Похороны верховного жреца
Вот рассказ о девушке, дочери владыки.
«Пополь‑Вух»
День погребения верховного жреца надолго запомнился всем жителям Тикаля.
Десять суток непрерывно, днем, ночью, при свете факелов, шла неустанная работа, чтобы приготовить почившему достойную усыпальницу.
Повелитель Тикаля – по просьбе любимой дочери – приказал похоронить верховного жреца в храме, посвященном великой воительнице Покоб‑Иш‑Балам.
Десятки рабов, сняв плиты пола в святилище, терзали могучее тело пирамиды, вырубая в толще ее склеп и лестницу в него. Скульпторы с покрасневшими от бессонницы и воспаленными от известковой пыли глазами спешно заканчивали рельефы, на которых покойный жрец приносил жертвы богам, отдыхал в тени священного дерева, подпирающего вселенную, и даже беседовал с мудрым Ах‑Кин‑Маи, его далеким предшественником.
По величественной наружной лестнице, бесконечными маршами уходящей ввысь, сновали рабы‑носильщики, вынося в корзинах строительный мусор.
А в это время сонм жрецов под предводительством Ах‑Каока, избранного преемником покойного, – ахау‑ах‑камха Кантуль, явившись в совет жрецов, добился его избрания, – возносил божествам горячие молитвы, чтобы помочь усопшему в его трудной и далекой дороге.
Наконец все приготовления были окончены, склеп завершен, рельефы укреплены на его стенах, внесены и расставлены богатые сосуды с пищей и питьем, приготовлены кучи известки и щебня, чтобы навсегда замуровать вход в гробницу после похорон.
Ранним утром торжественная процессия выступила из дворца покойного. Впереди на носилках несли труп; жители Тикаля, плотной толпой стоявшие на пути процессии, перешептывались, что у покойника вид, как у удушенного. За носилками в пышном одеянии верховного жреца шествовал Ах‑Каок, окруженный своими новыми подчиненными. После жрецов выступали представители знатнейших родов великого города: как всегда спесивый Ах‑Печ; опечаленный Ах‑Меш‑Кук, в свите которого виднелся прислушивавшийся ко всем разговорам Абиш; гордый након, окруженный прославленными воинами, и другие.
Большая толпа плакальщиц молча – днем громко оплакивать усопших обычаем воспрещалось – рвали волосы и царапали ногтями и колючками в знак безмерной горести щеки и мочки ушей. За ними в большой толпе рабов и прислужников верховного жреца шли украшенные цветами два юноши и девушка‑рабыня. Их должны были замуровать заживо в преддверии склепа в качестве стражей гробницы. Лица юношей были спокойны, и только девушка время от времени бросала отчаянные взгляды в толпу, как будто надеясь увидеть там своего избавителя.
Погребальное шествие двигалось очень медленно, и прошло немало времени, пока оно достигло своей цели – пирамиды Покоб‑Иш‑Балам. Перед лестницей с правой стороны уже находился наследный царевич Кантуль, окруженный многочисленной свитой; на его лице играла усмешка, которую он и не пытался скрывать. Его приближенные, чувствуя настроение своего повелителя, весело переговаривались между собой. С левой стороны стояла Эк‑Лоль; ее сопровождало значительно меньшее число людей. Лицо царевны было печально; неожиданная потеря одного из немногих ее приверженцев, неоднократно рассказывавшего о великой правительнице прошлого и заронившего в ее душу мысль последовать ее примеру, сильно огорчила девушку. Она чувствовала себя в это утро особенно одинокой. Сейчас около девушки не было никого, на кого она могла бы положиться. На какой‑то неуловимый момент у Эк‑Лоль вспыхнуло сожаление, что рядом с ней нет Хун‑Ахау, но приближающаяся процессия отвлекла ее мысли.
Перед подъемом шествие перестроилось. После носилок и Ах‑Каока на ступени лестницы вступил ахау‑ах‑камха Кантуль со своей свитой, за ними – царевна, а за ней последовали представители знатных родов. Ах‑Печ, гневно фыркнув, протолкался к Ах‑Меш‑Куку и что‑то шепнул ему на ухо; как и всегда сдержанный, Ах‑Меш‑Кук степенно наклонил голову. И только натренированное ухо Абиша сумело уловить два слова раздраженного толстяка: «детеныши» и «недолго».
Медленно‑медленно поднималась печальная процессия по ступенькам. Пение жрецов становилось все более печальным и пронзительным. Им вторил крепчавший на высоте ветер. А внизу, у подножия пирамиды, выстраивались все новые и новые толпы людей, задиравших головы, чтобы не прозевать времени, когда шествие покажется на вершине пирамиды, перед тем как войти в святилище. Носилки с телом уже были близки к верхней площадке, а плакальщицы и рабы, предназначенные к жертве, только вступили на начальные ступеньки лестницы.
Стоявший в толпе старый земледелец Вукуб‑Тихаш, два дня добиравшийся до столицы, чтобы посмотреть на редкостное зрелище, шепнул своему соседу:
– А им всем будет трудно разместиться на площадке перед храмом. Уж больно много народу собралось. И перья на украшениях они себе пообломают – такая там будет давка!
И через секунду добавил мечтательно:
– Вот было бы хорошо, если бы вдруг вся пирамида рухнула!
– Это зачем же? – сердито спросил его сосед.
– Сразу бы не стало никого, кому надо платить налоги и сборы. – И Вукуб‑Тихаш залился тихим дребезжащим смехом.
На верхней площадке пирамиды действительно было не так уж много места. Поэтому большая часть процессии – все члены совета – так и осталась стоять на ступенях лестницы. Люди расположились так, что посередине оставался узкий проход, чтобы пропустить в нужный момент каменщиков и предназначенных к жертве, ждавших внизу у подножия. Перед входом в святилище носилки с телом были опущены на плиты, перед ними встал Ах‑Каок и группа избранных жрецов, державших в руках нефритовую маску, ожерелья и другие предметы для украшения покойного. Кругом них столпились представители знати и остальные жрецы. По сторонам верховного жреца стояли Эк‑Лоль и Кантуль.
Когда на площадке воцарилось относительное спокойствие, горбун, стоявший с низко опущенной головой, поднял ее и пристально посмотрел на мертвеца. Жрецы перестали петь.
– Иди с миром в область владыки мертвых, о верховный жрец, великий Ах‑Кин‑Маи, – громким голосом торжественно произнес Ах‑Каок и сделал нарочитую паузу.
Царевна побледнела, Кантуль злобно стиснул зубы и метнул на горбуна испепеляющий взгляд, в толпе знати недоуменно зашептались.
– Я знаю, – продолжал новый верховный жрец, – что ты при жизни носил другое имя. Но теперь, когда ты далек от нас и никто не может обвинить меня, твоего верного слугу, в лести, я говорю громко, перед лицом всех: да, ты был новым Ах‑Кин‑Маи, и твоею святостью и мудростью держался светоч мира, наш славный Тикаль.
Теперь речь горбуна лилась плавно и безостановочно. Он восхвалял усопшего по всем правилам заупокойного обряда.
Удивленные необычным началом речи представители знати теперь успокоились, и только в сердцах Кантуля и Эк‑Лоль бушевала буря. Злой намек Ах‑Каока коснулся самого больного места и брата и сестры. Оба бледные, с опущенными глазами, они, казалось, внимательно слушали похвалы покойному, но мысли их в действительности были далеко отсюда.
Наконец речь верховного жреца была закончена, и наступил последний этап обряда. Труп надлежало облечь в украшения, спустить вниз в склеп и замуровать. По обычаю нефритовую маску на лицо покойного возлагал либо самый близкий к умершему человек, либо наиболее знатный из присутствующих. После заключительного возгласа Ах‑Каока: «Получи же теперь маску вечной жизни» – Эк‑Лоль протянула руки к жрецу, чтобы взять маску, но перед ней неожиданно вырос брат с искаженным от гнева лицом.
– Уйди! – прошипел он. – Прочь! Я возложу маску!
Эк‑Лоль гордо выпрямилась.
– Почему ты? – гневно спросила она. – Я должна сделать это. Отойди!
Услышав эти слова, собравшиеся отхлынули к другому краю площадки. Положение становилось слишком напряженным, и никто не хотел оказаться свидетелем щекотливого разговора двух детей властителя Тикаля.
Кантуль был вне себя. Его трясло от бешенства.
– Ты женщина, тебе не подобает вообще быть здесь, – заявил он. – Уйди прочь отсюда!
– Мне, старшей дочери правителя, уйти из храма Покоб‑Иш‑Балам? – презрительно произнесла Эк‑Лоль. – Ты действительно потерял рассудок, Кантуль!
Говоря это, сестра наступала на брата, а тот медленно пятился. Они уже были у самого края площадки. И вдруг обезумевший от злобы Кантуль с криком: «Прочь!» – сильно ударил Эк‑Лоль в грудь. Слабый вскрик – скорее удивления, чем ужаса – вырвался у царевны. Какую‑то неуловимую долю мгновения тело ее балансировало на краю уступа, руки судорожно хватались за воздух. Она не удержалась на ногах, скатилась с уступа, с силой ударилась о выступ следующего этажа и… рухнула вниз.
Так умерла царевна Эк‑Лоль из рода Челей.
Многоголосый вопль вырвался из груди стоявших на вершине пирамиды. Нелепость происшедшего и невозвратимость потери не вмещались в сознание. В последовавшем затем всеобщем смятении, когда людской водоворот забурлил на площадке – все стремились протиснуться к краю, – никто не заметил, как Ах‑Каок, дернув за руку убийцу, незаметно исчез с ним. Предсказание Вукуб‑Тихаша оправдалось: все парадные пышные одеяния оказались перемятыми и поломанными. Но кто мог сейчас думать о таких пустяках, как внешний вид!
Здесь же, около так и оставшегося непогребенным тела верховного жреца, состоялся совет, в котором приняли участие Ах‑Меш‑Кук, Ах‑Печ, након и незаметно вернувшийся Ах‑Каок. Было решено немедленно сообщить о случившемся правителю; выбор пал на Ах‑Меш‑Кука. С лихорадочной быстротой заторопились все вниз, чтобы сопровождать к дворцу вестника горького события. На чей‑то вопрос о Кантуле горбун ответил, что он видел, как тот прыгнул за сестрой вниз. И хотя этого не было, сразу же нашлись десятки очевидцев, в ярких красках расписывавших самоубийство наследника.
Изуродованное тело царевны было поднято у подножия пирамиды и отнесено прислужницами во дворец. Толпа народа, стоявшая внизу, испуганно рассеялась…
Как только около храма Покоб‑Иш‑Балам наступило обычное безлюдие, Ах‑Каок, оставшийся на вершине, спустился в склеп и вывел оттуда прятавшегося там Кантуля. Убийца был переодет в одежду младшего жреца. Достойная пара спустилась с пирамиды и исчезла. На вершине остался только забытый всеми труп верховного жреца, пристально смотревший безжизненными глазами в яркое синее небо.