Панамцы — какие они?

Когда панамец смотрит по телевидению репортаж из Аф­рики, он вполне уверен, что среди показываемых людей он может увидеть родственника. Если переключить те­лепрограмму, то в испанском фильме у него есть шанс встретиться с «прародителем». Как видите, у нас есть предки и среди выходцев из Испании, и среди африкан­ских негров, и среди индейцев — так ответил на мой вопрос о корнях панамской нации известный панамский писатель Хоакин Беленьо.

— Абсолютное большинство панамцев — метисы,— подтвердила профессор антропологии Рейна Торрес де Араус.— Меньше всего у нас заметны индейские чер­ты. Они не бросаются в глаза, но они у нас есть. Своеоб­разное географическое положение Панамского перешей­ка как связующего звена между двумя континентами и двумя океанами сделало нас открытыми различным вли­яниям. Мы часто были вынуждены жертвовать собствен­ным «я». В иные времена делались попытки затушевать нашу индивидуальность, но мы всегда искали собствен­ное лицо. И наш фольклор, и наши культурные истоки не заглохли, несмотря на многие негативные моменты, которые нам пришлось пережить.

—  Несколькими словами не определить панамца,— продолжала Рейна Торрес де Араус.— Он сформиро­вался под воздействием различных миров, разных куль­турных наслоений и традиций. Панамец легко воспри­нимает, впитывает новое. Он с огромным рвением стре­мится к самосовершенствованию. Особенно отчетливо это видно в наши дни. Дети, молодежь, старики используют любую возможность для приобретения знаний. Они хо­тят сделать больше для страны. Это наиболее характер­ная черта нынешнего умонастроения людей.

Дипломата Диохенеса де ла Роса волнует другое.

«Мы,— отметил он,— еще не смогли изучить глубоко, ка­кое влияние оказало и продолжает оказывать на нас то об­стоятельство, что Панама—страна транзита, оказания ус­луг, чье хозяйство находится вне ее контроля. С колони­альных времен наша жизнь определялась не нами. Где-то за пределами страны принимались решения, которые непосредственно затрагивали нас.

—  Наша экономическая жизнь,— продолжает он,— зависела от мировой торговли, от того, сколько и что по­ступало, приходило и уходило. Через страну прошло большое количество золота, а панамцу доставались крохи. Все бытие панамца, все его формирование связано с временным, преходящим, сиюминутным.

Хоакин Беленьо так обрисовывает характер своего соотечественника: «Панамец — фаталист. Он принимает все, что случается, как неизбежное. Но когда взрывает­ся, то это настоящий бунт — разрушительный и мгновен­ный. Сами по себе эти черты характера не являются ни положительными, ни отрицательными. Все зависит от того, когда и как они проявляются».

В отличие от людей других национальностей дружба для панамца не достоинство, считает писатель X. Бе­леньо. Панамец питает симпатии, но это не эмоциональ­ная дружба. Ценит красоту, но по-своему. Классиче­ская музыка, как правило, не затрагивает его души. Его «зажигают» простые мотивы индейцев, мелодии ритмов африканских барабанов.

—  Панамец щедр,— продолжает Беленьо.— Он рас­трачивает все, что имеет. Ничего не экономит. Он не при­вык сберегать. Это у него от индейцев. Те живут рядом с рекой, с лесом. Если им что-то надо, они отправляются рыбачить или идут в горы на охоту. Поэтому они не при­выкли что-либо запасать впрок.

—  Вода — источник многих наших благ и разносчик большинства болезней. В Панаме они, как правило, рас­пространяются по воде и через нее. Люди покидали стра­ну из-за влажности, из-за болот, из-за обилия воды. У па­намцев она со всех сторон и посредине страны в виде ка­нала. Мы не представляем жизни без воды и не понимаем арабов, у которых литр воды стоит доллар.

Панамец верит, что из любой ситуации, из любого положения найдется выход. Церковь, я думаю, не имеет сильного влияния на панамцев. По традиции мы христи­ане. Но мы больше верим в колдовство, чем в религиоз­ные догмы. Панамец выходит из церкви и направляется к колдуну, чтобы тот объяснил его сны, предсказал бу­дущее. У нас все верят в приметы, связанные с разбитым зеркалом, и тому подобное.

—  Мы сами по сей день пытаемся уяснить, кто же мы такие, чего хотим, чего ищем,— говорит молодой эко­номист Хосе Г алан.— Это свидетельствует о нашем стрем­лении найти собственное лицо. Панамская нация скла­дывалась в борьбе против эксплуатации и гнета, и пана­мец прежде всего антиколониалист и антиимпериалист.

Полученные ответы были такими же разными, как и те панамцы, которым я задавал свой вопрос. Вероятно, иного и нельзя было ожидать. Панамец действительно многолик. Но в высказанных мнениях были совпадения (они, наверное, свидетельствуют о каких-то общих чер­тах собирательного портрета панамца), были и суждения, верные лишь для частных случаев, например об отноше­нии к дружбе. Итак, панамцы — какие они? Это мне пред­стояло еще выяснить.

Поближе познакомиться с панамцами и со страной помогли товарищи из Народной партии Панамы (НПП). Генеральный секретарь НПП Рубен Дарио Соуса от­правлялся в поездку по различным провинциям и при­гласил меня с собой.

«Моя страна совсем небольшая, наверное всего пол­торы Московской области,— сказал Рубен Дарио Со­уса,— но я хочу показать тебе, какая она красивая». Машина, в которой мы ехали, выбралась из водоворота уличного движения столицы на межамериканскую шос­сейную дорогу, соединяющую Панаму со странами Цен­тральной Америки, Мексикой и США. Был час заката. Тропическое солнце «фазаном белым» уходило за обсту­пившие город холмы. Водители автомашин, словно опа­саясь, что оно окажется на дорожном полотне, сбросили скорость. Угасающий день подействовал на всех завора­живающе. Но это длилось несколько мгновений, а затем автомобильный караван влетел на асфальтированную просеку, прорезающую темную полосу леса. Здесь власть дня уже закончилась. Вспыхнули фары, взревели моторы, и вверх-вниз, поворот налево, поворот направо понесся хоровод машин.

Когда он выскочил на равнину, все вокруг уже было затянуто белесой дымкой. День еще не ушел окончатель­но. По сторонам виднелись поля, мелькали одинокие деревья с пышной кроной, вспыхивающей раз в году темно-красными цветами с зеленоватым оттенком. Рань­ше рощи этих красивых и величественных деревьев, называемых здесь «панама», покрывали весь перешеек. Некоторые полагают, что от них и пошло название стра­ны. Теперь «панам», считающихся, как и белая орхидея, символами страны, осталось немного, и, чтобы спасти деревья, предлагают взять их под охрану, а саженцы выращивать в питомниках.

Исследователи единодушны во мнении, что местные индейцы издревле называли перешеек «панамой». Споры продолжаются лишь о том, что могло означать это слово. Для одних племен данное слово символизировало пора­зившее их «обилие бабочек» в сельве. Для других — «изо­билие рыбы» в прибрежных водах. А для третьих пле­мен, постоянно кочевавших по континенту, слово «пана­ма», как полагают специалисты, означало «очень далеко».

Сегодня мерки для расстояний иные. Теперь на ав­томобиле от панамской столицы до дальней окраины пе­решейка — границы с Коста-Рикой можно добраться за девять часов по узкой асфальтовой дороге, которая бежит меж зеленых холмов, среди саванны, вдоль горного хребта.

...У дороги собирал стадо всадник. Он временами по­глядывал на вечернее небо. Легкие перистые облака при­няли от скрывшегося за холмами солнца розовый цвет. В разрывах между ними проглядывала неяркая синь, создавая впечатление развернутого красочного веера. Вереница автомобилей устремилась вперед, к темно-си­ней гряде гор. Мы надеялись проскочить ее до полного наступления темноты.

Откуда-то из ночи надвинулись черные тучи, и вры­вавшийся в окно машины воздух стал липким от влаги. Затем неожиданно сверкнула белая словно от ярости мол­ния, и разразилась тропическая гроза. Она отгородила нас стеной ливня от остального мира. Пришлось делать вынужденную остановку. Как только стихия немного по­утихла, снова двинулись в путь. Дальше по дороге наше внимание привлек огонь на склонах холмов. «К сожа­лению, это наш основной способ ведения хозяйства,— сказал Рубен Дарио Соуса.— Крестьяне квадратами вы­жигают растительность, готовя землю к будущим посе­вам. Подобный архаичный подход к земледелию обора­чивается быстрым истощением почвы, нарушает природ­ный баланс. Так, выжигание трав, кустарников, беспоря­дочная рубка леса поставили под угрозу существование озера Алахуэла — основного источника питьевой воды для жителей двух крупнейших панамских городов — Панамы и Колона. Но положить конец этой порочной практике в существующих условиях нет возможности...»

К утру мы оказались на полуострове Асуэро. Лысые холмы, покрытые выгоревшей травой, искривленные от нехватки влаги стволы редких деревьев с одинокими цвет­ками на голых ветвях напоминали декорации. Зелеными пятнами выделялись лишь мангровые заросли. Таким предстал перед нашим взором этот край некогда перво­зданных тропических лесов. Начало их хищнической рубки положили пришедшие сюда иммигранты из Старого Света, которые становились собственниками расчищен­ных участков земли. Затем остатки леса в труднодоступ­ных районах сводили уже из-за коммерческой ценности древесины. И нынешнему поколению «асуэренсес»—так называют себя жители этих центральных районов стра­ны — приходится расплачиваться за подобное отношение к окружающей среде. Если и раньше тучи нередко про­плывали мимо этих районов, то сейчас с исчезновением на огромных площадях лесов — естественных регуляторов ветра и атмосферных осадков — засуха стала здесь не гостьей, а хозяйкой.

«Природа не очень-то благосклонна к нам,— жалуют­ся местные крестьяне.— Но мы тем не менее выращива­ем урожаи кукурузы, сахарного тростника, маниоки, томатов и вкуснейших дынь с зеленой мякотью, сок ко­торых выступает как утренняя роса. Это требует посто­янного напряжения сил и огромного труда — попробуйте, например, вырыть из пересохшей земли корни маниоки, из которой делают муку, идущую в пищу». Государствен­ные власти оказывают всестороннюю помощь развитию сельского хозяйства, в частности животноводства, на по­луострове. Выделяются значительные средства на стро­ительство запруд и плотин, чтобы собрать и целенаправ­ленно расходовать драгоценную влагу. Здесь начал ра­ботать шестой в стране сахарный завод. Выстроены пер­вые сто домов для рубщиков сахарного тростника. При­нимаются и другие меры, чтобы избежать дальнейшего оттока населения, бегущего из этого края от засухи и безземелья (огромные площади до сих пор находятся в руках латифундистов-скотоводов). На полуострове выстроен портовый комплекс и открыта судоверфь. Теперь Асуэро имеет «окно» во внешний мир, собствен­ные транспортные суда.

—  Мы, коммунисты,— рассказывал Рубен Дарио Со­уса,— придаем большое значение развертыванию коо­перативного движения в стране, созданию крестьянских организаций. По нашей инициативе, впоследствии полу­чившей одобрение правительства О. Торрихоса, в раз­личных районах Панамы ранее безземельные сельские труженики стали получать землю в коллективное поль­зование. Такого рода хозяйства-поселения, сведенные воедино, возглавил член ЦК НПП Хулио Бермудес. Эти организации играют важную роль не только в деле подъ­ема национальной экономики, но и в общенародной борь­бе за освобождение страны от оков неоколониализма.

—  Мы со всей серьезностью и ответственностью от­носимся к проблемам, стоящим перед родиной. С момен­та основания партии коммунистов, которая находилась под запретом в течение почти полувека, главным направ­лением нашей деятельности была борьба за националь­ную независимость и демократию. Нам приходилось сра­жаться сразу на два фронта: против империализма и против ревизионистов в различном обличье, которые любой ценой стремились избежать революционного реше­ния проблем. Торговцы родиной хотели сделать из Па­намы присоединившийся к США штат наподобие Пуэрто-Рико или колонию в виде британского Гонконга. А мы на практике разрабатывали теорию панамского нацио­нального освобождения.

—  Против нас, коммунистов, велись кампании, на­поминавшие погромы. «Желтая пресса» обвиняла нас в том, что мы «продали душу дьяволу». Нас представля­ли «уголовниками», «террористами», «агентами Москвы», и все потому, что мы последовательно выступали и вы­ступаем против захватнической политики США и угне­тения нашего народа. Нас бросали в тюрьмы за произне­сенное на митинге слово «империализм», высылали из страны. Немало товарищей пало от рук ЦРУ и платных наемников американского шпионско-подрывного ведом­ства.

—  Антиимпериалистические идеи,— продолжал Ру­бен Дарио Соуса,— получили широкое распространение среди разных слоев населения. Наша цель — освобожде­ние Панамы и проведение глубоких социально-экономи­ческих преобразований. Мы были и всегда будем вместе со всеми патриотами страны, в первых рядах борцов.

Еще несколько часов переезда — и мы оказались в провинции Чирики, принесшей Панаме известность эк­спортера прекрасных по вкусовым качествам бананов.

До недавнего времени здесь царствовала и выжимала все соки из земли и сельскохозяйственных рабочих амери­канская фруктовая компания. Следы этой сверхэксплу­атации стирает время, хотя и не так быстро, как хоте­лось бы. Мы шли вдоль рядов бедняцких жилищ, где по-прежнему обитают рабочие плантаций, грузчики, а с холма глядели ухоженные виллы американских служа­щих. Чирики — это богатейшие земли и отчаянная ни­щета ее трудового народа. Депутат Национальной ассам­блеи народных представителей Дима Али Нуньес лишь на минуту забежал в один из таких домиков, чтобы обнять мать, сказать ей, что он жив-здоров, что в его семье все в порядке. Мать, давно не видевшая сына, заплакала и долго не отпускала его рук. Но разве удержишь около себя взрослого сына, ставшего политическим деятелем, который думает о благе всех тружеников Панамы, а не о своем собственном. Где-то в душе она, видимо, это по­нимала. Но ей было трудно пересилить себя, и мать со слезами на глазах смотрела вслед убегавшему к машине сыну, который опять торопился и даже не мог дождаться, когда вернется с работы отец...

К началу следующего дня мы достигли конечной точки нашего маршрута. И вновь убедились, что климат Па­намы — «вертикальный». Он может быть совершенно раз­ным в близлежащих районах. Еще десять—пятнадцать минут назад утро не обещало нам прохлады, а подняв­шись на тысячеметровую высоту, мы быстро почувство­вали разницу температур и торопили, торопили машину в надежде, что после очередного подъема станет еще про­хладнее. Так и произошло, когда мы оказались в поселке с названием «Нулевая отметка», исчисляемая, наверное, от низко висящих туч. Кругом огромные кусты знакомых- мальв, зеленые пастбища, на которых паслись лошади. Меж домами бежали горные ручьи, где можно ловить форель. А поодаль от селения, расположенного, пожа­луй, на самом краю Панамы, дыбились горы. За их гря­дами, дальше в глубине, поднимался на 3475 м над уров­нем моря грозный вулкан Чирики — самая высокая точка на перешейке.

Мы сидели с Рубеном Дарио Соусой в небольшом доща­том домике, выкрашенном в синий цвет. На деревянном столе — чашки с прекрасным панамским кофе, выращи­ваемым в этих краях. Рамы в окне не было. Ее выставили, как только взошло солнце. Его необычно ласковые, возможно от уважения к высоте, лучи падали через пустой проем на смуглое лицо моего собеседника. «Ты зна­ешь,— рассказывал товарищ Соуса,— я ведь выходец из этих мест. Здесь, в горных лесах провинций Чирики и Бокас-дель-Торо, живет моя родня — индейцы племени гуайями. Свою трудовую деятельность я начал грузчи­ком банановой компании на причале в порту Пуэрто- Армуэльес, откуда уходят суда с панамскими бананами. Затем я перебрался в столицу, включился в молодежное движение, познакомился с марксизмом-ленинизмом и в 1943 году участвовал в создании боевой антиимпериали­стической организации молодежи — Федерации сту­дентов Панамы — и активно работал в Народной пар­тии Панамы.

—  В 1947 году мы, коммунисты, вместе с другими патриотическими силами страны сорвали попытки мест­ной олигархии передать США новые участки территории для создания военных баз помимо уже имевшихся на пе­решейке, которые Пентагон был обязан вернуть через год после окончания второй мировой войны. Чтобы опро­кинуть эти планы реакции, потребовалась идеологичес­кая и политическая кампания в массах. Коммунисты за­воевали поддержку народа, вывели его на улицы горо­дов и расстроили сговор предателей и империалистов.

—  В 1948 году группа товарищей во главе с ветераном-коммунистом Уго Виктором провела первую демонстра­цию протеста панамцев непосредственно на территории оккупированной американцами зоны Панамского канала. Мы разоблачали все попытки правящей буржуазии пойти на примирение с колонизаторами. Эти круги выдвигали мысль о «прагматическом» подходе к взаимоотношениям с США, с тем чтобы продолжать сосуществовать с амери­канским колониальным анклавом на панамской земле и воспользоваться его экономическим потенциалом в соб­ственных интересах. Не случайно они потом много теоре­тизировали по этому вопросу, тщась оправдать проекты договоров с США, которые были отвергнуты в 1967 году. А боевым лозунгом коммунистов с тех пор стало требо­вание об отмене договора 1903 года и упразднении аме­риканской колонии на панамской земле.

—  Наша партия,— подчеркнул Рубен Дарио Соуса,— внесла весомый вклад в дело женских демократических организаций. Мы положили начало борьбе за демокра­тизацию образования в стране, за реформу высшей школы, последовательно выступаем в защиту национальной куль­туры, против проникновения «массовой культуры» США.

—  Нам далеко не безразличны вопросы, касающиеся прав различных этнических групп населения страны. Мы вся­чески стараемся им помочь, хотя это не просто и не без­опасно. На наших товарищей, работающих, например, среди индейцев, не раз совершались покушения. От рук наемников погибли коммунисты Хуан Непомусено Гон­салес и Элиас Клара.

—  Все это,— продолжал после минутного молчания Рубен Дарио Соуса,— свидетельствует о значимости про­деланной работы, но еще большие задачи стоят перед нами, перед всем панамским народом.

Уже смеркалось, когда мы тронулись в обратный путь. По склонам гор скользили серебряные струи водопадов, обильная зелень скрывала острые каменные выступы. На развилке дорог увидели военный патруль Националь­ной гвардии Панамы. Он, по-видимому, контролировал выезд из горных районов в ночное время. Несколько лет назад отсюда выходили на операции городские жители, которые взяли оружие в руки и ушли в горы, отчаявшись добиться социальной справедливости мирными средства­ми. Американцы сыграли основную роль в разгроме это­го движения. Теперь горными тропами пыталась про­шмыгнуть контрреволюция — противники реформ, на­чатых в стране правительством Омара Торрихоса.

Примерно на середине пути между городом Панама и государственной границей с Коста-Рикой лежит провин­ция Верагуас. Христофора Колумба, проплывавшего на каравелле вдоль побережья, застигли в этих местах та­кие сильные тропические ливни, что великий генуэзец, как утверждают историки, воскликнул: «Вот сколько воды!» («Вер агуас!»). И возглас удивления первопро­ходца из Старого Света стал названием края саванн и плантаций сахарного тростника, каким предстает сего­дня эта провинция.

Ее центр — город Сантьяго, основанный в конце XVI — начале XVII веков, постепенно меняет свой облик. Из опорного пункта конкистадоров, стремившихся распространить свою власть на центральные районы пе­решейка, Сантьяго становится своеобразным форпостом, откуда центральные власти ведут наступление на негра­мотность и экономическую отсталость в панамской глу­бинке,

В 1938 году здесь была выстроена первая на панамской периферии средняя школа. Ее долгое время называли «белым слоном»: настолько она была непривычна и ог­ромна для провинции. С ее открытием Сантьяго посте­пенно превратился в просветительский центр, откуда вышли многие панамские работники системы образова­ния. А в деревнях провинции под руководством кресть­янина, поэта-коммуниста Франсиско Чангмарина созда­вались крестьянские лиги, положившие начало массо­вому движению в стране за аграрную реформу, против латифундизма. В 1974 году по инициативе патриотичес­кого правительства генерала О. Торрихоса сюда из столицы было переведено министерство сельского хозяй­ства, чтобы приблизить руководство отраслью к произ­водству, представленному, в частности, молодым госу­дарственным сектором в сахарной промышленности страны.

С провинцией Верагуас у панамцев особая эмоцио­нальная связь, так как это родина индейского предво­дителя Урраки — первого панамского партизана, под­нявшего собратьев против испанских завоевателей. Выходцем из Сантьяго был Омар Торрихос. Он родился 13 февраля 1929 года в учительской семье. Был седьмым из двенадцати детей. Получил среднее образование, а затем решил стать военным. Дальнейшее обучение юноша проходил в военной школе в Сальвадоре и на различных американских курсах, действующих в зоне Панамского канала. Там молодой офицер вместе с курсантами из других стран подвергался массированной обработке в духе американских политических и военных доктрин. Из слушателей хотели сделать в первую очередь полицей­ских, так как США были напуганы ростом национально-освободительного движения в странах Латинской Аме­рики.

Поскольку в начале века США разоружили молодую республику, лишив ее собственной армии и флота (ко­рабли были распроданы на аукционе), то к 40-м годам американская военщина принялась за создание инстру­мента устрашения масс — военизированной полиции. В это время на перешейке приняла широкий размах антифа­шистская борьба. Тысячи панамцев решительно осужда­ли страны фашистской коалиции, открыто выражали сим­патии советскому народу. В результате Национальная ассамблея Панамы высказалась за установление дипло­матических отношений с СССР. В предварительном по­рядке панамским послом в Москву был назначен бывший кандидат на пост президента страны Франсиско Ариас Паредес — активный член Ассоциации друзей России.

Олигархии, однако, удалось помешать претворению в жизнь предложения парламента.

Вместе с американским империализмом она всячески стремилась сдержать развертывание в Панаме демокра­тического движения, помешать выходу республики из внешнеполитической изоляции, на которую ее обрекли Соединенные Штаты. Роль «колониальной полиции», пол­ностью подчиненной в то время Пентагону, была воз­ложена на Национальную гвардию Панамы. Она была поставлена под контроль американского советника, за­нимавшего должность генерального инспектора, от ко­торого зависело решение практически всех вопросов, включая кадровые. И вступившего в гвардию Торрихо- са, желавшего защищать честь страны, стали бросать на усмирение населения — рабочих, крестьян, студен­тов. Постепенно он начал осознавать, что правда была на стороне панамцев, против которых солдаты под его командованием направляли штыки. «Я понял,— вспо­минал потом О. Торрихос,— что с гибелью молодых пар­тизан не были устранены причины недовольства, которые подняли их на вооруженную борьбу. После того как я прочел их прокламацию, я подумал также, что если бы не был в военной форме, то находился бы в рядах вос­ставших студентов. В тот момент я окончательно решил, что если когда-нибудь смогу направлять судьбу наших вооруженных сил, то они будут служить лучшим инте­ресам родины».

Такая возможность предоставилась несколько лет спустя. 11 октября 1968 года в результате бескровного военного переворота руководители Национальной гвар­дии взяли власть в стране в свои руки. О первых днях пребывания военных у власти сохранилось немного до­кументальных свидетельств. Известно,например, что Тор­рихос вместе с другими руководителями Национальной гвардии в первые же часы был вызван в зону Панамского канала, в штаб Южного командования войск США, и какое-то мгновение они были уверены, что уже не выйдут оттуда живыми. Американцы пригрозили ввести в сто­лицу танки, если Национальная гвардия не вернется в казармы. Но затем из Вашингтона, по-видимому, были получены другие указания и панамских военачальников отпустили.

Каких целей хотели достичь панамские военные? В от­крытом письме американскому сенатору Эдварду Кен­неди 7 мая 1970 года О. Торрихос писал о том, что раньше военные при помощи винтовок заставляли народ мол­чать и не допускали проявления толпой «неуважения» по отношению к правящему классу. Не было ни одного случая, отмечал Торрихос, чтобы та или иная группа на­селения была не права в своих выступлениях. В резуль­тате молодые офицеры Национальной гвардии «решили разбить оковы и перестроить страну». Торрихос назвал себя в числе тех офицеров, которые были убеждены в воз­можности мирных перемен, направленных на смену ста­рых общественных структур. «Мы,— отметил он,— бу­дем вести войну с нищетой, с невежеством, с безработи­цей, с отсутствием жилья, с нехваткой медицинского персонала и дорог. В этом состоит цель революционного движения, начатого 11 октября 1968 года в Панаме».

Несколькими годами позже у меня вместе с коррес­пондентом газеты «Известия» В. Верниковым появилась возможность побеседовать с главой панамского государ­ства бригадным генералом О. Торрихосом о стоящих пе­ред страной задачах и о ходе начатых преобразований.

—  Нашей революции всего семь лет,— сказал тог­да О. Торрихос.— И о ее достижениях порой трудно судить в чисто материальном измерении. Согласитесь, что можно построить дорогу длиной 100 километров, о которой будут много говорить до тех пор, пока не по­строят дорогу в сто двадцать километров. Поэтому я бы сказал, что самое значительное достижение нашей рево­люции за минувшие годы — это рост самосознания на­рода, который уже терял надежды на лучшее будущее.

—  Я испытываю особенную гордость, когда вижу па­намскую молодежь, образованную, работающую на бла­го своей родины. Значительны наши успехи в области просвещения, перестроена система государственного уп­равления страной, которая с 1972 года действует более эффективно. На этом пути мы преодолели немало трудностей, но именно возросшее сознание народа, о котором я уже говорил, понимание им процесса перемен, происходящих в стране, в том числе в вооруженных си­лах, дают нам право испытывать чувство удовлетво­рения.

—  Как командующий Национальной гвардией, внес­шей свой вклад в революционный процесс, не могу не сказать о том, что ныне вооруженные силы Панамы ре­шают задачи, стоящие перед всей нацией. В отличие от прошлого, когда они служили олигархии, были за­щитниками чужих интересов, сейчас Национальная гвар­дия Панамы — опора и гарант происходящих в стране 1 социально-политических преобразований.

—  Оглядываясь на минувшие годы, могу признаться: я думал, что строительство новой Панамы будет более легким делом. Оказалось, что это не так. Несмотря на то что мы многого добились, еще больше предстоит сделать: мы недовольны распределением национального дохода, еще не ликвидирована неграмотность. Словом, предстоит большая работа.

—  Борьба эта трудная и долгая. И провести четкую линию, дать точную градацию наших успехов весьма непросто. Нас нужно понять: по сравнению с 1903 го­дом, когда к «виску» такой маленькой страны, как Панама, был приставлен пистолет при заключении договора о канале, мы ушли далеко вперед. Мы здорово шаг­нули. Мы ведем борьбу за национальное освобождение. Народ, который хочет обрести свободу, добьется ее. Так говорит история, этому она нас учит.

—  В 1968 году мы только начали процесс своего пол­ного освобождения, который сегодня идет по разным на­правлениям. Переговоры с США о канале — это один из путей. Однако дело это двустороннее. Мы ведем слож­ный диалог. Цена на карту обеих сторон поставлена вы­сокая. Мы уверены в том, что процесс этот, хоть и дли­тельный, закончится восстановлением всех наших за­конных прав над ныне отчужденной частью нашей тер­ритории.

—  Мы используем все возможные методы политичес­кого, мирного решения этой проблемы. Но если это не принесет желаемого результата, мы вынуждены будем искать другие пути. Именно поэтому мы призываем на­ших партнеров по переговорам к серьезному подходу, а они не настроены говорить серьезно. Не следует за­бывать, что треть населения нашей страны — молодежь. Чувство национальной гордости и национальное само­сознание движут этими молодыми людьми, которые хотят видеть свою родину свободной. И этот фактор нельзя, не учитывать.

—  На нашей стороне мировая общественность. М ценим поддержку стран социалистического содружества в этом вопросе. Ни один освободительный процесс не был легким и коротким, и мы не рассчитываем, что у нас бу­дет по-другому. Скажем, до сих пор в зоне канала дей­ствуют только американский суд, только американская полиция, только американская почта и телеграф. Правомерно ли это? На переговорах мы предлагаем ликви­дировать все это в трехлетний срок после заключения нового договора, по которому перестанет существовать этот гигантский военный лагерь. Мы даже согласны на то, чтобы три из ныне существующих четырнадцати баз временно остались. Но к 2000 году у нас не должно быть никаких баз, мы сами способны обеспечить безопасность этого межокеанского водного пути. Канал должен перей­ти под наш контроль и принадлежать Панаме. Но нель­зя, чтобы за эти 25 лет панамцы потеряли веру в оконча­тельную победу, а потому необходимы постоянные поэ­тапные шаги в этом направлении. Кое-кто в США хо­тел бы прижать нас, заставить отступить. Но мы уве­рены, что вся наша территория будет свободной. И там, где сейчас развеваются два флага, останется только один — панамский.

—  Однако Панама — это не только канал,— про­должал Торрихос. Говоря о нашей национальной неза­висимости, следует помнить и о природных богатствах. В конце концов, хотя выручка от канала составляет две­сти пятьдесят миллионов долларов в год, доходы Панамы от ее выгодного географического положения ничтожно малы: они составляют лишь пятнадцать процентов стои­мости валового национального продукта. Поэтому, не­смотря на то что наши мысли постоянно заняты кана­лом, мы думаем о более ускоренном развитии всей эко­номики.

—  Летаргический сон, в который была погружена многие годы наша страна, проходит. Наши природные ресурсы ставятся на службу Панаме. У нас открыто круп­ное месторождение меди, которое мы намерены в скором времени начать разрабатывать под государственным кон­тролем. Панама располагает ценной древесиной, углем. У нас много рек. Сейчас заканчивается строительство пер­вой мощной ГЭС на реке Байяно и планируется соору­жение новых.

—  И конечно, наши бананы. Мы считаем, что сбор, обработка и продажа бананов должны осуществляться под государственным контролем. А это значит, что мы Должны многому научиться, и в первую очередь торго­вать. Ведь это — сто двадцать миллионов долларов в год.

—  Установление дипломатических отношений с дру­гими странами мы не связываем с получением каких-либо односторонних экономических выгод. Наша внешняя по­литика направлена на развитие равноправного сотрудничества со всеми странами мира. Как Вы знаете, недав­но мы установили дипломатические отношения с целым рядом социалистических государств. На повестке дня — новые шаги в этом направлении. Мы рассчитываем, что наши связи будут широкими и взаимовыгодными. Поле для сотрудничества имеется, нужно лишь лучше знать друг друга и для этого быстрее идти навстречу.

—  Развитие природных богатств — верный путь к эко­номической независимости. Панама намерена активно сотрудничать в этом направлении с другими странами Латинской Америки, в том числе с социалистической Кубой. Создание Латиноамериканской экономической системы означает окончательный крах блокады Кубы, возвращающейся в семью народов нашего континента. И, заглядывая в будущее, которое немыслимо без даль­нейшей разрядки международной напряженности, мы ве­рим в реальность наших устремлений.

За четыре года журналистской работы в Панаме было много различных встреч, И каждая из них, приоткрывая какие-то стороны характера панамцев, помогала их луч­ше понять. Тем более что собеседниками часто оказы­вались люди интересной судьбы, яркие и незаурядные. Об одном из них, сержанте Национальной гвардии Хосе де Хесус Мартинесе, рассказывали легенды. Но встре­титься с ним и поговорить очень долго не удавалось. В середине 70-х годов ритм жизни страны был чрезвы­чайно высок, и Чучу, как в Панаме все называют Хосе де Хесуса Мартинеса, не мог выкроить свободной мину­ты.

Когда о нем заходил разговор, то непременно вспо­минали о том, что свой первый самолет он якобы выменял за пистолет. «Все было не так,— поправил Чучу, при­ехавший однажды поздно вечером на военном джипе в гости в корпункт ТАСС.— Я менял один самолет на другой и попросил в придачу пистолет. У этого легкого самолета не было ни тормозов, ни указателя давления масла в двигателе. Для посадки мы с женой обычно вы­бирали пляжи — многокилометровые пустые простран­ства панамского побережья — или шоссейные дороги, и никаких проблем с остановкой самолета, как правило, не возникало. Ну а как обстояло дело с маслом, прихо­дилось полагаться на «авось». Временами, чтобы уж очень-то не испытывать судьбу, при помощи любой палочки, которую удавалось найти вблизи самолета, проверял уровень масла».

Интересно, как доктор философии, математики, лау­реат нескольких национальных премий по литературе, драматургии и поэзии приобщился к авиации? Чучу от­вечал, что все обстояло очень просто; «На первую лите­ратурную премию,— рассказывал он,— я купил лег­кий, обшитый парусиной самолет. Нашел инструктора. Однако платить за уроки было нечем. Решили «обменять­ся» знаниями. Я обучал его философии, он меня — летно­му делу. Позднее сам стал инструктором, и у меня уже есть немало учеников, в частности, среди классных па­намских летчиков, которые теперь работают пилотами на больших самолетах таких авиакомпаний, как «Пан- Американ». У меня никогда не было собственного авто­мобиля, но с легкими самолетами я не расстаюсь...»

Разговор переходит на то, как Чучу стал военным. Он признался, что до 1968 года относился к панамским военным без особых симпатий.

—  Я,— говорил он,— был твердо уверен, что им не продержаться долго у власти, и в 1972 году уехал за границу. Мне предложили во Франции стипендию для прохождения двухгодичного курса усовершенствования преподавателей математики.

—  По духу я поэт, а по профессии — преподаватель философии, Но в прежние времена мне нередко не раз­решали работать преподавателем в столичном универ­ситете. Кому-то мешали мои левые взгляды. Поэтому я решил стать математиком. Эта область меня не особенно прельщала, но надо было думать о жизни. И в Париже, в Сорбоннском университете, мне пришлось грызть мате­матические формулы, потому что профессор не хотел ставить мне хорошие отметки за мою эрудицию.

—  В 1974 году я вернулся в Панаму и добровольцем вступил в Национальную гвардию. Сначала ко мне от­неслись с подозрением и с понятным недоумением, тем более что представители панамской интеллигенции тра­диционно не очень-то жаловали военных, а те платили им той же монетой. Я прошел курс начинающего солда­та, затем подготовку десантника и, когда мне уже было больше пятидесяти, получил значок десантника, совер­шившего прыжки с самолета. Постепенно отношение ко мне в Национальной гвардии стало меняться по мере того, как офицеры и солдаты убеждались в моем серьез­ном и добросовестном отношении к воинской службе. Мне присвоили звание сержанта, и я был переведен в группу охраны Первого командующего Национальной гвардии Панамы бригадного генерала О. Торрихоса и стал одним из его телохранителей...

Параллельно Чучу вел активную общественную и ли­тературную деятельность. Так, в 1975 году в Панаме вышла его небольшая по объему книга размышлений о жизни, о счастье, об обществе нынешнем и будущем. «Буржуазное общество,— пишет в этой работе Хосе де Хесус Мартинес,— расколото и лицемерно... Народ жи­вет в одном мире, а богачи — в другом. Общество буду­щего должно стать единым, в котором и думать, и чув­ствовать будут люди одного мира. В едином обществе солдаты будут слагать поэмы, а поэты будут уметь стре­лять».

На войну, объявленную стране американской бана­новой компанией, Хосе де Хесус Мартинес откликнулся острой политической пьесой «Банановая война». Ее премь­ера состоялась в столичном Национальном театре, когда после 43-дневного бойкота панамской продукции аме­риканская фруктовая компания была вынуждена при­знать справедливость требований маленькой страны. «Мы,— говорил автор от имени ведущего спектакля,— все понимали, что «банановая война» шла не за то, чтобы получить несколькими сентаво больше или меньше. Па­нама сражалась за суверенитет. «Банановая война» не окончилась. Мы одержали победу только в одном бою. Сейчас враг атакует с другой стороны».

Пьеса Хосе де Хесуса Мартинеса, восторженно встре­ченная зрителями и артистами, принимавшими участие в ее постановке, была созвучна чувствам и настроениям самых широких слоев населения. Она учила глубинному пониманию характера национально-освободительной борьбы, бдительности в отношении происков врагов Па­намы, звала студентов, рабочих, крестьян к сплоченности, к единству действий. Искренние набатные слова патрио­та, поэта, философа, математика, солдата Хосе де Хесуса Мартинеса не могли не волновать. Они шли от сердца пред­ставителя передовой интеллигенции, которой дорога судь­ба Панамы, той интеллигенции, которая вместе со всеми честными панамцами борется за лучшее будущее страны.

Как-то в киоске, где я обычно покупал газеты, нез­накомый мужчина доверительно посоветовал мне читать американские политические журналы. Мы познакоми­лись и разговорились. Он сразу предупредил, что на­строен оппозиционно в отношении правительства воен­ных. Причин не назвал, но сказал, что их много.

—  Мне,— продолжал мой собеседник,— наверное, на­до сказать несколько слов о себе. Я был первым и един­ственным панамцем, кому Национальная ассамблея раз­решила в свое время без утраты панамского граждан­ства работать на иностранное правительство. Я был сот­рудником государственного департамента США. Сейчас я вхожу в состав администрации одной из крупнейших в стране частных компаний по производству цемента.

Он рассказал, что еще недавно компания монопольно контролировала местный рынок. Затем появился кон­курент на Атлантическом побережье. Однако он не вы­держал трудностей экономического спада, охватившего страну с 1973 по 1977 год. Но дела компании шли не­важно. Частный сектор, бойкотируя социально-экономи­ческие мероприятия правительства О. Торрихоса, почти прекратил строительство. Поэтому на заводе скопилось большое количество продукции, которую некуда везти.

—  Мы,— продолжал мой собеседник,— не можем вы­возить свою продукцию сами, так как у Панамы нет соб­ственного глубоководного морского порта. А за каждый мешок цемента, отгруженный с причалов зоны Панамско­го канала, американцы берут по сорок центов. Таким образом, наша продукция становится неконкурентоспо­собной.

Когда-то компания имела собственный многоэтажный дом в столице Панамы. Он и сейчас стоит на перекрестке двух оживленных улиц в фешенебельном районе. На его фасаде по-прежнему можно видеть ее название. Но дом уже продан. Большинство этажей оккупировали мно­гочисленные американские эксперты различных профи­лей, действующие под вывеской Управления междуна­родного развития (США). А за компанией остался лишь один этаж.

Говоря о положении страны, предприниматель, несом­ненно, сгущал краски.

—  Наше дело,— утверждал он,— гиблое. Панамцы — умные, способные люди. В этом мы не уступаем никому. Но мы чрезвычайно неорганизованный народ, предпочи­тающий вместо поддержания порядка делать уступки Друзьям, товарищам, друзьям товарищей. Поэтому я думаю, что мы не готовы управлять Панамским каналом. Я вижу реальными такие ситуации, когда мы можем про­пускать одни суда вместо других, нарушая очередь, и все лишь для того, чтобы быть приятными какой-то стране. Или в одно прекрасное утро наши руководители могут объявить о проведении массовых заплывов от одного шлю­за Панамского канала до другого, а судам придется ждать окончания этого праздника. Может быть, это совершенно преувеличенные истории, родившиеся в моей голове. Но они, на мой взгляд, отражают нашу психологию, наш настрой. И нам надо еще хорошо поработать над собой, чтобы пропускать через Панамский канал по тридцать пять судов в день, как это происходит сейчас, в марте 1977 года.

Годы работы моего собеседника в американском внеш­неполитическом ведомстве, со всей очевидностью, не прошли даром. Он сохранил паспорт гражданина Пана­мы, но под воздействием иностранной пропаганды утра­тил веру в свой народ, в свою страну и уже смотрит на них с позиций стороннего, американского обывателя.

Слушая радио, читая газеты и журналы, мне нередко приходилось наталкиваться на сообщения о том, что панамцам удается хорошо устроиться в США. Поданные таким образом «вести» сопровождали неизменные анон­сы: «Театральному режиссеру Хосе Кинтеньо хорошо живется в Нью-Йорке. Он доволен». «Бывший радио­диктор Висенте Альба одержал триумф в США». (Он был первым диктором-латиноамериканцем, который начал работать на судне-радиостанции «Голос Америки», при­надлежавшей вооруженным силам США. Снялся в шести американских фильмах. Получил пост представителя американской кинокомпании «Юнайтед артист» по рек­ламе и пропаганде в Латинской Америке.) «Жокею Хорхе Веласкесу повезло...» И некоторые, наверное, действи­тельно могли поверить в «счастье» этих людей.

Хорхе Веласкес Пас родился в Чепо — небольшом населенном пункте, расположенном в провинции Дарьен, граничащей с Колумбией. Карьеру жокея он начал в 60-х годах. Трижды выигрывал крупнейшее конное сос­тязание, проводимое в столице Панамы в честь прези­дента республики. Затем из года в год добивался крупных побед на ипподромах США, куда он перебрался на по­стоянное местожительство.

Вот как описывал американский журналист жизнь Хорхе в Нью-Йорке: «У него красивая жена Маргарита, два сына — Хорхито и Мишель и недавно родившаяся дочь — Моник. В его доме есть специальный зал трофеев, где на полках стоят серебряные кубки — награды, а на стенах — множество фотографий лошадей в окружении их владельцев, болельщиков и измотанного и оглушен­ного очередной победой жокея-тростинки.

В его трудной профессии не все розового цвета,— отмечал журналист.— Приходится идти на определен­ные жертвы — есть лишь один раз в день и холодным зимним утром объезжать лошадей, как того требуют их хозяева. Хорхе не забывает своей Панамы, привычек, обычаев своего народа. Он хочет вернуться на родину, но «профессиональные обязательства» мешают ему ис­полнить это желание. Когда представляется возмож­ность, Хорхе шлет приветы панамским владельцам ло­шадей, панамским конозаводчикам, тем, кто готовит лошадей к выступлениям, наездникам, руководителям Ассоциации конного спорта, зрителям. Его жизнь связа­на с этим кругом. Ему однажды повезло, ион суеверен...» За этим суеверием просматривается откровенный страх за будущее, страх растерять последние связи с родиной и остаться в одиночестве на чужбине.

Особое место в жизни панамцев занимает бокс. Они не просто любят этот вид спорта, а относятся к нему с неизбывной страстью и боготворят героев ринга, о ко­торых обычно знают все в мельчайших подробностях. Возможно, это объясняется тем, что на примере своих любимцев зрители, включающие буквально все населе­ние страны, видят, как трудно обеспечить себе в жизни кусок хлеба, какие невероятные усилия и жертвы тре­буются, чтобы «выйти в люди».

...Еще не все зрители в голливудском спортивном зале «Спортаториум» успели занять места, а на ринге уже все закончилось. Хронометр показывал, что с на­чала боя прошло всего 2 минуты 17 секунд. После силь­ного удара в голову и в корпус профессиональный бок­сер из Коста-Рики Альваро Рохас, одержавший в своей блестящей спортивной карьере 49 побед, словно подстре­ленный, рухнул лицом вниз на пол ринга. Так, в девя­тый раз чемпион мира среди боксеров легкого веса па­намец Роберто Дуран, чьи руки зовут «каменными», от­стоял титул сильнейшего в своей весовой категории. В этой связи Национальная ассамблея народных пред­ставителей Панамы приняла решение просить правитель­ство наградить «славу панамского спорта» высшей наг­радой родины — орденом имени Васко Нуньеса де Баль­боа.

Спортивный зал «Новая Панама» вечером 29 октября 1976 года начал заполняться задолго до начала наме­ченного мероприятия. Снятые с городских маршрутов автобусы подвозили сюда жителей столицы. Настрое­ние у всех было праздничным. Большой зал, вмещающий 12 тыс. человек, украшали ленты национальных цветов — красного, белого, синего, небольшие флажки. Гигант­ские боксерские перчатки из золотистой ткани были при­креплены в каждом углу ринга, освещенного яркими софитами. Гремела музыка, звучали песни — высту­пали лучшие солисты и художественные коллективы страны. «Сегодня мы собрались здесь все вместе,— гово­рилось в песне, написанной Альфонсо Альмансом спе­циально для этого случая,— чтобы воспеть Роберто Ду­рана — национального героя, который боксерскими пер­чатками сумел принести нам, объединенным в борьбе за национальный суверенитет, еще одну важную победу и отстоять престиж страны».

В притихшем зале от имени правительства Р. Ду­рану была вручена высшая награда страны. Молодой, симпатичный парень из народа, подняв руки вверх, счаст­ливо улыбался залу, всей Панаме, которая следила по телевидению за церемонией награждения. Они знали, как нелегко достался ему этот сверкавший перламутром орден. «Физическая сила Р. Дурана, его напористый тем­перамент на ринге, мужество и решимость добиться по­беды,— писал панамский журнал «Мае пара тодос»,— характеризуют его с лучшей стороны и делают примером для молодежи всей страны».

Спустя несколько дней 25-летний чемпион встретился с журналистами. «Счастье никогда не улыбалось мне в детстве,— сказал он. — С раннего возраста мне приш­лось идти на улицу добывать пропитание. Я много думаю о будущем своих детей и всех детей моей родины. Думаю о них, потому что помню, как мне приходилось биться, чтобы заработать один реал. Хочу верить, что начатый в стране революционный процесс покончит с несправед­ливостью, результатом которой стало, например, то, что я не получил никакого образования. Я надеюсь, что в бу­дущем все панамские дети смогут учиться...»

Делу воспитания новых людей Панамы многие годы своей жизни отдала и Марта Матаморос. Ее имя широко известно не только в стране, но и за рубежом. А амери­канские спецслужбы, фактически руководившие раньше панамской полицией, включили ее в список «опасных» для буржуазии народных вожаков. Ее преследовали, подвергали травле, но она продолжала работать во имя интересов своего народа. Марта стояла у истоков движе­ния за объединение женщин, за привлечение их к обще­ственной и политической жизни республики. И спустя два с лишним десятилетия в новой сложившейся в стране политической обстановке Народная партия Панамы, профсоюзные объединения организовали в канун Между­народного женского дня 8 Марта публичное чествование своего товарища — Марты Матаморос.

Зал Национального профцентра панамских трудящих­ся не мог вместить всех собравшихся. Женщины, муж­чины, молодежб в яркой праздничной одежде заполнили все места, стояли в проходах, на лестнице, казалось не замечая накопившейся за весь день духоты, которую еще не рассеяла относительная прохлада панамского «зим­него» вечера. Они внимательно следили за происходив­шим в зале. Вперед поочередно выходили представите­ли профсоюзных и общественных организаций. Они несли подарки, цветы, папки с приветственными адресами си­девшей в президиуме нарядно одетой женщине.

Мать Марты была домохозяйкой. Отец — музыкан­том. Одно время он играл в президентском оркестре, Но работа была низкооплачиваемой, и он не хотел, что­бы его дочь даже думала о занятии музыкой. Марта рано осталась сиротой и еще ребенком начала трудиться. Она стала швеей. В 1946 году вступила в профсоюз работни­ков швейной промышленности. Со временем ее избрали членом цехового комитета, потом за верность делу ра­бочих и кристальную честность назначили казначеем профсоюза. Платили в те времена очень мало. Многие женщины получали пять долларов в неделю. Марта зара­батывала пятнадцать долларов. «Мне,— рассказывала она,— это казалось целым состоянием. Но положение большинства работниц было отчаянным, и мы решили потребовать повышения зарплаты низкооплачиваемым. Владельцы предприятия даже не хотели обсуждать наше требование. Мы использовали все легальные средства, чтобы убедить предпринимателей. Ничего не помогало, и власти были вынуждены разрешить нам проводить забастовку. В ней приняли участие все работницы и мно­гие мужчины.

Мы получили также поддержку общественности и профсоюза. Тем не менее, пока мы бастовали, на предприя­тии, специально открытом хозяевами в принадлежавшей американцам зоне Панамского канала, изготовлялась ко­нечная продукция. Через 38 дней наша забастовка была объявлена незаконной, а члены забастовочного комите­та уволены. Я была среди них. Больше того, предприни­матели под угрозой увольнения запретили работницам разговаривать со мной. Это было мое первое испытание огнем классовой борьбы...»

«Профсоюз работников швейной промышленности»,— объявил председатель торжественного собрания, про­ходящего в помещении профцентра панамских трудящих­ся. Через зал стала медленно пробираться уже немо­лодая женщина. У нее в руках была небольшая коробоч­ка в цветной бумаге с ярким бантом — подарок для Мар­ты Матаморос. Она подошла к столу президиума, вру­чила его и крепко обняла Марту. Ведущий предложил представительнице профсоюза сказать несколько слов, но та лишь заметила: «Разве слов хватит?!» — и верну­лась в глубину аплодирующего зала, который сканди­ровал: «Вива, Марта!», «Да здравствует Народная пар­тия Панамы!», «Вива Профцентр!»

В 1947 году, когда волны «холодной войны», подня­тые империализмом, захлестнули и Панаму, Марта Мата­морос приняла активное участие в развертывании мас­совой кампании протеста против проектов договора о США в отношении Панамского канала. В годы усиления внутренней реакции эта хрупкая на вид женщина, но сильный, мужественный политический деятель обрати­лась к народу, к стране, встав на место арестованных или высланных за пределы республики товарищей по пар­тии, по профобъединению. Она разоблачала произвол властей, замышляемое ими предательство националь­ных интересов. А после грандиозной многотысячной де­монстрации трудящихся, состоявшейся в столице, Марта Матаморос выступила перед членами Национальной ас­самблеи. В своей страстной, хорошо аргументированной речи она указала на кабальный характер новых согла­шений, и законодательный орган страны не смог пойти против воли масс. Проекты были отвергнуты.

Затем Марта Матаморос вместе с другими деятелями профсоюзного движения добивалась включения в раз­рабатывавшийся в то время трудовой кодекс ряда по­ложений, закрепляющих права трудящихся. В 1953 — 1954 годах она занимала пост генерального секретаря Федерации профсоюзов трудящихся Панамы. С тех пор она неоднократно представляла профсоюзное движение страны на различных международных форумах. В 1973 году в составе панамской делегации М. Матаморос на­ходилась в Москве на Всемирном конгрессе миролюби­вых сил. Мягкая, застенчивая в повседневном общении, Марта Матаморос преображается, когда выступает пе­ред людьми. Она предстает волевым, энергичным че­ловеком. Марта много ездит по стране, много работает, Верность идеалам, верность своему народу принесли Мар­те Матаморос заслуженную популярность и авторитет.

«В лице Марты Матаморос,— сказал на собрании Ге­неральный секретарь Национального профцентра па­намских трудящихся Доминго Барриа,— мы чествуем всех женщин-борцов за лучшее будущее Панамы».

Женщины Панамы в своем большинстве молоды. Они могли бы более активно участвовать в производственном процессе и общественной жизни. Но у них, как правило, малолетние дети, которых не с кем оставлять. В Панаме никогда не было детских садов. Точнее, существовало несколько, но ими могли пользоваться лишь состоятель­ные семьи. По инициативе патриотических женских ор­ганизаций в 70-х годах были предприняты в этой области первые шаги. Они привели к созданию в столице семи детских садов для детей государственных служащих и рабочих. В стране открываются и новые школы.

У коммунистки Марты Матаморос немало последова­телей. Они убеждены, что решение стоящих перед панам­ским обществом социально-экономических проблем бу­дет способствовать укреплению национальной незави­симости республики. И вместе с Мартой Матаморос пе­редовой отряд панамских женщин отдает все свое время, все силы благородному делу борьбы за интересы народа.

При помощи массированной и изощренной пропаган­ды, которая ведется с начала XX века, американский империализм стремился повлиять на сознание панамцев, их культуру, привычки, образ жизни и мораль, лишить панамцев чувства родины, воспитать их «естественным» союзником США, а страну сделать американской коло­нией. Но империализму не удалось подчинить себе па­намскую нацию. Она крепла и мужала в борьбе за су­веренитет и независимость своей страны. И характерны­ми для панамцев чертами, на мой взгляд, стали боеви­тость, готовность к самопожертвованию, трудолюбие, оптимизм, дружественное отношение к народам дру­гих стран и огромная вера в то, что дело всех панамцев-патриотов — полное освобождение страны от американского империализма — восторжествует. Но предстоит еще нелегкая борьба. Силы реакций — внутренней и внешней — стремятся всеми средствами по­мешать дальнейшему сплочению панамской нации. Они опасаются распространения свободолюбивых настрое­ний в стране и основные удары направляют против де­мократических организаций Панамы, их союза с воен­ными Национальной гвардии. Действуя по принципу «разделяй и властвуй», враги активно ищут пособни­ков среди части молодежи, интеллигенции, в рядах воен­ных. Руками представителей этих и некоторых других кругов они хотели бы дезорганизовать национально-ос­вободительную борьбу панамского народа, заставить его отказаться от достижения поставленных целей. Но па­намцы не родились рабами, и, как свидетельствует ис­тория, в том числе те ее страницы, которые пишутся в наши дни, они преодолеют все препятствия на пути укрепления независимости своей родины. Идеалы сво­боды и суверенитета республики им слишком дороги, чтобы закалившийся в сражениях народ мог пожерт­вовать ими.