У неведомых берегов

Насилие — не лучший способ исследования незнакомых стран. — Крест в языческом храме на острове Косумель. — Пленные испанцы в джунглях Юкатана. — Враждебная встреча в устье реки Табаско. — Пушки и конница против стрел и камней. — Кто же сильнее — апостол Яков или боевой конь? — Мирный договор

На пути к Юкатану каравеллы Кортеса настигла страшная буря, какие часто свирепствуют осенью и зи­мой в Карибском море и Мексиканском заливе. Ураган разбросал корабли в разные стороны (некоторые из них получили серьезные повреждения) и отнес всю флоти­лию гораздо южнее того места, куда был проложен курс.

Когда буря утихла, корабли соединились у северной оконечности Юкатана, возле острова Косумель, знако­мого испанцам по прежним экспедициям.

Кортес, прибывший на остров позднее других, был вынужден строгим внушением умерить горячий пыл конкистадоров, уже успевших во главе с капитаном Альварадо разграбить покинутое индейцами селение и храмы, перебить домашнюю птицу и захватить плен­ных. Кортес понимал, что насилие и разбой — не луч­шие средства для начала обменной торговли с тузем­цами: испуганные индейцы скрылись в глубине острова.

С помощью переводчика Мельчорехо (индейца, при­везенного с Юкатана и знавшего немного испанский язык) Кортес заверил пленных, что пришельцы не будут больше причинять островитянам зло и что их соплемен­ники могут спокойно вернуться в свое селение.

Вняв этому уверению, беглецы возвратились и стали охотно обменивать золотые украшения на безделушки — стеклянные бусы и ножи, причем обе стороны были очень довольны таким обменом.

Кортес отправил две бригантины к побережью Юка­тана на поиски испанцев, томившихся где-то в джунглях у индейцев. Сам же командир приступил к тщатель­ному исследованию острова. Не обнаружив особых бо­гатств, он был, однако, поражен огромными размерами с каменных строений. Еще больше удивили испанцев кре­сты внутри языческих храмов: не посетили ли в древно­сти эти места мореплаватели Старого Света? Испанцам и в голову не приходило, что знак этот древнее христианской веры и является символом бога ветров, грома и туч, изображая четыре направления ветра или растущий злак маиса.

Корабли конкистадоров у побережья (со старинного рисунка)

 

И Кортес с великим рвением вместе со всеми испан­скими воинами принялся за обращение островитян в христианскую веру. Он заявил индейцам, что пришла пора отказаться от языческих идолов, что это не боги, а дьяволы, которые обрекут индейцев на вечные муки в аду, христианская же вера уготовит им вечное бла­женство.

Обращать индейцев в христианскую веру Кортесу помогали двое взятых им с собою священников ли­ценциат Хуан Диас и патер Бартоломе Ольмедо, по утверждению хрониста, человек внимательный и осто­рожный, который действовал осмотрительнее Кортеса и исходил из реальных возможностей. Но все их стара­ния были тщетны: святое семя падало на бесплодную почву.

Индейцы отвечали, что боги их предков — добрые боги: они-де ниспосылают своему народу свет солнца, дождь и ветер, но поразят громом и молнией любого, кто дерзнет поднять руку на их изображение. По рас­сказу историка Солиса, Кортес, воспылав святым гне­вом, приказал вдребезги разбить языческих идолов и выбросить их из храмов, а вместо них водрузить крест и образы Христа, перед которыми насильно крещенные индейцы должны были отслужить свой первый молебен. Испуганные грозным оружием пришельцев и опасаясь за свою жизнь, индейцы отреклись от своих богов и сде­лали вид, что принимают религию «любви и всепро­щения».

Не следует удивляться религиозному рвению Кор­теса. Ведь он был обычным испанцем средневековья, фанатичным католиком, которого до глубины души воз­мущало поклонение языческим идолам. Он и у себя на родине готов был огнем и мечом уничтожить любого еретика — отступника от католической церкви. А здесь, в Новом Свете, он строго следил, чтобы солдаты акку­ратно посещали богослужения и подвергал непослуш­ных наказанию плетьми. Рассказывали даже, что, опоз­дав однажды на проповедь, он сам смиренно принял наказание, к великому удивлению индейцев.

Вождь конкистадоров выступал на чужой земле в роли миссионера, твердо убежденный в необходимости любой ценой — даже огнем и мечом — спасти от неве­рия души язычников, иначе и его душа будет вечно го­реть в геенне огненной. Обращение хотя бы одного языч­ника в христианскую веру искупало самые тяжкие грехи и преступления, и поэтому для многих стимулом распространения христианства становилось спасение своей души.

Никто из конкистадоров не сомневался в святости об­ращения индейцев в христианскую веру, и, если речи священников не убеждали строптивых, наилучшими средствами становились меч и костер.

Не обращенных в христианство язычников испанцы вообще не считали людьми. То были презренные, поки­нутые богом и обреченные на вечные муки существа. Их можно было преследовать, грабить, отнимать у них землю, обращать в рабство и даже сжигать на кост­рах — все считалось угодным богу и сполна окупалось крещением туземцев, оставшихся в живых.

В бесчисленных войнах с неверными у себя на родине испанцы привыкли считать себя истинными поборни­ками христианства. В их грабительских походах меч и крест всегда были рядом, и каждый солдат знал, что на поле брани он либо обретет богатство, если ему удастся захватить немалую добычу, либо заслужит вечное блаженство на небесах, если ему будет суждено погибнуть. Так, постепенно, наряду с воинской отвагой, развивался религиозный фанатизм, достигший в Испа­нии особого расцвета в XVI веке, несмотря на то что в Европе уже наступила эпоха Возрождения, ознамено­вавшаяся великими достижениями науки и искусства, техники, производства, и в противоположность теологиче­скому мировоззрению средневековья распространился гуманизм. Реформация делала первые шаги, мятежный монах Мартин Лютер восстал против католической церкви, а Томас Мюнцер, громя католичество и феода­лов, возглавил крестьянскую войну в Германии. Испа­ния же по-прежнему оставалась оплотом католицизма. Изгнание евреев и мавров, расхищение имущества жертв инквизиции, пытки и насилия — таковы были плоды этого мрачного и сурового религиозного фанатизма.

Огнем и мечом прокладывали себе испанцы путь в чу­жие страны и бросались в бой, призывая на помощь святой дух, деву Марию и апостолов. Завоеватели оставляли после себя лишь кресты да развалины. Перед каждой битвой они тщательно исповедывались в грехах и слу­жили торжественные молебны, а после победы распе­вали во славу спасителя суровый и торжественный гимн «Те deum». То были фанатики-крестоносцы, известные еще по крестовым походам в Старом Свете, по завоева­ниям меченосцев в Прибалтике. Во имя веры христовой они творили такие страшные преступления, каких не ведали даже воинственные монголы и неверные — му­сульмане.

На острове Косумель Кортес получил известие, что на материке, в шести днях пути у одного из местных касиков томятся несколько бородатых людей. Это могли быть, только европейцы, так как у людей племени майя, так же как и у индейцев других племен, борода не росла.

Кортес просил местных индейцев помочь ему разы­скать испанцев и написал последним письмо: «Знатные сеньоры! Я пришел с берегов Кубы с эскадрой из один­надцати кораблей, имея на борту пятьсот испанцев. Я нахожусь на острове Косумель, откуда и пишу это письмо... Я и упомянутые идальго, прибывшие со мною для открытия и колонизации новых земель, просим вас без промедления и оговорок выйти к нам для перегово­ров через шесть дней после получения этого письма. Если вы придете, мы будем вам очень благодарны и вознаградим вас за огромную помощь, которую вы окажете эскадре. Я отправляю за вами бригантину и еще два судна».

Индейцы обещали доставить письмо белым и спря­тали его в своих длинных волосах.

Через некоторое время суда вернулись на Юкатан без каких-либо известий о пленниках. Вскоре, однако, к острову Косумель подошла пирога с индейцами, один из которых, завидев конкистадоров, воскликнул на ло­маном испанском языке: «Господь-бог, пресвятая дева, Севилья!». То был один из пленных испанцев — Херо­нимо Агилар.

В этом голом, темнокожем, одичалом человеке трудно было узнать испанского воина. Его длинные спу­танные волосы были, по обычаю индейцев, обвиты во­круг головы, а в руках он держал щит и лук со стре­лами. Все его имущество состояло из сумки со съестным и старого молитвенника, с которым он, будучи добрым христианином, никогда не расставался. Однако родной испанский язык Агилар почти совсем забыл.

Корабль, на котором восемь лет назад (в 1511 году) плыл Агилар, следовал от берегов Дарьенского залива в Санто-Доминго на Эспаньолу. Мореплаватели везли известие о вражде между Никуэсой и Бальбоа, а также золото для короля — пятую часть от доходов новой колонии. Возле Ямайки каравелла наскочила на мель и затонула. Спаслось около двадцати человек. Тринад­цать дней скитались они на лодке по морю, умирая от голода — припасов у них не было. Наконец их прибило к берегам Юкатана. Там блуждали они в густых боло­тистых джунглях. Несколько человек умерло от голода и болезней, а те, кто выжил, попали в руки индейцев. Пятерых пленников индейцы принесли в жертву богам, остальных же держали в заточении. Но пленникам уда­лось бежать. Долго блуждали они по лесу, питаясь пло­дами и кореньями, пока не попали к другому племени. В конце концов в живых остались только двое — Хе­ронимо Агилар и Гонсало Герреро.

Их советы в военном искусстве были очень полезны для касика. Вождь пытался уговорить Агилара взять в жены индианку, но тот упорно отказывался. Испан­ский историк Эррера пишет, что вождь искушал Аги­лара, как сатана — Святого Антония, но пленник, бу­дучи патером, ни за что не хотел преступить данный им обет чистоты и безбрачия. Касик был этим очень удив­лен, но затем доверил Агилару заботы о своем доме и многочисленных женах. Пленник пользовался боль­шим уважением всего племени, и вождь согласился от­пустить его на свободу, лишь получив от посланника Кортеса выкуп — стеклянные бусы, медные колоколь­чики и другие безделушки.

Второй же испанец — Гонсало Герреро — ушел к другому племени и обучал там индейцев всему, что знал сам: военному искусству, строительству крепостей и бастионов. Он тоже пользовался большим уважением индейцев. Однако в отличие от Агилара, Гонсало Гер­реро старался ничем не отличаться от них, жил в до­статке и женился на туземке. Герреро татуировал свое тело, проколол уши и губу, отрастил волосы и, как пред­полагали его соотечественники, даже поклонялся идо­лам. Он наотрез отказался вернуться к испанцам, так как нашел здесь новую родину. «Даже когда я сказал ему, — рассказывал Агилар, — что нехорошо из-за ин­дейской бабы продать свою христианскую душу, то и это не подействовало». Когда начались бои с испанцами, Герреро возглавил отряд индейцев и пал в одном из сражений.

Кортес был очень рад встрече с Агиларом. Послед­ний, прожив долгое время на Юкатане, хорошо владел языком аборигенов — индейцев племени майя — и при­нес экспедиции большую пользу в качестве переводчика и знатока верований и обрядов этого племени.

В начале марта Кортес покинул остров Косумель и, обогнув мыс Каточе, двинулся вдоль берегов залива Кампече, достиг вскоре устья реки Табаско (Гри­хальвы) и стал там на якорь.

Индейцы Табаско в свое время дружелюбно встре­тили белых чужеземцев и Грихальва добыл там в обмен на безделушки немало золотых изделий. Теперь же ту­земцы были настроены враждебно и потребовали, чтобы пришельцы не высаживались на берег, грозя, в противном случае, всех их перебить. Индейцы не стали слушать даже Агилара, обратившегося к ним на их родном языке.

Вскоре выяснились причины такого настроения: все индейские племена были страшно возмущены радуш­ным приемом, оказанным табасками экспедиции Гри­хальвы, называли их трусами и изменниками, которые по-братски встречают ненавистных чужеземцев.

Кортес вовсе не намеревался отсюда начинать за­воевание побережья, а хотел сначала обследовать дру­гие земли, но не смог удержаться от искушения под­няться в верховья реки к столице страны Табаско.

Однако русло реки оказалось слишком мелким для кораблей, и Кортес приказал флотилии стать на якорь, солдатам же пересесть в шлюпки и на бригантины, взяв с собой фальконеты, запас пороха и пуль.

Вскоре на берегу собрались огромные толпы индей­цев, они встретили испанцев оглушительным барабанным боем, резким свистом свирелей и больших морских рако­вин. Громко крича и потрясая оружием, воинственные туземцы выражали свое нежелание слушать Кортеса.

Едва лишь командир конкистадоров убедился в не­избежности боя, он приказал нотариусу экспедиции за­читать индейцам вердикт: именем закона и короля ис­панцы требовали у индейцев очистить путь и возобно­вить дружеские отношения. Если же будет пролита кровь, грех и вина падут на головы табасков и они будут под­вергнуты разгрому.

В недоумении слушали индейцы звуки чужого, непонятного им языка. Таковы были нравы и обычаи того времени: противника предостерегали, и это пред­остережение заносилось в официальный документ, чтобы никто потом не мог обвинить испанцев в развязывании военных действий. Таким путем свое миролюбие мог доказать даже самый свирепый конкистадор.

Епископ Лас Касас в своих записках резко осудил этот гнусный обычай конкистадоров — использовать лицемерный вердикт как повод для объявления войны, а историк Овьедо, в свою очередь, жестоко высмеял ко­ролевских чиновников, полагавших, что туземцы, не­смотря на незнание испанского языка, понимают тор­жественно объявленное предупреждение.

Сев в пироги, индейцы ринулись навстречу захват­чикам. Завязалась ожесточенная схватка. Испанцы были выбиты из лодок, но, сражаясь по пояс в воде, все же отбросили туземцев к берегу.

Индейцы осыпали нападавших градом стрел, дроти­ков и горячих головней. Испанцы увязали в глубоком иле. Кортес потерял в трясине сапоги и был вынужден сражаться босиком. Увидев командира испанцев, ин­дейцы стали кричать друг другу: «Убей вождя!». Но стрелы и дротики отскакивали от стальных доспехов капитан-генерала и туземцам казалось, что белого вождя защищает какая-то неведомая сила. К тому же Кортес приказал испанцам тщательно скрывать свои раны и кровь, чтобы индейцы и впрямь поверили в не­уязвимость чужеземцев.

Наконец конкистадоры выбрались на берег и открыли огонь из мушкетов и аркебуз. Грохот огнестрель­ного оружия, языки пламени, и клубы дыма привели туземцев в ужас, но они отступили без паники, унося, по своему обычаю, убитых и раненых. Однако вскоре они снова с воинственными криками напали на захват­чиков в чаще леса, среди топей и болот, у заранее устроенного завала.

Воины Кортеса сомкнутым строем прокладывали себе дорогу сквозь толпы индейцев, пока не добрались до города, улицы которого тоже были перекрыты зава­лами. Совершив успешный обходный маневр, Кортес занял покинутый жителями город и торжественно, как предписывал ритуал, трижды ударив мечом по огром­ной сейбе, росшей на главной площади города, объявил эту землю с ее населением владением испанского ко­роля.

В руки завоевателей попали значительные запасы продовольствия, но золота в городе оказалось мало, что, по словам Лас Касаса, не слишком их обрадовало.

Воины Кортеса провели ночь в храмах на высоких холмах под бдительной охраной часовых. Все свидетель­ствовало о том, что ожидается новое нападение тузем­цев. Переводчик индеец Мельчорехо убежал к своим, оставив на одном из деревьев свою испанскую одежду.

К утру разведчики донесли, что в окрестных лесах собираются огромные толпы индейцев. Пленные тоже сообщали, что вся страна Табаско взялась за оружие, на помощь спешат и другие племена. Переводчик, не­сомненно, рассказал - своим соплеменникам, что пришельцы отнюдь не бессмертные боги или непобедимые чудовища и, если собраться с силами, их можно одолеть.

Кортес пожалел о том, что пошел на такую авантюру, но отступать было поздно, ведь поход только .начинался и солдаты упали бы духом, а индейцы уве­рились бы в себе. Поэтому капитан-генерал решил вступить в решающий бой, от которого зависела даль­нейшая судьба экспедиции.

Кортес приказал доставить с судов пушки и лоша­дей. За время долгого морского похода лошади совсем застоялись, но спустя несколько часов, размяв на берегу ноги, приобрели прежнюю силу и резвость.

После тревожной ночи Кортес ранним утром 25 марта собрал все свое войско и объявил, что решил первым начать атаку. Главные силы туземцев распола­гались на равнине в нескольких милях от берега. Кон­кистадоры, волоча пушки, медленно двигались к пред­полагаемому полю боя. Кортес с группой всадников отделился от войска и укрылся в лесной чаще, чтобы в решающую минуту ударить по индейцам с тыла.

Вся обширная равнина была заполнена толпами ин­дейских воинов. Они были вооружены луками и стре­лами с острыми наконечниками из осколков костей животных или рыбьих костей, а также дротиками и тя­желыми секирами с лезвиями из шлифованного камня, боевыми палицами и пращами для метания камней.

На многих индейцах были ватные панцири, другие держали в руках деревянные или черепашьи щиты, большинство же воинов были голыми, с ярко раскрашен­ными лицами и телами и пышными пучками перьев на головах. Чтобы устрашить противника, они встретили его дикими криками, громким свистом тростниковых свирелей и больших морских раковин, боем барабанов, изготовленных из полых стволов деревьев.

Разделившись на мелкие отряды, возглавляемые вождями, индейцы, громко крича, бросились на испан­цев. В воздухе засвистели тысячи стрел, копий и кам­ней. Казалось, на шлемы и щиты испанцев обрушился град.

Многие конкистадоры были тяжело ранены прежде чем успели выбраться из топи, построиться и открыть ружейный и пушечный огонь. Орудийные залпы косили индейцев как траву, убивая сразу по десятку воинов. Индейцам казалось, что белые говорят с ними громовым голосом, языком пламени, а железным кулаком поражают издали каждого смельчака, преграждавшего им путь.

Конная атака конкистадоров (со старинного рисунка)

 

Все же, несмотря на огромные потери, индейцы, казалось, не устрашились, ведь они сражались за свою страну, семьи и жилища. Ступая по грудам трупов, ин­дейцы с громкими криками шли на испанцев, бросая в воздух песок, чтобы за облаками пыли скрыть свои потери. Выпустив в испанцев последние стрелы, индейцы бросились на них с пиками и топорами.

«Я вовек не забуду того адского шума, свиста и крика, которые раздавались после каждого нашего залпа, и до конца дней своих буду помнить, как они осыпали нас проклятиями, бросая вверх землю и сухую траву, как они притворялись, что. не замечают своих потерь», — отмечал участник этой битвы Берналь Диас.

Под напором атакующих индейцев, волнами накаты­вавшихся на конкистадоров, ряды испанцев дрогнули. Такого презрения к смерти белые еще не встречали. Казалось, еще минута — и индейцы сметут их с лица земли.

Но тут раздались возгласы: «Сант Яго и Сан Педро!» Из засады выскочили всадники Кортеса. Призывая на помощь пресвятую деву Марию и хранителей Испа­нии — апостолов Якова и Петра, — кастильские рыцари в блестящих латах и сверкающих шлемах врезались в густую толпу индейцев, рубя их мечами и топча лошадьми.

Индейцы задрожали от ужаса: они никогда не ви­дели лошадей. Конкистадоры, сидевшие на разгорячен­ных скакунах, которые громко храпели, ржали и гре­мели удилами, казались им фантастическими, сошед­шими с неба существами, чудовищами, которых не мо­жет одолеть человек и которые, придя с моря, сеют смерть и уничтожение. Всадник и лошадь являлись для индейцев единым существом с двумя головами и че­тырьмя ногами, бежавшим быстрее любого воина.

Суеверный страх охватил нагих воинов, и они в па­нике разбежались, оставив на поле боя около девятисот убитых. У испанцев же, по свидетельству хронистов, было всего двое убитых и свыше сотни раненых. Они одержали победу над индейским войском численностью в сорок тысяч человек. (Правда, относительно послед­ней цифры, скорее всего, сильно преувеличенной, один из позднейших историков остроумно заметил, что подоб­ные свtдения составлял, очевидно, герой комедии Шекс­пира — Фальстаф, прожженный плут и хвастун.) По­бедители, ликуя, говорили друг другу: «Само небо было за нас, иначе сил наших ни за что не хватило бы для победы над бесчисленным врагом».

Возможно, правы некоторые историки, утверждав­шие, что в конечном итоге победу испанцам принесли не пушки, мушкеты и аркебузы, не толедские клинки, не крест, не безумная отвага конкистадоров, а их боевые скакуны.

Так было выиграно первое большое сражение Кор­теса на новых землях. Берналь Диас с досадой пове­ствует, что испанский историк Гомара описывает это сражение иначе: по его словам, победу испанцам якобы принес скакавший впереди Сант Яго — святой апостол Яков. Диас иронически замечает, что ему самому дове­лось увидеть верхом на пятнистом скакуне лишь идальго Франсиско де Морла.

«Конечно, все наши победы идут от Христа, иначе нам здесь не поздоровилось бы, ведь стоило каждому из наших врагов бросить по одной пригоршне песка и мы были бы погребены под целой горой. Конечно, божья милость все время была с нами... Возможно также, что мне, великому грешнику, не было дано уви­деть апостола... Но почему же тогда никто из участ­ников этой битвы не заметил его? Неужели мы, увидев такое чудо, не построили бы храм святому Якову, в страхе потерять его благоволение? По-видимому, не мы были плохими христианами, а Гомара — скверным писакой».

Такова была сила веры, видевшей в этой блестящей победе лишь чудо и божественное предначертание, та­ков был и обычай рассказывать об этом потомкам. Один из хронистов сообщает, что сам Кортес якобы видел на поле боя святого Петра, однако хронист этот полагает, что всадник, скакавший на сером боевом коне по тру­пам язычников, был божьим посланником, покровителем испанцев, святым Яковом. Святые, дескать, всегда по­являлись в критический момент, чтобы спасти от гибели воинов христовых.

После боя Кортес отправил несколько пленников обратно к вождям табасков с требованием немедленно сложить оружие и покориться испанцам. В случае со­противления он грозился предать страну огню и мечу и расправиться со всеми без пощады.

Уже на следующий день к Кортесу явились посланцы индейцев. Они были в черных одеяниях — знак покор­ности — и принесли богатые дары: ткани, золотые укра­шения, припасы, а также привели Кортесу двадцать молодых красивых женщин.

Испанцы особенно обрадовались золоту и стали до­пытываться у табасков, откуда оно у них. Индейцы по­казывали на запад и повторяли слово «Мехико», с тру­дом объясняя жестами, что это лежащая за горами мо­гущественная страна ацтеков, столица которой зовется Мехико, или Теночтитлан.

Женщин окрестили, отслужив торжественный моле­бен, и Кортес роздал их своим командирам. Среди этих невольниц была замечательная красавица, названная Мариной. Она досталась Алонсо Пуэртокарреро.

Табаски больше не помышляли о сопротивлении, ведь непобедимым чужеземцам помогали сами небесные силы!

Вскоре испанские патеры окрестили табасков, пред­варительно разбив в храмах языческих идолов и устроив

торжественное шествие. Туземцы в молчании стояли вокруг, решив подчиниться' чужеземному богу, превос­ходящему своим могуществом богов, их предков.

Затем конкистадоры сели в лодки и поплыли вниз по реке к своим кораблям. И вскоре вся флотилия Кор­теса отправилась дальше на запад, к таинственной земле золота Мексике, о которой рассказывали индейцы.