Скульптура. Часть 4.

4

По совершенно иному пути, чем в горо­дах долины Усумасинты, шло развитие скульптурных школ в двух крупнейших городах на юго-востоке — Копане и Киригуа. Выше уже говорилось, что мастера этих школ, стремились, главным образом, к со­зданию круглой скульптуры; но наиболее близко к решению этой нелегкой задачи подошли лишь самые талантливые вая­тели Копана.²¹ Для копанских памятни­ков в рассматриваемое время характерны сравнительно невысокие грузные стелы, на передней стороне которых высечены в тех­нике высокого рельефа изображения пра­вителей. В руках, прижатых к груди, они обычно держат священную «змеиную по­лосу», ноги расставлены. Подчеркнутая ста­тичность и застылость позы, по мысли соз­дателя, должны были вызывать впечат­ление торжественности и значительности, которое всегда сопровождало парадное по­явление властелина. Основное внимание скульпторов, однако, сосредоточивалось на передаче черт лица и пышной церемо­ниальной одежды; тело обычно непропор­циональное, слишком короткое и тяжело­ватое (высокие стелы типа «Р» уже отошли в область прошлого). Иногда мастеров инте­ресовала не только тщательная разработка символических знаков власти и отдельных деталей костюма. Характерным примером может служить стела «Н», воздвигнутая после 731 г. Боковые стороны ее покрыты прихотливым орнаментом из стилизован­ных пучков перьев, оттуда выглядывают маленькие фигурки божеств и демонов; на обороте в обрамлении таких же пучков перьев мы видим большую гротескную маску (как бы укрепленную на спине пра­вителя), а ниже — иероглифическую над­пись. Близки к описанной также стелы «М» (761 г.) и «С» (783 г.) с той лишь раз­ницей, что оборотные стороны их почти зеркально повторяют изображение на ли­цевой стороне.

Своеобразным памятником копанской скульптуры является алтарь «Q». По мне­нию некоторых исследователей, на нем за­печатлен совет жрецов-астрономов, собрав­шихся сюда, чтобы определить единую для большинства городов продолжительность тропического года.²² Этот алтарь представ­ляет собой каменный параллелепипед. На верхней плоскости его высечен обширный иероглифический текст, а на боках — шест­надцать мужских фигур, сидящих на круп­ных иероглифах. Возможно, в этих знаках указаны названия местностей или городов, откуда участники «научного конгресса» при­были в Копан. Лица астрономов трактованы довольно разнообразно, различны и положения рук, но одежда и невысокие тюрбаны почти одинаковы. Очень часто повторяются у действующих лиц и одина­ковые нагрудные украшения. Датируется этот памятник по стилистическим призна­кам довольно поздним временем — 775 г.

Стела В. Копан

Параллельные позднему стилю копанской скульптуры черты можно заметить и в иероглифических надписях города. Не случайно, что именно в это время на сте­лах увеличивается число так называемых персонифицированных иероглифов, каж­дый из которых представлен не в услов­ной, обведенной рамкой форме, а в виде фигуры животного, птицы или божества. Благодаря этому надпись приобретает ярко выраженный характер многофигурной ком­позиции. Чрезмерное внимание к обработ­ке деталей, излишняя насыщенность за­мысловатыми декоративными элементами затрудняют целостное восприятие худо­жественных образов. Именно из-за этих характерных черт некоторые зарубежные исследователи сравнивают памятники мо­нументальной пластики Копана и европей­ской поздней готики. Но отдельные про­изведения копанской школы вырываются из общего ряда и могут с полным правом быть сопоставлены с шедеврами скульпто­ров Древнего Востока. Таковы, например, статуи молодого божества кукурузы, ук­рашавшие фасад храма 22; они поражают лиричной простотой и силой выразитель­ности образа. Не уступают им и эмоцио­нальные фигуры демонов с «Трибуны для зрителей» и предельно динамичные рыча­щие ягуары, обрамляющие одну из лестниц.

Отличительные черты копанской школы, рассмотренные нами выше, наиболее ярко проявляются в сравнении с монументаль­ной пластикой Киригуа. Скульпторы этого небольшого города, основанного, по всей видимости, выходцами из Копана, по­шли по несколько иному пути, особенно в своих стелах. Их памятники близки к упоминавшейся уже неоднократно копанской стеле «Р», воздвигнутой в 623 г. Мож­но предполагать, что эти переселенцы, основавшие во второй половине VII в. но­вый, более скромный центр — Киригуа, стали развивать в своей скульптурной школе именно те художественные прин­ципы, которые были выработаны к тому времени ваятелями Копана.²³

Дата персонифицированными иероглифами

Стелы Киригуа отличаются прежде всего от произведений монументальной пласти­ки своего материнского города совершенно иным соотношением ширины и высоты. Большинство их является наиболее высо­кими из всех подобных памятников в клас­сический период. Так, стела «Е» (датируе­мая 771 г.) высечена из монолитного куска базальта, весящего около шестидесяти пяти тонн, и имеет почти одиннадцатиметровую высоту. Преобладает здесь и другая форма стелы. Если в Копане ее план приближает­ся почти к кругу, то в Киригуа совершенно ясно видна четырехгранность: закруглена лишь верхушка. Однако отдельные стелы напоминают по своей конфигурации памят­ники Копана. Такова, например, сравни­тельно невысокая и грузная стела «К», да­тирующаяся 805 г. Она свидетельствует, что скульпторы Киригуа и в дальней­шем, после основания города, эпизодически испытывали влияния копанской школы. Одним из доказательств этого служит, например, тот факт, что стела «К» появи­лась в Киригуа почти на двадцать два года позже, чем близкая к ней копанская сте­ла «С».

Стела Е. Киригуа

Обычно на лицевой стороне стел Киригуа изображается правитель со знаками власти в руках; кроме того, иногда на одной руке у него имеется маленький церемониальный щиток. Детали костюма прорабатываются скульптором с величайшей тщательностью, как и на стеле «Р». Остальные три стороны покрыты иероглифическими надписями. Встречаются иногда и янусовидные, как в Копане, стелы. Характерным примером по­добного памятника может служить стела «F», воздвигнутая в 761 г. На ее южной стороне изображен правитель в пышной одежде, стоящий на большой гротескной маске; в руках у него священная «змеиная полоса». И на северной стороне высечен тот же правитель в таком же костюме (не совпадают лишь детали головного убора); он стоит на маске бога смерти (череп). В правой руке у него скипетр с карликом, на левой одет небольшой культовый щит, украшенный маской солнечного божества. Весьма вероятно, что на этих двух сторо­нах правитель изображен или выполняю­щим различные функции как глава горо­да-государства и как верховный жрец, или при жизни и в обожествленном состоянии после смерти (северная сторона).²⁴

Скульпторов Киригуа, как и копанских, прежде всего привлекает лицо персонажа, и в стелах этого города мы имеем целый ряд предельно выразительных пластических изображений с несомненными чертами портретности — явление довольно редкое для искусства древней Америки.²⁵ Среди них особо выделяется изображение на уже упомянутой стеле «Е» (северная сторона): холодное волевое лицо с большими широко открытыми глазами и крупным носом. Капризно изогнутые губы полуоткрытого рта и небольшая борода, почти не встречаю­щаяся у майя, еще более подчеркивают индивидуальность образа. Создается впечатление, что перед нами властный, чем-то недовольный человек.

В отличие от копанской школы, лица на стелах Киригуа передаются приемом снятия фона, так что на плоскости остаются только наиболее высокие точки изображения. Фигура, данная рельефом и выступающая из плоскости стелы, так же как и в Копане, почти неразличима из-за огром­ного количества покрывающих ее украше­ний. Их отделке и тщательному испол­нению скульптором уделяется большое внимание. Однако они не достигают той вычурности, которую можно наблюдать на копанских скульптурных памятниках. Главную роль играет здесь лицо, хотя и не отличающееся той тонкой моделировкой, какую мы видели на шедеврах Паленке.

Алтарь Q. Копан. Прорисовка

Очень своеобразны встречающиеся толь­ко в монументальной пластике Копана и Киригуа причудливые скульптуры. Обычно их ставили рядом со стелами. В сущности, это огромные валуны, которым придана форма какого-то мифологического суще­ства, что-то среднее между черепахой, жабой или аллигатором. Традиция созда­ния подобных скульптурных произведений, несомненно, восходит к ольмекским рели­гиозным представлениям, так как первые из них появляются уже в VIII—IV вв. до н. э. Вернее всего в них следует видеть изо­бражение чудовищного крокодила — олице­творение земли у древних народов Месоамерики. Верх и боковые поверхности этих монолитов покрыты рельефами и надпи­сями; иногда в раскрытой пасти видны лицо или целая фигура человека. Назначе­ние таких необычных памятников не может считаться еще полностью выясненным. Од­нако допустимо с известной уверенностью предполагать, что они служили какой-то особой разновидностью стел (не случайно и перед ними часто находят алтари), воз­двигавшихся или использовавшихся в стро­го определенных случаях. Следует попутно отметить, что даты их сооружения никогда не совпадают с датами стел (чудовище «В» — 780 г., чудовище «О» — 790 г., чудо­вище «Р» — 795 г., чудовище «G» — 785 г.). Таким образом, они воздвигались в опре­деленные годы по культовым или полити­ческим соображениям вместо стел. Одним из наиболее интересных по замыслу и выпол­нению является чудовище «Р»: в его рас­крытой пасти сидит человеческая фигура в богатой одежде и головном уборе прави­теля; в правой руке находится скипетр с карликом, в левой — церемониальный щи­ток. Трактовка лица здесь совсем иная, чем на большей части стел. Скульптора привлекала не индивидуальная характе­ристика, а передача идеальных черт, выра­ботавшихся в эстетике майя. Возможно, что ваятель должен был воплотить какой-то майяский миф о появлении бога или героя из земных недр — фантастические сказания, имевшие распространение почти у всех древних народностей земного шара.

Стела 1. Ла Амелиа. Прорисовка

На алтарях, находящихся около чудовищ «О» и «G», высечены танцующие фигуры — тема, завоевавшая себе признание в конце классического периода. Эти экспрессивные рельефы привлекают правдивостью и си­лой передачи движения. К сожалению, до сих пор еще нет ни одного достаточно удач­ного фотографического снимка этих памят­ников. Поэтому представить решение та­кой темы можно лишь по стеле 1 в неболь­шом селении Ла Амелиа. Украшающий ее рельеф по композиции очень прост. Основ­ное место занимает фигура правителя в культовом танце. Откинув приподнятые ру­ки в специфическом жесте влево, он пово­рачивается в другую сторону. Движение подчеркнуто необычно размещенными перьями головного убора, как бы отброшенными при резком повороте. Под расставленными ногами танцующего спокойно лежит в сложной позе ягуар. Высунув язык и подняв хвост, зверь внимательно смотрит на ритуальную пляску.

Произведениями круглой скульптуры Киригуа являются лишь несколько человеческих голов и сильно стилизованных голов ягуара, украшавших некогда здание (они были укреплены над входами). Человеческие головы по трактовке и приеме выполнения обнаруживают явное сходство со скульптурами молодого божества кукурузы из копанского храма 22, но сделаны в более простой и суховатой, однако не лишенной определенной выразительности, манере.²⁶

Стела 16. Тикаль

Если перенестись с юго-востока в центральную область, то возникает совершенно иная картина изобразительного искусства. В первую очередь, конечно, следует рассмотреть художественные достижения скульптурной школы самого крупного здесь города — Тикаля. Однако исследователи еще не могут подробно говорить о ней, так как материал, имеющийся в их распоряжении, явно недостаточен. Одну характерную черту — длительное существование старых традиций, некоторую сознательную архаизацию изображений — во всяком случае, необходимо отметить уже сейчас. Учитывая важность и роль Тикаля как крупного религиозного центра, эту черту можно легко объяснить. Типичным примером тикальской скульптуры является ог­ромная стела 16. Правитель стоит в торжественной, статичной позе, голова с необычно длинным и вычурным украшением в носу повернута влево, ноги расставлены.²⁷ В согнутых руках на уровне пояса он держит горизонтально «змеиную полосу». Ха­рактеристике лица скульптор почти не уделяет внимания; нельзя ничего сказать даже о возрасте изображенного. Конец тяжелого головного убора выходит на край стелы, а пышный плюмаж, укрепленный на легкой, очевидно, деревянной рамке, выглядывает из-за спины. Около ног и у головы помещены небольшие надписи. Общие кон­уры высечены очень глубоко, а вся остальная часть (детали фигуры и надписи) дана крайне плоскостно очень запутанными линиями рисунка. Лишь постепенно глаз может найти голову, руки, многочисленные знаки власти и т. д. Поэтому представление о человеке, в сущности, исчезает. Это впечатление усиливает и специфическая композиция, при которой плюмаж воспри­нимается как плечи, а четырехъярусный головной убор — как голова и часть фи­гуры. Стела датируется 711 г. Если мы вспомним, что описанные выше рельефы из «Храма креста» в Паленке созданы поч­ти на 80 лет ранее, то разница в художе­ственном уровне (и не в пользу тикальского скульптора) становится явной.

То же самое, в сущности, можно сказать и о другом памятнике монументальной скульптуры Тикаля — стеле 5, на которой увековечен торжествующий победитель, по­пирающий ногами противника. К этой теме, одной из излюбленных в искусстве майя, тикальские мастера обращались особенно часто. Фигура распростертого на земле по­бежденного с приподнятой головой и сог­нутыми коленями передана на редкость безжизненно и невыразительно. Дата сте­лы — 746 г.

Стела 31. Тикаль. Прорисовка

Более сложную композицию мы видим на трех сторонах недавно найденной сте­лы 31. На ее лицевой части изображен пра­витель (или божество). Он держит на со­гнутой левой руке²⁸ голову, похожую на человеческую, а правой высоко поднял вверх кольцо, украшенное головой птицы; с кольца свисает цепь, заканчивающаяся кисточкой. Над персонажем витает какое-то мифологическое чудовище. На узких вер­тикальных сторонах плиты в насторожен­ной позе стоят два юноши с копьеметалками и четырехугольными щитами в руках, внимательно смотрящие на центральную фи­гуру. У правого на щите помещена маска мексиканского божества влаги и дождя Тлалока. Оборотная сторона занята боль­шой иероглифической надписью. Этот во многом еще загадочный по своему содер­жанию памятник²⁹ был создан раньше упомянутых выше стел (534 г.), и в нем меньше чувствуется та застылость и ско­ванность, которая присуща памятникам монументальной пластики зрелого периода в Тикале. Примечательно, что стела была повреждена уже в древности и затем замурована в позднейшее строение. Стилистчески она явно перекликается с упомянутыми нами в первой главе стелами Исапы.

Это еще один факт, свидетельствующий о влиянии искусства народов тихоокеанского побережья Гватемалы на раннюю скульптуру центральной области.

Стела 32. Фрагмент. Тикаль

Изображение Тлалока естественно приводит нас к другому любопытному памятнику Тикаля — фрагменту стелы 32, на ко­тором высечено или это божество, или жрец в его маске. Влияние могучего поли­тического и культурного центра Централь­ной Мексики Теотихуакана на искусство Тикаля уже было засвидетельствовано рас­копками (здания, расписная керамика и др.). Стелы 31 и 32 показывают, что это влияние распространялось на различные области идеологии, в том числе и на рели­гию. Напомним, что еще совсем недавно такие связи считались учеными совершенно невозможными.

Интересен, как образец композиции, впи­санной в круг, алтарь 5. Два жреца в очень своеобразных головных уборах, склонив­шись, глядят на груду костей, поверх кото­рой лежит человеческий череп. Плавные контуры их фигур и деталей одежды, сле­дуя линии обводящей рамки, создают уди­вительно продуманную замкнутость ком­позиционного построения, несмотря на го­ризонтальную полосу иероглифов внизу. Скульптор использовал рельефы различной высоты для того, чтобы подчеркнуть ос­новную группу и ослабить игру светотени на надписях рамки и нижней части. Зна­чение происходящей сцены остается зага­дочным для исследователей, но невольно вспоминается сообщение испанского епи­скопа XVI в. Диэго де Ланды, одного из лучших знатоков древних обычаев майя. «...Принесенных в жертву (людей. — Р. К.) они имели обычай погребать во дворе хра­ма или иначе съедали их, разделив среди тех, кто заслужил, и между сеньорами, а руки и ноги и голова принадлежали жрецу и служителям».³⁰ Датируется алтарь 5 до­вольно условно — 711 г., поскольку он на­ходится перед стелой 16, воздвигнутой в этом же году.

К сожалению, мы не располагаем ни фотографией, ни детальным описанием не­давно обнаруженного в Тикале рельефа на большом обломке скалы.³¹ На нем высечен правитель, перед которым склонился свя­занный пленник, следовательно, это кано­ническая триумфальная сцена, посвящен­ная какой-то значительной победе. Размеры рельефа грандиозны: одна фигура плен­ника в согнутом положении имеет более чем двухметровую высоту. Надписи, повествую­щие о событии, еще не разобраны.

Замечательны по сложности композиции, тонкости и тщательности исполнения рель­ефы на притолоках из сапоте в больших храмах Тикаля.³² Большинство этих вели­колепных произведений искусства сильно пострадало, когда охотники за древностями выламывали их, чтобы продать затем кол­лекционерам. Но все же отдельные экзем­пляры их сохранились и украшают музеи Лондона и Базеля. Тематика изображений на тикальских притолоках и стелах, в сущ­ности, почти одинакова. Эти рельефы дают яркий пример деревянной майяской скульп­туры, предшествовавшей каменной.

Притолока 3. Храм IV. Тикаль

На притолоке 3 из храма 1, к сожалению, дошедшей лишь частично, вырезан сидя­щий на троне правитель Тикаля. За его спиной возвышается громадный (приблизи­тельно в полтора человеческих роста) стоящий на задних лапах ягуар с раскры­той пастью — дух-хранитель или мифиче­ский родоначальник. (Ср. фрагмент стелы 10 из Пьедрас Неграс с изображением анало­гичной сцены). Одна из передних лап вы­тянута вперед, как бы охраняя властелина. Вся сцена проникнута торжественностью и величием.

Близок по сюжету и рельеф на прито­локе 3 из храма IV. Здесь правитель стоит на площадке усеченной пирамиды. Над ним в виде арки расположен небесный двух­головый дракон — может быть, символиче­ское обозначение того, что действие про­исходит под открытым небом. В правой руке правитель держит длинное копье, по­ставленное вертикально, на левой надет небольшой церемониальный щиток. Сво­бодные участки фона в верхних углах за­полнены тщательно вырезанными иерогли­фами. Привлекает внимание обработка деталей: каждое перо в головном уборе, каждая бусина в ожерелье отделаны с не­обычайной тщательностью.

Притолока 2. Храм III. Тикаль. Прорисовка

Наиболее интересна по содержанию при­толока 2 из храма III. В центре сцены на­ходится толстый правитель или верховный жрец в парадном одеянии из ягуаровой шкуры (отсюда и идет обычное назва­ние этого храма — «Храм жреца-ягуара»). В правой руке его посох, перевязанный посредине широкой полосой ткани, в ле­вой трезубец — один из знаков власти. Он смотрит (или идет) влево. Ваятель пытался показать не только особенности ожиревшей фигуры, но и дать индивидуальную характеристику лица, что в тикальской пластике встречается не так часто. Сзади центрального персонажа виднеется круглый, без спинки трон, над которым склонился придворный, также с посохом в одной и трезубцем в другой руке. Перед верхов­ным жрецом стоит другой придворный с такими же атрибутами; разница лишь в том, что посохи придворных не имеют пе­ревязей. Над левым придворным вырезаны две крупные головы ягуаров. Фрагменти­рованное состояние рельефа не позволяет, к сожалению, определить, как скульптор изобразил этих зверей в разрушенной теперь части.

По стилистическим данным рассмотрен­ные нами первая и вторая притолоки мо­гут быть датированы VIII в., третья — пер­вой половиной IX в. Характерно, что в этих поздних памятниках Тикаля намечается определенная перекличка по стилевым признакам с монументальной скульптурой Копана. Это может также указывать на бо­лее тесные художественные связи двух са­мых крупнейших городов, чем считалось ранее.

Стела 10. Шультун

Поздний этап классического периода х рактеризуотся резким упадком мастерства. Фигуры на стелах становятся грубыми и неуклюжими, а порой и уродливыми; совершенно не соблюдаются правильные пропорции тела. Нагромождение всевозможных деталей часто заглушает основную тему. Примером таких поздних памятников могут служить стела 10 в Шультуне, стелы 32 и 35 в Наранхо.³³

²¹ Близкие по объемности к копанским па­мятникам стелы воздвигались и в городе То­нина (мексиканский штат Чиапас). См., напри­мер, характерную в этом плане стелу 12 (Т. 26). (В 1 о m and La Fаrgе, ук. соч., рис. 234). Проскурякова датирует ее 9. 10. 10. 0. 0., то есть 642 г. (Т. Proskouriakoff. A Study of Classic Maya Sculpture, стр. 121, 196).

²² I. Marquina. Arquitectura prehispanica. Mexico, 1951, стр. 594; S. G. Morley. The Ancient Maya, стр. 323; J. E. S. Thompson. The Rise and Fall of Maya Civilization. Nor­man, 1959, стр. 70, 79—80; Ю. В. Кнорозов, ук. соч., стр. 14.

²³ Самый ранний письменный памятник Ки­ригуа — стела “T” имеет дату 9. 13. 0. 0. 0., то есть 692 г. Следующая стела „U"—9. 14.0.0. 0,—711 г. (S. G. Morley. The Inscrip­tions of Peten, т. IV, стр. 86—94). Правда, на этой последней стеле имеется и более ранняя дата — 9. 2. 3. 8. 0., то есть 478 г., но С. Г. Морли (ук. соч., стр. 393) справедливо указы­вает, что она, по всей вероятности, относится к какому-то историческому событию до осно­вания Киригуа.

²⁴ К последнему предположению любопыт­ную параллель дает монументальная хуастекская. скульптура из Бруклинского музея. На ней с одной стороны дано изображение жи­вого правителя, с другой — его скелета (М. Соvarrubias. Indian Art of Mexico and Cent­ral America. New York, 1957, табл. 45).

²⁵ H. G. Spinden. Portraiture in Central American Art. Holmes Anniversary Volume. Washington, 1916, стр. 434—50; T. Proskou­riakoff. Portraits of Woman in Maya art. EPAA, Cambridge, 1961, стр. 80—99; P. Кин­жалов. Искусство древней Америки. М., 1962, стр. 209—211.

²⁶ Влияние копанской пластики простиралось и далее на восток: в долине Чамелекон (Гон­дурас) найдено каменное изображение головы юного божества, явно перекликающееся с копанскими (A. Kidder and С. Samayoa Chinchilla, ук. соч., табл. 41).

²⁷ Т. Maler. Explorations in the department of Peten, Guatemala. Tikal. PMM, т. 5, Cam­bridge, 1911, табл. 36.

²⁸ Этот мотив встречается и на памятниках Вашактуна (стела 4) и Калакмуля (стела 881

²⁹ М. R. Сое. A Summary of excavation аnd research at Tikal, Guatemala: 1956—61. AAn т. 27, Salt Lake Sity, 1962, стр. 490—492, рис 6—8. Попытку дать истолкование этого памятника сделал Т. Бартель (Т. Bartel. Die Stele 31 von Tikal. Tribus, № 12, Stuttgart, 1962 стр. 159—214), но ее нельзя считать удачной.

³⁰ Д. де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане. М.— Л., 1955, стр. 155.

³¹ Подобный рельеф известен также из Калакмуля; размеры его превышают 6x5 м. (S. G Morley. The Ancient Maya, стр. 337, табл. 53а)

³² W. R. С о е, Е. М. S h о о k, L. Sattеrthwaite. The Carved wooden lintels of Tikal TR, № 6, Philadelphia, 1961, стр. 15—112. A. F Maudslay. Archaeology, т. Ill, табл. 72—73, 78

³³ Стела 32 (T. Maler. Explorations in the Department of Peten, Guatemala, and adjacent regions. PMM, т. 4, № 2, табл. 44), сте ла 35 (S. G. M о r 1 e у. The Inscriptions of Ре ten, т. V, табл. 92).