Общая характеристика политической системы майя в классический период

За всю свою продолжительную историю майя так и не создали сколько-нибудь крупных централизованных государственных образований, сопоставимых, скажем, с Египтом времен Нового царства. Хотя на страницах журналов и в популярных телевизионных программах часто говорится об «империи майя», данные иероглифических текстов убедительно свидетельствуют о том, что в I тысячелетии нашей эры территория низменностей, где и процветала цивилизация классического периода, была разделена между десятками небольших государств. Долгое время для обозначения этих политических образований в советской и западной науке использовался термин «город-государство». Несмотря на его популярность, такое определение сегодня уже представляется не вполне удачным, поскольку в состав государства майя входила не только столица, но также соседние селения и города. Для обозначения государств майя классического периода в современной науке принято использовать более корректные термины «царство» или «полития».

Во главе каждого царства стоял наследственный правитель. Еще в середине прошлого века гватемальский исследователь Г. Берлин выделил в надписях на монументах особый повторяющийся иероглиф, получивший название «эмблемного».[i] Как правило, он состоит из трех частей, причем два элемента являются постоянными, а третий – так называемый «основной знак» – меняется от городища к городищу. Споры относительно значения «эмблемных иероглифов» продолжались несколько десятилетий, пока не было установлено, что их постоянные элементы образуют самый распространенный царский титул, который читается  к’ухуль ахав, а переводится как «священный владыка». В свою очередь, меняющийся «основной знак» указывал на принадлежность царя к определенной династии и отличал его от других «священных владык». В текстах «эмблемный иероглиф» следует после имени правителя, например, «К’инич-Ханаахб-Пакаль, Священный Баакальский Владыка».[ii] Его следует четко отличать от древних названий городов, которые также встречаются в надписях.[iii] Иногда «основной знак» в «эмблемном иероглифе» местной правящей династии похож на название столичного города, например, современное городище Йашчилан именовалось в древности Тахнха’па’чан и являлось центром царства «Священных Па’чанских Владык». С другой стороны, знаменитое городище Паленке в V-VIII веках называлось Лакамха’, но правили там «Священные Баакальские Владыки». Нередко правители майя переносили свою столицу из одного города в другой. Например, резиденция «Священных Канульских Владык» в V-VI веках располагалась на месте современного городища Цибанче, но позднее ее перенесли в город Чиикнаахб (Калакмуль).[iv] Иногда при смене власти в городе менялся и связанный с ним «эмблемный иероглиф». Например, в городе Петенти’ (Комалькалько) правили «Хойчанские Владыки», но в 649 году это царство было завоевано правителем Эль-Тортугеро Бахлам-Ахавом. После этого «эмблемный иероглиф» Хойчана исчезает из надписей, а цари Комалькалько с, по меньшей мере, 726 года перенимают титул «Священных Баакальских Владык», который носил и Бахлам-Ахав. Можно предположить, что либо династия Эль-Тортугеро в VIII веке переместилась в покоренный Комалькалько, либо в обоих центрах на троне утвердились владыки, связанные кровными узами.[v] Цари Паленке и Эль-Тортугеро, Дос-Пиласа и Тикаля, Эль-Соца и Йашчилана носили одинаковые титулы, из чего можно заключить, что «эмблемный иероглиф» не был жестко привязан к территории, он, скорее, указывал на то, что использовавшие его владыки связывались общим происхождением, причем зачастую уходящим вглубь веков, к легендарным временам.[vi]  

Образец стандартного «эмблемного иероглифа» с постоянными элементами к’ухуль ахав, «священный владыка». Свободным оставлено место для меняющегося «основного знака».

В дальнейшем в очерках цикла «История царств майя» переменный элемент в титулах «священных владык» приравнивается к названию царства, в котором они правили. Таким образом, под термином «Са’альское царство» подразумевается территория, на которую распространялась власть «Священных Са’альских Владык», при этом случаи употребления правителями из разных городов одинаковых «эмблемных иероглифов» оговариваются особо. Такой подход широко распространен среди майянистов, хотя и встречает возражения со стороны отдельных исследователей. Так, А. Токовинин недавно подробно обосновал точку зрения, в соответствии с которой основной знак «эмблемных иероглифов» обозначал не совокупность всей территории, подконтрольной отдельному владыке (государство в нашем понимании этого слова), а конкретные местности, игравшие, по тем или иным причинам, ключевую роль для самоидентификации каждой династии и ее обособления от соседей. Например, это могло быть обозначение центральной части столичного города с его дворцами и храмами для богов и предков или название местности, зачастую легендарной, из которой династия вела свое происхождение.[vii] По мнению этого ученого, политические образования майя классического периода не имели очерченных постоянных границ и не были привязаны к конкретной территории. Аргументация А. Токовинина заслуживает внимания, тем не менее, на сегодняшний день трудно найти лучший способ отличить одно царство майя от другого кроме использования для этой цели переменных знаков в «эмблемных иероглифах». Так или иначе, специалисты единодушно признают, что свой особый «эмблемный иероглиф» закреплял за правителем его властный статус и отличал носителя титула от других священных владык. Следовательно, он вполне пригоден для разграничения царств при изложении политической истории майя. В англоязычной научной литературе сложилась традиция обозначать царства по современным названиям городищ (Тикаль, Паленке, Копан и так далее), но это создает свои трудности. Во-первых, в иероглифических надписях упоминаются царства, которые пока не удалось надежно связать с конкретным городищем (Ак’е’, Сакц’и’). Во-вторых, некоторые царства, как уже говорилось, в ходе своей истории переносили столицу, поэтому встает вопрос, по названию какого городища их обозначать? В «Истории царств майя» названия современных городищ используются только для обозначения тех царств, «эмблемные иероглифы» которых пока не определены или не дешифрованы (Вашактун, Рио-Асуль и другие).

Запись титула «Священный Кукульский Владыка», который носили правители Тикаля и Дос-Пиласа.

В 1980-х годах среди специалистов преобладала точка зрения, в соответствии с которой все царства майя классического периода рассматривались как равноправные и независимые друг от друга.[viii] Однако по мере дальнейшего прогресса в чтении и понимании древних текстов взору историков открылась более сложная картина. Хотя царств действительно было много, они вовсе не равнялись по степени своего могущества. Напротив, политическая система майя в описываемое время основывалась на принципах четкой иерархии. В иероглифических надписях засвидетельствован особый термин йахав (буквально «его владыка», «владыка, принадлежащий другому»), который использовался для обозначения зависимого, подчиненного правителя. Например, упоминавшийся уже царь Са’аля К’ахк’-Тилив-Чан-Чаахк принадлежал  «Священному Канульскому Владыке» Йукноом-Йич’аахк-К’ахк’у, то есть находился в зависимости от последнего. По существу, эта модель напоминает отношения между сюзеренами и вассалами в средневековой Европе. Важно подчеркнуть, что связь подчиненных владык с сюзеренами имела персональный и сакральный характер, не переносилась автоматически на их наследников и не обрывалась даже после смерти. К примеру, царь Ак’е’ в надписи, датированной 715 годом, называет себя подчиненным владыкой умершего семью годами ранее правителя Попо’ (Тонина) К’инич-Баакналь-Чаахка.[ix] Вероятно, зависимость одного правителя от другого устанавливалась во время обряда его коронации, поэтому в надписях для выражения иерархических отношений часто говорится, что царь-сюзерен руководил церемонией восхождения на престол своего вассала или даже лично присутствовал на ней. В тех случаях, когда подчиненный владыка менял своего покровителя, обряд его воцарения проводился заново. Так, пятилетний царь Мораль-Реформы Муваахн-Холь-Пакаль взошел на трон в 661 году, а уже год спустя был коронован во второй раз в присутствии владыки Кануля Йукноом-Ч’еена ІІ. В 690 году, когда политическая ситуация в регионе изменилась, Муваахн-Холь-Пакаль стал вассалом правителя Баакаля К’инич-Кан-Бахлама ІІ, прибыл в его столицу и в третий раз за свою жизнь прошел через обряд воцарения.[x] Иногда подчиненный статус правителей выражался в том, что в их титулах отсутствовало обязательное для полных «эмблемных иероглифов» прилагательное «священный», указывавшее на особые отношения царя с богами. Например, правители царства Буук’ (Лос-Алакранес), также признававшие верховенство могущественного Кануля, называли себя просто «Буук’скими Владыками», а не «Священными Буук’скими Владыками».^[xi] Властители города Хушвица’ (Караколь) вместо обычного «эмблемного иероглифа» использовали титул к’ухуль к’анту’ маак, «Священная особа из К’анту’». Свой особый титул к’ухуль сак вахйис имела и династия, властвовавшая в царстве Сакникте’ (Ла-Корона).[xii]

Пример записи титула «Священная особа из К’анту’».

Доминирование одного царства над другим могло проявляться в разных формах: получении дани, назначении правителя в подчиненный город, участии зависимых владык в войнах на стороне своего сюзерена, предоставлении работников для ведения строительства в его столице и так далее.[xiii] В целом в рамках политической системы майя классического периода можно выделить несколько уровней иерархии. Наиболее могущественными были несколько царств-гегемонов, которые доминировали каждое в своем регионе. Это, в частности, Кукуль (Тикаль), Кануль (Цибанче, позднее Калакмуль), Баакаль (Паленке), Па’чан (Йашчилан) и Шукууп (Копан). В этих царствах правители помимо традиционного обозначения «священный владыка» использовали также более престижный титул калоомте’, который можно сопоставить с европейским «император». Точное значение титула неясно, предлагались переводы «могучее дерево» и «тот, кто раскалывает деревья».[xiv] О его происхождении также ведутся споры. Доподлинно известно, что титул был тесно связан со сторонами света и неким образом отражал представления майя об общем политическом пространстве. Об этом свидетельствуют встречающиеся иногда его расширенные формы. Так, на стеле 9 из городища Ламанай (Белиз, восточная часть низменной области майя) местный правитель К’ахк’-Йипиий-Чан-Йопаат назван «восточным калоомте’». На фреске из Эк-Балама (Северный Юкатан) упоминается «северный калоомте’» Чак-Хутуув-Кан-Эк’. На юге, в городищах Копан и Киригуа, зафиксирован титул «южный калоомте’». Наконец, когда в земли майя из Центральной Мексики, то есть с запада, прибыло войско во главе с Сихйах-К’ахк’ом, то его повелителя, правителя Теотиуакана Хац’о’м-Куйа в надписях именовали «западным калоомте’».[xv] Любопытно, что в иероглифической письменности для записи термина калоомте’ среди прочего использовалась логограмма, изображающая бога дождя Чаахка с топором в руках. Все эти ассоциации заставляют искать корни титула в представлениях майя о том, что окружающий мир разделен на пять частей с центром Вселенной и четырьмя сторонами света, в каждой из которых возвышается дерево и имеется свой особый бог Чаахк. Пока у нас еще слишком мало данных чтобы назвать точную дату появления титула калоомте’, можно лишь предположить, что он очень древний и восходит еще к доклассической эпохе. Следует отметить, что значение и политический вес титула менялись с течением времени. В раннюю классику он встречается сравнительно редко и используется для обозначения лишь наиболее могущественных властителей: правителей Теотиуакана, их наследников в Кукуле, позднее канульских владык. В VIII-IX веках, перед коллапсом цивилизации классического периода, эксклюзивность титула калоомте’ все более нивелировалась, его стали присваивать себе мелкие царьки.

Пример записи титула «западный калоомте’».

Ступенькой ниже гегемонов находились царства, которые по отношению к одним доминировали, но зависели от других. В качестве примера такого двойного положения можно привести царство Са’аль (Наранхо), которое в регентство царицы Иш-Вак-Чан боролось за господство в Восточном Петене, но при этом находилось в подчинении у владык Кануля. Наконец, большинство среди государств майя составляли царства, в той или иной мере зависимые от близких или дальних соседей, которые, в свою очередь, сами могли зависеть от могущественных гегемонов. Вся эта сложная конструкция в чем-то напоминает звездную систему, в которой вокруг центральной звезды вращаются планеты, а вокруг планет – спутники. Конечно, существовали царства, которым удавалось оставаться вне системы союзов и зависимостей. К сожалению, имеющиеся в распоряжении исследователей источники зачастую отрывочны и скудны, далеко не всегда имеется возможность точно определить характер отношений того или иного царства с соседями, его место в общей политической системе.[xvi]   

Сами майя очень хорошо осознавали ведущее положение отдельных царств. Об этом, в частности, свидетельствует любопытный текст на стеле A из Копана, который следует после описания проведенной в 731 году юбилейной церемонии. Хотя относительно понимания некоторых его деталей продолжаются споры, ключевой, видимо, является мысль об особой сакральной и политической мощи четверых майяских царей, каждый из которых связывался с определенной стороной света: «Священного Шукуупского Владыки», «Священного Кукульского Владыки», «Священного Канульского Владыки» и «Священного Баакальского Владыки». В 2002 году в городище Алтарь-де-Лос-Рейес был найден каменный алтарь, в надписи на котором упомянуты «тринадцать священных земель» и перечислены «престолы владык», каждый из которых представлен своим «эмблемным иероглифом». Хотя сегодня этот важный монумент расколот на несколько фрагментов, исследователям удалось опознать эмблемы Кануля, Кукуля, Баакаля, Эцны и Ик’а’ (Мотуль-де-Сан-Хосе). К сожалению, на алтаре отсутствует подробный поясняющий текст, поэтому о значении списка и критериях отбора упомянутых в нем династий можно лишь догадываться.[xvii] Приведенные примеры важны и показательны еще и с той точки зрения, что они подтверждают: несмотря на политическую раздробленность, в классический период у майя низменностей существовало представление об общей идентичности, едином пространстве.[xviii]

Из сказанного вовсе не следует, что иерархические отношения были устойчивыми и застывшими. Связи между доминирующими и подчиненными царствами оставались довольно хрупкими, основывались, прежде всего, на военном принуждении. При первом же ослаблении того или иного господствующего центра у его врагов и стремящихся к независимости вассалов возникало желание нарушить установленный ранее порядок. Именно борьба за расширение и передел сфер влияния сильных государств на более слабые составляла, насколько мы можем судить, основное содержание практически непрерывных войн, сотрясавших мир майя в VI-VIII веках. Побежденное царство не ликвидировалось, а лишь попадало в зависимость от победителя. В тех редких случаях, когда одному правителю удавалось объединить под своей властью несколько царств, он перечислял их в своем «эмблемном иероглифе», например, «Йахав-Чан-Муваахн, Священный Владыка Ак’е’, Священный Владыка Шукальнааха». Наиболее часто такие двойные титулы встречаются в Западном регионе майя.[xix]

Легитимность правителя майя в значительной степени основывалась на его особом статусе сакральной особы, имеющей возможность вступать в непосредственный контакт с богами. Именно эта важнейшая функция владыки отражена в прилагательном к’ухуль, «священный», входившем в царские титулы.[xx] Как уже говорилось, участие правителя, реже других знатных и обладающих властью особ, в различных ритуальных действах – это одна из главных тем иероглифических надписей классического периода. Даже восхождение нового священного владыки на престол являлось сложным обрядом и происходило по порядку, установленному богами в далеком прошлом.

Подготовка к церемонии воцарения начиналась после смерти предыдущего правителя и занимала определенное время. Сама коронация, видимо, состояла из нескольких этапов, но, к сожалению, не описана подробно ни в одном из древних текстов. Важнейшим элементом этого действа было повязание чела нового правителя белой бумажной налобной повязкой, которую майя называли хуун. В иероглифической письменности знак для слова «владыка» имел вид головы, перевязанной полоской бумаги. Следует подчеркнуть, что в представлениях древних майя повязка хуун являлась не просто символом власти, ее рассматривали в качестве одушевленного объекта. На керамике и других произведениях искусства мы часто можем встретить популярного, но до недавнего времени загадочного персонажа Хуш-Йоп-Хууна (известен также под прозвищем «Бог-Шут»), который, видимо, считался богом бумаги и всех бумажных изделий, в том числе налобной повязки. Надевая повязку на свою голову, царь тем самым соединялся с Хуш-Йоп-Хууном, сливался с ним в единой сущности. Внешне эта особая связь с богом проявлялась в обретении правителем нового имени.[xxi]

Пример логограммы ахав, «владыка» в виде головы правителя, перевязанной налобной повязкой.

После повязания головы воцаряющийся владыка менял свое прежнее «юношеское» имя на новое коронационное, которое в иероглифических текстах буквально называется «именем, принадлежащим повязанной налобной повязке». Например, «Священный Баакальский Владыка» К’инич-Кан-Бахлам II до воцарения именовался Ах-Пицииль-О’хлем. Следует отметить, что традиция получения правителями особых тронных имен после коронации известна и в других обществах, для которых характерна сакрализация верховной власти: в качестве примеров можно вспомнить фараоновский Египет или императорский Китай. Имена царей майя – это в большинстве своем целые фразы, иногда они состоят из названия некоего объекта, животного или божества, а также прилагательного, раскрывающего его особые характеристики. Например, коронационное имя упомянутого К’инич-Кан-Бахлама II можно перевести как «Солнечный Змей-Ягуар». В Кукуле и других царствах в именах царей описывались определенные действия божества, например, Сихйах-Чан-К’авииль, «рожден в небесах (бог) К’авииль».[xxii] Исследователям не удалось доказать существование в таких именных фразах аналогов наших отчеств или фамилий, хотя отмечено, что правители, которые принадлежали к одной династии, часто включали в свои имена повторяющиеся компоненты.[xxiii]

Скульптурный камень 1 из Бонампака. Прорисовка П. Мэтьюза. Восседающему на троне владыке вельможи подносят налобную повязку.

Помимо надевания налобной повязки хуун царевич совершал и другие действия, знаменовавшие его переход в новый статус правителя, в частности брал в руки особый скипетр, увенчанный изображением К’авииля. В надписях приход к власти нового священного владыки часто описывается как «взятие К’авииля», а сам скипетр стал одним из наиболее распространенных атрибутов царского статуса. В мифологии древних майя К’авииль – это персонификация топора Чаахка, с помощью которого могущественный бог дождя создавал молнию, поэтому взятие скипетра с его изображением, вероятно, было связано с верой в способность царя вызывать столь необходимый для созревания урожая дождь. На трех монументах из городища Паленке запечатлены похожие сцены: восходящий на престол «Священный Баакальский Владыка» получает из рук своих родителей связанные с войной предметы: высокий сложенный из жадеитовых или костяных пластинок цилиндрический шлем ко’хав и соединенные вместе символы кремня и щита, которыми в надписях обозначалось войско. Впрочем, по меньшей мере в двух из трех случаев эти сцены являлись чисто символическими и не могли отражать реальную коронацию, поскольку к моменту коронации изображенных владык их родители уже умерли.[xxiv]

Царский скипетр с изображением бога К’авииля.

Вплоть до середины ХХ века видные исследователи С. Морли и Э. Томпсон разрабатывали концепцию о мирном развитии и отсутствии войн в обществе майя классического периода. Их идеи долгое время оставались господствующими в науке. Иероглифические надписи и частые военные сцены на произведениях искусства, однако, убедительно свидетельствуют о том, что война занимала очень большое место в жизни царей. Врага стремились не убить на поле битвы, а захватить в плен. Воинственные цари нередко изображались на монументах попирающими и растаптывающими пленников и с большим удовольствием добавляли к своим именам титулы с указанием числа захваченных ими врагов или упоминанием наиболее важных из них. Например, на притолоке 10 из Йашчилана местный правитель Ицамкокаах-Бахлам IV назван «хозяином Тахаль-Мо’, человеком у которого шестнадцать пленников».[xxv] Специфический термин «хозяин» или «опекун» майя использовали для обозначения обладания пленником. Захваченного на поле битвы царя или вельможу ожидала незавидная судьба: с них снимали украшения и другие знаки высокого статуса, публично унижали и подвергали разнообразным пыткам. Многих военнопленных приносили в жертву во время ритуальных церемоний. На знаменитых фресках из городища Бонампак запечатлен ход сражения между армиями двух царств. Далее показан триумф победителей, сопровождавшийся истязанием побежденных: несчастных раздели и поставили на колени перед ликующим местным царем, а также его воинами и придворными дамами. Из пальцев узников капает кровь, видимо, перед началом церемонии у них вырвали ногти. Не удивительно, что среди причин войны между царствами майя часто можно встретить мотив личной мести, когда потомки стремились наказать давних врагов своего рода и отплатить за убийство или унижение предков. Вместе с тем, в ряде случаев победители, исходя из политической целесообразности, могли сохранить побежденному правителю жизнь и даже трон, сделав его своим вассалом.[xxvi]

Панель рабов из Паленке. Прорисовка Л. Шиле. Местному правителю его родители вручают символы военной власти: мозаичный шлем ко’хав и соединенные вместе символы кремня и щита, которыми в надписях обозначалось войско.

В описываемую эпоху майя не знали металлов, а также лука и стрел. При рукопашной стычке основным оружием были палицы, каменные топоры и деревянные копья с кремневым наконечником, а для нанесения урона противнику в дальнем бою использовались метательные дротики. При этом силу и точность броска увеличивали с помощью копьеметалок, которые ацтеки позднее называли атлатль. К майя копьеметалка, вероятно, попала из Теотиуакана, на монументах ее держат в руках воины, одетые как выходцы из Центральной Мексики. Для защиты воины применяли сделанные из дерева и обтянутые шкурой животных круглые или квадратные щиты. В целях повышения собственного боевого духа и устрашения врага войско выступало в поход под барабанный бой, в ярких костюмах и со знаменами. Кроме того, майя несли на битву статуи своих богов, для чего изготовлялись специальные паланкины. Таким образом, в сражении сталкивались между собой не только люди, но и боги, покровительствовавшие разным сторонам конфликта. Паланкины вражеских богов являлись желанным трофеем, а их захват свидетельствовал о полном разгроме противника.[xxvii] По причине отсутствия тягловых животных или колесного транспорта, все припасы майя также несли на себе или добывали в бою. Именно потому, что армии были пешими и отягощались ручной поклажей, войны между царствами, хотя и случались часто, как правило, длились недолго по времени и охватывали ограниченную территорию. В случае же организации дальних экспедиций воинов, видимо, перевозили по реке с помощью флота, состоявшего из лодок-каноэ.[xxviii]

Ваза K680. После сражения захваченные на поле битвы пленники были доставлены в столицу победителя и представлены перед царем. Некоторых из них уже явно принесли в жертву, другим могли сохранить жизнь в случае верной службы новому сюзерену.

Следует отметить, что многие ученые склонны подчеркивать и даже преувеличивать значение ритуала в войнах между царствами майя. В 1980-х годах особой популярностью пользовалась концепция, в соответствии с которой военные конфликты затрагивали главным образом элиту и приурочивались к важным календарным датам или астрономическим событиям, прежде всего восходам планеты Венера. Именно в нарушении «кодекса чести» ведения войны, нарастании ожесточенности и масштабов столкновений к концу классического периода видели одну из главных причин коллапса цивилизации майя. В ходе дальнейших исследований, однако, выводы сторонников идеи о «ритуальных поединках» между царями были подвергнуты сомнению, в частности многие датировки, приводившиеся для обоснования связи войн с циклами движения Венеры, оказались ошибочными. В настоящее время среди специалистов преобладает комплексный подход к оценке феномена войны в обществе древних майя. Хотя, как было показано выше, связь войн с обрядом и религией едва ли стоит отрицать, в большинстве случаев за ними стояли вполне земные и прагматичные политические конфликты, в частности вопросы доминирования и передел сфер влияния между крупными царствами-гегемонами. Оценить численность армий майя в классический период трудно, но нет оснований утверждать, что война затрагивала лишь узкий круг правящей элиты. Известно, что при организации масштабных походов к войску сюзерена присоединялись со своими отрядами его вассалы.[xxix]

Помимо политических и религиозных мотивов к ведению войн царей подталкивало стремление завладеть материальными благами противника. Получение верховным правителем дани от своих вассалов являлось одним из ключевых элементов отношений господства-подчинения и широко представлено на расписной керамике. Особо примечательна сцена на сосуде К4549[xxx]: владыка восседает на троне, под который положена дань, изображенная в виде перевязанных веревками прямоугольных свертков. По обе стороны от царя расположились вооруженные копьями и щитами воины, а также связанные пленники. Напрашивается вывод, что в данном случае дань была получена после победоносной войны. Сколько-нибудь подробных перечней дани или скрупулезных отчетов о ее получении не сохранилось, поэтому мы можем составить лишь приблизительное представление о том, какие ценные вещи интересовали правителей майя в первую очередь. Так, на расписной чаше для питья какао К1728 сообщается о том, что сахаль Тик-Ханаахб-Муут вручил царю Ик’а’ К’инич-Ламав-Эк’у ткань йубте’.[xxxi] Примечательно, что гораздо позднее, в XV-XVI веках, куски ткани йубте’ оставались основной формой уплаты регулярных поборов на Юкатане.[xxxii] Кроме тканей в качестве дани цари могли получать изделия из особо ценимого ими камня жадеита, а также бобы какао. По свидетельству францисканского миссионера Диего де Ланды, майя на Юкатане использовали бобы какао в качестве эквивалента денежных единиц. На фреске из Бонампака изображен большой мешок, на котором написано, что в нем содержится «5 раз по 8 000 (бобов) какао», то есть сорок тысяч бобов.[xxxiii] Вероятно, это символическое обозначение дани, полученной местным царем. На стеле 32 из городища Наранхо сохранился уникальный текст о получении «Священным Са’альским Владыкой» Вашаклахуун-Убаах-К’авиилем в качестве дани двух двадцаток кецалей и ягуаров. Сложно сказать с уверенностью, следует ли понимать данное сообщение буквально как получение определенного количества перьев кецаля и шкур ягуара, или это условное обозначение дани вообще. В любом случае, правителю преподнесли очень ценные вещи, ведь поймать несколько десятков ягуаров или кецалей крайне трудно.[xxxiv]

Ваза K1728. Сахаль Тик-Ханаахб-Муут вручил царю Ик’а’ К’инич-Ламав-Эк’у ткань йубте’.

От дани следует отличать дары, которые правитель мог вручить своим союзникам, соседям или вассалам. Описывая общество колониального Юкатана, Д. де Ланда упоминает обычай давать гостям после пиршества изящные сосуды.[xxxv] Как показывают находки расписной керамики, в классический период некоторые правители активно передавали свою личную посуду в соседние царства, видимо, таким способом они стремились связать сторону, которая приняла подарок, союзническими обязательствами. Так, сосуды, изготовленные при дворе «Священного Владыки Ик’а’» Тайель-Чан-К’инича, найдены в царских погребениях Эль-Перу, Дос-Пиласа и Тамариндито.[xxxvi] Помимо обмена подарками для ведения переговоров и налаживания связей цари использовали такой эффективный инструмент, как совместные пиршества и церемонии. Например, в 749 году правитель царства Йокиб-К’ина’ (Пьедрас-Неграс) Ицам-К’ан-Ахк IV устроил по случаю двадцатилетия своего пребывания у власти пышные торжества, которые посетил владыка из соседнего Па’чана Йопаат-Бахлам II.[xxxvii] Известны случаи, когда правители из разных царств вместе отмечали юбилейную церемонию или совершали ритуальный танец. В целом мирным контактам в надписях уделяется гораздо меньше внимания, чем военным кампаниям, но мы знаем, что цари имели при себе особых посланников, которые порой преодолевали немалые расстояния для выполнения порученных им дипломатических миссий. Например, в 691 году посланник «Священного Канульского Владыки» К’ахк’-Хиш-Муут посетил расположенный в Восточном Петене город Топоште и вручил дары местному правителю. На фресках из Бонампака также запечатлены посланники, которые доставили подарки или дань от своего владыки. В надписи из Караколя упоминается посланник Папамалиля, правителя соседнего царства К’анвицналь (Уканаль).[xxxviii]

Панель 3 из Пьедрас-Неграса.

Таким образом, жизнь в царствах майя классического периода отнюдь не была спокойной. Отсутствие единого государства приводило к постоянным конфликтам и войнам между многочисленными владыками. При этом основная цель противостояния заключалась не в уничтожении враждебного царства и присоединении его территории, но в подчинении противника своей воле, распространении влияния более крупных царств на меньшие. Борьба шла за престиж и статус, получение от вассалов дани и военной поддержки. Показательно, что даже самые могущественные цари майя не пытались создать на территориях, где признавалось их верховенство, стабильные и монолитные государственные образования, ограничиваясь утверждением на местах лояльных правителей. Понятно, что в таких условиях созданные ими коалиции отличались неустойчивостью и обилием внутренних противоречий, легко распадались после первого же военного поражения. Например, после смерти Йукноом-Ч’еена II (Великого) быстро сократилась сфера влияния «Священных Канульских Владык».

Ваза K5453. Посланник «Священного Канульского Владыки» К’ахк’-Хиш-Муут посетил расположенный в Восточном Петене город Топоште и вручил дары местному правителю.

Настоящий раздел был посвящен характеристике сложных отношений между царствами майя. Однако в любом обществе помимо внешних связей не меньшую, а порой и большую, роль играют отношения внутри правящей элиты. К сожалению, в большинстве случаев царские надписи дают нам идеализированную картину, в которой нет места разногласиям при дворе священного владыки. В качестве редкого исключения можно привести пример ожесточенной войны между двумя ветвями кукульской династии. Как бы там ни было, сегодня уже не подлежит сомнению, что любой священный владыка майя принимал решения и действовал не единолично. Он опирался на поддержку круга влиятельных особ, имевших свой особый статус и сферу компетенции. Подробнее обо всем этом пойдет речь в следующем разделе нашего очерка.