Сообщение из Тескоко

JUAN BAPTISTA POMAR

ХУАН БАПТИСТА ПОМАР

Сообщение, отправленное Его Величеству

/1/ В десятый день месяца марта 1582 года, когда Вице-королем этой Новой Испании был Его Высокопревосходительство Дон Лоренсо Хуарес де Мендоса, граф де Корунья<1>, а Главным Алькальдом<2> этого города Тескоко [Tezcuco] и его области – Его Высокоблагородие Хуан Веласкес де Саласар, закончено это сообщение с его описанием мною, Хуаном Баптиста Помаром, в соответствии с уcтановлениями [institución], которые я получил от господина Главного Алькальда, изложенными печатно<3>, и с другими, такого же содержания, каковые я ранее получил от Алонсо де Вильянуэва Сервантеса, его предшественника, которое было составлено с возможной правдивостью и, прежде всего, с большим усердием к этому, разыскивая старых индейцев и древние сведения о том, что содержится в названных установлениях, и разыскивая стариннейшие песни, откуда я выбрал и взял основное из того, что составлено и написано, и если в изложении я не привел в подробностях и не разъяснил, что означают некоторые вещи, касающиеся их богов, и идолов, и обрядов, древностей и обычаев, это не от небрежения и невнимания, но оттого, что невозможно было узнать больше, потому что, хотя и имеются старые индейцы в возрасте более восьмидесяти лет, они, как правило, не знают обо всех своих древностях, но одни – одно, а другие – другое, а те, кто знали более важные вещи, те, кто были жрецами идолов и сыновьями Несауальпильцинтли, царя, каковой был в этом городе и его области, уже умерли; и, кроме того, об этом нет их рисунков, в которых они имели свои истории, потому что во времена, когда Маркиз дель Валье Дон Эрнандо Кортес с остальными конкистадорами вступил впервые в него, что было шестьдесят четыре /2/ года назад<4>, чуть больше или меньше, они сгорели в царских покоях Несауальпильцинтли, в одном большом помещении, которое было главным хранилищем [archivo general] их документов, в которых были нарисованы все их древние события<5>, что с большой печалью оплакивают их потомки, так как они остались словно во тьме без сведений и памяти о деяниях своих предков; а то, что еще оставалось во владении некоторых знатных людей, у одних об одних вещах, а у других – о других, они сожгли из страха перед Доном братом Хуаном де Сумаррагой<6>, первым архиепископом Мехико, чтобы их не связали с идолопоклонством, так как в ту пору был обвинен в идолопоклонстве, после того, как был окрещен, Дон Карлос Ометочцин [Carlos Ometochtzin]<7>, сын Несауальпильцинтли, из-за чего все уничтожили и истребили; и так возникла большая нехватка для того, чтобы сделать подробным это сообщение, и сколь много нужно было потрудиться, чтобы разыскать и изучить то, что сделано; так что если показалось бы, что в нем чего-то не хватает, а другое слишком кратко, это связано с указанным, а не с недостатком усердия, и таково следующее.

[Вопрос 11: Об индейских поселениях говорится только, на каком расстоянии они находятся от селений, к чьему управлению и ведению [jurisdicción] принадлежат, и что является их миссионерским центром [cabecera de doctrina], называя все главные селения, которые находились бы в его ведении, и подчиненные, какие каждое селение имеет, по названниям].

XI. Что касается того, чтобы удовлетворить и ответить на названное предписание, это будет, начиная с главы 11, в соответствии с их порядком и формой; и так я говорю, что этот город Тескоко, о котором идет речь, это селение, населенное индейцами, и одна из трех столиц Новой Испании, и в качестве таковой находится на попечении [está encomendado] Королевской Короны; и он во времена язычества достиг и имел большое и обширное ведение, под которое подпадали многие земли, селения и области: она распространялось от Северного моря до Южного<8>, со всем, что включает восточное побережье вплоть до порта Вера Крус, кроме города Тлачкала [Tlachcala] и Уэшоцинко [Huexotzinco], а сейчас оно такое урезанное и ограниченное, что не превышает двух лиг<9> в самом длинном месте, и поперек едва ли имеет две. Он относится к ведению и управлению Вице-королей этой Новой Испании, и является одной из самых почетных должностей, на какие они назначают, и потому они всегда дают его соответствующим лицам; и является миссионерским /3/ центром только для селения Тецойокан [Tetzoyacan], так как оно не имеет братии или кого-либо, кто причащал бы в нем, и потому это обязанность братьев-францисканцев из этой обители; что касается ведения его главных алькальдов, они входят в селения Уэшотлан [Huexutlan], Коуатличан [Cohuatlichan], Чиаутла [Chiauhtla], Тецойока [Tetzuyuca], каковые относятся к Королевской Короне и являются самостоятельными селениями, и которые имеют правителей, алькальдов, судей и самоуправление [gobernadores, alcaldes y justicias y Regimento], над которыми индейские правители этого города не имеют никакой власти или верховенства, за исключением всеобщего призыва [llamamentos generales], когда им случается заняться тем, чтобы обсудить, что следует делать по приказу Вице-короля или Королевской Аудиенсии: в этом случае не только они, но и все области, которые он имел в качестве подданных в древности, подчиняются ему, хотя это происходит в редких случаях.

[Вопрос 12: И точно также о том, на каком расстоянии они находяться от других индейских и испанских селений, какие располагались бы в окрестностях, называя те и другие, и в какой стороне они лежат; и указаны ли длинные или короткие лиги, и сухопутные дороги, ровные или ухабистые, прямые или извилистые].

XII. Имеет этот город Тескоко до Мешико и западного берега расстояние в три лиги, поскольку только столько имеется на прямом пути по озеру, находящемуся между двумя городами, по середине которого один граничит с другим, если провести линию и межу с севера на юг. Плавают по нему на каноэ, из одного города в другой; а чтобы идти из Тескоко в Мешико по суше есть две дороги: одна выходит на север и поворачивает налево, огибая названное озеро, это дорога в семь лиг, ровная и по которой ездят на повозках, а когда желают идти по южной стороне, по берегу названного озера, |дорога| занимает расстояние в восемь лиг, ровная и проторенная повозками, и более приятная из-за прохлады источников пресной воды в селениях, через которые она проходит.

Селение Чиаутла [Chiauhtla] находится к северу от Тескоко менее чем в полулиге, и настолько же дальше по той же дороге находится селение Тецойокан [Tetzoyucan], посещаемое для проповедей братией из этого города, а за ним находится селение Тепетлаосток [Tepetlaoztoc], которое имеет в энкомьенде сеньор Хуан Веласкес де Саласар<10>, к северо-востоку; и с южной стороны имеет /4/ Уэшотлу [Huexotla], находящуюся менее чем в полулиге, и далее, по той же самой дороге находится Коуатличан [Cohuatlichan], примерно в полулиге. Добираются до них всех по очень ровным и прямым дорогам, пешком или верхом, хотя и с трудностями, особенно в дождливое время, из-за препятствий гористой местности, пересекаемой посередине.

[Вопрос 13: А также, что означает на языке индейцев название указанного индейского селения, и почему оно так называется, если это было бы известно, и как называется язык, на котором говорят индейцы указанного селения].

XIII. Находится у города Тескоко, в лиге к востоку от него, небольшой холм, который в древности назывался Тецкотль [Tetzcotl] на языке чичимеков [chichimecas]<11> из племени индейских варваров, подобных арабам [alarabes] Африки, которые первыми нашли и заселили эту землю и ее округу, придя по направлению от сакатеков [zacatecas], где сегодня находятся самые знаменитые копи этой Новой Испании по своему богатству, равно как по храбрости тамошних индейцев, которые по мнению сведущих людей из иноземных народов являются лучшими в мире стрелками из лука, и вслед за которыми затем появились кольуаке [culhuaque], мешикское племя, поселившееся там, где сейчас находится этот город, и, исказив слово "Тескотль", они назвали город "Тескоко", и оно происходит от "Тескотль", и холм они назвали Тескоцинко [Tezcotzinco], уменьшительным названием, посчитав его маленьким по сравнению с другими, большими холмами, таким образом, Тецкотль может быть чичимекским словом. Невозможно узнать его истинное значение, поскольку чичимеки, которые первоначально дали ему имя, не только исчезли, но нет ни памяти об их языке, ни кого-либо, кто смог бы перевести названия многих вещей, которые до сегодняшнего дня называются на этом языке; и если о них и идет речь в некоторых рисунках и знаках, то только по поводу родословных и предков природных владык этой страны, которые хвалились и кичились происхождением от них. Как только они исчезли или превратились в кольуаке, они использовали их язык, который тот же самый, что и у мешиков, и затем, когда прошло время, назвали округ города и его область Акольуакан [Acolhuacan], в память о чичимеках, первых ее обитателях, потому что они были людьми статными и более широкими в плечах, чем кольуаке, ибо "аколь" [acol] означает /5/ "плечо", так что акольуаке переводится "плечистые", и так назвали эту область Акольуакан, что как если бы сказать: "Страна и область плечистых людей", и по той же причине язык, на котором говорят во всей этой области, они назвали акольуакатлатолли [acolhuacatlatolli]; и поскольку между "кольуаке" и "акольуаке" имеется большое сходство, и чтобы одно не принимали за другое и из-за этого не было бы ошибок, следует обратить внимание, что, как сказано, акольуаке являются благородными чичимеками, а кольуаке – это пришельцы мешикского рода, взявшие обозначение от Кольуакана [Colhuacan]<13>, селения, откуда он пришли с западной стороны.

А значение "Уэшотла" – "Место белых ив", потому что "уэшотль" [huexutl] – "ива", а "Коаутличан" – "Дом змеи", так как есть в этом селении некая пещера, где в древности находилась одна необыкновенной величины, по поводу чего селение получило это название; и Чиаутла, что означает "болотистый", называется так из-за болот, которые в ней есть; а Тецойокан [Tetzoyucan] – из-за определенного рода камня, красного, пористого и легкого, который называется тецантли [tetzantli], наилучшего, какой есть в этой земле для строительства; а Тепетлаосток – из-за пещер, и из этих двух названий составляется название селения. Кальполальпа [Calpulalpa]<14> переводится как "место и земля многих кварталов" [barrios]. И так думается, что Несауалькойоцин<15>, царь, который был в этом городе и его области, распределил ту землю между индейцами шести кварталов, имевшихся в этом городе, приведя из каждого некоторое число их для поселения. Масаапан [Mazaapan] называется так потому, что означает на нашем романском языке "вода оленей". Йауалиукан [Yahualiuhcan] – по одному круглому холму, на чьем склоне обосновались и поселились индейцы.

[Вопрос 14: Чьими они были во времена своего язычества, и владычество, которое имели над ними их владыки, и то, что они платили в качестве дани, и чему они поклонялись, законы и обычаи, хорошие и плохие, какие они имели].

XIV. Город Тескоко со своими землями, селениями и областями имел собственных царей почти тысячу лет в этой стороне<16>, и хотя в их владычестве было много разнообразия и изменений, как они бывают во всех вещах этой жизни, в конце, когда в него пришел дон Эрнандо Кортес и прочие конкистадоры, он нашел, что им обладает Какамацин [Cacamatzin]<17>, последний /6/ его царь от царской крови и рода чичимеков, и так как тот царствовал не больше трех лет и был очень порочным, о нем не будет идти речь в этом сообщении, но о Несауальпильцинтли<18>, его отце, и Несауалькойоцине, деде, ибо при них он очень процветал, так как они были мужами очень добродетельными, и так как они поддерживали у своих подданных добрые обычаи и достойный образ жизни, как говорится в своем месте. И таким образом владычество, каковое они над ними имели, основывали на многих доводах, и главным образом на трех. Первый: потому что чичимеки, которые первыми поселились в этой земле, привели природного владыку и царя, от которого происходили прочие его преемники, наследуя от отца к сыну, и в то время он приводился наряду с другим, главнейшим: потому, что все прочие народности, имевшиеся в этой области были пришельцами, особенно кольуаке, и поскольку чичимекские владыки, в чьи времена они пришли, позволили им обосноваться и поселиться, они подчинились им в качестве подданных, так как чичимеки были для них исконными жителями. И еще один, поскольку в прежнее время они все взбунтовались против Иштлильшочитля [Ixtlilxochitl]<19>, отца Несауалькойоцина, в пользу Тецоцомоктли [Tetzotzomoctli], владыки Аскапоцалько [Azcaputzalco]<20>, его недруга, которого, после того как он был долгое время преследуем, в течение которого с ним произошли многие злоключения, они убили, и после того, как были подчинены в дальнейшем Несауалькойоцином, его сыном, силой оружия и при помощи чальков<21>, он достиг истинного господства [imperio], каковое имел над ними, хотя после того, как они были усмирены, обошелся с ними человечно, забыв о суровости правосудия, какую заслуживали их мятеж и злодеяние, и поступил с ними с большим милосердием, достаточная причина, чтобы любить его и уважать его, как в действительности они и делали, и то же самое относительно его сына Несауальпильцинтли. Те дали им законы и указы, по которым они управлялись и жили в соответствии с установлениями разума и общественного порядка [conforme a razon y policia], чьи времена те называли счастливыми из-за великой умеренности, с какой они правили, и они продолжались восемьдесят три года<22>, каковые были временем, когда царствовали эти двое. И так никогда не переставали говорить о них добро, особенно когда испытывали огорчения и тяготы.

Они имели над ними полное господство [dominio absoluto], так как в их руках находилась их смерть и жизнь, также как и прочих владык, им подчиненных /7/, хотя эти двое государей, отец и сын, всегда поступали по праву и справедливости [de rectitude y justicia], что можно вывести из их деяний и поступков во время мира и на войне, которые забыты из-за отсутствия записей и которые, согласно тому, что о них рассказывают, особенно о Несауалькойоцине, не заслуживают быть преданными забвению. Они очень чтили добродетельных, и еще более, если были доблестными, и за это давали им большие награды и возводили в высокое достоинство, и по тем же причинам карали тех, кто ошибался и совершал злоупотребления, ведя жизнь порочную и распутную, хотя бы это были их собственные сыновья, что, как известно, будет видно из правосудия, которое они над некоторыми из них совершили, о чем будет рассказано в своем месте. В их руках находились мир и война, и были они столь чтимы и любимы, что согласны по общему правилу, что их подданные желали умереть за них и на службе им в знак любви, и так в случае войн, на которые в их времена они должны были идти, как известно. Было столь велико их могущество, что распространялось вплоть до некоторых дел, которые они считали священными и божественными, выбирая жрецов для служения своим идолам, и смещали их, когда им казалось подходящим, и назначали опять других; и, в конце концов, совершали и устраивали все прочее, что для их культа и религии было необходимым.

То, что давали им в качестве дани, было природными плодами этой земли, из которых каждый индеец давал часть, которая приходилась на него в соответствии с имуществом, которым он обладал, если был торговцем или чиновником, а если земледельцем – в зависимости от земель, какие обрабатывал, и при этом они платили столь умеренную дань, что многие были очень богатыми и праздными.

Жители побережья Южного моря давали им золото в песке, плитках [tejuelas], палочках, губные и ушные серьги из него, а также рабов и роскошные голубые перья, очень ценимые среди них, которые приносили путем обмена из областей Уатималы [Huatimala]<23>. Им давали какао и хлопок в коробочках, белый пчелиный мед, перец разных сортов, щиты, воинские доспехи и уборы, и в каждом селении было большое маисовое поле, собранный урожай с которого оставался в них в хранилищах для ежедневного расхода управителей, которые были в них на царской службе. И те имели свободу распределять часть его, оказывая милость от имени царя тем, кто по каким-либо причинам ее заслужил, таким образом, что /8/ эти управители, которых называли кальпишке [calpixque] были теми, кто в каждом селении распоряжался этими доходами и податями.

Жители северного побережья давали ту же дань, кроме роскошных перьев, так как не добывали их, а селения и области более близкие давали свою дань плащами, рубахами, юбками, очень хорошими, многого и разнообразного покроя и цветов, и большими полями маиса и других семян, и служа лично в свою смену и очередь в их домах без какой-либо оплаты, кроме пропитания, которое им выдавали в большом изобилии управители, имевшиеся в каждом селении.

Они имели заботу о том, чтобы разыскивать и покупать за доходы, поступавшие в их распоряжение, драгоценные камни, которые могли иметься, каковыми были чальчиуит [chalchihuit]<24>, являющиеся ярко-зелеными камнями, которые мы называем матерью изумрудов или топазами, каковые были самыми ценимыми среди них, и бирюзу, и изумруды, чьих хотя бы одной копи или месторождения до сегодняшнего дня не найдено. Они посылали их своему царю в качестве главнейшей вещи, какую могли бы послать, и это было действительно так, потому что среди их богатств эти камни имели наибольшую ценность.

Что касается мнений о том, чему они поклонялись, то в них есть большой разнобой, но мнение, которое более всего приближается к истине, то, что они имели многих идолов, и столько, что почти для каждой вещи имели какого-нибудь, которым они поклонялись и приносили жертвы; и, чтобы быть сведущим в том, каких и им подобных они имели, я буду мало-помалу излагать самое главное и в наилучшем, насколько возможно, порядке, и я не буду вести речь обо всех, потому что это означало бы объять необъятное [dar en un infinito], но только о трех, бывших теми, кого они считали самыми главными, и верховным – Тескатлипоку [Tezcatlipuca], и затем Уицилопочтли [Huitzilopochtli], и затем – Тлалока [Tlaloc]<25>.

Тескатлипока, что означает "Дымящееся Зеркало", был сделан из дерева, с туловищем и лицом человека, со всеми его членами и с наилучшим их соотношением, с каким художник, его делавший, мог. Он был от ляжек внизу и до рук покрыт черной копотью и зеркальной поверхностью[3] [espejuelo], которая является определенным видом блестящего металла, называемого индейцами тескапоктли [tezcapoctli], откуда понятно, как образовано имя этого идола. Его ноги от середины ляжек и ниже были отделаны таким же образом, лицо – /9/ молодого человека и очень хорошо воспроизведенное, и маска с тремя полосами блестящего покрытия и с двумя золотыми, пересекавшими лицо, с губной вставкой из белой раковины, и с двумя большими ушами, как у волка, из очень блестящего перламутра, и под ними еще двое, которые казались его собственными, с золотыми серьгами, и на голове много богатых перьев, а на шее три низки драгоценных камней, которые они называли теошиуитль [teoxihuitl], а наши – бирюзой, а над ними золотое украшение, которое означало мир, по крайней мере, до пределов суши, где она граничит с морем, потому что до тех пор они имели сведения о его протяженности и пределах. На каждой голени у него было по браслету из золота, а тело покрыто до плеч плащом из перьев с наплечниками из золотого листа, и покровом с очень нарядно вышитыми краями, который, кажется, служил набедренной повязкой, и поножами из золота на икрах, и колокольчиками из него же на щиколотках ног. На них – сандалии [cutaras], и в качестве посоха в правой руке – большая стрела с оперением и кремневым острием, которую они называли теотопилли [teotopilli], что переводится "божественный или Божий посох", а в левой – опахало из перьев цапли и ворона, и инструмент, похожий на флейту, и в качестве местонахождения – возвышение из больших стрел, а по сторонам – нечто, похожее на перегородки или стенки, и у него были украшения, о которых мы уже сказали, и которые здесь изображены. Он находился в некоем ку [cu]<26> или храме в этом городе, в одном из шести имевшихся в нем кварталов, который назывался Уиснауак [Huiznahuac], где ему часто поклонялись и служили многочисленными жертвоприношениями людей и даров изо всех родов вещей, и особенно копала, который является видом курения, имеющегося в этой стране. Его представлял всегда и постоянно один индеец из пленников, захваченных на войне, который должен был быть доблестным, из Уэшоцинко или Тлашкалы, поскольку те, по общему мнению, считались доблестными как никакой другой народ. Он имел занятием с полуночи и далее свободно ходить по городу и даже отдаляться на полулигу от него всего с двумя человеками, которых давали ему в качестве слуг, которые шли за ним на расстоянии броска камня, будя людей звуком колокольчиков и флейты, /10/ на которой он играл время от времени, и когда это слышали, всякий в своем доме клал угли в жаровню и бросал на них курения, о которых мы уже сказали и, призывая его, кадил в восточную сторону, затем в западную, южную и северную; и тот, кто мог, выходил ему навстречу и кадил ему из уважения к тому, кого он представлял; и когда приближался день, он удалялся таким образом, чтобы свет не коснулся его иначе, как в храме, делая это постоянно, не пропуская ни одной ночи, и тот, будучи лишен сна ночью, спал днем. Он ходил одетым в убор, похожий на тот, который был на идоле, кроме перьев на голове и плаща. Ему было позволено идти, в случае, когда он захотел бы, на площадь и рынок, и подниматься на вершину небольшого ку, который был на ней, не совершая никаких действий кроме того, чтобы побыть там миг для своего удовольствия и вернуться в свой храм. Он носил сетчатый плащ и остриженные волосы вида, изображенного в этом сообщении, и их, чтобы было лучше понятно, нарисовано два: один в присущем ему виде, каковым был сам идол и изваяние, и другой – вид, в котором ходил пленник, его представлявший, который является вторым; и того, когда был день праздника, и когда он должен был быть принесенным в жертву, чем заканчивал несчастный, облачали в убор, похожий на тот, который имел идол.

Другого |идола| звали Уицилопочтли, он тоже был из дерева, как здесь изображено, похожий на молодого человека, очень хорошо сложенного, с роскошными перьями в качестве одеяния, и с плащом из них же, с тремя низками чальчиуитов, о которых уже сказано, на шее, и с бирюзовым украшением на груди, оправленным в золото, с колокольчиками из него же, и лицом с двумя полосами из золота и двумя другими из бирюзы, тщательно обработанными и составленными, и с губной вставкой из белой раковины, с бирюзовыми серьгами и орлиными перьями в качестве волос, с шапочкой [capelete] из голубых перьев, украшенной некоторыми золотыми фигурами, и на спине с составленным из перьев изображением в виде головы одной маленькой птицы, живущей в этой земле, которая называется уицицили [huitzizili]<27>, что означало имя идола, поскольку из названия этой птицы и вещи слева, что на их языке произносится "опочтли" [opochtli], /11/ составлено имя этого идола. В левой руке он имел круглый щит из перьев с листами золота, пересекавшими его посередине. Он имел свои золотые поножи с золотыми колокольчиками, голубые сандалии и набедренную повязку с краями, очень искусно затканными разными цветами; его ноги были раскрашены синей краской, а в правой руке – длинная стрела с кремневым наконечником, древнее оружие мексиканцев, которое бросали при помощи маленькой копьеметалки, похожей на крест, которую держали в руке. И его место и возвышение было такое же, как у Тескатлипоки. Его не представлял никто, кроме царя. Когда тот умирал, его обряжали в похожее убранство, и с ним сжигали тело, пока оно не превращалось в пепел, о чем будет идти речь далее.

Другой, называемый Тлалок, что, говорят, означает "несущий изобилие земле" [abundador de la tierra], был идолом дождей и бурь, и также был составлен из дерева, с ростом и фигурой человека, и все его убранство и фигура обозначали дожди и изобилие плодов. Тело он имел зачерненное и обмазанное смолой одного дерева, которое называли олли [olli]<28>, из которой делали мячи, и наши называют его батей [batey] на языке островов Санто-Доминго. В правой руке он имел изогнутый золотой жезл, обозначавший молнию, а в левой круглый щит из перьев с перламутровой отделкой поверх на манер сетки, а поверх одежды, которая также была из голубых перьев, имел такую же отделку с каймой определенной работы, сплетенной из волос зайца<29> и кролика, на манер зубчатой пилы. Лицо было уродливейшей фигурой, которая в их рисунках и письменах изображалась для обозначения дождя [figuraban por las lluvias], с длинными волосами и большой шапкой из белых и зеленых перьев, которые обозначали обильные зелень и плоды, и на ней низка чальчиуитов, с медными поножами на лодыжках, и в качестве местонахождения возвышение из дерева с зубцами вокруг, как он появляется изображенным здесь, и у него не было индейца, который его представлял бы.

Главный храм этих идолов Уицилопочтли и Тлалока был построен посреди города, квадратный и заполненный, словно земляная насыпь, глиной и щебнем, и только с поверхностью из извести и камня. Имел с каждой стороны восемьдесят длинных саженей [brazas largas]<30>, и в высоту двадцать семь, /12/ у него было сто шестьдесят ступеней на западной стороне, по которым на него поднимались. Начиналось его строение с основания таким образом, что по мере подъема оно уменьшалось и сужалось со всех сторон в виде пирамиды, и от части к части образовывало площадку, как скамейка вокруг всего его, и словно дорогу в эстадо[4] между ступенями, которые поднимались снизу вверх до вершины, что было как промежуток, чтобы образовать два подъема, которые оба шли, пока не достигали двора, образовывавшегося на самом его верху, где имелось два больших помещения, одно больше другого, в большем, которое находилось с южной стороны, находился идол Уицилопочтли, и в другом, которое было меньшим, и которое находилось в северной стороне, находился идол Тлалока, так что они и помещения смотрели на западную сторону, и впереди двор, о котором сказано, вытянутый с севера на юг, очень ровный и светлый, и такой вместительный, что в нем размещалось без труда пятьсот человек, и с одной его стороны по направлению ко входу в главное помещение Уицилопочтли – приподнятый камень в вару[5] высотой, и при такой высоте размером с сундук, который называли точкатль [tochcatl], где приносили в жертву индейцев.

Эти идолы были сидящими, однако изображены они стоящими, чтобы лучше объяснить их вид, размер и строение.

Каждое их помещение имело по три надстройки, которые сообщались между собой одна из середины другой при помощи переносной деревянной лестницы. Они имели их полными снаряжения изо всяких видов оружия, особенно макан, щитов, луков и стрел, копий и камней, и всяких видов воинских облачений и уборов; и что бы лучше понять размер и вид, какие имело это ку, оно также изображено в этом сообщении.

Ку Тескатлипоки, главного идола, находилось, как уже сказано, в квартале Уиснауак, значительно меньшее, но того же строения, кроме того, что не имело разделения на ступени. Проверено, что Несауалькойоцин оставил в этом квартале этого идола в соответствии с суждением индейцев из него, ибо их обязанностью было охранять его, так как их предки некогда принесли его, когда прибыли в эту землю, в виде, о котором я далее скажу<31>. Этот храм тоже имел на вершине /13/ дома идола три надстройки, где точно также хранилось снаряжение, о котором сказано. Известно, что Несауалькойоцин был первым, кто собрал |изображения| этого идола из разных мест во всех кварталах этого города, где они были рассеяны по очень маленьким ку и храмам, и сделал для них большой, о чем сообщают и многие другие, внутри очень большой ограды.

Возле ку и главного храма имелся зал и помещение, которое называли Тлакатекко [Tlacatecco], что переводится как "Дом благородный мужей", где хранились в качестве важнейших и священнейших предметов два свертка или узла из множества очень богатых и очень белых плащей, один с идолом Тескатлипоки, а другой с идолом Уицилопочтли.

В том, что был Тескатлипоки, находилось зеркало из амальгамы [alinde][6], формой и величиной с половину большого апельсина, оправленное в черный необработанный камень. Вместе с ним находились вроссыпь многие дорогие камни, как то чальчиуите, изумруды, бирюза и много других видов, и плащ, который был ближайшим к зеркалу, был разрисован человеческими скелетами. Говорят, что в том зеркале много раз видели Тескатлипоку в виде, о котором сказано и который нарисован, кроме украшения из перьев, добавленного к его статуе позже, и что оттуда он получил имя Тескатлипоки, и что, когда пришли предки жителей квартала Уиснауак, которые были кольуаке из Кольуакана, области этой Новой Испании под управлением Гвадалахары, прибыло это зеркало, разговаривая с ними человеческим голосом, чтобы они прошли дальше и не останавливались и не обосновывались в местностях, проходя по которым они намеревались остаться и поселиться, пока они не пришли в эту землю чичимеков акольуаке, и после того, как они прибыли туда, оно больше не говорило с ними, и поэтому они устроили в ней место своего жительства с позволения Кинацина [Quinatzin]<32>, владыки, каковой был у чичимеков, предка Несауалькойоцина, и не обнаруживали, чтобы после этого оно еще говорило, кроме как несколько раз это видели во сне, и оно приказывало некоторые вещи, которые они затем делали; они были жрецами его храма, являвшимися его /14/ охранниками и служителями, и что это были редкие случаи.

Другой узел, Уицилопочтли, был другим хламом [barteria], еще менее основательным, чем этот, поскольку это были две колючки магея, растения, очень известного в этой стране из-за своей великой пользы и значения для человеческого пропитания, которые были обвязаны и обмотаны многочисленными плащами, и которые кольуаке, называемые мешиками [mexica], принесли в древности из той же области Кольуакан, и не дают и не находят какого-либо объяснения тому, почему эти колючки считались священным предметом, ни того, чтобы их силой были произведены какие-либо обманы или чудесные события, как с узлом и зеркалом Тескатлипоки, кроме того, что древние люди сделали изваяние, о котором уже сказано и нарисовано, назвав его Уицилопочтли в соответствии с видом, в котором они имели его в древности в своей области Кольуакан.

Идол и изваяние, называемое Тлалок, является самым древним в этой земле, так как говорят, что те же кольуаке нашли его в этой стране и, не обращая внимания на чичимеков, они стали почитать и поклоняться ему как богу вод. Он находился на главной и самой высокой горе у этого города, в восточной части обширной гористой местности и горной цепи вулкана Чалько, места очень известного и знаменитого в этой стране, о котором в описании Чалько и Уэшоцинко будет дано объяснение теми, кто составили сообщения. Называлась эта гора, где в глубокой древности находился идол, Тлалок<33>, таким образом, что и идол назывался Тлалок, и горная цепь с горой точно также. Он находился на самой ее вершине, был из белого и легкого камня, похожего на того, который называют пемзой [pómez], хотя чуть более прочного и тяжелого, обработанного в образе и размере человеческого тела без какого-либо отличия. Он сидел на квадратной плите, а на голове из того же камня был сосуд как лохань [lebrillo], очень соразмерный и способный вместить примерно шесть квартилий воды<34>. Внутри он содержал некую жидкость, называемую олли [olly], о которой уже шла речь, она была полужидкой, как рыба, когда ее варят, кроме того, что даже холодная и застывшая она не затвердевала, и в ней содержались все семена из тех, какими пользовались и питались местные жители, как то маис белого, черного, красного и желтого цвета, и фасоль многих видов и цветов, чиаутоиутли [chiauhtuiuhtli] и мичотоиутли [michutuiuhtli]<35>, и перец /15/ всех разновидностей, какой могли иметь те, кто имел заботы об этом, обновляя их ежегодно в определенное время. Располагался этот идол лицом на восток; ему совершали жертвоприношения невинными младенцами, ежегодно один раз, как в своем месте будет сказано. Не знают, как объяснить ни то, кто его сделал, ни почему его почитали в качестве бога бурь, кроме того, что по некоторым суждениям имеются подозрения, что его создал некий род людей, которых называли тольтеками [Tulteca]<36>, каковые имелись в древности в этой земле и которые исчезли из нее за многие годы до того, как чичимеки вновь ее заселили. Говорят, что Несауалькойоцин из уважения к этому идолу сделал другого, о котором шла речь, поместив его в ку и главный храм этого города вместе с Уицилопочтли, и что Несауальпильцинтли, его преемник, чтобы улучшить каменного идола, находившегося на горе, приказал сделать другого, большего, из черного камня и более твердого и тяжелого, размером и ростом как человеческое тело, и убрать древнего и поставить этого на его место, и что с течением времени он был разбит на куски от удара молнии, попавшего в него, и, сочтя это чудом, вновь поставили другого, древнего, выкопав его оттуда, где его неподалеку от того закопали, и этого нашли во времена Дона брата Хуана Сумарраги, первого архиепископа Мехико, с вложенными в одну его руку тремя толстыми золотыми гвоздями и одним медным, которые, когда разбили его на куски по его приказу, забрали у него.

Что касается их обрядов и жертвоприношений, то, что можно установить досконально [sacar de raiz], исследовав правду об этом, это, что человеческие жертвоприношения этим идолам были изобретением мешиков, таким образом, что после того как чичимекские владыки Аскапоцалько позволили им обосноваться и поселиться там, где сейчас город Мехико, в качестве своих подданных<37>, после того, как прошло время и они породнились со знатными людьми и владыками этой страны, по причинам, о которых рассказывают в их историях, они восстали против своих владык и таким образом, что, подняв против них оружие, за короткое время их покорили<38>, и чтобы еще больше оказать честь своим идолам устроили им жертвоприношения людей из тех, кого в течение этой войны и мятежа захватили, в знак благодарности за свои победы, чтобы иметь их более благосклонными и /16/ милостивыми, так как им казалось, что никакое жертвоприношение не сделало бы тех более кроткими, чем тех вещей, какие они посчитали бы самыми ценными и почитаемыми, и так как никакая вещь не может иметь такой же ценности как человек, и особенно если он добыт и захвачен на войне с такими трудами и опасностями, какие на ней встречаются, они решили устроить жертвоприношения ими, и хотя в то время это было с умеренностью, затем оно возросло по мере роста их могущества, пока они не дошли до той слепоты и заблуждения как те, в которых находились во время, когда первые конкистадоры пришли в эту землю, чтобы уязвлять Господа нашего, и случилось |это| за восемьдесят лет до того, потому что до того времени еще не было в помине этого дьявольского изобретения, так что в подражание мешикам его ввели по всей этой земле, по крайней мере, в этом городе, и в Тлакобе, Чалько, и Уэшоцинко, и Тлашкале.

Способ и порядок, какой они в этом имели, состоял в том, чтобы врагов, которых на войне они могли бы убить, не убивали, но скорее захватывали их живыми и приводили пленниками с целью принести их в жертву, и по многим другим причинам и соображениям, из чего для них следовало много выгоды, чести и славы. Днями их жертвоприношений были только праздничные дни, и для этого следует знать, что они имели в каждом году восемнадцать праздников<39>, и все разные, на которых они почитали разных идолов, таким образом, что ежегодно они только раз справляли каждый праздник, хотя, это правда, одни считали более важными и большего достоинства, чем другие, особенно тех трех идолов, о которых уже шла речь, каковым они устраивали большие и примечательные жертвоприношения всех родов пленников, и особенно в день праздника еще одного, которого они называли Шипе [Xipe]<40>, который был как бог войны, каковому жертвовали самых доблестных пленников с тем, чтобы прославить тех, кто их захватил, с особой торжественностью по сравнению с другими, обычными жертвоприношениями, о которых пойдет речь дальше. Наконец, когда наступал день и праздник Тескатлипоки, который они называли Точкатль [Tochcatl]<41>, они приносили в жертву в его храме всех пленников, каких ранее собрали, всякого рода, возраста и пола, за исключением тех, кто, как самый мужественный, был оставлен для дня идола Шипе, который другим именем назывался Тлатлаукистекатль [Tlatlauhquiztecatl], что то же самое, что сказать "Алое или /17/ пылающее зеркало".

Им вскрывали грудь острым кремневым ножом над камнем, называвшемся точкатль, положив на него спиной, и пять или шесть человек, пригнув |им| голову, руки и ноги к земле, выворачивали грудь и живот вверх, и так один жрец из тех, кто для этого был предназначен и находился на службе демона, самый главный, называвшийся Кецалькоуатль [Quetzalcohuatl]<42>, разрезал ее с легкостью от одного соска до другого, и первое, что он делал, было вынуть сердце, которое, трепещущее, он бросал к ногам идола, безо всякого уважения и учтивых манер; после этого он тут же вручал тело хозяину, что означает тому, кто его захватил, и в таком порядке приносили в жертву всех, и у тех, кто погиб на жертвоприношении этого дня, остальные жрецы собирали все сердца, и после того, как они были сварены, съедали их, таким образом, что этот член, столь важный среди человеческих органов, был предназначен для этих жрецов, служителей демона; и в том же самом порядке совершали жертвоприношения идолу Уицилопочтли, когда приходил день его праздника<43>; и тела, после того, как их уносили их хозяева, разрезали на куски и, сваренные в больших горшках, рассылали по всему городу и по всем окрестным селениям, пока не оставалось ни одной частички, и очень маленькими кусочками, в каждом из которых не было и полуунции, в качестве подарка касикам, владыкам и знатным, и управителям, и купцам, и всякому роду богатых людей, от которых могли предполагать получение какой-либо корысти, пока не убеждались, что у них не оставалось ни одного куска, чтобы съесть, потому что им это было запрещено, кроме костей, которые оставляли им в качестве трофея и знака их силы и доблести, помещая их в своем доме в части, где те, кто приходили, могли бы их видеть. И давали им те, кому они дарили по кусочку этой плоти, плащи, рубахи, юбки, ценные перья, драгоценные камни, рабов, маис, ушные и губные серьги из золота, щиты, воинские облачения и доспехи, каждый как хотел и мог, и не столько потому, что представляло какую-то ценность то мясо, так как многие его не ели, сколько в качестве вознаграждения храбрецу, который его прислал, из-за чего они становились богатыми и процветающими.

/18/ У другого идола, Тлалока, было жертвоприношение, которое ему совершали, очень отличное от этих остальных, потому что в день его праздника, который обычно бывал в мае месяце<44>, согласно тому, что следует из их счета, они собирали десять или пятнадцать невинных детей в возрасте до семи-восьми лет, рабов, которых им давали владыки и богатые люди в качестве дара для этой цели, и их приводили на гору, где находился каменный идол, и там заостренным кремнем им перерезал горло жрец или, лучше сказать, живодер, избранный для служения этому демону, и с перерезанным горлом их сбрасывали в одну пещеру или естественную расщелину, имевшуюся в скалах возле идола, очень темную и глубокую, не совершая других обрядов.

Другому идолу, называемому Шипе, о котором было обещано рассказать, совершали жертвоприношение самыми доблестными индейцами, которые отбирались по выбору царя, для чего устраивали сначала многие испытания и проверки по поводу силы и храбрости каждого и его доблести, ибо если они не были таковыми, не умирали на жертвоприношении этому идолу, который, как уже сказано, был как особый бог войн и сражений. Первое, что они делали, было, чтобы каждого из этих храбрецов украсить от бедер и ниже, а также руки и голову, белыми перьями при помощи клейстера, и на них надевали бумажные куртки, бывшие у них знаком печали и траура, и затем их всех вели вереницей, как в процессии, каждого с двумя человеками в качестве охранников. Один был тот, кто его победил и захватил, а другой был еще одним храбрецом, которого они называли текиауа [tequiahua], и когда они приходили к месту жертвоприношения, которое находилось у подножия большого храма и ку, называвшегося Темалакалли [Temalacalli], который был сооружением в виде квадратной земляной насыпи со ступенями со всех сторон, настолько высоким, что поднималось четырьмя ступенями в три сажени в каждой части, и посреди большой камень той же работы, что и большой камень перед ним, на который ставили пленника, который должен был быть принесенным в жертву, привязанного за пояс веревкой, которую закрепляли за камень, настолько длинной, чтобы он мог спуститься по всем ступеням и на шаг или два дальше. Ему давали оруженосца в облачении храброго волка, которого называл петлач [petlach] /19/, который служил этому, круглый щит и макану, сверху сплошь покрытую перьями, но без лезвий; и по одну сторону от этого места и жертвоприношения были четверо индейцев, самых доблестных и избранных, какие имелись во всем городе и его области, двое в облачении и уборе храбрых и больших тигров, а двое других в виде двух больших орлов с многочисленными и большими перьями, один из которых бросался сражаться с тем, кого должны были принести в жертву. Он носил щит и макану с кремневыми лезвиями, и таким образом под звук барабана и другого инструмента, который называли тепонаштли [teponaxtli]<45>, и с песней они сражались один против другого, и если пленник получал удар или два, так что казалось, что он не сможет уже защищаться, тут же появлялся Кецалькоуатль, который был главным жрецом, и разрезал ему грудь на камне, находившемся возле этого жертвенника, похожем на тот, который имелся на главном ку, вырывая ему из груди сердце, которое вместе с телом получал хозяин, и перед тем, как отнести его к себе домой, брал сердце и вручал его идолу Шипе в его храме, и в сосуд собирал часть крови и обходил все храмы, окропляя ею более или менее важных идолов, тех, кто не был украшен и одет в богатые облачения и драгоценности, ибо они стояли таким образом, не объявляя их, проходили вперед к другим, чей праздник не справлялся, и он обмазывал их этой кровью, пока она не заканчивалась, а тело уносили, чтобы сделать с ним то, о чем уже было сказано ранее, кроме того, что его свежевали, и один из бедных индейцев одевал его кожу навыворот и отправлялся в ней нищенствовать повсюду, где мог, пока не проходило двадцать дней, что было как неделя этого праздника; и если вдруг пленник оказывался очень доблестным, так что в сражении побеждал, и того, кому выпадал этот жребий, даже убивал, как несколько раз случалось, он не становился от этого свободным, так как на него тотчас набрасывался другой из троих оставшихся, и, в конце концов, он был побежден одним из них, потому что никто не оказался настолько доблестным, чтобы спастись от всех четверых, особенно потому, что среди них должен был быть один, кто был бы левшой, от чьих рук казалось невозможно было спастись, потому что так /20/ делалось, чтобы сражаться с правой, а бедный пленник не мог одинаково обеими руками, и так тот имел над ним преимущество, и, кроме того, получая его над уставшим. Оказывается, что многие не желали тратить время на эту тщету, но сразу же сдавались для смерти и жертвоприношения, из-за чего делали менее прославленными тех, кто их захватил и победил, ведь, чем больше силы и стойкости они проявляли, сражаясь на этом жертвоприношении, настолько больше славы доблестных приобретали те, кто победил и захватил их на войне и привел на жертвоприношение, и к ним имели настолько больше уважения, насколько больше достоинств обнаруживали в пленном, и это было столь желанным делом, что, хотя бы имелось много индейцев, которые захватили на войне многих неприятелей, никого не приводили на жертвоприношение Шипе, если только, как уже сказано, не была весьма испытана их доблесть из-за достоинства этого дня<46>. Присутствовали на этом зрелище все те, кто представлял идолов, возле жертвенника, стоя на ногах, и наилучшим образом одетые и украшенные, что подходило для такого праздника, в соответствии с их порядком и согласно достоинству и величию идолов, каковых они представляли, отчего первым был тот Тескатлипоки, а затем – Уицилопочтли, и Тлалока, и Шипе, и прочие, о которых речь не идет, так как они были меньшего значения. Находилось на этом жертвоприношении гораздо больше народа, чем на прочих, поскольку как славное дело доблестных людей, умиравших на нем, стремились отовсюду увидеть его, и цари позволяли даже, чтобы на нем могли свободно и безопасно присутствовать индейцы тлашкальтеки и уэшоцинки, их неприятели, чтобы о его виде как о зрелище ужасающем они могли бы поведать в своих землях. И было удивительным делом, говорят, видеть стоны и плач, которые они издавали, и не только женщины, но и мужчины, при виде этого ужасающего жертвоприношения, представляя, что те, их сыновья, братья, дядья, племянники, друзья, уходя на войну, должны были бы прийти к этому, ибо воистину вся их забота и то, в чем они более всего видели свое счастье, состояло в военном деле, и имели от него награды, почести и выгоду, обычно, приводя мужественных, и ценились владения и другое имущество, какое они имели, если оно было добыто таким путем, и те, кто не имел силы духа /21/ и доблести для этого, были мало уважаемы, и в качестве таковых их использовали в занятиях низких и подлых, если только не были людьми родовитыми и высокого происхождения, и даже те, чтобы быть принятыми среди прочих доблестных, должны были быть выдающимися в некоторых способностях, особенно в отправлении правосудия, или в сочинении песен, или в том, чтобы быть людьми искушенными и мудрыми советниками в советах, какие они имели, и при всем этом они не должны были носить волосы, подстриженные таким образом, как их носили военные люди, ни надевать подобные им уборы, ни носить другой одежды кроме гладкого белого плаща малой стоимости; так что к служению и жертвоприношениям этим идолам, и чтобы достичь почестей и богатства, единственным путем, который имелся у них, чтобы прийти к ним, был этот, ибо они говорили, что война таит столько тягот и опасностей, и победить их с мужеством и доблестью заслуживает по достоинству вознаграждения от их богов и от властей.

И, возвращаясь к жертвоприношениям, закончим тем, что скажем об одном удивительном деле, и оно в том, что, хотя доблестный пленник, который представлял Тескатлипоку, имел столько свободы, как я уже сказал, и был столь уверенным в своей смерти, не установлено, чтобы когда-нибудь кто-нибудь изо всех тех, кто для этого был избран, убежал бы или дал бы |вместо себя| раба, имея возможность это сделать, полагая это недостойным делом для мужей, которые представляли столь большое величие, как у этого идола, и чтобы не считаться трусом и малодушным, и не только в этой стране, но и в своей собственной с непрерывным бесчестьем, и так они желали скорее умереть, снискав вечный почет, ибо считали это славой и счастливым концом; и почти то же самое говорится о толпе остальных пленников, которые, хоть у них и было больше охраны, все же имели случаи, чтобы иметь возможность бежать, и при всем этом никогда не пользовались ими, таким же образом, как и тот, кто представлял этого идола Тескатлипоку, не жил больше одного года после того, как был назначен для этой цели, потому что когда наступал день его праздника, он тотчас оказывался принесенным в жертву в том же порядке, что и остальные, разве что с большей пышностью и нарядами, чем остальные пленники, поскольку был одет и убран в одеяния, подобные самым богатым у идола, и тут же избирался другой, который в конце концов приходил к тому же самому, если только не исполнял хорошо /22/ службу, которую ему поручали, и тогда царь сохранял ему жизнь для того, чтобы это произошло позже, но он давал раба, чтобы тот был принесен в жертву вместо него, но, в конце концов, рано или поздно, он должен был прийти к этому.

И поскольку мы заканчиваем об этих жертвоприношениях, которые, так как они были столь ужасными и на которых было загублено столько душ, и они были столь омерзительным делом, сейчас речь пойдет об обрядах, постах и покаяниях, которые они исполняли многими и разнообразными способами, поскольку жрецы, служившие в храмах, протыкали себе ягодицы и бедра, а некоторые даже, для большего покаяния – языки, разрезая их ножами, похожими на ланцеты, а другие шли дальше, так как брали колючие и узловатые тростинки и подвешивали или продевали их через рану, сделанную в языке. Обычно они не делали этого все вместе и ежедневно, но сегодня один, а другой – на другой день, сменяясь по порядку, и этой кровью обмазывали затем свежий магей, мясистые листья которого ежедневно ставили в храмах жрецы, называвшиеся тламакаске [tlamacazque]<47>, на определенные ветви ели, тоже свежие. Я не мог узнать об этом таинстве и его значении, поэтому пойдем дальше. Остальной народ не протыкал себя таким образом, ни тем более все, но только тот, кто желал, в качестве благочестивого поступка и жертвы протыкал себе одно ухо и извлекал некоторое количество крови, так много, как хотел.

Эти тламакаске находились обычно в храмах и не были женаты, и им не дозволялось сходиться с женщиной, но скорее жили целомудренно и имели свободу оставить жречество, когда им вздумалось бы жениться; но если кого-либо заставали в сношениях с какой-либо женщиной, он не имел большего наказания, кроме изгнания из храма и служения, и обривания волос, которые имел определенным образом подстриженными в знак жречества, хотя это происходило очень немногие разы. Они ходили обычно с раскрашенным в черное всем телом и лицом, в одних только гладких белых плащах без других украшений. Имелся в каждом один из них, считавшийся главным, которому все остальные повиновались и подчинялись как владыке и самому главному, который назывался Кецалькоатль. Некоторые умирали стариками на этой должности. Имелось их в каждом храме до сорока или чуть меньше /23/ в главных, и в остальных четыре или пять, а в иных ни одного. Старшие выбирались царем, и после того, как устраивалось тщательнейшее рассмотрение их жизни, и добрых нравов, и умений, и чтобы они имели многие сведения об их религии и о способе воспитывать и обучать знатных всякому виду доброго воспитания и учения. Они поддерживались определенным доходом [de cierta renta], который им указывал царь. Не подобало приходить в эти дома и храмы никаким женщинам.

Всеобщий пост был каждые восемь лет и не более, чем четыре дня, в которые не ели другой пищи, кроме пирожков, приготовленных из маиса с фасолью без соли или какой-либо другой приправы, и не имели никаких напитков, кроме простой воды. У этих пирожков не было отличия от тортилий, кроме того, что они готовились как булки и варились на простой воде. Помещали в царских дворцах и храмах некую осоку [juncias], которая обозначала пост. Я не смог узнать, почему это делалось, кроме того, что введено это было в давние времена кольуаке, и они не наказывали тех, кто это нарушал.

Когда они шли на войну, постились отцы и матери тех, кто шел на нее, способом, отличным от всеобщего, поскольку ели только в полдень, и не стригли волосы и не умывали лица до возвращения сыновей и тех, с кем они состояли в дружбе и родстве. Тогда устраивали празднество и пир, и еще более дорогостоящий, если приводили пленников; а если оказывались погибшими, в таком случае их оплакивали восемьдесят дней вместе со всеми их родственниками, собравшись для этого в доме погибшего. Царь постился с большим воздержанием и суровостью все время, пока задерживались военные вплоть до их возвращения, хотя бы это был целый год, приказывая прекратить песни, увеселения и развлечения, общественные и частные, и всякий вид забав и веселых занятий, и игры в мяч, о которых речь пойдет впереди. Это прекращалось, когда наступал праздник одного из идолов, но затем они возвращались к своему посту, и царь посещал с тщательностью храм, чтобы совершать воскурения идолу Тескатлипоки, и ни на людях, ни втайне не носил нарядов или дорогих одежд, но только гладкие и очень скромные, и, по крайней мере, ничего, что обнаруживало бы радость или удовольствие, давая во всем понять тревогу, какую он испытывал за своих подданных /24/ из-за опасностей войны; и по этой же причине все великие [grandes] его двора и простолюдины представляли то же самое.

То, что испытывали некоторые знатные и владыки к своим идолам и божествам, состояло в том, что, хотя они поклонялись им и совершали жертвоприношения, как уже сказано, тем не менее, сомневались, не были ли это на самом деле ложные боги, ведь было заблуждением верить, чтобы деревянные и каменные истуканы, сделанные человеческими руками, были бы богами, особенно Несауалькойоцин, который был тем, кто более всех колебался в поиске, где найти светоч, чтобы удостовериться в истинном Боге и Творце всех вещей; и так как Господь Наш Владыка по своему неисповедимому промыслу не послужил тому, чтобы просветить его, он обратился к тому, чему поклонялись его отцы, и об этом оставили в качестве свидетельства многочисленные древние песни, которые сегодня известны в отрывках, поскольку в них имеются многочисленные почтительные имена и обозначения Господа, как, например, выражение, что он имелся один единственный, и что это он был Творцом небес и земли, и питал все созданное и сотворенное им, и что находился там, где не было второго, и в месте после девяти слоев [nueve andanas], и что его никогда не видели в форме человеческого тела или какой-либо другой фигуры, и что в место, где он находился, шли, чтобы остаться, души добродетельных после их смерти, а злых – шли в другое место с ужасными карами и тяготами; и никогда, хоть и имели многих идолов, представлявших разных богов, никогда, если принимались вести речь об этом, не называли их всех и каждого по отдельности, но говорили на своем языке о Тлоке ин Науаке [Tloque in Nahuaque]<48>, что означало "Владыка небес и земли", очевиднейший знак того, что они считали точным, что не было более одного, и это не только самые благоразумные и рассудительные, но даже и простолюдины говорили так, таким образом люди с наибольшими знаниями и пониманием, каковыми были знатные, понимали это, что следует из признаний, которые они сделали об этом, и особенно из их песен, откуда происходит более всего света; и в самом деле, в них имеются многие сведения об их древностях в виде летописи или истории, но чтобы понять их следует быть большим знатоком языка, так что относительно того, что касается их богов, поняли некоторые /25/ заблуждение, в котором жили, и из этого следует, что они также постигли знание бессмертия души.

Брак. А что касается обычаев [fueros], хороших и дурных нравов [costumbres], речь пойдет сначала о царских и относящихся к знатным людям, а затем об общинниках и простолюдинах, хоть они и в малом отличались.

Царь имел жен, каких желал, из всякого сорта родов, высоких и низких, и среди них всех имел одну в качестве законной, о которой заботились, чтобы она происходила из знатного рода и благородной крови [alta sangre], если это было возможно, с которой устраивали некоторые обряды, какие не устраивали с остальными, что состояло в том, чтобы расстелить циновку, самую нарядную, какую только можно было иметь, напротив дымохода и очага, имевшегося в самой главной части жилища, и там усаживали новобрачных, привязывая одного к другому за одежду, и когда они находились таким образом, приходили знатные люди их царства принести им свои поздравления, чтобы Господь даровал им сыновей, в которых по наследству заблистали бы их благородство и память о них, и затем прибывали послы от остальных царей из Мешико и Такобы, и делали то же самое от имени своих владык, а за ними прочие от владык, им подчиненных, и после того, как всех отпускали, их тут же отводили к ложу, где они завершали свой брак [consumían su matrimonio], и по истечении четырех дней возвращались узнать о них со многими ласковыми и нежными словами, выказывая им свои покорность и любовь; и старший сын, который имелся от этой жены, наследовал положение своего отца после его дней, будучи предпочитаемым всем прочим своим старшим и младшим братьям, каких его отец оставлял от разных матерей, хотя в соответствии со своими возможностями давал им при жизни и после смерти то, что ему вздумается, одному больше, другому меньше, в соответствии с его заслугами давая каждому достоинство, в котором тот был самым способным и умелым, заслуживая его в первую очередь не тем, что являлся царским сыном, но чисто за доблести своего мужества и отваги, и другие умения и одаренность, о чем я буду говорить; и этот порядок наследования сохранялся у царей этого города, пока его не нарушил Несауальпильцинтли, который, так как не имел законного сына от законной жены, дочери Ашайакацина, царя Мешико, которую он убил за прелюбодеяние<49>, отдал правление своим государством путем выбора между своими сыновьями, каких имел от разных матерей, так что им обладали /26/ семеро братьев<50>, но никто из них не добился при этом, чтобы оставить его своим детям, потому что они жили во время, когда Вера уже была насаждена в этой земле, и из-за Короля, господина нашего, коему они докучали своими тяжбами.

Прочие знатные и великие [principales y grandes] придерживались того же порядка в своих браках, хотя в том, что касалось наследования, это было по их выбору и произволу, потому что они ведь оставляли наследником своего положения самого доблестного сына законной жены, хотя бы он и был младшим, и если не было из них никого такого, это был кто-нибудь из других от прочих жен, с тем, чтобы он превосходил всех в доблести, так что, поскольку все их благополучие покоилось на оружии, недостаточно было для этого, чтобы он был самым добродетельным [virtuoso], но весьма испытанным в доблести [virtud], чтобы наследовать и управлять владением, а в прочем с остальными детьми они поступали так же, как уже сказано о царях.

Простые люди имели каждый одну жену, и если имели возможность, могли иметь тех, кого желали и могли содержать. Когда те умирали, если оставляли имущество, его распределяли поровну между их сыновьями, и если имелся какой-то от законной жены, он не вследствие этого имел преимущество получить большую часть, потому что это имело место только у наследников царей и владык. Они могли брать в жены тех, кто ранее был у их отца, всех, кого захотели бы, но прочие, которые оставались, должны были вести вдовий образ жизни с большим целомудрием и чистотой, пока не нашелся бы кто-нибудь, кто взял бы их в жены, равный их первому мужу, или чтобы было небольшое различие, и поэтому большинство жен, имевшихся у царей, навсегда оставались вдовами, потому что они могли снова выйти замуж только за другого царя, и ни за кого иного, даже за владыку, ибо им казалось, что было бы дерзостью и непочтительностью, проявленной к усопшему царю и его достоинству, выйти замуж за другого, кто не был бы таковым.

Они не могли брать в жены своих сестер, даже цари, и тот, кого уличали в этом кровосмешении, либо со своей матерью, навлекал на себя смертную казнь, которая совершалась и над теми, и над другими безо всякого снисхождения, и точно также запрещено было брать в жены или мужья внука или внучку и других потомков или /27/ предков по прямой линии.

На других родственниках они могли жениться, потому что им было запрещено только сказанное.

При рождении сына его родителям приносили поздравления их друзья и родственники, и даже приносили подарки в соответствии с качествами его отца, которому надлежало дать ему имя, каждый, какое хотел и какое заблагорассудится, в течение четырех дней после рождения, и когда он сообщал об этом, все, кто |там| находились, давали подарки: ему давали щит, и макану, и лук, и стрелу, а дочери веретено и прялку, и другие орудия, чтобы прясть и ткать; хотя цари и великие владыки имели заботу о том, чтобы имя было в соответствии с неким событием, которое в то время было или произошло, достойным памяти, то ли это было природное явление, или непредвиденное, так что если была комета, его называли Ситлальпопока [Citlalpopoca], что переводится "Дымящаяся звезда", и если затмение Луны или Солнца то же самое, или если обваливалась какая-нибудь гора или начинал вновь бить источник, точно также, желая чуть ли не увековечить в этом память о том, что тогда произошло.

Когда у сына отпадала пуповина, ее уносили с большой заботой, чтобы закопать во вражеской земле, давая тем самым понять, чтобы из-за этой тайной собственности он страстно желал бы за это войны и военных упражнений.

Они растили малышей в неге, пока те не обретали понимания и навыков мышления, и когда убеждались в этом, отбирали их у матерей и отводили затем в некие очень большие дома, имевшиеся при храмах<51>, и там они были наставляемы главным жрецом во всяческом знании о добродетели, честности и учтивости, и особенно в воинском искусстве; и там к ним не проявляли никакого снисхождения, хотя бы они были законными сыновьями царя; они ходили в одних только набедренных повязках из хлопка, которыми покрывали срамные части, и грубых плащах из хенекена, без различия в остальном сыновей владык, или благородных, или простолюдинов. Их заставляли спать на циновках и с одной только накидкой из хенекена, широкой и очень толстой. Когда наступала полночь, они поднимались, и первое, что они делали, было помыться в холодной воде, никогда не переставая делать это, ни в холодное, ни в жаркое время, а затем брали /28/ метлы и подметали храмы и дома, и дворики в них, а некоторые по выбору жреца шли в лес за еловыми ветвями и за колючками для культа и обрядов, о которых говорилось, с идолами; а остальные, по крайней мере, те, кто был уже подростками и зрелыми юношами, каждый брал по курильнице из глины, которые были как большие ковши, и, бросая в них угли из большого костра, горевшего всю ночь, кадили на восток и в остальные упомянутые стороны и, бодрствуя, ожидали, когда рассветет. Делали все это с целью закалить их холодом, и жарой, и недосыпанием, и недоеданием, чтобы, привычные к этому, когда они подвергнутся тяготам войны, меньше страдали бы от них. В этот дом и другие приходили сыновья царя и других владык, и некоторых простолюдинов. Они проводили день в обучении тому, как хорошо говорить, и хорошо управлять и отправлять правосудие, и сражаться со щитом и маканой, и копьем с кремневым наконечником, похожим на пику, хотя не таким длинным, и это делали те, кто уже достиг возраста для этого.

Другие шли в дом песни и танца, чтобы учиться петь и танцевать, а другие на игру в мяч<52>, о которой сказано, которая была на общественной площади, и посреди нее была собственно площадка [suelo], хотя чуть приподнятая, в тридцать футов [pies]<53> шириной и в девяносто длиной, окруженная стенами в человеческий рост высотой с четырьмя углами, гладко оштукатуренными с лицевой стороны, каковая помещалась внутри; площадка в ней была без штукатурки, только очень чистая, и сделана линия посреди нее, которая пересекала ее в узком месте. Игроки помещались одни с одного конца, а другие – с другого, и рукой подавали мяч, который был размером с полголовы человека, очень круглый, и из сока одного дерева, похожего на молоко, который, чтобы он загустел, варили до определенного момента, когда он становился черным, и который весил четыре фунта [libras]<54>, и, подпрыгивая, он переходил к другим игрокам, и выходил принять его тот, кто был за главного, не пересекая линию ни ногами, ни хотя бы руками, и не приближаясь к ней, и отбивали его бедром или голенью, и таким же образом его подавали другие, пока не допускали некоторые ошибки, относительно которых они вели счет и оценку, и первые, кто набирал очки [llegaban a las rayas], с которыми побеждал, получали от других драгоценности и украшения, в которых играли /29/, каковые были всякого рода, потому что игравшие были лицами богатыми и знатными, и украшения из золота и перьев, рабов и плащи всякого рода, и оружие и воинские доспехи, и было много зрителей, которые внимательно следили, придерживаясь |стороны| одних или других. Играли два на два, три на три, иногда больше, и чаще всего один на один. Среди них имелись великие игроки, действовавшие с превосходством и проводившие изысканные состязания [hacían ventajas y partidos graciosos]. Была эта игра большим упражнением для ловкости и легкости тела и силы всех членов, и поэтому она была разрешена царями, и некоторые из них, выделявшиеся своим влиянием, публично играли в нее с владыками и счастливцами [personas de suerte], а в настоящее время не играют, потому что в начале обращения ее запретили монахи, полагая, что в ней было некое колдовство, и покровительство и соглашение с демоном.

И таким образом многие из сыновей знати и богатых людей воспитывались в этих упражнениях, каждый в соответствии со своим возрастом и тем, к чему имел наибольшую склонность. Когда они совершали проступки и выходили за пределы |дозволенного| в доме, где воспитывались, открыто или тайно, они с большой суровостью наказывались главными жрецами, потому что им протыкали уши колючками магея, или бедра и ягодицы, или подвешивали их за ноги, и на весу в них втыкали рыболовные крючки, и намазывали нос перцем, и секли крапивой. Все их проступки состояли в недостаточной почтительности к старшим, к своим родителям, к старикам и наставникам, или если они съедали что-нибудь спрятанное и тайно, хотя бы это было из того, что им прислали их родители, что было запрещено, но некоторые из жалости приносили или присылали им его, по крайней мере, матери, потому что то, что они должны были есть, должно было быть из рук их наставников, и это должны были быть сухие кукурузные лепешки, без других кушаний и приправ, и так скудно, что едва хватало для поддержания сил, так что они никогда не бывали сытыми. Их питьем была чистая вода, ели два раза в день, и не за столом и не в другом предназначенном для этого месте, но там, где жрецы бросали им каждому по одной лепешке на двоих, когда им казалось, что у них есть в этом потребность, безо всякой вежливости и учтивости, хотя бы это был единственный наследник царства, но так, как бросают хлеб собакам. То, в чем /30/ они более всего их наставляли, было владение оружием, склоняя их к нему и давая им понять, что благодаря ему, а не вследствие других качеств, их должны были бы ценить и уважать, и что оно должно было бы доставить им значимость и важность [el ser y valor], а не величие их отцов-царей; по крайней мере Несауалькойоцин и Несауальпильцинтли никогда не держали при себе свои сыновей, кроме самых маленьких, и когда наконец допускали их |к себе|, это было из-за их личных достоинств и что из-за этого они заслуживали быть допущенными к отцу. Царь имел множество домов в разных частях города и вне его в садах и местах для отдыха, где они держали своих жен и где росли их дети с кормилицами и слугами, и работами, которые для этого выполняли. Они вступали в сношения с ними, когда хотели, и с теми, с кем вздумается. Некоторых они имели с собой более обычного и больше одаривали, и тем оказывали бóльшие милости вследствие некоторых добрых качеств, каковые в них обнаруживали.

Женщинам, когда они рождались, мать и отец давали имя, а пуповину, в отличие от мужчин, хоронили возле очага, давая понять этим, чтобы они склонны были быть домохозяйками, кем, по их мнению, они обязаны были бы быть. Их матери обучали их ткать, прясть и готовить пищу, а некоторым следовало иметь склонность к игре на музыкальных инструментах, пению и танцам. Они жили в целомудрии и затворничестве, прислуживая своим отцам и матерям. Они имели привычку обо всем спрашивать своих родителей, и их никогда не приглашали с ними. Заботились о том, чтобы они имели качества, о которых сказано, чтобы заслужить быть желанными, и они со вниманием относились к этому, когда брали их в жены. Их родители давали им приданое, какое могли. Царские дочери выходили замуж за царей и владык, они приносили большое приданое из селений, домов, земель, рабов и много другого имущества и имения.

Большая часть детей простого народа воспитывалась в других домах, имевшихся в городе, которые назывались тельпочкалли [telpochcalli], что переводится "дом юношей", где их также обучали тем же обычаям и учению, что и в тех, где были жрецы храмов, кроме дел, касающихся их обрядов. Большинство их и их родителей занимались земледелием, в чем они полагали свою главную цель после военного дела, и из них выходили некоторые очень доблестные мужи, каковых впоследствии назначали /31/ правителями селений и на другие должности и посты.

Царь имел свое царское присутствие, где вершили правосудие определенные предназначенные для этого люди, самые выдающиеся по рассудительности, способностям и добросовестности, каковые с большой доброжелательностью выслушивали и разбирали гражданские и уголовные дела, которые возникали между всякого рода сторонами, и всякого характера, какого бы ни были, и выносили приговоры в соответствии с законами, которые имели их цари. Они имели в своем присутствии большую почтительность, тишину, и с большой тщательностью выясняли истину в делах. Ни одно не могло длиться более восьмидесяти дней, каким бы сложным оно ни было, когда они получали сведения от свидетелей, а когда их не было, судили по признакам, которых было бы достаточно для доказательства. О тяжких случаях они докладывали царю, и ему передавались тяжбы, и он принимал решения по ним после того, как был очень хорошо осведомлен от судей, которые назывались тетекутин [tetecuhtin], и от самих сторон. Были из них шестеро царской крови, и столько же из простолюдинов, лиц весьма проверенных и с большим опытом. Им не приносили ни платы, ни подарков от сторон, и им этого не позволялось. Они жили так справедливо и были так осмотрительны в правосудии, что, как установлено, во времена Несауалькойоцина и его сына Несауальпильцинтли никогда не совершили поступка, за который были бы наказаны и не были смещены со своих должностей<55>. Они действовали против всякого рода людей, хотя бы и против царских сыновей, которых карали с большей жесткостью и суровостью, чем прочих из простонародья, чтобы дать тем пример; так, когда один из сыновей Несауалькойоцина, очень храбрый и доблестный, был обвинен в гнусном грехе [pecado nefando]<56>, его приговорили к смерти, и это утвердил его отец, и другой, который был законным наследником Несауалькойоцина, по имени Тецаупильцинтли [Tetzauhpiltzintli], который был обвинен в заговоре [crimen legis] против Несауалькойоцина, своего отца, был людьми из Совета приговорен к смерти, и приговор был исполнен<57>.

Царь имел большую заботу о том, чтобы во всем осуществлялась справедливость, и для этого люди из этого Совета обеспечивали ее не только в этом городе относительно того, что в нем случалось, но и против судей, которые не поступали в соответствии с ней в остальных селениях, в которые, чтобы поддерживать ее, они назначались; и если кто-нибудь из них вследствие пристрастия и склонности не осуществлял ее как /32/ остальные, он бывал за это наказан пожизненным отстранением от царской службы, или на ограниченное время, или изгнанием на определенное время, или заключением в некую клетку со смертной казнью в случае, если бы ее сломали, которая производилась над тем, кто ее сломал.

Законы<58>, которые они соблюдали с величайшей неукоснительностью, и со смертной казнью, исполнявшейся без пощады, были первый и главный – об измене царству, потому что того, кто был уличен и признан главным в этом преступлении, расчленяли живым на части, разрезая по суставам острыми кремневыми ножами, и бросали члены и куски, которые отрезали, в народ, наблюдавший за этим, заботясь о том, чтобы таким путем увековечить в памяти людей столь ужасную кару, дабы никогда не дерзнули задумать подобное дело; а остальных, кого находили виновным в нем, душили, и движимое имущество одних и других отдавали на разграбление, а дома разрушали, и посевы |засыпали| селитрой, а земли отбирались царем, оставляя всех его потомков обесчещенными [infames], настолько ненавистно было это преступление. Измена царской особе никогда не случалась, кроме того, что расказывают о Тецаупильцинтли. Они называют ее на своем языке тецаутлато [tetzauhtlato], и того, кто ее совершал, что то же самое, что сказать: "дело исключительное и противоестественный поступок". Другой, сын Несауальпильцинтли, очень доблестный, по имени Уэшоцинкацин [Huexotzincatzin]<59>, совершил ее, вступив в связь с одной из жен своего отца, и из-за этого оба умерли. Одна законная жена Несауальпильцинтли, дочь царя Мешико, также умерла из-за прелюбодеяния, и вместе с нею все, кого нашли виновными в этом преступлении.

Тех, кто совершал гнусный грех, умерщвляли без пощады, и было столь ненавистно среди них это преступление, что самым большим оскорблением и позором, какое один мог нанести другому, было назвать его "куилон" [cuilón], что означает "педераст" на нашем языке. И, вообще, прелюбодеев и прелюбодеек, если их не прощала оскорбленная сторона, предавали смерти посредством каменной плиты, которую отпускали, чтобы она упала на голову, размозжив ее, и то же с теми, кто растлевал девственницу или вдову, если она не была публичной женщиной, которых они называли ауиани [ahuiani], что переводится "женщина, отдающаяся для развлечений". Воры подвергались той же казни, впрочем, удушаемые веревочными петлями, которые набрасывали им /33/ на шею, и тому же самому те, кто пьянствовал, если только они не были очень старыми, которым позволяли пить, хотя бы они были очень смирными [muy corregidos], когда напивались.

Все прочие преступления и проступки наказывались по усмотрению мудрого мужа, прибегавшего к тому, что им казалось наиболее справедливым и, кроме того, в соответствии со здравым смыслом. Если какой-либо сын царя или другого владыки оказывался чрезмерно надменным и дерзким, хоть и имел большую доблесть, он подвергался этими судьями изгнанию на некоторое время, где он испытывал некоторые тяготы, благодаря которым исправляли его чрезмерное и неисцелимое самомнение.

Клятва. Когда царевич наследовал в качестве царя на царстве, первое, что делали, было покрыть его царским плащом из лазоревого хлопка таким образом, как нарисовано в этом сообщении; и ему надевали сандалии на ноги, тоже лазоревые, а на голову, вместо короны и в качестве знака царственности хлопковую повязку, покрытую лазурью, которая со стороны лица надо лбом была более широкой и настолько, что казалась почти как половина митры, и в этих одеяниях и с царской пышностью он шел в главный храм Тескатлипоки, сопровождаемый всеми великими и знатными [grandes y principales] царства и другими царями из Мешико и Такобы, если они присутствовали, и, явившись перед идолом, склонялся перед ним, и тут же ему давали в руку курильницу, и с нею он кадил, делая то же самое на восток, и на запад, на север и юг, и когда совершал это, бросал угли в жаровни, которые там имелись, и говорил ему: "Владыка, я пришел в твое присутствие для утверждения на должность, на которую я ныне вступаю, ибо без твоей воли не может никакое дело иметь доброго исхода, и поскольку ты это позволяешь, подобает, чтобы ты держал меня за руку и вел в правлении этим государством и царством, поскольку оно твое, ибо без этого нельзя преуспеть ни в добрых делах, ни в том, чтобы быть полезным твоим творениям, и от того меня стали бы преследовать ненависть с твоей стороны и отвращение, из-за чего ты отомстил бы мне, наказав и причинив зло" – со многими другими словами унижения и просьбы, и, совершив это, спускался со всеми теми людьми в полном молчании и под рукоплескания, и располагался в доме, который находился у подножия ку и храма, каковой, как уже сказано, назывался "Дом благородных мужей", и там находился четыре дня, постясь, /34/ и ел только раз, в полдень, и только одно блюдо, и из него малость. Пил чистую воду, и не должен был ходить к женщине, ни совершать чего-либо, что показалось бы бесчестным делом. Он проводил время в размышлениях и раздумьях о новом положении, которое на него возлагалось, и о заботах, которые он должен был бы иметь в правлении. Каждое утро в течение этих четырех дней он должен был кадить идолу и по четырем сторонам света, как сказано, и то же самое по вечерам, когда солнце уже садилось. Когда проходили четыре дня, его омывали для обряда в чистой и прохладной воде, и надевали корону и царские одеяния, и в сопровождении всех великих своего царства, и послов, и видных людей, которые приходили повидаться, выходил на площадь на всенародное празднество, и танцевал с большой серьезностью и степенностью, и преимущественно его сопровождали в этот день на празднестве, пока он не уходил в свой дом, все наследники лиц, которые при его предшественниках имели заслуги, с определенными свертками и предметами, относящимися к должностям, и с большим разнообразием знаков своего достоинства, представляя таким образом память об услугах, которые их предки оказали новому царю, как и его предшественникам, давая понять, что за эти заслуги они были осыпаны дарами, благами и высокими должностями, подавая пример всем прочим, что, делая то же самое, они ожидали бы такого же вознаграждения. Когда празднество заканчивалось уже около наступления ночи, он отправлялся в царский дом, и там в одном большом зале ожидал, когда ему принесут поздравления от царства, и не со знаками ликования и удовольствия, но представляя ему тяготы правления, и сколько у него забот, и что это царское достоинство сопровождалось многими потрясениями и превратностями, и что от него зависело добро и зло у всех, и чтобы он не пренебрегал этим, и об этом была вся тема того, о чем ему говорили, но двое лиц наивысшего в царстве достоинства после царя разговаривали с ним с наибольшей свободой и, рыдая, говорили ему, чтобы он следил за общественным благом так, чтобы служил Богу, ибо для этого в первую очередь он был возведен в то царское достоинство, и чтобы прежде всего предпочитал общее благо своему частному, и чтобы помнил, когда видел бы себя богато одетым и роскошно украшенным, и с великим изобилием еды и /35/ разнообразием яств, о нужде и нищете бедняков, чтобы делать им добро, и чтобы не думал, что все это величие было его навечно, но |знал, что оно| предоставлено до тех пор, пока он делал бы должное, потому что если нет, то вскоре он был бы лишен его тем, кто дал ему это, с большим позором и бесчестьем, и многие другие доводы, склоняя его к добродетели, и многократно вызывали у него растроганность, таким образом, что доводили до слез, и он отвечал им немногими словами благодарности, говоря, что, хотя он и является царем, они должны были бы править царством, как делали это во времена его предшественника, и чтобы они не покидали его, но чтобы как люди опытные в правлении советовали бы ему и вели его в том, что он должен был делать; и после того как с ними прощались с этим, отныне и впредь он приказывал и правил как ему казалось подобающим, проявляя всю свою заботу главным образом о трех вещах: первой были дела войны, второй – культ богов, и третьей – о плодах земли, для того, чтобы всегда было большое изобилие. Он рассматривал дни напролет дела правления, потому что дела правосудия рассматривали другие, о которых уже сказано. Он говорил с посетителями немногословно, и никогда не нарушалось то, что он приказывал. Он имел время, чтобы слушать песни, до которых они были очень охочи, поскольку в них, как уже сказано, содержались многие вещи о доблести и подвигах выдающихся людей и их предков, благодаря чему он возвышался духом к великим делам, и также имелись другие, для удовольствия и развлечения, и для дел любви. Изредка он выходил на люди. Они шли, следуя в некоторые дома для удовольствия, какие имелись в городе и вне его, следуя и проживая |там| с немногими людьми, и с теми из своего дома. Имели обычай, после того, как поели и выпили свое какао, вдыхать дым из кусков тростникового стебля, которые поджигали, наполненных ликидамбаром<60> и другими благоуханными веществами, и также им давали цветы, собранные в букеты, до которых они были очень охочи. Они не спали днем, и по ночам очень мало, потому что поздно ложились и вставали за три часа до рассвета, чтобы совершить свое воскурение в четыре части света и жертвоприношение богу, никогда не пропуская этого.

Если он был человек воинственный и имел достоинство текиуа [tequihua], о котором далее будет сказано, /36/ они кичились им, нося его знаки. Корону обычно не носили, только когда собирали совет или общее собрание прочих владык, своих подчиненных. В то время, когда они обсуждали дела, он усаживался сам в одном конце по одну строну очага, потому что в этих царских покоях непременно имелся огонь, а остальные находились отдельно от него, сидящими с большой почтительностью и смирением, и говорили время от времени, не прерывая друг друга, и обговаривали все дела царства, и то, что должно делать для доброго правления им, и в соответствии с моментом и опытом он наставлял их. Этих владык царь очень хорошо принимал и обычно одаривал разными дарами, которые им приказывали дать, и их сыновья жили при дворе на службе царю и обучаемые жрецами.

Он имел еще один Военный Совет, который назывался текиуакакалли [tequihuacacalli], где обсуждали все, касающееся ее, и в нем присутствовал главный полководец [capitan general], называвшийся тлакочкалькатли [tlacochcalcatli], и оттуда он выходил, посоветовавшись о том, что следует делать, о чем главный военачальник тут же сообщал царю.

Никакая новая война никогда не затевалась без совета всех трех царей, Тескоко, Мешико и Такобы, которые жили в большом согласии, что вызывает немалое изумление, хотя одним из мешикских и были устроены ловушки для Несауальпильцинтли, чтобы его убили на войне уэшоцинки, указав им его отличительные знаки и расписные доспехи, чтобы они узнали его, но поскольку это некстати, не будем толковать об этом. Были эти цари такими близкими родственниками, что приходились друг другу племянниками или внуками.

Были охочи знать искусство чернокнижников и колдунов, чтобы предпринимать меры предосторожности против них. Были очень суеверны и верили в предзнаменования, обращая большое внимание на небеса и изменения в них, которые вообще считались у них вещими и знаком плохих событий в будущем, предсказывая по ним события, и в некоторых случаях они угадывали, но в большинстве ошибались.

Весь доход расходовался и потреблялся всякого рода людьми их царства и чужих с тем расчетом и соображением, что |в случае| /37/ голода или |когда| не хватало бы пропитания |могли бы прокормить| всех своих подданных.

Жен, которых они имели, было столько, сколько они хотели, как уже сказано, и не было нужды в большем, чем чтобы она приглянулась ему, потому что как только он посылал за ней, ее без возражений присылали, если она не была замужем, потому что в таком случае ее не требовали и не отнимали у ее господина, хотя бы она ему и приглянулась. Они уделяли большое внимание тому, чтобы она приходила в его власть девственницей, потому что ему показалось бы постыдным для его величия взять женщин, уже вступавших в сношения [mujeres estrapadas].

И когда он умирал, ужасным делом было видеть горе, которое испытывало все царство, потому что цари этого города всегда были любимы всеми своими подданными, по крайней мере Несауалькойоцин и его сын Несауальпильцинтли, и горестнее всего его оплакивали его жены, сыновья, служители и рабы. Тело после смерти находилось в одном проветриваемом помещении четыре дня, ожидая тех, кто должен был отовсюду приходить, чтобы оплакать его; поверх живота ему клали тяжелую каменную плиту, чтобы ее прохлада предохраняла его от разложения, и из-за ее тяжести он не раздувался бы, украшая его царскими одеяниями и знаками отличия, и покрыв царским лазоревым плащом, и когда он находился в таком состоянии, прибывали все великие его царства, и цари Мешико и Тлакопана, и другие владыки или посланцы названных царей и других владык, которые всегда были значительными особами, каждый по одному или по двое, и как если бы он был живым говорили ему, чтобы был в добрый час [en hora buena] его отдых, ибо с его смертью уже закончились все тяготы этой жизни, и что в награду за добродетель, которой все оказались лишенными и обделенными, он ушел уже в место отдыха и радости, где пребывал беззаботным от несчастий мира, и от непостоянства и превратностей его дел, и если у него остались сыновья и братья, чтобы они наследовали ему, что хотя он и ушел и умер, на самом деле можно было бы сказать, что он не умирал, поскольку оставил вместо себя сыновей и братьев, по поводу которых они надеются, что они восполнили бы утрату и вместо него правили бы царством, которое он оставил, и другие вещи обо всем этом. Посланцы царей говорили то же самое, добавляя от тех, кто их послал, что без него они оказались /38/ одинокими и покинутыми своей счастливой судьбой, и что благодаря его доблести она была благоприятна к ним в управлении их царствами, а затем обращались вновь к присутствовавшим сыновьям и братьям и напоминали им о величии и добродетели покойного, рассказывая о самых доблестных и выдающихся деяниях, совершенных им, и чтобы в подражание ему они постарались бы совершить то же самое, взяв на себя царство. После того, как проходили четыре дня, тело обряжали в одеяния, подобные тем, что у идола Уицилопочтли, и после того, как приносили во дворик его храма, который, как сказано, был главным ку в этом городе, и там украшенного, как он был, сжигали, пока он не обращался в пепел, со всеми его царскими одеяниями, служившими его особе, со всеми богатыми самоцветами и драгоценными камнями, какими он украшался, будучи живым; и после того, как его пепел высыхал и его собирали в некий ящик из камня или дерева, приносили в царский дом, в предназначенное для этого помещение, и из связанных полотен, как могли лучше, сооружали сверток, наподобие человеческой фигуры, которая сидит, каковую помещали над ящиком и покрывали царскими одеяниями, и помещали на нее маску из золота и бирюзы, вставленную в другую маску, и там она хранилась с большим почтением, где все, кто вновь возвращался, или кто не смог прийти во время, чтобы оплакать имевшееся тело, оплакивали его и вели с ним подобную беседу, как уже сказано. Перед ним ежедневно помещали столовый прибор с царской пищей и, подождав некоторое время, его убирали те, кто имел заботы об этом, и его возвращали |… … …| для того, чтобы ее употребили и съели вместе с остальным, что там готовилось. Перед ним помещали свои букеты и один из тех кусков тростникового стебля, о которых мы сказали, из каковых получали некий благовонный дым. В то время, когда должно было быть сожжено тело, убивали, обезглавливая, всех, кто по собственной воле хотел умереть с ним, говоря, что хотел бы идти в его обществе. Такими всегда были некоторые из его жен, прежде всего те, кто был особенно любим им при жизни, чтобы показать ту же любовь в смерти. Это делали также некоторые из его служителей и рабов, хотя тех и других всегда бывало немного.

Тот же порядок они имели в случае смерти прочих знатных людей и /39/ простолюдинов и общинников; и в каком бы возрасте они ни умирали, сжигали тело и хоронили пепел, помещенный в глиняные горшки, кроме тех, кто умирал от проказы, чесотки, опухолей, с нарывами и бубонами и от других болезней с гниением и гноем, которых они хоронили целыми, не сжигая.

Почести и достойные места всегда отдавали самым заслуженным из них, обращая внимание на то, чтобы в особах, которым они отдавались, сочетались бы надлежащие качества, хотя, как уже сказано, всегда были предпочитаемы доблестные, в том случае, если у них не было недостатков в других способностях, поскольку в таком случае обращали внимание не на их храбрость, но на благоразумие в ведении дел, которые им поручались. Не имели значения, чтобы достичь этих вещей, доходы [intereses], милости, род, сила и отвага, но заслуживали этого только действительной добродетелью [verdadera virtud], по поводу которой должны были бы иметь длительный и несомненный опыт. Не установлено, чтобы кто-нибудь когда-нибудь, ни сам, ни через посредника, ни вследствие многих заслуг притязал бы на них открыто либо тайно, или из-за того, что был бы очень близок к царю, или особами, которые имели у него вес, и так они давались по выбору царя, который всегда принимал во внимание то, о чем сказано.

Заботились, чтобы юноши, когда начинали вступать в сношения с женщинами или женились, были бы совершеннолетними, и то же самое женщины, потому что они говорили, что если они совершали половые акты [usaban de los actos venereos] в нежном и очень юном возрасте, это противоречило естеству, таким образом, что они не достигали надлежащей и желаемой силы и величины тела, и даже говорили, что это было помехой для умственных способностей; и одной из главных причин среди многих других была эта для того, что было запрещено вино, поскольку говорили, что оно отупляет рассудок.

Старались благородные и даже простолюдины, если не были на войне, чтобы цениться и быть известными, составлять песни, в которые они вводили, следуя истории, многие счастливые и враждебные события, и примечательные свершения царей и выдающихся и доблестных людей, и тот, кто достигал совершенства [llegaba al punto] в этой способности, был ценим и очень уважаем, потому что они почти увековечивали этими песнями память и славу о делах, которые /40/ в них помещали, и за это их вознаграждали не только цари, но и все остальные благородные.

Другие занимались слушаниями в Советах<61>, и благодаря природным способностям и службе |приобретая| знание о том, что в них происходило, становились людьми многоопытными, и после того, как были признаны такими, назначались на судейские должности, а другие для других добродетельных дел, таким образом, что разными путями, если были доблестными и благородными, достигали значения, и почета, и уважения, хотя, как сказано, никто из них, ни потому, что был прославлен, ни потому, что был царским сыном, не должен был достигать привилегий храбрецов, ни одеваться в их одеяния и уборы, ни носить их отличительные знаки, потому что только им позволялось носить волосы, подстриженные способом, который здесь нарисован, и одеваться во всякую одежду с отделкой и цветов, какие бы они не захотели, кроме царского лазоревого плаща, который нарисован, одеяния царей, ни носить этой короны или царского знака, о которых уже шла речь; и это делали главным образом для того, чтобы вызвать у всех одно, благородную зависть [envidia virtuosa] и чтобы они рисковали собой на войне и совершали деяния, достойные заслужить то же самое, что и те: хотя для того, чтобы наконец стать текиуатли [tequihuatli], что означало достичь того, чтобы быть подстриженным способом, о котором сказано и нарисовано, он должен был иметь сначала убитыми или захваченными четырех врагов с тем, чтобы впоследствии с некими крестными отцами [padrinos] и в главном храме перед владыкой или царем ему дали достоинство знатности [dignidad de caballeria], подстригши его и дав некоторые кисточки из перьев в качестве знака его достоинства и знатности, и с тех пор и впредь он получал привилегии и льготы, среди которых были сидеть среди прочих текиуаке [tequihuaque] и присутствовать в Военном совете, и есть и танцевать с ними и, прежде всего, они находились на ступени, когда достигали командования и должностей на войне и других достоинств в мирной жизни и управлении государством, хотя из-за этого не должны были переставать давать свою дань царю, потому что вообще ее давали все, если не относились к двум родам людей, из которых одни были сыновьями и потомками Несауалькойоцина, а другие теми, кто имел заслуги перед ним, потому что помогали ему и служили во время, когда его преследовали его взбунтовавшееся царство и местные жители, убив его отца, как /41/ сказано; потому что помимо этих, как только он сумел подчинить их, в знак их мятежа сделал данниками всех вместе, и в их число вошли многие из его родственников и свойственников, которых из-за того, что они не пришли на помощь во время нужды, сделал их податными [pecheros] вместе с остальными, и до сегодняшнего дня потомки Несауалькойоцина, когда имеют разногласия с остальными, тычут им в лицо этим древним мятежом их предков, и что из-за этого они были податными, хотя бы те и были знатной и царской крови, хотя и одни, и другие на сегодняшний день все являются данниками Его Величества.

Знатные заботились для своих упражнений и развлечения изучать некоторые искусства и ремесла, каковыми были рисование, резьба по дереву, камню и золоту, и обработка драгоценных камней и придание им формы и размера, какой хотели, наподобие зверушек, птичек ящерок. Хотя эти камни ценили, но не потому, что полагали в них какое-либо природное достоинство или качество, но за изысканность их цвета и потому, что их было мало. Другие – в том, чтобы быть каменотесами или плотниками, другие – в знании звезд и движения небес, по которому они предсказывали некоторые будущие события, и полагают, что если бы они имели буквы, достигли бы в конце концов познания многих тайн природы, но так как их рисунки не слишком приспособлены к тому, чтобы удержать в них память о вещах, которые нарисованы, не продвинулись вперед, потому что как только умирал тот, кто более всего продвинулся, умирало с ним его знание.

Среди них не бывало мужчин женственных или изнеженных, и если кое-кто и подавал признаки этого, его подвергали такому поношению, что заставляли изменить привычки и иметь естество и достоинство мужчины, и настолько ценилось быть им и владеть оружием, что многие владыки обращались к убийству собственных сыновей, когда обнаруживали в них отсутствие мужества и храбрости, чтобы они не жили со стыдом и позором среди прочих военных людей.

Имели в качестве дозволенного обычая обращаться в рабов те, кто захотел бы, с тем, чтобы получить цену, которую платили за их личность, и из-за этого обязывались быть в подчинении и в рабском служении, и не могли никаким образом освободиться, если только не отдавали /42/ и не возвращали то, что получили; но это случалось редко, и те, и другие продавали их купцам из чужих земель, чтобы они уводили их в те царства. Их хозяева должны были человечно обращаться с ними, и когда устраивали им суровую и жестокую жизнь, и очевидным признаком этого было надеть им на шею большой деревянный ошейник [toba], они становились свободными, если, убежав с ним, входили в царский дворец, по царской привилегии, хотя хозяевам давали некоторое вознаграждение в возмещение того, что он им стоил.

Имели обычай, чтобы каждые восемьдесят дней собирались знатные и лица всякого достоинства и должностей в том доме достоинств, о котором мы сказали, и один старый жрец, с тем, чтобы они были более добродетельны и способны, делал им наставление [razonamiento], длившееся три и четыре часа, на манер проповеди, в котором он говорил им о вещах, которые следовало устранить, исправить или улучшить и об общих |... ... ...|, порицая обычно недостатки, какие они имели, и обучая их жить в добре и добродетельно; таким образом, что некоторые из них были настолько красноречивы, что своим учением и примером доброй жизни побуждали людей жить в порядке и согласии, и воодушевляли их и легко склоняли к тому, чтобы на войне совершать поступки доблестные и храбрые, а во время мира – дела добродетели и доброго правления; и этот обычай был одной из вещей, благодаря которой они в наибольшей степени сохраняли свой образ жизни в том виде, который встретили конкистадоры, кроме того, что в общественных песнях и танцах то, что в них пели, было о замечательных поступках, совершенных людьми прошлого и настоящего, и о делах, которые добрые обязаны были делать, и это пели в таких словах и выражениях, что подвигали их души совершать то же самое и воплощать в жизнь, когда представился бы случай.

Еда и питье царей, и великих владык, и богатых людей никогда не была ни прихотливой, ни утонченно приготовленной. Она не шла дальше индюков, кроликов или оленей, или пернатой дичи, изжаренных или сваренных, и хлеба из маиса с перцем, считавшимся главной приправой, а у простого народа было гораздо меньше, поскольку им было не до охоты, и когда ели индюка, это было праздником /43/ и радостью. Ели дважды в день, один раз утром и другой вечером. Питьем могущественных было какао, и в качестве лакомства пили пиноль, изготовленный из шалфея, некоего очень мелкого семени, очень освежающий и очень питательный, и его обычно употребляли простолюдины, потому что в большинстве собирали его на своих участках.

Спали мало, потому что обычно вставали за два или три часа до рассвета, чтобы осмотреть свое хозяйство и обработать свои земли, и чтобы искупаться в банях, которые они растапливали, сделанных на манер очень маленького и очень низкого помещения, с одной стороны которого имели маленькую печку, в которой разжигали огонь и, когда ее обливали водой, помещение наполнял пар, и благодаря его жару они потели, и очищались, и мылись; и это по нужде из-за болезней, потому что иным образом им это не позволялось, особенно мужчинам, поскольку говорили, что это изнеживающее удовольствие, не для мужчин, стойких к суровости погоды, кроме того, что говорили, будто |из-за этого| усыхали нервы и свертывалась кровь.

Родовитые люди, и всех почетных должностей, и сам царь, и текиуаке пользовались очень скромной одеждой, потому что носили только белые плащи, если не были в праздничные дни на общественных празднествах, что |… … …| отличалось от мешиков, тлачкальтеков или уэшоцинков, которые всегда ходили наряженными в воинское убранство и бахвалясь.

Законы, и указы, и добрые обычаи, и образ жизни, которых обычно придерживались по всей стране, происходили из этого города, потому что его цари всегда заботились о том, чтобы они были такими, как о них сказано, и обычно говорили по всей стране, что в этом городе они имели архив своего Совета, законов и указов, и что в нем они обучались жить порядочно в общественном отношении [vivir honesta politicamente], как люди, а не как животные.

У них был год из трехсот шестидесяти четырех дней<62>, так что соответствовал нашему календарю, и они отличались от нашего на один день и шесть часов. Имели восемнадцать праздников ежегодно, которые /44/ выпадали |… … …| двадцать дней каждый, и четыре дня, которые были дополнительной вставкой [sobraban intercalares]; их называли Немонтеми [nemontemi], что означает, что они не принадлежали ни к году, который кончается, ни к тому, что начинается [ni son del año que acaba ni del que comienza]. Каждый из этих праздников имел название, отличное от других, и от каждого из них проходило по двадцать дней, которые называли по такому празднику, и когда они заканчивались, тут же проходили столько же под именем праздника, который следовал, как если бы мы говорили "день Вербной недели" или Пасхальной. Считали опасной болезнь, которая начиналась во время этих вставных дней.

[Вопрос 15: Как они управлялись, и с кем вели войны, и одеяния и уборы, которые носили, и какие носят сейчас, и пища, какую ранее употребляли и сейчас употребляют, и жили ли более или менее здоровыми в древности, нежели сейчас, и причина, каковая об этом была бы известна].

Управлялись с великим повиновением, каковое имели по отношению к царю и его служителям, которые назначались им во все местности и селения, находившиеся в его ведении; и то, что должны были делать, приказывал царь, и оно непосредственно доходило до тех, кто его исполнял и воплощал в жизнь, и соблюдая обычаи и повеления, которые |… … …|, и наказывая проступки, которые они допускали, как должно, и благодаря этому каждый употреблял должность и власть, какие были ему доверены, с большим старанием, и главным образом потому, что они знали в царе великое рвение к справедливости; они жили спокойными и мирными, никогда не возмущаясь, и главным образом потому, что от природы индейцы очень обходительные и мирные [domésticos y pacificos] друг с другом.

Войны, которые они обычно имели, были с жителями Тлачкалана [Tlachcalan] и Уэшоцинко [Huexotzinco], введенные по воле и с позволения Несауалькойоцина<63> по двум причинам: одна, ради военных упражнений, для того, чтобы благодаря им добрые и благородные заслуживали бы во всякое время награды, достойные доблестных деяний оружия, так как им казалось, что было бы несправедливо, чтобы тем, чего их отцы достигли и обеспечили благодаря доблести, сыновья унаследовали бы и обладали в праздном и бесславном мире, друге всех пороков, и в опасности оказаться в подчинении из-за отсутствия войска и происков врагов; и так они согласились между /45/ собой, чтобы эта война служила только этой цели, из-за чего, если бы случился голод или недород в землях одних, войны прекращались бы, и другие могли бы свободно проходить к первым, чтобы снабжать их продовольствием, и когда заканчивалась нужда, чтобы заканчивалось и перемирие; хотя этого никогда не произошло в течение чуть меньше чем семидесяти лет, которые длились эти войны, что было до прихода испанцев в эту землю; и они согласились также, что когда случилось бы, что одни имели бы необходимость в поддержке других против иных врагов, которых они имели бы, в некой нужде и стеснении, другие обязаны были бы помочь им всей своей силой; а вторая и главнейшая была для служения их идолам, для того, чтобы пленники, которых они имели с одной стороны и с другой, шли бы на жертвоприношения их богам, потому что из-за соседства и близости, в каких они находились, они избавлялись бы от того, чтобы идти в отдаленные земли и приводить пленников для обычного жертвоприношения; и это должно быть правдой по многим соображениям и вследствие очевидных доказательств, которые это подтверждают. Первое, ибо, когда Несауалькойоцин ушел скитальцем и изгнанником из своей страны по причине мятежа своих, как уже сказано, он был принят тлашкальтекскими [tlaxcaltecos] владыками в их земле, и как своему родственнику по роду и крови, поскольку тлашкальтеки гордились происхождением от чичимеков, помогли ему вновь овладеть царством и владычеством, и то же самое уэшоцинки, хотя не по долгу родства, но дружбы; и обоснованная вещь полагать, что Несауалькойоцин, царь столь добродетельный, чтобы не проявить неблагодарности не разорвал бы с ними из-за какого-либо случая или происшествия; и действительно, несмотря на войну, которую один народ вел против другого на публике, он отправлял своих послов посетить тлашкальтекских владык, посылая дары и богатства из тех, какие у них отсутствовали, и они то же самое делали по отношению к нему, хотя им недоставало даров, ибо они были бедны; и тот же самый порядок поддерживался Несауальпильцинтли, его преемником. Мне довелось знать одного из посланников, которого звали Тлалькойотль [Tlalcoyotl], человека большой значимости и способностей, и вследствие этого и из-за качеств своей должности очень ценимого и уважаемого среди индейцев, от которого я узнал многие тайны и древности /46/; тем более, что тем, что дополнительно свидетельствует об этой истине, являются старинные и древние песни, где во многих местах идет речь; кроме того, что, когда уэшоцинки во времена Несауальпильцинтли были преследуемы постоянными войнами и не имели возможности их выдерживать, и из-за той, которую вновь возобновили против них их соседи тлашкальтеки, отправились многие владыки от них в Тескоко, Мешико и Тлакобу от имени своего государства, чтобы подчиниться в качестве данников, ибо желали скорее быть их подданными, пусть и без чести, чем постоянно подергаться ужасам войны, что было истреблением их родины, поскольку из-за гибели многих мужчин в них их оставалось уже так мало, что три четверти народа, который в ней имелся, составляли женщины, но те цари не позволили этого, чтобы не прекращались военные упражнения и жертвоприношения пленных, которых добывали на этой войне, приказав им вернуться с перемирием, которое пожаловали им на некоторое время, и дали им такое количество людей из мешиков, тепанеков и тескоканцев, чтобы их было достаточно для защиты от тлашкальтеков, до тех, пока они не восстановятся в числе и силах, какие имели прежде, и до сегодняшнего дня остаются в Уэшоцинко эти народности, поселенные в его кварталах по отдельности, с именем и прозванием, откуда они; и таким образом из этого вытекает, что эти два города в действительности сохранялись для этой цели, что подтверждает то, что Мотекусома [Motecuhsuma] ответил Маркизу дель Валье, когда тот спросил его о причине, по которой они не были завоеваны, ведь его могущество, и прочих владык этой страны было столь выдающимся, говоря, что для сохранения военных упражнений и чтобы иметь под рукой доблестных пленников для жертвоприношений их богам было бы неподобающим подчинить их, потому что согласно их обыкновению и праву войны тем, кто сдавался и покорялся, не причиняли никакого зла, но скорее оставляли их свободными с одной лишь обязанностью, что они должны были платить дань; и в соответствии с этим, если бы их подчинили, оказались бы в необходимости и нужде искать пленников очень далеко и в отдаленных землях, так как всю окрестную имели покоренной и подчиненной, и приводят другой довод, который также подтверждает это мнение, и он состоит в том, что главное лакомство из тех, какие владыки этой страны употребляли /47/ в пищу, состояло в том, чтобы маисовые лепешки, которые они должны были есть, были бы горячими и извлеченными, шипя, из печки, потому что, когда их ели таким образом, они лучше переваривались, и так на том же основании, что люди, которых приносили в жертву идолам, были как их пища, и |… … …| хотели бы, чтобы они были свеженькими, а не зачерствевшими и истощенными долгим пленом и дорогой<64>. Я, чтобы проверить лучше эту истину, спросил об этом некоторых тлашкальтеков, людей старых и почтенных, и они сознались мне, что это правда, что их предки по своей воле были вовлечены в эти войны, которые имели в древности с владыками этого города, только для военных упражнений и служения идолам, и это общее мнение во всей этой земле, особенно среди знатоков, притязающих на знание ее древностей.

Прочие войны и завоевания, которые они имели перед тем, как пришли испанцы, были малочисленны, поскольку, как сказано, имели в подчинении почти всю эту землю за исключением Мичоакана [Michuacan], поскольку, как народность доблестную и из обширной области они не смогли подчинить ее, и прежде пришли оттуда разгромленными, когда однажды вознамерились вторгнуться в нее, но все остальное в этой Новой Испании, вплоть до границ с Гуатималой [Guatimala] было покорено и подчинено. Порядок, который они имели в этом, в каком они основали свое владычество, был таков, что Тецоцомоктли [Tetzotzomoctli], владыка Аскапоцалько [Azcapotzalco], благодаря великому могуществу, которое он имел, и долгому времени, какое прожил, и судьбе, которая ему благоприятствовала, стал в древности владыкой почти всей этой земли, и так как притязал на то, чтобы тиранить Тескоко, позаботился о том, чтобы убить Иштлильшочитля, его владыку, и как результат убил его руками своих же, взбунтовавшихся по его наущению, а затем, когда его сын Несауалькойоцин, прославленный духом, постарался возвратить царство, которого был лишен девять лет<65>, ему оказали помощь мешикские владыки, его дяди, которым нужен был малый повод, чтобы сделать это, так как один из них, по имени Чимальпопока [Chimalpopoca]<66>, ранее умер в тюрьме из-за владыки Аскапоцалько, ибо говорят, что дал ему совет по поводу некоторых ловушек, которые тому устроили. В конце концов Несауалькойоцин и его дяди Искоуацин [Izcohuatzin] и Мотексома [Moteczuma]-старший<67> проявили такое умение, и им благоприятствовала удача такого сорта, /48/, что за очень короткое время они завоевали и добыли силой оружия Аскапоцалько, столицу монархии Тецоцомоктли, вместе со всем остальным, чем он владел справедливо или несправедливо; и таким образом завладели всей этой землей, устроив три столицы, которыми были Мешико, Тескоко и Такоба, обладая ею в виде, в котором ее нашли конкистадоры, а некоторым селениям, какие не пожелали сдаться им или подчиниться, из тех, что ранее были подданными Аскапоцалько, после того, как у них потребовали, чтобы они покорились и сдались, но они не сделали этого из-за упорства и пустой настойчивости, они объявили войну огнем и мечом [á fuego y á sangre], и в знак ее посылали им луки и стрелы, щиты и маканы, для того, чтобы, хотя те и упрямствовали, также были бы подготовленными, чтобы не смогли сказать когда-нибудь, оскорбившись, что они не были предупреждены и подготовлены, что они делали, оправдывая таким путем свое дело; так они собирали войско изо всех трех народностей, тескоканцев, мешиков и тепанеков, с которым их завоевывали и покоряли. И относительно других селений и областей, которые они затем добыли, обосновывали свою справедливость тем, что в них причинили некие обиды купцам из этих трех народностей, или их коварно убили, чтобы вести войну с ними, и, послав требовать возмещения за это, если те не хотели дать его, объявляли им войну в порядке, о котором сказано, и оттуда они непосредственно выступали, пока не добывали их и не подчиняли их, и, по крайней мере, под этим предлогом, сделались владыками всей этой страны, разместив сторожевые отряды с людьми изо всех трех народностей в землях и областях, которые подходили для обеспечения ее безопасности.

Порядок и способ, которым они сражались, был, главным образом, с круглым щитом и маканой, снабженной лезвиями или кремнями, которыми они наносили большие раны, и с пиками с кремневыми наконечниками, и с луком и стрелами, хотя, когда они кончались, обращались к щиту, который носили на спине, и к макане на поясе, и сражались врукопашную с неприятелями, и, как уже сказано, всегда старались захватить их живьем с целью принести их в жертву, если не было необходимости, которая понуждала бы убить их, потому что они не могли вести их и не было никого, кто помог бы в этом, или из-за других опасений и затруднений, какие возникали. Защитным оружием /49/, которое они носили, были только щиты и куртки из петель, покрывавшие их тело, которые они называли ичкауипилли [ichcahuipilli], а те, кто могли, закрывали икры поножами из золота, а ляжки полосами из него же, поскольку не имели другого рода металла, из которого могли бы это делать, а все остальное тело имели непокрытым, кроме головы, которую всегда украшали множеством перьев всякого рода и цвета. Некоторые, чтобы показаться противнику свирепыми, раскрашивались черным или охрой и разрисовывали лица разными способами, и на щитах точно также рисовали лица и фигуры, ужасающие и безобразные, и вообще все старались ходить украшенными перьями, какие в соответствии со своими возможностями могли иметь и добыть; хотя это служило причиной их смерти, поскольку враги, особенно уэшоцинки и тлашкальтеки, нападали на того, кто больше выделялся украшениями и перьями, с целью сорвать их с него, ибо у них их не было из-за бедности.

Войны, которые они вели, происходили каждые двадцать дней в соответствии со счетом их праздников, таким образом, что один раз они имели ее с тлашкальтеками, а другой с уэшоцинками, и те согласно собственному счету ожидали их в подходящие дни на поле и в местах битвы, никогда не ошибаясь. После того как войска приходили, они стояли друг напротив друга на расстоянии полета стрелы или броска пращи, пока не расходовали боеприпасы, и тогда они начинали вступать в стычки и сближаться друг с другом, и сражались с маканой и щитом, и удальцы и храбрецы отличались в сражении, и вступали в схватку там, где находился напористый или способный противник, перебегая от одного конца в другой, и появляясь там, где была наибольшая опасность; и если кто-нибудь из противников отличался боевыми подвигами и доблестью, при подходящем случае пробегали по полю, пока не находили его и не вступали в сражение с ним в соответствии с удобствами времени и места, и некоторые из тех, которые признавались доблестными, вступали в стычку с самыми отборными противниками, чтобы наброситься на него и захватить его или убить его, а тот, чтобы защититься благодаря своим приятелям, |и| завязывались самые опасные бои, куда устремлялись на помощь своим, и там была самая жестокая бойня, и /50/ многократно так происходило в разных частях поля, куда присоединялись полководцы с удалыми воинами и текиуаке, чтобы воодушевлять и защищать своих, и многие разы намеренно оставляли в запасе некоторых людей с предписанием и приказом присоединиться при наибольшей нужде, и с приходом свежих |подкреплений| противники не могли выдерживать напор битвы и, обратив тыл, бежали, и в этом случае был самый удобный момент захватить многих из противников, что делали, преследуя их, хотя многие разы они поворачивали назад вследствие отваги своих военачальников или других доблестных людей, таким образом, что многие, кто уже имел пленников, оказывался осмеянным, и нужда, которую они имели в том, чтобы найти убежище и не подвергаться опасности попасть во вражеские руки, заставляла их отпустить тех, и много раз случалось, что отпущенный пленник хватал того, кем перед этим был взят в плен, пока не пришли свои, и из-за этого переставали захватывать и брать в плен. Бывали среди них люди столь доблестные, что не занимались иным делом, кроме как выдерживать и нести напор битвы, не заботясь о том, чтобы захватить какого-либо противника, хотя бы и представились для этого время и случай, чтобы не подвергнуть войско опасности быть разгромленным противниками, если только оно уже не было в безопасности от этого; и это были по большей части полководцы и военачальники. Оказаться разгромленными случалось редко, поскольку, чтобы этого не было, они проявляли всю свою доблесть и силу, так как кроме опасности, которой подвергались они и все войско, даже если бы они ускользнули из рук противника, были бы жестоко наказаны своими владыками казнями и заключением с другими видами истязаний. И из-за этого всякий старался исполнить долг или умереть с честью, а не с позором во власти судей, которые во время тщательного расследования выясняли проступки, которые они совершили на войне, особенно у тех, кто допустил их из страха и трусости, по той же причине то же самое делали относительно тех, кто, будучи доблестным, делал все возможное, исполняя обязанности, которые имели хорошие воины, чтобы дать им отличие и награду.

Битва длилась до тех пор, пока полководцы не подавали знак к отступлению, которое осуществляли, не поворачиваясь спиной, пока не видели, что враг, умерив свой пыл, /51/ дает им случай для этого.

Когда шли на войну, всегда шли три войска, одно из этого города, а другое из Мешико, и еще одно из Такобы, и все со своими полководцами прибывали за день до битвы на поле, где враг поджидал их или выходил навстречу, и все три согласовывали способ и порядок, которого должны были придерживаться, что неколебимо сохраняли между собой; и когда битва заканчивалась, как уже сказано, возвращались в порядке и строем, построенными в отряды, пока не уходили оттуда, где имели опасение либо подозрение в том, что неприятели могли бы их потревожить и побеспокоить в пути, который они совершали по приходе и по возвращении с большой осмотрительностью, имея для этого очень верных и очень старательных лазутчиков, которые непосредственно давали знать полководцам о том, что имелось, и которых щедро вознаграждали.

Когда они шли с войском на битву, впереди шли самые доблестные и отборные воины, а вслед за ними остальной народ, неопытный и новый в |воинском| искусстве. Это было только в войнах на их границах с уэшоцинками и тлашкальтеками, но в прочих походах, в которых они проделывали долгий путь, где нужно было нести поклажу и грузы, они имели другой порядок, поскольку старые воины одинаково шли спереди и позади войска, ведя посредине, там, что называется отрядом [batalla], молодых воинов и служителей с поклажей, всегда высылая вперед разведчиков-бегунов из людей легких и храбрых, чтобы осмотреть поле и увидеть, не устроили ли неприятели засад и ловушек, не считая лазутчиков, которые по обычаю отправлялись и возвращались, и ночью старались удаляться в части и места безопасные и выгодные, становясь на ночлег с дозором, который несли с величайшим тщанием и бдительностью, и во всем этом военачальники и полководцы не упускали ни одной мелочи [no descuidaban un punto]; и таким образом завоевали и добыли все, чем обладали во время, когда Маркиз дель Валье пришел в эту землю.

Когда они возвращались с войны, было удивительным делом выяснение того, какие вещи приключились на войне, как слабость и трусость, так и сила и доблесть; особенно большое внимание уделяли тому, не оказалось ли войско на грани поражения из-за трусости некоторых, и благодаря /52/ доблести некоего храброго и сильного не было разгромлено и потеряно, для того, чтобы наказать одних и наградить других. У иных случались раздоры из-за пленников, кто был их действительным господином, поскольку случалось, что кто-то бывал захвачен двумя, и тремя, и больше, и в соответствии с этим и со временем, когда он пришел на подмогу, ему приносили вознаграждение; и если кто-нибудь ложно присваивал себе какого-либо пленника, говоря, что он захватил его, в подобном случае, если выяснялось противоположное, его приговаривали к смерти, и приговор ему исполнялся, хотя бы он был главным из царских сыновей, таким образом, что в этом не существовало ни хитростей, ни милостей, чтобы избежать какого-либо зла.

Воины, шедшие на войну, не рассчитывали на плату или жалованье, ни они, ни их военачальники, но только на вознаграждение, достойное их трудов, которого они с очень определенной надеждой ожидали от царя, вместе со многими почестями и милостями.

Полководцы и военачальники имели уловки и хитрости против своих неприятелей, потому что много раз заманивали их в засады, и посылали некоторых воинов, чтобы они завязали стычки с ними, обманно делая вид, что отступают или бегут, пока не завлекали их в ловушку или засаду, нападая на них с тыла с большим криком и шумом, и это было в частях и местах, и во время, наиболее пригодные и подходящие для этого, а когда были в открытом поле, делали ночью многочисленные тщательно скрытые ямы, унося землю, которую из них вынимали, очень далеко, и в них прятались самые храбрые и сильные воины, и полководцы посылали некоторые легковооруженные отряды, чтобы вступить в стычки с ними до тех пор, пока не заманивали их перед теми, кто был спрятан в земле, и, выйдя из своих ям, они ударяли им в спину с очень громким криком и возгласами, благодаря чему приводили их в замешательство, и когда те оказывались зажатыми с одной и другой стороны, устраивали им опустошение и бойню; и такие хитрости и другие уловки использовали сведущие полководцы и военачальники, особенно против неприятелей, неопытных в военном деле и войнах.

Тех, кто спасся, будучи раненым или искалеченным, содержал и лечил царь, и за свой счет. Они поддерживали с большой заботой дисциплину и воинский порядок, не ослушиваясь того, что приказывали их военачальники, под страхом смерти. Были очень верными и постоянными в любых бедствиях, перенося с удивительным терпением все /53/ тяготы войны. Боялись не смерти, но совершить позорный и постыдный поступок.

Одеяния, которые они носили во время своего язычества. Носили в качестве одежды и одеяния знатные и владыки, как уже сказано, белый и гладкий хлопковый плащ, квадратный и завязанный на плече, и некие полотнища в качестве набедренной повязки, которыми покрывали срамные члены, а женщины носили юбки, похожие на исподние, поверх которых подпоясывались, и рубахи, называвшиеся уипили [huipiles], из хлопка разных цветов, а волосы подобранными и завязанными способом, который здесь нарисован. Простой люд носил плащи из волокон магея, и из того же набедренные повязки, и женщины, соответственно, так что и те, и другие ходили почти нагими, а сейчас женщины носят то же одеяние, хотя из стыдливости добавили белый платок, а мужчины носят, кроме плащей, рубахи и штаны до колен [zaragüelles]. Некоторые уже носят башмаки [zapatos] вместо сандалий, которые использовали в древности.

Съестное, которое они раньше употребляли, то же самое, какое они употребляют сейчас и поддерживают себя; чем является главным образом маис разных цветов, хотя наилучшим является белый, и фасоль разных видов и цветов, и чианом, что является определенными семенами большой питательности, и уаутли [huauhtli]<68>, и мичиуаутли [michihuauhtli]<69>, и перцем, главнейшей и никогла не надоедающей приправой, которую обычно и постоянно едят, и которая всякому виду пищи придает вкус и оттенок, и индюками, кроликами, зайцами [liebres], оленями и многими видами птиц, на которых охотятся; и это доставалось только богатым, хотя сегодня уже и простолюдины имеют коров и коз, особенно те, кто больше имеют дел и общаются с испанцами. Кастильский хлеб едят в качестве лакомства и угощения, или по нужде.

Устанавливается одна вещь, достойная удивления, и она в том, что во времена своего язычества они жили очень здоровыми, никогда не зная, что такое мор, но те, кто умирал, должны были быть или очень старыми, или совсем младенцами и хрупкими созданиями, настолько, что считалось чудом и дурным предзнаменованием, когда умирал кто-нибудь вне этих двух крайностей; и не обнаруживается, чтобы их отцы и предки имели бы сведения о том, чтобы когда-либо были мор или эпидемия, каковые после их обращения имели место, настолько /53/ сильные и жестокие, что утверждается, будто ими было истреблено девять десятых имевшегося народа; и это известно и подтверждается опытом с тех пор, как первые конкистадоры пришли в эту землю, потому что был бесчисленным народ, какой имелся, и кажется совершенно ясным, что должно было быть так из-за обилия земли, которую обрабатывали и возделывали, и которая сегодня кажется разбитой на участки [acamellonada] вообще повсюду, большая часть каковой является опустевшей и запущенной, и вследствие трех всеобщих моровых поветрий, которые произошли с тех пор, как их добыли, они были истреблены и сократились настолько, что говорят старые и древние индейцы, с которыми готовилось это сообщение, что маленькие селения и местечки, подчиненные этому городу, имевшие в их язычестве более пятнадцати тысяч жителей, не имеют в настоящем и шестисот; а другие, которые не были столь большими, оказываются вовсе обезлюдевшими и пустынными; и общеизвестная вещь, что всеобщее моровое поветрие, которое было с года семьдесят шестого по восьмидесятый, унесло две третьих народа, по крайней мере, в этом городе и в подчиненных ему, что известно по количеству и числу, какое в нем было ранее, и по подсчету, который после того был здесь сделан относительно его численности по приказу Королевской Аудиенсии, чтобы произвести обложение налогом; и другое, которое было почти сорок лет назад, произвело такое же опустошение, не считая первого, оспы, во времена, когда конкистадоры находились на завоевании города Мешико, о котором известно в качестве достоверной вещи, что она причинила наибольший ущерб, чем те, которые произошли здесь позже, не считая многих других моровых поветрий, бывших менее яростными<70>.

Причины, из которых проистекает здоровье, каковое, как утверждают, они имели в своей древности, и таковые, имеющиеся для того, чтобы в настоящем они имели столь великую и столь всеобщую смертность, хотя и были исследованы многими учеными и сведущими во врачевании испанцами и самими индейцами, приложившими многие старания к исследованию их жизни и обычаев во времена их язычества и современного образа жизни, какового придерживаются, чтобы постигнуть из этого связь, оказалось невозможным узнать так, чтобы они все охватили и удовлетворили, потому что и те, и другие говорят, и то же утверждают все знатоки, которые /55/ притязают на то, чтобы довести это до конца, что если есть некая причина их вымирания, то это величайшие и чрезмерные труды, которые они претерпевают на службе испанцам на их полевых работах в их селениях и поместьях, потому что обычно каждую неделю распределяют для этой цели большое число их во всех селениях этой Новой Испании, поскольку во всех их местностях те имеют строения, имения и хлебные амбары, пастбища, копи и сахарные заводы, известняковые карьеры [caleras] и другие многие их виды и разновидности, из которых они извлекают доход и на которых работают те, которые принуждаемы и заставляемы идти на них за двенадцать и пятнадцать лиг от своих жилищ, и что оттого, что они страдают там от голода и утомления, ослабевают и истощают до такой степени свои тела, что любой, даже самой легкой болезни, которой они заболевают, достаточно, чтобы лишить их жизни из-за великой слабости, каковая в них оказывается, и еще больше от тоски и уныния в их душах, которые рождаются, когда они видят себя лишенными свободы, которую Господь им дал, несмотря на то, что она провозглашена для них Его Величеством в его законах и королевских указах о добром обращении и управлении ими, утверждая, что от досады их духа не могло преобладать здоровье в теле, и так они шли очень удрученные, и это было совершенно ясно по их лицам, потому что наружу они не проявляли никакой радости или удовольствия, и были правы, ибо в действительности с ними обходились хуже, чем с рабами.

[Вопрос 16: Во всех селениях испанцев и индейцев говорится о местности, где они основаны: горы ли это, или долина, или открытая и ровная земля; и название горы, или долины, или округи, где они находятся, и что означает на их языке название каждой вещи].

XVI. Местонахождение этого города и поселения в основной и главной части – это открытая равнина, находящаяся между озером и нагорьем и большой горой Тлалок [Tlaloc], которая является собственно той, о которой идет речь в главе 14, где индейцы в древности имели идола дождей и бурь; и округа называется Акольукатлалли [Acolhuacatlalli], что означает "Земля и область плечистых людей", как уже объявлено в главе 13.

[Вопрос 17: И является ли землей или местом здоровым или болезнетворным; и если болезнетворным, по какой причине (если известно); и болезни, которые обычно случаются, и лечение, какое обычно используют для них].

XVII. Место и расположение города Тескоко, и /56/ всей его земли и области здоровое, и такого мнения придерживаются его уроженцы и испанцы, которые знакомы с ним со времени, когда пришли в эту землю, хотя при всем при том во время всеобщих моровых поветрий он не был пощажен и предохранен.

Болезни, которые обычно случаются с индейцами – это жар и лихорадки, которые лечатся по нашему способу, и слабительным этой земли, которое они употребляют, из многих и разнообразных средств, особенно из кореньев; и также обычно болеют возвратной [ciclones], трехдневной [tercianas] и четырехдневной [cuartanas] лихорадкой, которые точно также лечат слабительным. У некоторых бывают бубоны, но очень маленькие, и они не появляются и не проникают у них так глубоко в кости и внутренние части, как у испанцев. Лечатся от них кореньями, которые пьют, и пóтом, много работая. У них обычны чирья, чесотка и опухоли [nacidos], их старинная болезнь, происходящая от испорченной крови, хотя для всеобщих моровых поветрий, какие у них были, по крайней мере того, которое было за семь лет до настоящего времени, и того, которое пришло почти сорок лет тому назад, не имели и не нашли лечения, несмотря на то, что тогда индейские и испанские лекари приложили для этого все возможные усилия, каковые они называли коколистли эсалауаке [cocoliztli ezalahuaque], что означает "мор с высохшей и почерневшей желчью" [pestilencia de cólera adusta y requemada], и это было правдой, потому что у большинства умерших вытекала изо рта жидкость, как загнившаяся кровь. Оспа, которая была у них в начале обращения, так как она была злом, до тех пор столь мало известным у них, поразила их и истребила значительную часть, поскольку то, что они избрали в качестве лечения, оказалось для них причиной смерти, что состояло в том, чтобы мыться в холодной воде, пока они этого не поняли и не стали закутываться и потеть, и использовать другие средства, которым нужда и опыт их научили, благодаря чему впоследствии в других случаях, которые им выпадали, излечивались, особенно кровопусканиями. У них были также моровые поветрия свинки [paperas] и кровотечений, хоть и не такие смертоносные и заразные, как большие; и также у них обычно бывали тиф, и плеврит [dolor de costado], и дизентерия, и так как все эти болезни известны испанцам, они излечиваются, и лечат их по их способу и совету, применяя к ним обычные врачевание и средства, каковыми пользуются сегодня; таким образом, что только для коколистли не нашли /57/ лечения, и первоначально от нее имели защиту два рода людей, из которых один был люди богатые, одетые, и согретые, и изнеженные, а другой – те, кто жил в жарких землях, таким образом, что на людей более бедных и живших в областях прохладных и сухих, она имела большее воздействие; тайна и чудо, которые также невозможно понять.

[Вопрос 18: Насколько далеко или близко имеется какая-либо приметная гора или горная цепь, которая была бы ближайшей к нему, и в какой стороне располагается, и как называется?]

XVIII. Имеется у города Тескоко заснеженная горная цепь и вулкан Чалько в южном направлении, хотя чуть склоняется к востоку; и горная цепь примерно в десяти лигах и вулкан еще в четырех вперед по той же самой дороге из него, и к этим горам относится гористая местность и большая вершина Тлалок у этого города, которая, продолжаясь, идет дальше к северу, пока не заканчивается в области Отомпан [Otumpan].

[Вопрос 19: Большая река или реки, которые протекают вблизи, и насколько они удалены от него, и в какой стороне, и насколько они полноводны, и следует ли знать какую-либо примечательную вещь о ее истоках, водах, садах и угодьях [aprovechamientos], и имеются ли на них или могут иметься какие-либо поливные земли, какие могли бы иметь значение?]

XIX. Никакой большой или многоводной реки нет ни в этом городе, ни поблизости от него, поскольку водные потоки, которые протекают через него, едва могут достигнуть озера в сухой сезон. И даже для этого нужно было соединить и обратить в один многие источники с отдельными истоками, лишив их естественных русел и течения, и собрав их в трубы и каналы, которые для этого построили Несауалькойоцин и Несауальпильцинтли, не столько для питья, поскольку имели для этого колодезную воду, сколько чтобы орошать свои посадки и сады, и другие владения, и дома для отдыха, и даже сегодня ими пользуются во многих местах на берегах для полива посевов маиса и пшеницы, и на них испанцы устроили мельницы и красильни; как на реке, текущей в этот город из источников Алатлитиа [Alatlhitia] и из других по соседству, с гор и холмов у этого города, упомянутых в предыдущих главах, благодаря чему в древности орошались маленькие пригорки и холмы, которые называли куауйакатль [cuauhyacatl], что означает "опушка леса", где владыки этого города имели многочисленные и разнообразные /58/ растения с цветами многочисленной и разнообразной окраски и очень необычными запахами, как из свойственных и от природы присущих и произрастающих в этой земле, так и других, из умеренных и жарких земель, которые растили с большим удовольствием и пользой. И другая река, которая рождается из источников Теотиуакана [Teotihuacan], селения, которое держит в качестве энкомьенды дон Антонио де Басан [Antonio de Bazán], главный альгуасил святой Инквизиции этой Новой Испании, находящегося в трех лигах отсюда к северу, которую точно также Несауалькойоцин забрал из ее русла и отвел к неким домам для удовольствий приблизительно в четверти лиги от этого города, которые называют Акатетелько [Acatetelco], хотя сегодня она не доходит до них, так как во многих местах прерывается и течет по разным руслам, потому что после того, как закончилась власть, которую имели наследники этих владык, оскудели и пришли в большой упадок и к разрушению все их дела, и одно из них – это. Орошаются водами этих рек все или большинство земель на их берегах, когда годы выдаются запаздывающими [tаrdios] или засушливыми, и не хватает воды.

[Вопрос 20: Достойные внимания озера, заливы или источники, которые имелись бы на границах селений, с примечательными вещами, какие были бы в них].

ХХ. Уже сказано в главе двенадцатой этого сообщения, что между этим городом и Мешико находится залив, о котором нужно сказать, что по своим качествам и природе он очень горький, и вне сравнения гораздо хуже, чем море, и хотя его глубина невелика по отношению к большим и многочисленным рекам с пресной водой, которые впадают в него, не улучшается и не опресняется, но прежде всего проявляется и всегда остается его природная горечь; и другое, что, хотя в него впадают другие реки, и что иногда он поднимается из-за обильных дождей, не превосходит свое обычное состояние более, чем на одну вару, если измерить, откуда предполагают, что имеет некие пути и расщелины, по которым опорожняется и теряет воду, потому что если в какой-то год несколько не хватает дождей, мелеет настолько, что мне вспоминается, как в засушливые годы едва можно было плавать по нему, ибо, переправляясь по нему на каноэ в город Мешико, я увидел одну расщелину в сплошной скале, которая шла почти посреди него с севера на юг, шириной в сажень, а местами больше или меньше, полную тины, /59/ куда должна была уходить вода из него, так что почти по большей части его каноэ ведут на буксире или, как говорят, на канате, обходя мели и разыскивая самые глубокие места, где можно было бы плыть; но при всем этом невозможно было узнать, где и через какие места из него уходила бы вода.

Не водится никакого рода рыбы, кроме как в устьях рек, из воды которых она попадает в него, и ее мало, и мелкой, и скудной. Также нет никакого рода птиц, потому что те виды уток, и гусей, и прочих водоплавающих птиц, какие на нем имеются, прилетают, как говорят, из Флориды, и не задерживаются больше, чем пока длится зима; но при всех его плохих качествах индейцы, его соседи, все еще извлекают из него многие и весьма постоянные выгоды. Первая – это обычная охота на птиц, которых ловят сетями, и рыбешка, которую ловят, и этим питаются почти круглый год, и вид пищи, называемый текуитлатль [tecuitlatl], которую делают из определенных зеленых водорослей, растущих там, каковые, после того как из них сделают лепешки и сварят, остаются темно-зеленого цвета, которые испанцы называют земляным сыром [queso de tierra]. Растет и другой вид пищи, называющийся эскауитли [ezcahuitli]<71>, который делают из неких червячков, наподобие дождевых, таких тонких и так плотно сплетающихся [cuajados] из-за своей многочисленности и густоты, что с трудом можно судить, живая ли эта вещь или нет. И другая, которую называют ауаутли [ahuauhtli]<72>, которую также едят уже и испанцы по пятницам, и которая является яичками определенных мушек, водящихся в нем; и другая, называемая мичпитлин [michpitlin]<73> и коколин [cocolin]<74>; хотя большинство из них не ели и в настоящее время не едят знатные лица, а только бедняки и подлый люд.

Из его воды не добывают соли, ни даже хорошей селитры, потому что та, которая встречается на его берегах, годится только на изготовление мыла.

[Вопрос 21: Вулканы, пещеры и всякие примечательные и вызывающие удивление природные явления, какие имелись бы в округе, достойные, чтобы о них знали].

XXI. Что касается этой главы двадцать первой, нечем ни удовлетворить, ни ответить, потому что в этом городе и в его округе нет вещи ни примечательной, ни достойной удивления, кроме пещер и гротов, имеющихся во многих его местах, особенно пещер Куауйакак [Cuauhyacac], в полулиге от этого города по направлению к горам, которые столь велики и вместительны, что в них могут жить двести человек; и потому их имели /60/ в качестве дома и главного местопребывания чичимекские владыки, предшественники царей этого города, поскольку вокруг и в окрестностях есть многие другие, в которых также жили в древности чичимеки, но все они на сегодняшний день пустынны и безлюдны, но очень уважаемы и почитаемы знатными людьми из этого города, потомками Несауалькойоцина, из-за памяти о том, что их предки, люди столь доблестные и знаменитые, имели их некогда в качестве дома и жилища.

[Вопрос 22: Лесные деревья, какие имелись бы обычно в этой округе, и плоды и польза, которые из них и их древесины извлекаются, и для чего являются или могли бы быть хорошими].

XXII. Лесные деревья, которые имеются в этой земле и ее округе, особенно в рощах у этого города, и которые наиболее обильны, трех видов.

Первый – это ель[7], которую индейцы называют уийаметль [huiyametl], каковые являются деревьями очень большими, и раскидистыми, и очень стройными, и есть среди них такие толстые, что имеют в окружности по четыре и пять саженей у подножия, и другие больше или меньше, из которых индейцы делают большие каноэ, чтобы плавать по заливу, о чем уже шла речь, и также изготавливают из них доски для дверей, столов и сундуков, и самое главное, что он служат для балок и деревянной обшивки, так как они очень прямые и не сучковатые, и из них, особенно из свежих, добывают масло, называемое еловым, которое является жидкостью такой белой и прозрачной, как самый белый пчелиный мед. Оно лечебное, и при многих болезнях им пользуются индейцы и испанцы. Очень хорошая древесина для мачт.

Другой вид деревьев – это сосны, от которых мало проку, поскольку служат и используются только на дрова и уголь, и тот нехорош из-за своей малой твердости. Не имеют шишек как у кастильских. Из них извлекают смолистый сок, из которого делается деготь. Это древесина пористая и малой твердости, и очень легкая. Они высокие и прямые, так что при необходимости их древесина служит досками для дверей и окон.

Другой вид – это обычные и каменные дубы[8] [robles y encinos], польза от которых не описывается, так как она весьма очевидна. Имеется земляничник[9] [madroños], очень известное дерево, и тополя, называемые черными, совершенно бесполезные, если только не для резьбы, так как /61/ податливы и мягки. Имеются |... ... ...|, называемые местными, которые весьма мало отличаются от кастильских, но эти посажены людьми на холмах Тецконсинко [Tetzcuncinco], принесенные из лесов Чалько, где в изобилии произрастают естественным образом.

[Вопрос 23: Посаженные и плодовые деревья, какие имеются в названной земле, и те, которые привезены из Испании и других сторон, и хорошо ли или нет произрастают в ней].

XXIII. Природные плодовые деревья этой земли, которые хорошо произрастают в ней, это вишни [cerezas], которые, будучи возделываемы на обрабатываемых землях, дают много и хороших вишен, очень сладких и вкусных, внушительное пропитание. Имеются яблони, дающие плоды желтые и чуть подрумяненные, почти того же размера и вкуса, что и кастильские, какие мы называем яблоками святого Хуана. Среди них имеются одни лучше других, в зависимости от ухода, оказываемого деревьям, или плодородия либо скудости почвы, где они растут. Их и вишни индейцы сушат и хранят, чтобы есть в качестве лакомства в зимнее время. На этих яблоневых деревьях очень хорошо прививаются кастильские, а также груши и айва. Имеют также шелковичные деревья с темными ягодами. Авокадо и белые сапоте[10], которые называют "сонями" [dormilones], имеющиеся в этом городе, находятся в некоторых укрытых частях и теплых местах, и очень мало и чахлые, потому что присущей им природной средой является жаркая земля, где они произрастают во множестве и очень хорошо, чья особенность |мне| неизвестна, и потому должны изложить ее те, кто делал бы сообщение о жарких землях.

Имеются кактусы [tunales]<75>, растение, очень известное в этой стране и даже в Испании из-за того, что отсюда оно было завезено в нее, которое дает и растит многие и очень хорошие плоды, похожие на фиги [tunas], и многих цветов, как есть белые, каковые являются наилучшими, и самыми мясистыми, желтые и красные, очень сладкие и с очень своеобразным вкусом и запахом. Есть и другие, у которых кислая кожура, и после того, как удаляют кожицу и едят то, что в середине, которая очень сладкая, получают совершенно особенный вкус. Вообще и те, и другие имеют свойство крепить, и причина в том, что вся их мякоть, которая как вода, уходит в мочу, а их семена и зерна, сухие и твердые, проходят в желудок, который неспособен переварить их и /62/ измельчить это, так что оно собирается и затвердевает таким образом, что с большим трудом и болью он очищается, чего можно избежать, если есть их с хлебом или очень маленькие; и при всем при том этот плод является одним из главных источников пропитания чичимеков Сакатеки [chichimecas de las Zacatecas], по крайней мере все лето, потому что в это время они растут и плодоносят. У них нет других плодов, о которых я мог бы дать сведения, поскольку из-за прохладного климата этой области не произрастают другие, как они произрастают в землях жарких и умеренных, каковые многочисленны и очень разнообразны, которые употребляют не меньше, как если бы они были местными, так как, поскольку земли, где они произрастают, очень близки, их доставляют сюда без труда и очень свежими.

Из тех, что привезены из Испании и очень хорошо прижились в этом городе и его округе – абрикосы всех сортов, и персики, и абрикосы обычные [priscos] и мавританские [albarcoques], и те, которые называют дамасскими, крупные и мелкие груши, большие яблоки, называемые зимними, и яблоки святого Хуана, и айва, гораздо лучшая, чем в Испании. Гранаты и сливы растут очень плохо, и та малость, которая произрастает, очень чахлая и убогая; и то же самое со смоковницами, и оливами, и с виноградом, хотя тот, если хорошо за ним ухаживать, все таки плодоносит, по крайней мере, мускатный на ягоды. Апельсины, лимоны, цитроны и им подобные произрастают средне, но также имеются в укрытых и защищенных местах к северу.

[Вопрос 24: Зерна и семена, и другие овощи и зелень, которые служат или служили пищей местным жителям]

XXIV. Зернами, семенами и другими местными овощами и зеленью, которые служили и служат пищей местным жителям, главными, после маиса, является фасоль разных видов и цветов, каковая, сваренная с перцем, является их главной и обычной пищей, и чиан, который является определенным очень мелким семенем, чуть большим, чем горчичное, но продолговатым и овальным, белым или сероватым, которое местные жители употребляют в качестве очень важной пищи, и очень питательной, каковое пьют обжаренное, размолотое и разболтанное в воде, очень освежающее и очень маслянистое; и уаутли[11] [huauhtli], которое является семенем, как у репы, и того же цвета, кроме того, что оно имеет форму лодочки [chatilla] как чечевица, из которого, после того, как оно размолото и из него замесили тесто, делают шарики, обернутые листьями маиса, которые варят в горшках, /63/ или делают из них лепешки [tortillas], которые жарят на комале, являющемся круглым и плоским сосудом, каковой имеет по краям в окружности с две вары, и собственно в них жарят кукурузные лепешки, являющиеся их повседневным хлебом.

Имеют мичуаутли [michhuauhtli], который является другим семенем, белым и меньшим, из него делают шарики таким же порядком, как уже сказано об уаутли, и затем имеют обычай пить его, обжаренное, размолотое и разболтанное в воде с медом.

Имеют большие и сладкие тыквы, которые, сваренными или изжаренными едят в качестве плодов, размера, формы и цвета, внутри и снаружи, как у кастильских дынь, кроме того, что имеют кожуру и их нельзя есть сырыми, и их семечки едят приготовленными многими и разнообразными способами, и они служат для смазки, так как очень маслянистые.

Имеют другой плод, который называют чайотли [chayotli]<76>, колючий, как еж или каштан, размером с крупную айву; его едят вареным; это сладкий и мягкий плод, и утоляющий жажду, так как является водянистым; и эти овощи и плоды они имеют в течение всего года, потому что их доставляют из жаркой земли.

Имеют лопухи [bledos], кресс [berros], лук-батун [cebolletas] и портулак [verdolagas], которые едят в то время, когда они растут. Имеют жгучий перец [aji] в большом изобилии, многих сортов и цветов, который едят со всеми своими кушаньями, свежий и старый, без которого никакая еда не желанна и не вкусна; имеют уитоматль [gitomatl] и мильтоматль [miltomatl]<77>, каковые служат приправой вместе с перцем, из чего делают соусы и подливки для пищи, у которых нет плода или овоща в Испании, похожего на них, но не буду больше говорить о них, и потому, что они уже очень известны и даже растут и плодоносят в Испании.

[Вопрос 25: О тех, которые завезены из Испании, и произрастают ли в этой земле пшеница, ячмень, виноград и маслины, и в каком количестве их собирают, и есть ли в этой стране шелк или кошениль, и в каком количестве?]

XXV. Те, которые доставлены из Испании, каковыми являются капуста, редька, репчатый лук, салат-латук, индейцы вообще употребляют по нашему способу, но мало, и они прижились и растут очень хорошо в этом городе в огородах и садах индейцев вместе с прочей зеленью из мяты [yerbabuena], петрушки и кориандра, репы, пастернака и моркови, за исключением баклажанов, потому что их приносят из умеренных земель, соседних с этим городом.

Пшеница, многих сортов, и ячмень чудесно родят на полях и в поместьях испанцев, так как /64/ очень немногие индейцы занимаются ими, поскольку не имеют места, и даже на собственных полях едва-едва, так как обычно заняты на службе испанцам; собирают в Тескоко и подчиненных ему до десяти тысяч фанег<78> пшеницы, а ячменя очень мало, потому что те, кто его сеют и собирают, делают это не на продажу, как пшеницу, а для того, чтобы им хватило для потребления в своих домохозяйствах. Также не собирают шелка, хотя могли бы, так как имеются шелковичные деревья, чтобы кормить гусениц, и в старое время его собирал Дон Антонио Тлауитольцин [D. Antonio Tlahuitoltzin], касик и правитель, который был в этом городе, сын Несауальпильцинтли<79>.

Кошенили мало, и не внутри города, а на нагорье, которое находится между городом и горной цепью Тлалок, так как оно имеет более умеренный климат, и даже там индейцы мало ею занимаются; правда в том, что они не могут уделять внимание этому и не имеют времени из-за обычной занятости оказанием личных услуг, из-за которых не смогли бы иметь времени, чтобы собирать пшеницу и ячмень, и собирать шелк и кошениль.

[Вопрос 26: Травы или ароматические растения, которыми лечатся индейцы, и их лечебные либо ядовитые качества].

XXVI. Травы, которыми лечатся индейцы, коренья и растения, зерна и семена, многочисленны, как из тех, которые произрастают в этом городе, так и из тех, которые приносят извне его, о которых доктор Франсиско Эрнандес [Dr. Francisco Hernández]<80>, главный врач Его Величества [protomédico de S.M.] сделал весьма обширный и полный доклад, каковой написал и нарисовал в книгах, которые составил об их качествах и природе, где увидят их свойства и воздействие, очень подробно в каждом случае, и потому будет достаточно в этой главе удовлетвориться тем, что они чаще всего используют, и какие самые известны последствия имеют их средства и лекарства, ибо для того, чтобы вести речь обо всех, следовало бы составить сочинение и писания во многих томах.

Травой, которую называют писиетль [picietl]<81>, каковая, как говорят, та же самая, которую в Испании называют белена [beleño], они пользуются, чтобы заснуть и притупить боль и не испытывать сильной усталости, какую испытывает тело, когда трудится, которую берут высушенной, увлажненной и завернутой с небольшим количеством извести в рот, помещая между губой и деснами в таком количестве, сколько наполнило бы лесной орех, в то время, когда они идут /65/ спать или работать; хотя очень мало индейцев, которые воспитывались с испанцами, используют ее, ни люди образованные и городские [gente politica y ciudadana], но только сельские жители и работяги.

Эту траву брали также для дыма в трубочки из тростника, обернутую вместе с ликидамбаром, потому что после того, как они были наполнены ею, их поджигали с одной стороны, а с другой ее сосали, из-за чего, говорят, высушивали мозг и очищались от ревматизма через рот; и это уже настолько принято испанцами, страдающими от этих болезней, что они используют ее в качестве своего лекарства и чувствуют себя очень хорошо благодаря ему; и также пользуются ею при возвратной, трехдневной и четырехдневной лихорадке, принимая ее в виде свечек, потому что она вызывает у них рвоту. Точно от также разогретых листьев, положенных на печень, когда в ней боль, она уходит.

Имеют другую траву, которую называют сиуапатли [cihuapatli]<82>, что означает "врачевание женщин", которую пьют те, кто должен вскоре рожать и выбрасывать плаценту, в помощь, чтобы быстро очистить их.

Имеют другую траву, которую называют шиукилитль [xiuhquilitl]<83>, которую приносят из жарких земель, каковую, размолов и сделав из нее тесто, клали на голову, и от нее ту покидала боль, и использовали ее от несварения желудка и переедания, и то же самое делали от утомления тела.

Имели некоторое зерно, называемое ололиуки [ololiuhqui]<84>, которое также приносили из жаркой земли, каковое, будучи размолотым, и превращенным в тесто, и положенным на опухшие места, от которых исходила боль, убирало боль и опухоль; и точно также обжаренное, и размолотое, и разболтанное в воде и выпитое, убирало усталость тела, потому что заставляло потеть.

Имели множество кореньев, чтобы очищать всякий род жидкостей, и очень хороших по мнению тех, кто это понимает, кроме того, что не знали как их применять, и так лечились наугад и наудачу, и приблизительно. Имеют некоторые растения, и среди них в качестве главного один вид магея, который называют кошамалометль [coxamalometl], которыми врачуют все виды ран, так что берут его мясистый лист и разогревают его на тлеющих углях, и его горячим соком промывают рану и на нее помещают лист, и так предохраняются от воспаления. Так удивительны его сила и воздействие, что им излечивается то, что, по мнению лекарей, считается угрожающим.

Имеют другое растение, также доставляемое из жаркой земли, которое называют куаупатли [cuauhpatli]<85>, из /66/ чьей коры делают белое вино, и это лучшее, что они имеют, потому что смешанное с медом, который они получают из магея, и помещенное в кувшины и в укромное место, заставляет его бродить и превращаться в вино. Этот магей является повсеместным и общераспространенным, и хотя есть многие его виды, одни лучшие, чем другие, все имеют какое-либо достоинство. Он приносит великую пользу для поддержания человеческой жизни, и хотя о нем много написано, чтобы дать ответ, в этой главе будет сказано о некоторых его полезных качествах. Первая – это мед, получаемый из него, натуральный и чистый, цвета белесой воды, который превращается в вино благодаря куаупатли, уже упомянутому, а также благодаря одному корню, называемому окпатли [ocpatli]. Из него делается мед, чтобы есть, потому что после того, как из него получают, что сказано, его варят, пока он не сгущается и не приобретает цвет ярко пунцового сиропа: это необыкновенная пища и пропитание. Из него делается сахар, который называют чианкака [chiancaca], и хороший белоснежный сахар, и при недостатке кастильского сахара или пчелиного меда из него готовят приличные сладости. Из того же меда делают другой вид вина, который называют аоктли [aoctli], хотя оно не такое же хорошее, как то, что делают из простого меда, и его вываривают, и потому его употребляют только в землях, где не растет это растение.

Его зеленые ствол и листья, поджаренные на решетке, являются вкусной и сладкой едой. Из нитей и волокон его листьев изготовляют многие виды плащей из тех, какие вообще используют отоми. Изготавливают из него всякие виды канатов и веревок, и нити, чтобы сшивать грубые вещи. Наконец, что является таким удобством и выгодой, это то, что из его стеблей и листьев делают шалаши и хижины; и он очень хорошо горит, и даже из его золы делают очень хорошую пробирную массу [cendradas], при помощи которой шахтеры извлекают серебро.

Щелок, который из него получают, очень хорош для |мытья| волос и для многих других целей.

Колючки, растущие на этих мясистых листьях, очень острые, злобные колют ими друг друга. Когда их вырывают из их листьев, с каждой из них выходят нити его волокон, сколько хочет тот, кто их вытаскивает, которыми сшивают многие толстые вещи; так что в нем природа предусмотрела нить и иглу в одном предмете, не используя искусства или человеческой изобретательности.

По большей части в областях, где растет это растение, /67/ земля сухая и холодная, и вообще населена отоми, индейцами весьма мало трудолюбивыми, которые восполняют недостачу маиса пользой от этого растения.

Имеют многочисленные другие растения, коренья, полезные и сорные травы, о которых не идет речь, чтобы не помещать пространного изложения в этом сообщении, особенно потому, что о них и их свойствах весьма пространно написал Главный Врач Е|го|.В|еличества|.

[Вопрос 27: Животные и птицы, дикие и домашние, этой земли, и те, которых завезли из Испании, и как они растут и размножаются в ней].

XXVII. Не имели никакого вида животных для службы себе или употребления в пищу, кроме одного вида собак размером с легавых, которых откармливали для употребления в пищу простолюдинами. Эти собаки были лысыми и немыми, потому что не лаяли, и их откармливали также как свиней, потому что кормили хлебом из маиса и искауитли [izcahuitli], о котором уже сказано, что он водится в заливе. Из диких имелись олени четырех видов, каковыми были большие серые, которых называли собственно оленями [ciervos], с большими рогами и разветвлениями [aspas], которые живут на голых нагорьях, и чуть меньшие, которых называют длиннохвостыми, которые живут в лесах и чащах, и другие, которых называют косулями [corzos], из которых извлекают камни, называемые безоарами, и другие, которых называли пятнистыми, хотя от них нет никакой пользы<86>. Имеются зайцы [liebres] и кролики, и серые львы<87>, и тигры<88>, и один вид пятнистых котов, которых называют окоточтли [ocotochtli]<90>, чьим мехом подбивают одежду, и лисы, которых называют койотами, и волки, как в Испании, и один вид свиней, у которых пупок на спине<91>.

Из домашних, привезенных из Испании, весьма обильно выращивают коров, овец, свиней и лошадей, и некоторые индейцы их выращивают и имеют, особенно овец, и без болезней, которые те обычно имеют в Испании, но в несравненно большем количестве те, кого всякими способами выращивают испанцы благодаря обширности многочисленных животноводческих угодий [sitios de estancias], которые им даны.

[Вопрос 30: Имеются ли соляные копи в названном селении или возле него, или откуда они снабжаются солью, и обо всяких иных вещах, в которых они имеют недостаток для пропитания и одежды].

ХХХ. Не имеет естественных соляных копей, но соль, которую /68/ они потребляют и которую используют в виде голов, искусственно добыта из определенной селитряной земли, каковая имеется в некоторых местах на побережье залива.

Хлопок в коробочках, который они употребляют для своего платья и одежды, доставляют из соседних жарких стран, особенно из Маркизата<92>.

[Вопрос 31: Форма и строение домов, и материалы, какие они имеют, чтобы строить их, в названных селениях или в других частях, откуда их доставляют].

XXXI. Форма и строение их домов низкие, без каких-либо надстроек, одни из камня и извести, а другие из простой глины, а большинство из сырцового кирпича, который более всего используют в этом городе, так как он очень хорош, поскольку и сегодня находим старые строения, созданные в этой стороне более двухсот лет назад, настолько крепкие и неповрежденные, что вполне могут служить как новые строения. Имеют покрытия из бревен, и вместо досок – из многих очень маленьких пластинок [astillas], так хорошо поставленных, что через них не просыпается никакая земля из той, которую насыпали поверх плоской крыши. Большинство из них имеют свой внутренний дворик, а вокруг него помещения, какие нужно, в которых имеют свои спальни и гостиные, для мужчин с одной стороны, и с другой – для женщин; и кладовые, и кухни, и покои [corrales] в домах знати и владык, особенно у царей, были очень большими и из столь могучих деревьев, что казалось почти невозможным, чтобы человеческие изобретательность и сила могли бы поставить их на свои места, как видно сегодня по их развалинам в этом городе, особенно в домах Несауалькойоцина, находящихся на площади, в которых, в соответствии с их величиной, и просторностью, и их пределами могли разместиться более тысячи человек.

Они |были| на земляных насыпях в эстадо у тех, что меньше, в пять или шесть у тех, что больше. Главные помещения, которые они имели, были залами в двадцать саженей [brazas] и более в длину и столько же в ширину, поскольку были квадратными, а посреди них множество деревянных столбов там и тут, на больших каменных основаниях, на которых покоились главные балки, несшие остальные деревянные конструкции [maderazón]. Эти помещения не имели дверей, только входные проемы [portadas] из дерева, как столбы, той же формы, что и внутри, на расстоянии трех саженей один от другого, которыми пользовались, чтобы входить и выходить; и так как /69/ они были из дерева и находились открытыми солнцу и дождю, стояли мало, потому что, когда начинали гнить с основания столбы на входе, оттуда начинал разрушаться весь дом; но это длилось не так уж мало, поскольку из этих помещений, которые имеют более чем по сто сорок лет от того, как их построили, есть некоторые, что и сегодня все еще стоят, и в которых живут; откуда можно судить, что если бы их деревянные конструкции берегли и закрывали от воды, они стояли бы гораздо дольше по сравнению с тем, сколько они простояли.

Этот дом имел очень большой внутренний двор с полом из известкового раствора [argamasa], очень хорошо оштукатуренного и побеленного, окруженный ступенями, по которым поднимались в большие помещения и залы, имевшиеся вокруг. Были в этих домах помещения, предназначенные для царей Мешико и Такобы, где они располагались, когда прибывали в этот город. Имели помещения для прочих владык, подчиненных царю, не считая многих других залов, в которых они устраивали свои приемы и разбирательства, и другие, для Советов войны, и другие для музыки и обычных песен, и еще в которых жили женщины, со многими другими дворцами и большими кухнями и покоями<93>.

Устройство и планировка остальных домов знати и богачей были согласно тому же плану, но очень маленькие по сравнению с царскими, хотя все, как сказано, стояли на земляных насыпях, поскольку это считали высоким положением [tenían por punto] и признаком знатности [blazón], издавна введенными, цениться за то, что происходят из известного дома с земляной насыпью, как говорят испанские идальго, что они из известного дома и рода.

[3] Точнее, покрыт многочисленными зеркальцами (отполированным до блеска золотом) в виде мозаики для создания эффекта переливающегося под разными углами света.

[4] Эстадо - рост человека.

[5] Ок. 836 мм.

[6] De alinde – увеличивающие линзы, кристаллы. Т.е. речь может идти о получении эффекта преломления лучей и нагревания поверхности в месте, куда приходился фокус. Похоже, этот эффект объясняет название бога – дымящееся зеркало. Икасбальсета объясняет это слово так: "Azogne preparado que se pega detras del cristal para hacer un espejo", откуда и предлагается перевод "амальгама" (хотя Икасбальсета и добавляет, что индейцы никакой амальгамы не знали)

[7] Точнее, это Abies religiosa (KUNTH) SCHLTDL. & CHAM. — Пихта священная из рода Пихты семейства Сосновые.

[8] Безусловно, если говорить о каменном дубе, то речь идет о другом растении, поскольку (лат. Quércus ílex) — вечнозел еное дерево, вид рода Дуб (Quercus) семейства Буковые (Fagaceae). В естественных условиях произрастает в Средиземноморье, и в Америке не произрастал.

[9] На самом деле это другое растение, а именно какой-либо из родов Arctostaphylos (нка — род небольших кустарников семейства Вересковые), Calophyllum (вид Calophyllum brasiliensis), Escallonia (вид Escallonia MUTIS EX L.F. (1782) — Эскаллония) и Rheedia (Бакупари - лат. Garcinia gardneriana, или Rheedia brasiliensis — небольшое плодовое дерево семейства Клузиевые с пирамидальной кроной), растущие в Центральной Америке. Наиболее вероятно, что это все же толокнянка.

[10] Вероятно, это мармеладный плод — плод дерева (лат. Pouteria sapota) семейства Сапотовые.

[11] , или (лат. Amaránthus) — широко распространенный род преимущественно однолетних травянистых растений с мелкими цветками, собранными в густые колосовидно-метельчатые соцветия. Относится к семейству Амарантовые. Известно около 55—65 видов, которые произрастают в теплых и умеренных областях. Амарант в течение 8 тысяч лет был одной из основных зерновых культур Южной Америки и Мексики («пшеница ацтеков», «хлеб инков»), наряду с бобами и кукурузой. После испанского завоевания Америки эта культура была забыта. Зерна амаранта содержат до 16 % белка, 5—6 % жира, 55—62 % крахмала, пектины, микро- и макроэлементы. По содержанию лизина белок амаранта в два раза превосходит белок пшеницы. Основу жира составляют ненасыщенные жирные кислоты (олеиновая, линолевая, линоленовая); липидная фракция содержит до 10 % сквалена. Продукты из зерна амаранта вкусом и ароматом напоминают орехи; они очень питательны. Более половины белков амаранта составляют альбумины и глобулины со сбалансированным аминокислотным составом. Для крахмала амаранта характерна повышенная набухаемость, вязкость и желатинизация. Его применяют в производстве кисломолочных продуктов, кондитерских изделий, пива и в других технологиях. В листьях и стеблях амаранта обнаружено 18 стеролов. Листья содержат также витамины (В, С, Е), белки, углеводы, флавоноиды (кверцетин, трефолин, рутин), большое количество минеральных веществ.