокола, а затем начался колокольный звон во всех монастырях и приходских церквах города. Казнь вызвала у всех величайшую скорбь и слезы».

Тело Тупака Амару было отвезено в дом его сестры Доньи Марии Куси Уаркай, вдовы Сайри-Тупака. На следующий день после мессы «тело Инки было погребено в часовне собора чле­нами монашеских орденов. Епископскую мессу отслужил Агустин де ла Корунья, отрывок из апостольского послания прочел каноник Хуан де Вера, а проповедь — каноник Эстебан де Вильялом. Все священнослужители города присутствова­ли на похоронах, каждый из которых сказал свое слово, и все они слили свои голоса в пении заупокойной мессы над телом Инки... Все были охвачены скорбью; месса шла в сопровожде­нии органа, так как Инка был владыкой. На девятый день все похоронные почести повторились, все служители церкви сно­ва собрались и, согласно правилам, отслужили мессы, из чего можно сделать вывод, что Инка пребывает с нашим Господом Богом».

Толедо приказал, чтобы голову казненного Инки водрузи­ли на шест. Но Хуан Сьерра де Легисамо заметил, что мно­го индейцев толпятся вокруг него ночью, оплакивая и покло­няясь своему Инке. Как написал сам Толедо, «нельзя было позволить, чтобы его голова находилась на шесте более двух дней, так как никакое наказание не смогло бы [положить ко­нец] тем знакам обожания, которые они проявляли по отно­шению к ней, или воплям и стенаниям десяти или пятнадца­ти тысяч туземцев, которые присутствовали на площади при казни и слышали его признание». Голову сняли и похорони­ли вместе с телом.

Так закончил свои дни Тупак Амару, последний из сыно­вей Манко, последний коронованный на престол правитель Перу и последний Инка. Последовательность событий, сопут­ствующих его смерти, была до боли знакома. Суммарное судо­производство, полное достоинства поведение жертвы на эша­фоте, чрезмерная помпезность погребальных церемоний, пас­сивное отчаяние коренного населения и последующее самоби­чевание испанцев — все это навевало печальные воспомина­ния о казни Атауальпы тридцать девять лет назад. Смерти двух правителей, дяди и племянника, являются символами начала и завершения завоевания Перу. Удар, который обезглавил Тупака Амару, был последним ударом испанских завоевателей по Перу, нанесенный почти сорок лет после первого применения силы на площади Кахамарки.

Франсиско де Толедо понимал, что он должен покончить с унижением инков, уничтожив их самые священные релик­вии. Мумифицированные тела Инки Манко и Титу Куси были привезены из Вилькабамбы и тайно сожжены в древней кре­пости Киспи-Уаман. Другим величайшим трофеем было изоб­ражение Солнца Пунчао, та наивысшая награда, к которой стремились испанцы с самого начала завоевательного похода.

Различные изображения Солнца попадали в руки испанцев в ходе оккупации Перу, но это было самое последнее изоб­ражение, захваченное у генерала Уальпы Юпанки в лесах в окрестностях Вилькабамбы. Это его [Пунчао] Тупак Амару осудил и разоблачил в своей речи, произнесенной с эшафота. Пунчао был довольно маленький: идол из литого золота весил 6 марок и 6 унций, а его серебряная оправа весила 3,5 марки; вместе — всего 5,5 фунта. Толедо писал, что «внутри идола в золотом потире есть сердце из тестообразной массы, которая состоит из порошка, полученного из сердец умерших Инков. ...Он окружен золотыми медальонами, чтобы, когда на них попадут лучи солнца, они засияли бы так ослепительно, что нельзя было бы увидеть сам идол, а только отраженное сия­ние этих медальонов. Солдаты отломили их, чтобы возмес­тить себе свою долю сокровища». Лишенного своих медальо­нов Пунчао вице-король отправил королю Филиппу вместе с рекомендацией: «Ввиду того, что дьявол посредством этого идола осуществлял свою власть, и вследствие вреда, который он причинил со времен царствования седьмого Инки, <...> несомненно, он представляется мне тем предметом, который Вашему Величеству было бы уместно отослать его святейше­ству». Знаменитая реликвия так и не была найдена: возмож­но, она все еще находится в каком-нибудь дворце в Испании или в Ватикане.

Попытка вице-короля искоренить религию инков не огра­ничилась уничтожением самого Инки и священных реликвий. За те недели, когда был провозглашен поход на Вилькабамбу, Толедо сообщил королю свои предложения: «Теперь, когда с теми, кто находился в Вилькабамбе, покончено, следует истре­бить семя самих Инков в этом королевстве». И он объяснил, как он сделает это. «Будет достаточно наказать всех Инков за то, что они были вовлечены в заговор с целью поднять восста­ние. Наберется, наверное, около 300 человек, имеющих род­ственные связи с семьей Инков, которые хранят память о них». Для Толедо, пребывающего в то время в агрессивном располо­жении духа, хороши были любые средства. Искоренение семьи Инков было логическим продолжением того подрыва их бо­жественных прав, который был начат посредством показаний. Толедо совершенно верно увидел, что на грядущие века миф об Инках станет воодушевлять индейцев на восстания, — на самом деле так оно и было. Но очень тревожно наблюдать, как человек, который является таким приверженцем законности, заявляет о своем намерении, а затем изыскивает юридические средства его исполнения.

Первой жертвой кампании по искоренению рода Инков стал потрясенный Инка Карлос. В мае 1572 года он и его брат Фелипе были внезапно арестованы и предстали перед судом. Это был жестокий удар для Карлоса, человека, который гор­дился своими испанскими манерами и женой-испанкой, ко­торый относился к Толедо как к своему куму, крестному отцу своего сына Мельчора, и который написал королю Филиппу: «В течение многих лет я страстно желаю явиться к Вашему королевскому двору, чтобы поцеловать королевские руки и ступни Вашего Величества». Прошло всего несколько недель с тех пор, как вице-король с такой похвалой отозвался о ло­яльности Карлоса, когда были представлены панно. Теперь Карлоса лишили всех его богатств и владений, включая дво­рец Колькампату, и бесцеремонно заключили в тюрьму. Со своей стороны Толедо был рад заполучить этот дворец. С во­одушевлением он написал королю, что «дворец занимает са­мое большое и лучшее место, какое только можно себе вооб­разить, чтобы из него держать под артиллерийским обстрелом этот город и каждый дом в нем». Вскоре он стал превращать Колькампату в крепость в испанском стиле с амбразурами, ар­тиллерией и гарнизоном. Он лично продиктовал подробные директивы относительно охраны, содержания и обслуживания крепости. Он хотел, чтобы она была похожа на те крепости, при помощи которых Испания властвовала в своих фламанд­ских и африканских владениях. Он даже устроил так, чтобы настроенные против Инков племена каньяри и чачапояс пе­ребрались на жительство в Куско, в приход Сан-Кристобаль в районе Колькампаты.

Вместе с Карлосом были арестованы трое видных Инков королевской крови: Дон Алонсо Титу Атаучи, Дон Диего Кайо и Дон Агустин Конде Майта; а также двое касиков: Педро Гуамботонго и Франсиско Туйру-Уальпа. Это были важные фи­гуры, по происхождению уступавшие лишь Инке Карлосу, ко­торые так же, как и он, с готовностью сотрудничали с испан­цами и перенимали их образ жизни. Алонсо Титу Атаучи был человеком, которого Каньете удостоил передаваемым по на­следству титулом главного алькальда четырех суйю и который пользовался королевскими привилегиями. В равной степени внушительной была фигура семидесятилетнего Дона Диего Кайо, который в течение тридцати лет пользовался большим уважением в обществе Куско и чей отец «был вторым челове­ком Уайна-Капака» и наперсником Уаскара. Оба эти человека являлись главными свидетелями Толедо и «Истории» Сармьенто де Гамбоа. Вероятно, они были так же потрясены и разгневаны внезапными и неоправданными действиями Толедо, как и Инка Карлос.

Обвинения, выдвинутые против этих людей, были очень не­четкими. Они «вступили в союз с теми, кто прятался в Вилькабамбе, и чинили препятствия их мирному выходу [на тер­риторию Перу]». В дальнейшем их обвинили в проведении тайных встреч, подготовке оружия и поддержании связи с Инкой, находившимся в Вилькабамбе. Судьей на их процессе был агрессивный д-р Лоарте, действовавший непосредственно по указанию вице-короля, который принял на себя полномо­чия главнокомандующего на период военного времени. Одним из свидетелей против Карлоса была дочь Манко Мария Куси Уаркай. Она не могла не воспользоваться такой возможностью отомстить сыну Паулью, который во многом стал похож на ис­панца. Она обвинила его в поддержании связей с Вилькабамбой, хотя было в высшей степени маловероятно, чтобы какой-нибудь Инка оттуда стал бы иметь дело с этим коллаборацио­нистом. Вероятно, именно сама Мария поддерживала контакт со своими братьями в их уединении. Шансы обвиняемых не возросли от того, что переводчиком на процессе был метис Гонсало Гомес Хименес. Несколькими годами ранее этот мо­лодой человек был обвинен в гомосексуализме и фигурировал в деле вместе с некоторыми из слуг Толедо. Позднее он при­знал, что иногда искажал перевод показаний, пытаясь угодить своему хозяину. Процесс над знатными инками на короткое время был прерван, чтобы суд мог выдвинуть обвинение про­тив более крупной жертвы, Тупака Амару, но когда он возоб­новился, Карлос и его товарищи по несчастью были признаны виновными, и их собственность была конфискована. Толедо был рад получить их богатства, но также он твердо решил из­бавиться от самих Инков. Когда 12 ноября он подписывал их приговор, он добавил положение, согласно которому наибо­лее влиятельные из обвиняемых изгонялись из Перу. Их долж­ны были отправить в ссылку в Мексику вместе с рекоменда­цией тамошнему вице-королю обеспечить им средства к суще­ствованию. С ними были высланы и двое мелких князьков из Вилькабамбы: трехлетний сын Тупака Амару по имени Мартин и пятнадцатилетний сын Титу Куси Фелипе Киспе Титу, а так­же разные знатные дамы и другие родственники. Пленники, сопровождаемые Алонсо де Карбахалом, покинули Куско в на­чале 1573 года и достигли Лимы 18 марта.

Толедо и Лоарте зашли слишком далеко в этом фальсифи­цированном судебном процессе, вынеся суровые приговоры. Вскоре им пришлось столкнуться с мощной оппозицией, которая была гораздо эффективнее оппозиции служителей церкви, пытавшихся в течение одиннадцати часов спасти Тупака Амару. Еще в декабре 1572 года три оидора Аудиенсии Лимы упрекнули Лоарте в том, что он не позволил обвиненным Ин­кам обжаловать приговор. Карлос и другие знатные Инки вско­ре стали предметом правовой и политической борьбы между Аудиенсией Лимы и вице-королем, который продолжал свою инспекционную поездку по провинции Чаркас. Толедо пришел в ярость, когда услышал про эту оппозицию. Он продиктовал одно постановление 31 января 1573 года, находясь в Потоси, другое было датировано 2 июня в Ла-Плате, а третье вышло в Килакиле в ноябре. Во всех трех документах он подчеркивал, что он действовал против Инков в качестве главнокомандую­щего военного времени, поэтому дело не входит в юрисдикцию Аудиенсии Лимы, так что подсудимые должны быть отправле­ны из Лимы к месту их вечной ссылки. Власти в Лиме прояви­ли открытое неповиновение. Один адвокат привел на важную церковную службу маленького принца, очевидно, юного сына Тупака Амару по имени Мартин, и громко сказал с сарказмом самому старшему оидору, чтобы все слышали, что именно этот Инка угрожает поднять за собой всю страну. Целью все­го этого спектакля, по словам секретаря Толедо Диего Лопеса де Эррера, было «сделать посмешище из постановления вице-короля».

В конце апреля королю Филиппу было отправлено несколь­ко прошений, в том числе и от самих лишенных наследства Инков, в которых они обвиняли Лоарте в нарушении процес­суальных норм и присвоении конфискованных у них владе­ний. Они ссылались на свою невиновность и умоляли позво­лить им предстать перед самим королем. Они резонно доказы­вали, что они никогда не стали бы поддерживать связь с Инкой в Вилькабамбе из-за вражды, которая существовала между их отцами. А также они жаловались на то, что в Лиме они го­лодают.

В декабре 1573 года эти петиции попали к королю, который приказал немедленно провести полное расследование действий Лоарте. Постоянно проживающий в Лиме судья Санчес Паредес составил список вопросов, для ответов на которые бы­ло вызвано более 50 свидетелей. Роберто Левильер обнаружил протокол этого процесса в архиве Индий: текст состоит из бо­лее чем 3 тысяч рукописных страниц. Большинство свидетелей согласились с тем, что были моменты, когда перевод искажал­ся, и были моменты, когда свидетелей запугивали. Д-р Лоарте стал энергично защищаться. Он признал, что, когда Дон Гарсия Ингиль Топа упорствовал в нежелании раскрыть связь меж­ду Инкой в Куско и Инкой в Вилькабамбе, о которой он обя­зан был знать, «возникла необходимость пригрозить пыткой... в результате которой он сказал правду... Закон допускает это в таких серьезных делах или когда речь идет об измене». Но ар­гументы д-ра Лоарте не имели успеха. Когда магистрат, про­водивший опросы, отослал все страстные обвинения и контр­обвинения в Испанию, на Лоарте был наложен ряд крупных штрафов. Он судил, основываясь на зыбких доказательствах, использовал сомнительные методы ведения дел и вынес при­говор с чрезмерной суровостью.

В начале 1574 года король отменил приговоры, вынесенные знатным Инкам. Толедо был в ярости. Он принял твердое ре­шение избавить Куско от Инков и был убежден, что их воз­вращение к власти будет представлять собой постоянную угро­зу правлению испанцев. Он написал одному из своих друзей, что «это королевское послание относительно приговора, ко­торый я вынес Дону Карлосу, Дону Фелипе и другим мятеж­ным Инкам из Вилькабамбы, может причинить больше вреда и ущерба в этой стране, чем что-либо другое». Толедо так­же получил мягкий упрек от короля Филиппа, который напи­сал, что, хотя он и доволен результатами похода на Вилькабамбу, «некоторые подробности, касающиеся казни, уж луч­ше бы опустили».

Человеком, который выиграл больше всего от снисходитель­ности короля, был Инка Карлос. Он возвратился в Куско, что­бы вновь стать самым состоятельным представителем индейс­кой знати. Никто не боялся, что Карлос когда-нибудь нанесет «вред и ущерб» чему-нибудь испанскому. Вся его энергия была направлена на заботу о своих поместьях, на которых факти­чески в качестве чернорабочих трудились многие из его неза­коннорожденных братьев. Они — в отместку — ухватились за ссылку Карлоса, чтобы ходатайствовать о предоставлении им доли в собственности их отца, доказывая, что королевским указом все сыновья Паулью были признаны законными. Но суд выяснил, что согласно завещанию Паулью оставил свои богат­ства только Карлосу и Фелипе, сыновьям от жены, брак с ко­торой был скреплен христианским обрядом. Таким образом, Карлос продолжал господствовать над своими незаконнорож­денными братьями. Ему даже удалось приобрести участок зем­ли рядом с Колькампатой, который был завещан его законно­му брату Фелипе. После своего возвращения он прожил восемь лет, с жадностью скупая поля, террасы и пастбища вокруг Кус­ко. В феврале 1582 года Карлос написал завещание. В нем он жаловался на то, что Толедо отнял у него несколько акров зем­ли и ничем так и не возместил убытки. Карлос оставил кое-что своей старой матери, вдове Паулью Донье Каталине. Но он ни словом не упомянул в завещании ни о своем королевском про­исхождении, ни вообще о своих перуанских корнях: завещание Карлоса ничем не отличалось от завещания любого испанско­го собственника.

Другие высокопоставленные изгнанники: Дон Алонсо Титу Атаучи, Дон Диего Кайо и Дон Агустин Конде Майта, очевид­но, вернулись в Куско одновременно с Инкой Карлосом и его братом Фелипе. Кайо и Конде Майта так и не покинули вы­сокогорье, потому что Толедо выслал их в Кахамарку и Уамачуко, расположенные в северной сьерре. Мартин де Муруа пи­сал, что Титу Атаучи умер от лихорадки вскоре после своего возвращения в Куско из Лимы, где он провел два года. Его сын Алонсо Титу Атаучи, последний обладатель титула главного алькальда четырех суйю, умер в Потоси в 1610 году.

Гарсиласо де ла Вега внес путаницу, драматизируя историю ссыльных Инков. Он написал, что 36 человек были сосланы в Лиму и от перемены климата «спустя чуть более двух лет 35 из них умерли, включая двоих детей». Это было чепухой, вымыс­лом с намерением показать, что сын Инки Карлоса Мельчор Карлос был единственным, кто уцелел из королевской семьи Инков. На самом деле, насколько это сейчас известно, никто из изгнанников не умер в течение двух лет после отъезда из Куско, в Лиме о них заботились многочисленные враги Толе­до, вставшие на их защиту.

Не удовлетворившись этим преувеличением, Гарсиласо пе­репутал нападки Толедо на королевскую семью Инков с тем имевшим место несколько ранее наказанием, которому Каст­ро подверг в 1567 году метисов-заговорщиков. Гарсиласо встре­тился с двумя из метисов-мятежников, когда они оказались в Испании. Это были Хуан Ариас Мальдонадо и Педро дель Барко. Их рассказ превратился в его воображении в массовую высылку «всех метисов, которые только были в Куско, в воз­расте от двадцати лет, способных носить оружие». Он обвинил Толедо в том, что тот навлек на них «долгую и мучительную смерть, которой для них было изгнание в различные части Но­вого Света». Сэр Клементе Маркхэм истолковал это замечание в том смысле, что тысячи метисов, «эти подающие надежды счастливые парни», были отправлены «умирать в болота Дарь­енского залива или в студеные пустыни южной части Чили». Четыре метиса, которые инспирировали это преувеличение, на самом деле жили с достаточным комфортом в Испании. Вице-король Толедо даже написал председателю Совета по делам Индий, взывая о снисхождении по отношению к другу Гарси­ласо Хуану Ариасу Мальдонадо. В результате Хуан Ариас по­лучил разрешение вернуться в Перу и вступить во владение огромным наследством, оставшимся ему от отца. Перед своим отъездом он жил у Гарсиласо и уговорил историка расстаться со всем имевшимся у того белым полотном, разноцветной таф­той и конем. За все это тот должен был получить щедрую ком­пенсацию, как только Мальдонадо достигнет Перу. Но Гарси­ласо де ла Вега так и не получил ничего: через три дня после высадки на северном побережье Перу Хуан Ариас Мальдонадо умер «просто от радости, что очутился снова на своей родной земле». Его двоюродный брат Кристобаль Мальдонадо также ходатайствовал, чтобы ему разрешили вернуться в Перу. В кон­це концов, такое разрешение он получил, и его повторное по­явление вызвало большое замешательство у девушки, которую он изнасиловал несколькими годами раньше: у Беатрис Клары Койи.

Тайна, окружавшая Инков, укоренилась слишком глубоко, чтобы ее мог одним махом уничтожить один решительный вице-король. Но хотя оставшиеся Инки получили назад свою собст­венность и сентиментальные воспоминания об имперском про­шлом продолжали процветать, королевский дом Инков потерял свою власть навсегда.