Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Переосмысливая Малинче

Джон Тейлор
:::
Лица в истории
:::
индейцы

Малинче и Кортес у Теночтитлана ||| 19,4 Kb Несколько конкистадоров и индейцев (участников конкисты) писали о конкисте Мексики, начавшейся в 1519 году и завершившейся капитуляцией Теночтитлана 21 августа 1521 года. Они описали как менее 600 конкистадоров покорили Мексику, по причине как несовременной ацтекской системы правления, так и превосходства испанских технологий. Однако в большинстве их описаний и толкований мнение одного человека намеренно отсутствует – речь идёт о Малиналли Тенепаль, Малинцин, Донье Марине или Ла Малинче[1]. Она была единственной заметной женской фигурой во время конкисты, будучи на службе в качестве переводчика, проводника, стратегического советника, а также подруги и любовницы Эрнана Кортеса. Что случилось с её мнением? Зачем его тщательно приглушили? Несмотря на упоминания о ней таких авторов хроник о конкисте как Франсиско Лопес де Гомара и Берналь Диас дель Кастильо, большое количество её изображений, сделанных индейскими художниками и писцами во Флорентийском кодексе, и героическую роль, приписываемую ей в произведениях 17-18 вв., она до сих пор остаётся очень далёкой от понимания, как будто скрытой завесой неясности и неопределённости [2]. Сложность в поиске «настоящей» Малинче историкам чинят и ложные обвинения последних двух столетий в её адрес. Не только её мнение из исторических документов было для удобства исключено, но и была добавлена мифическая составляющая в её образ. В результате появилась вымышленная Малинче. Позор, с которым связывают её имя, является одной из нескольких помех для познания «настоящей» Малинче.

Самым лучшим способом постижения нормального и понятного образа Малинче является попытка оценки её роли после отбрасывания в сторону мифов и ошибочных отличительных черт, оклеветавших её образ. Так мы получим образ Малинче в её истинной среде – женщины 16 века. И таким образом мы можем дать Малинче голос, активную роль в рассказе, где она будет меньше зависеть от посмертного пересмотра своего образа и где будет больше являться продуктом своей деятельности.

Проанализировав первоисточники и текущие дискуссии среди историков, я докажу, что мифы, окружающие Малинче, являются лишь грубыми обвинениями, поднятыми националистами после независимости, а образы сложившиеся вокруг неё, правдивые или вымышленные, явились следствием патриархальной системы и её определением роли полов и женщины в частности. Для доказательства этого утверждения важно понять, как образ Малинче изменялся со временем. Таким образом, я начну своё исследования с того, что написано о Малинче в первоисточниках, особенно у Гомары и Диаса; затем я проанализирую мифы, созданные националистами, и как они поддерживались и проникали в основное население; и, наконец, я попытаюсь разоблачить эти вымышленные обвинения, представляя Малинче жертвой этих обвинений и стараясь вписать в историю образ «настоящей» или «реально существующей» Малинче.

Совсем немного известно о жизни Малинче, особенно до 1519 года и после 1524 года. Всё, что известно историкам основано в основном на трудах Диаса и Гомары, которые, порой, противоречивы. Диас, будучи солдатом во время конкисты, делает Малинче настоящей героиней в своём труде «The Conquest of New Spain», и восхваляет её с любовью при каждой возможности. Он называет её «самой превосходной» женщиной, но его книга была написана спустя более чем 40 лет с описываемых дней и в основном является реакцией на произведение Гомары [3]. На описание же Гомарой Малинче, с другой стороны, сильное влияние оказал Кортес, т.к. он сам не знал её лично. Кортес не уделил должного внимания её роли в конкисте, упомянув её лишь дважды в своих письмах королю Карлу V. Во втором письме-послании он называет её «женщиной-толмачем, индеанкой из этих краев», и далее только в пятом письме он упоминает её имя [4]. Очевидно, что раз Кортес не придавал значению её роли, то и Гомара, не будучи членом экспедиции, не придал. В своём труде Historia de las Indias, написанном в 1522 году, он восхвалил роль Кортеса в конкисте и лишь слегка упомянул Малинче. Труд Гомары, однако, неточный, пример патриархальной истории, где автор фокусировал внимание на герое-мужчине, а женщине отводил второстепенную роль. Когда же он упоминал Малинче, он обращался к ней обезличенно, называя её «девушкой-рабыней» или «наша индеанка-переводчица» [5]. Историк Сандра Мессинджер Сайпесс (Sandra Messinger Cypess) писала, что «Гомара никогда не считал Малинче чем-то больше нежели воплощённым продолжением воли Кортеса» [6]. Таким образом, у Гомары и Диаса весьма различаются взгляды на историю конкисты, что оставляет историков в недоумении – какому источнику следует доверять по вопросу более менее точного описания жизни Малинче? Несмотря на большое количество вопросов, тем не менее, историки согласны с тем, что им известно достаточно для того, чтобы описать к какому типу женщин она принадлежала и как она была полезна для испанцев.

Хотя и дата рождения и место рождения Малинче неизвестно, считается, что она родилась в 1502 или 1505 гг. в день Малиналь (или Малиналли), отсюда следует её индейское имя [7]. Считается, что она была первой дочерью касика и, таким образом, членом привилегированного, образованного класса. Гомара пишет, что «она была дочерью богатых родителей, связанных родством с правителем той земли», а Диас пишет, что её «отец и мать были правителями и касиками» [8]. Хотя некоторые историки не верят, что она была знатной по рождению, уровень её знаний и культуры, которыми она обладала непосредственно ко времени её передачи испанцам, убеждает в обратном, так как только знатные женщины могли посещать школу и иметь доступ к изучению более одного языка.

Считается, что её отец умер когда Малинче была девочкой, а её мать повторно вышла замуж за другого касика, от которого она родила сына. Со слов Диаса, с целью передачи наследства и права правления сыну, её родители продали Малинче в рабство «каким-то индейцам из Шикаланго» [9]. У Гомара отчасти другое толкование. Он пишет, «что когда она была ребёнком, во время войны её украли торговцы и продали на рынке в Шикаланко» [10]. В любом случае, эти торговцы майя были первой ступенью в долгой жизни в неволи. Вскоре её продали жителям Табаско, которые впоследствии в Потончане передали её Кортесу и испанцам вместе с другими девятнадцатью женщинами с целью избежания войны, не быть покорёнными и подстегнуть Кортеса продолжить свой путь дальше.

Эта практика обмена женщин была присуща индейскому обществу. И случай с Малинче не отличался от многих других, даже будучи дважды проданной в рабство до того как её отдали испанцам. Ни испанцы, ни индейцы не считали это чем-то необычным. Эти женщины были «обучены» быть послушными всё время, кем бы хозяин или владелец не был. Ролью женщин в индейском обществе, как и в Европе, было послушание. Мария Родригес-Вальдес (Maria Rodriguez-Valdes) пишет:

Не поощрялись какие-либо занятия женщинам за исключением приготовления еды, прядения и занятия ткачеством, а знатных женщин, в частности, не допускали вообще к какой-либо деятельности для заработков на жизнь. У женщин, включая и знатных, были ограничены политические права, а знатные женщины были для их отцов и детей лишь связующим звеном с властью. Женщин исключили из права наследования и их не допускали к выполнению каких-либо официальных руководящих ролей [11].

Не было никаких отличий, когда они были в подчинении у испанцев. Сайпесс пишет, что «ожидалось, тогда, что Малинче уже будет приспособлена своим положением раба в индейском обществе для подчинения приказам своих новых хозяев» [12]. Это очень важно, потому что, как это не иронично, индейская культура научила её быть гражданином второго сорта (класса), тем самым упростив ей переход к европейской культуре.

Сразу же, когда испанцам были переданы эти двадцать женщин, Кортес заставил их креститься и затем распределил среди своих отличившихся солдат [13]. Малинче, наречённая Мариной, была отдана в личное пользование Алонсо Эрнандесу де Пуэртокарреро, известному конкистадору. Вскоре, после того как обнаружилось, что она может разговаривать на науа, языке ацтеков, Кортес забрал её себе [14]. Он крайне нуждался в новом переводчике, так как Херонимо де Агиляр оказался бесполезным с того момента когда испанцы добрались до района Мексики где в ходу был язык науатль [15]. Гомара пишет, что Малинче было «обещано Кортесом больше чем её собственная свобода если она установит дружеские отношения между ним и людьми её страны, и он сказал ей, что хотел бы, чтобы она стала его переводчиком и секретарём» [16]. Так, она стала основным переводчиком Кортеса во время испанского путешествия к Теночтитлану, ацтекской столице. Она и Агиляр были единственными переводчиками, которым Кортес мог доверять [17].

После её верной службы Кортесу во время кампании, она родила ему сына Дона Мартина, который был отобран у матери и вырос в Испании. На первый взгляд это выглядит как жестокое обращение с человеком от того, кто сам так сильно зависел от этой женщины, но это соответствует обращению с женщиной как с «купленной собственностью». Помимо этого, это прямо соответствует ограниченному патриархальному обществу. Также утверждается, что Кортес использовал эту женщину только как любовницу и для рождения ему ребёнка. Но это утверждение может быть опровергнуто фактом её повторного вызова Кортесом на службу во время своего гондурасского похода в 1524 году. Она ещё раз могла послужить ему проводником, переводчиком и стратегом. Затем, после похода, он больше не прибегал к её помощи, и снова исчезла из истории. Это показывает как она была важна для него в качестве стратега.

Во время гондурасской кампании случилось несколько событий, касающихся Малинче и достойных упоминания. Первым событием являлась свадьба Малинче на Хуане Харамильо, одном из доверенных солдат Кортеса, хотя о том как это произошло Гомара и Диас повествуют по-разному. Гомара лишь кратко упоминает это событие, написав, что «Хуан Харамильо женился на Марине будучи пьяным», в тоже время Диас пишет, что «она вышла замуж за дворянина» [18]. Зачем Кортесу надо было выдавать её замуж, если она нужна была ему лишь в роли любовницы? Не проще было бы просто оставить её при себе, если она нужна была ему лишь в этой роли? Этот случай показывает, что она значила для него больше чем просто любовница. На самом деле, выдав её замуж за конкистадора, Кортес придал её статусу законность и честь. Это указывало на «уважение, которым она пользовалась у испанцев» [19]. Также во время кампании Малинче случайно встретилась со своей матерью и сводным братом. Диас пишет, что они «боялись, что она отправит людей, чтобы умертвить их, и они плакали» [20]. Но вместо этого, она простила свою мать за то, что та продала её и говорила с ними о её гордости за себя и её «удовлетворении» своим положением.

Уже после кампании она опять исчезла и дата и место её смерти до сих пор остаётся загадкой. Однако, считается, что она умерла, будучи очень молодой, наиболее вероятно около 1530 года. На протяжении практически трёх столетий она удостаивалась положительной роли в исторических книгах. После трудов Гомары и Диаса ничего нового о её жизни не было добавлено. Типичным колониальным представлением 17-18 вв. о Малинче было то, что она была «полезным и преданным переводчиком Кортеса» [21]. Так каким же образом эта, очевидно простая женщина, которую рассматривали на протяжении практически трёх столетий в благоприятном свете, стала такой проклятой и очернённой исторической фигурой?

Мексиканская независимость от Испании стала переломным моментом в восприятии образа Малинче. Элизабет Салас (Elizabeth Salas) пишет, что «от её статуса великой конкистадоры отказались в тоже самое время, когда мексиканцы выдворили испанцев в 1821 году. С того времени её репутация опустилась до репутации предателя» [22]. Причин такому изменению мнения было множество. Националисты, начавшие проникать в мексиканское правительство, стали придумывать новые национальные особенности и идеи, начав с отвержения всего испанского, включая общие символы и символы общества, одновременно восхваляя доиспанскую индейскую культуру. Эти мероприятия, благодаря которым они переиначили конкисту, заглушили голос Малинче в истории.

Целью националистов было внушение женщинам принятия позиции подчинения мужчинам, сделав их социально, физически и психологически зависимыми и преобразовав их «в невидимые, безжизненные, никчемные, ничего не стоящие объекты» [23]. Так, националисты создали пример для Мексики с противоположными точками взгляда на женщин: Малинче представляла чистое зло, «мексиканскую Еву», с одной стороны, а Мария, мать Иисуса, с другой стороны представляла собой высшее добро, La Virgen. Непорочность и верность были наивысшей женской добродетелью; Малинче, таким образом, была использована в качестве примера женщины, которая отступила от поведения ожидаемого от женского пола. Её окружили отрицательными символами и образами, и стали ассоциировать с негативными аспектами национальной особенности и сексуальности. Её имя стало синонимом слов «измена», «предательство» и «ренегат». Малинче вдруг стала изображаться красивой искусительницей, покорившей и уничтожившей свой собственный народ. Её изобразили «как индеанку, которая никак не могла насытиться белыми людьми» [24]. Они эффективно выстроили эти образы вокруг неё в хорошо продуманной кампании с чисто политическими целями: способствовать возвеличению индейского наследия мексиканского народа, сделав из Малинче «антигероя, национального Иуду» и козлом отпущения трёхсотлетнего колониального правления [25].

Заметную роль в клеветнической кампании против Малинче сыграли и историки. Игнасио Пас (Ignacio Paz) переписал военные и политические деяния конкисты в 1870-е-1880-е гг. используя термины «случайной половой встречи», которые соответствовали социально-политической идеологии того времени. Его сын, Октавио Пас, продолжил начинания отца, когда написал в 1950 году, что Малинче была представителем «жестокого воплощения женского начала» в качестве изнасилованной матери, пассивной фигуры конкисты, и прототипом La Chingada (термин, до сих пор используемый в наше время по отношению к ней, и означающий дословно, что она «fucked»). Ещё её охарактеризовали как мать нации, продавшую Мексику белым людям [26]. Это было типичной чертой Малинче – она изменила Мексике, и если бы она была верна своему народу, то конкисты никогда не случилось бы. Историк Франс Блом (Frans Blom) в 1936 году написал, что «если бы не её верность Кортесу и его различным военачальникам, то она могла бы полностью уничтожить небольшую испанскую армию, призвав индейцев к всеобщему сопротивлению и нападению» [27]. Все три историка, несмотря на то, что писали в разное время, видели в ней отступление от идеалов Marianismo, которым следуют женщины, берущие пример с Девы Марии, посредством покорности мужчинам. Их работы внесли вклад в формирование образа Малинче в качестве «Мексиканской Евы» дальнейшим описанием её измены. Её имя стало основой для нового термина – малинчисмо (malinchismo). Историк Фернандо Горкаситас (Fernando Horcasitas) пишет, что «Malinchista это человек, который презирает местный образ жизни и всегда благоволит иноземцам ради выгоды или из-за чувства неполноценности» [28]. Так мексиканские историки сыграли значимую роль в воспитательной программе националистов, создав литературный стиль и возведя отрицательный образ, который до сих пор окружает её.

Эти образы Малинче в качестве la chingada, «Мексиканской Евы», и malinchista – внесли вклад в нестандартную, искажённую историю, созданную националистами. Вследствие этого постоянного внушения со времён обретения независимости, мексиканцы стали с презрением относиться к Малинче как символу измены индейским ценностям и рабскому подчинению испанской культуре. С тех пор они не прощают ей её «сексуальной измены». Карттунен (Karttunen) писала: «в одно мгновение она была разжалована [после независимости] с роли ключевого переводчика и советника до роли любовницы и коварной возлюбленной Кортеса, изменницы своей расы, матери местизо» [29]. Именно такой способ трактовки образа Малинче вдалбливался в мексиканские души так, что самим историкам надо от него избавляться ради получения её более аутентичного образа и восстановления её в качестве образца для подражания для всей Мексики.

Характер роли Малинче в качестве любовницы Пуэртокарреро и Кортеса, а впоследствии жены Харамильо, кажется и вправду подходит под так называемую характеристику «сексуальной измены». Но был ли у неё выбор? Быть передаваемой от человека к человеку не её выбор, а её судьба. Она была жертвой патриархальных взглядов того времени – женщины были вещами для мужчин. Рассказ о ней действительно изобилует насилием и дурным обращением с ней, сначала со стороны индейцев, а позже – испанцев. Что она могла поделать? Что бы она добилась, воспротивившись этому? Так, она использовала свои способности переводчика, чтобы оставаться на виду и держалась храбро для женщины в мужском мире. Следовательно, обвинение в «сексуальной измене» является искажением фактов.

Националисты потворствовали созданию не только образа сексуальной измены, но также и охарактеризовали Малинче как продавшую и предавшую всю Мексику. Они обвинили её в отказе от этнической принадлежности, особенно во время событий в Чолуле, произошедших на пути в Теночтитлан. Различные источники, включая и Диаса с Гомарой, совершенно чётко дают знать, что Малинче спасла испанцев от заговора чолультеков, собиравшихся устроить резню. Одна знатная женщина из Чолулы, жена военачальника, знавшего о тайном плане, пыталась спасти Малинче, предложив ей в мужья своего сына если она немедленно покинет город вместе с ней. Вместо того, чтобы подло убежать вместе с этой женщиной, она искусно выведала у неё об этом плане и затем помчалась к Кортесу рассказать ему об этом, доказав тем самым свою преданность испанцам [30]. Её быстрые действия спасли испанцев, но способствовали безжалостному и жестокому возмездию Кортеса, в ходе которого были зарезаны сотни чолультеков. Националисты увидели в этом ясный и чёткий пример предательства Малинче и использовали это в своей политической программе.

... ||| 32,2 Kb Однако, Малинче была не единственной кто предупредил Кортеса о возможной западне. Согласно Диасу, тлашкальские правители, ожесточённые и неизменные враги чолультеков, предупредили Кортеса «опасаться чолультеков и могущества Мешико» [31]. Гомара пишет, что тлашкальцы рассказали Кортесу, что «Чолула была другом Моктесумы, хоть и не лояльным, и вполне возможно, что они атакуют Кортеса, когда тот будет у них в городе» [32]. Оба, и Гомара и Диас, отмечают, что несколько тлашкальских рабынь сообщали Кортесу о подозрительной активности ещё до сообщения Малинче. Гомара пишет: «женщина, отданная испанцам по прибытии в Тлашкалу, слышала о заговоре с целью убить их [испанцев] в Чолуле» [33]. Диас пишет о том, что было ему сказано, так:

Будь осторожен, Малинче, так как город этот враждебный. Мы знаем, что они вчера совершили жертвоприношение своему богу войны. Они принесли ему в жертву семерых, из них пятеро - дети, чтобы он дал им победу над Вами. И мы видели как они выносили багаж и выводили женщин из города [34].

Тем не менее, националисты осознанно не включают в число предателей этих женщин и тлашкальских правителей – только Малинче.

Малинче и Кортес, Художник Хосе Клементе Ороско ||| 46,5 Kb Художественная литература и искусство, как и история, также сыграло важную роль в усилении националистических идей. Анонимный роман «Шикотенкатль» (Xicotencatl), написанный в 1826 году, сделал очевидным парадигму Малинче. Малинче была сравнена с героиней Теутилой (Teutila), вымышленным персонажем, отвергнувшей попытки европейцев соблазнить её и оставшейся верной своим индейским корням. Тем временем, Малинче была изображена в качестве La Chingada, отвергнувшая индейские корни и предавшая «объединённую» Мексику путём предупреждения Кортеса о Чолульском заговоре. Так, её изобразили как выбравшую белого человека, а не индейца (которого она отвергла в тот момент, когда женщина из Чолулы предложила жениться ей на своём сыне). Эти отрицательные образы были выдумкой и никоим образом не отражали правду. Художник Хосе Клементе Ороско (Jose Clemente Orozco) продолжил это направление в своей грубой картине, нарисованной в 1926 году, на которой изображены нагие, обнимающиеся Малинче и Кортес на вершине горки из трупов зарезанных индейцев. Эта картина находится в Antiguo Colegio de San Ildefonso в Мехико и, таким образом, до сих пор продолжает знакомить мексиканцев с националистическим воззрением на Малинче. Эти вымышленные обвинения в предательстве даже представлены в детской литературе, начиная промывание мозгов ещё в юном возрасте. Анита Бреннер (Anita Brenner), написавшая книгу «Мальчик, который мог делать всё что угодно» (The Boy Who Could Do Anything), обвинила Малинче в том, что та влюбилась в Кортеса и «убеждала мешикских правителей отдать ему всё. Всё. Золото и драгоценности, и прекрасные перья, и шоколад, и всё самое лучшее на земле» [35]. Описывая Малинче как изменницу и предателя Мексики, националисты, поддерживаемые художниками и писателями, сумели возложить вину за крах ацтекской империи единолично на Малинче, в то время как определяющие гендерные роли и обозначения, которые сами выбрали, возложили на мексиканцев.

Эти мифические воззрения на Малинче могут быть легко разоблачены. Во-первых, важно помнить, что в то время идеи государственности не существовало. Даже когда ацтеки доминировали на большей территории современной центральной Мексики, Мексика не была единым государством и, конечно же, о единой нации даже речи не может идти. Было несколько племён с презрением относившихся к ацтекам и уставших от их системы податей, включая семпоальцев и тлашкальцев, обеспечивших Кортеса и испанцев большой армией во время их похода на Теночтитлан. До сих пор их не считают ни изменниками, ни предателями, несмотря на то, что они, очевидно, сыграли куда большую роль в поражении ацтеков нежели Малинче (объяснение этому простое: для националистов Малинче олицетворяла собой как политическую, так и половую измену, в то время как, например, Тлашкала – только политическую). Испанцы воспользовались их враждебным отношением и затаенной обидой на ацтеков. Во-вторых, население Мексики не воспринимало себя единой сущностью. Не воспринимали они себя «объединёнными индейцами против европейцев». Вместо этого они идентифицировали себя как мешики (ацтеки), тлашкальтеки, чолультеки и т.д. Раз Малинче не была одной из них, тогда как она может рассматриваться в качестве их предателя? [36] Она определённо не могла считать себя мешика, так как её «народ не был мешика и её родина находилась вне юрисдикции мешикской системы сбора дани» [37]. И как ей можно было узнать не обманывает ли её женщина из Чолулы, пытаясь разлучить её с испанцами? Малинче не была одной из них. Таким образом, вопрос об этнической и национальной лояльности затрагивается не обоснованно. Для того чтобы обвинить её в предательстве необходимо рассматривать индейцев как одну нацию, что не является таковым в нашем случае. Индейцы были разобщены и представляя их как один народ мы искажаем факты.

На протяжении столетий Малинче также обвиняли в содействии зверствам, творимыми испанцами после конкисты. Ей «ставили в вину националистические мексиканские писатели не только то, что она была любовницей Кортеса и предателем Мексиканской нации, но и также то, что она являлась соучастником, наряду с испанцами, в убийствах, пытках и порабощении её собственного народа» на собственной энкомьенде (encomienda), которую ей предоставил испанский монарх за её службу [38]. Хотя совсем мало известно о её жизни после гондурасской кампании 1524 года, ясно, что она не была рабовладелицей и обвинили её в этом ошибочно. Джоанн Данахер Чейсон (Joanne Danaher Chaison) чётко показала, что это ошибочное утверждение, написав, что через несколько лет Малинче перепутали с Марией де ла Кабальериа (Maria de la Caballeria), также известной как Донья Марина, женой казначея Новой Испании Алонсо де Эстрады (Alonso de Estrada) [39]. После конкисты, Эстрада и Донья Марина покинули Испанию и обосновались в Новой Испании. У них в подчинении была очень большая энкомьенда и множество индейцев-рабов. Она управляла «железной рукой», совершая множество зверских поступков даже после смерти мужа [40]. Этот вопиющий акт ошибочного идентифицирования нанёс вред образу Малинче, в то время как виновная Донья Марина была стёрта из памяти мексиканцев. Очевидно, что если бы было больше известно и сказано о жизни Малинче после конкисты и о дате её смерти, то этих обвинений можно было избежать. Однако и их можно осмыслить если факты отделить от вымысла, что необходимо для того, чтобы дать объективное представление о Малинче.

Эти трактовки, сделанные после независимости Мексики, изменили образ Малинче. С этими жестокими, клеветническими обвинениями и описаниями её образ стал ещё более запутанным. Однако, их легко опровергнуть. К сожалению, мы до сих пор знаем лишь эту «грязную» точку зрения о настоящей Малинче. Мы мало знаем о её жизни до и после конкисты, но её присутствие и деятельность в это время хорошо задокументировано. Хотя она о себе ничего не сказала, мы можем по доступным первоисточникам восстановить законченное изображение сильной женщины жившей и отличившейся в мужском мире. Несмотря на то, что многое спорно, мы знаем, что Малинче была уважаемой, преданной, храброй, а её языковые познания были важной и ценной составляющей частью конкисты. Все эти характеристики прорвали ограничения, наложенные на неё её же обществом, и являются атрибутом того человека, который заслуживает определённой степени уважения и почёта.

И испанцы и мешики, знавшие Малинче, очень уважали её. Во флорентийском кодексе, написанном после конкисты, науа писцы при каждом упоминании о ней добавляли к её имени окончание «-цин», выражающее почтение [41]. Также они обращались и к Монтесуме, ацтекскому тлатоани. Таким образом, ясно, что ни сопротивление испанцам, ни окончательная капитуляция не лишили её особого уважения в их глазах. Малинче также появлялась в пиктографических документах и картах 16 века, в которых была изображена влиятельной, не злой и не безнравственной, ясно давая понять, что она никогда не теряла уважение среди местного населения даже после конкисты. Диас всегда писал о ней используя титул Донья перед именем и очень беспокоился что индейцы думали о ней. Он утверждал, что «Донья Марина была очень важной личностью и ей подчинялись беспрекословно все индейцы Новой Испании» [42]. Он также писал, что она настолько была уважаема индейцами, что они Кортеса звали «Малинче», тем самым подтверждая её личное влияние [43]. Но Диас также осознавал и её важность для испанцев, и написал после Тлашкальской кампании, по пути в Теночтитлан, о её неослабевающей преданности и храбрости:

Но позвольте мне сказать о том, что Донья Марина, хотя и являлась индеанкой, обладала такой храбростью, что, несмотря на то, что она слышала каждый день о намерениях индейцев убить нас и съесть наши тела с чили, видела, что мы были окружены в последних боях и знала, что мы все изранены и нездоровы, сама не показывала слабости, а лишь отвагу большую, чем присуще женщине [44].

Она не только была храброй и отважной перед лицом явного ужаса, но и показала полную приверженность испанцам. Она спасла их от уничтожения как минимум в двух случаях благодаря своей проницательности, решительности и преданности. У Тлашкалы она предупредила Кортеса об опасности со стороны шпионов, находившихся среди них, а позже помогла ему договориться об альянсе с тлашкальтеками, который в конечном счёте решил окончательную судьбу ацтеков. Также она спасла испанцев в Чолуле от вероломного заговора против них. Диас писал, что слышал во время гондурасской кампании её слова о том, что она «лучше будет служить своему мужу и Кортесу, чем кому-либо ещё в мире» [45]. Он уважал эту преданность и решимость службе испанцам. Так, утверждает Карттунен,
скорее её стойкость может рассматриваться как проявление абсолютной преданности, нежели в качестве олицетворения предательства [как представили её националисты]. Проблема для мексиканской национальной особенности после независимости заключалась в том, что предметом её лояльности был конкистадор [46].

Но так как она не была мешика, а в большей степени сама была конкистадором, её и вовсе нельзя считать предателем.

Малинче не была просто переводчиком, а сыграла жизненно важные роли в кампании, которые не следует недооценивать. В качестве гида и стратегического советника Кортеса она обеспечивала его важной информацией по географии районов вдоль дороги на Теночтитлан, а также сведениями о силе и слабостях ацтекского государства и о религии и обычаях народа [47]. Она также занималась обеспечением провиантом и кровом испанцев, что сделало её популярной среди солдат. Гомара писал о её пользе и стратегической важности, а также о её способностях в общении с заключёнными и допросах шпионов. Он указал на то, что она уведомила Кортеса о нескольких вассалах ацтекского государства, которые устали от тирании Монтесумы и были готовы к восстанию. В их число входили и семпоальцы, кто только подчинялся и признавал его «потому что их принудили» [48]. Это был тот тип информации, которая была жизненно необходима Кортесу и без которой он не смог бы взять вверх над ситуацией и иметь преимущество; это сделало Малинче бесценной для него. Диас пишет, что она была так важна для него, что он взял её с собой в гондурасскую кампанию 1524 года. «Так как Донья Марина доказала, что является отменной личностью и хорошим переводчиком на протяжении всех войн в Новой Испании, Тлашкале и Мешико… Кортес всегда брал её с собой» [49]. Сам Кортес указал на её важность, когда написал в письме Карлу V, что она «путешествовала всегда в его компании после того, как её вручили мне в качестве подарка» [50]. Говоря начистоту, без неё было бы очень трудно Кортесу и испанцам провести кампанию в Новом Свете так, как она прошла.

Хотя первоисточники описывают её храбрость, преданность, лингвистические навыки и важность в слиянии двух миров, язык и символы, используемые мексиканскими националистами, изменили эти черты и подогнали их под свою программу. Вместо того чтобы рассматривать её как эталон женской силы и влияния в женоненавистническом мире, Малинче присвоили ярлык «la chingada» и «Мексиканской Евы». Также её использовали для сохранения определений гендерных ролей и патриархальной системы, которая принижала место женщины в большей степени нежели оспаривало это. Только в последние три декады «Чикана» писатели и некоторые историки попытались изменить этот угнетающий и клеветнический стереотип [51]. Эти писатели, как и я, желают переосмыслить представление о Малинче для того, чтобы стало известно о том, что она была жертвой, той кого предали, обманули, поработили и насиловали в течение жизни, а затем снова предали и оклеветали после смерти. Моей целью являлось опровержение мифов окружающих её и восстановление её истинной истории и отличительных черт.

Кармен Тафолла (Carmen Tafolla) придерживалась тех же взглядов в недавней поэме о Малинче. Она попыталась дать Малинче голос, позволяющей ей рассказать собственную историю с целью поставить под сомнение достоверность доминирующего суждения и бросить вызов власти патриархальной системы.

Yo soy Ла Малинче.
Мой народ звал меня Малинцин Тенепаль
Испанцы звали меня Донья Марина

Я стала известной как Малинче
А Малинче стало означать изменник

Они звали меня – chingada
Chingada!
Ха – Chingada! Шлюха!

Благородные предки, чтобы это ни означало, я была продана в рабство
МОЕЙ ЗНАТНОЙ СЕМЬЁЙ – так, чтобы мой брат смог получить моё
наследство

… А затем знамения начались – бог, новая цивилизация, падение нашей
империи.
И пришёл ты.
Мой дорогой Эрнан Кортес, чтобы поделиться своей «цивилизацией» - сыграть бога,
… и я начала грезить…
Я видела,
И я действовала!
Я видела наш мир
И я видела –
другой.

И да – я помогла тебе – против самого Императора Моктесумы Шокойоцина!

Я стала переводчиком, Советником и любовницей.
они не могли представить меня на высоком уровне с тобой – тогда они сказали, что меня
изнасиловали, использовали,
chingada
Chingada!

Но я видела наш мир
и твой мир
и другой.

Больше никто не мог видеть!
За одним миром ничто не существовало.
И ты сам плакал той ночью, когда город был сожжён,
и сожжён по твоим приказам.
Самый красивый город на земле в огне.
Ты плакал сокрушёнными слезами той ночью, когда видел свой крах

Моя родина страдает внутри меня
(но я видела другую!)
Другой мир –
мир ещё ждущий рождения
И наш ребёнок родился…
и меня увековечили Chingada!

Годами позже ты забрал моё дитя (моего милого местизо нового мира дитя)
чтобы вырасти в своём мире
Ты до сих пор не видел.
Ты до сих пор не видел.
И история будет звать меня
chingada.

Но Chingada я не была.
Ни обманутой, ни обесчещенной, ни изменницей.
Потому как не изменяла я себе –
я видела мечту
И я достигла её.
Другой мир……
la raza.
La raaaaaaaa-zaaaa….. [52]

В этой поэме мы видим активную Малинче, личность с голосом, которая бросает вызов обществу, в котором живёт, и ролям, которые были предназначены ей как женщине. Хоть поэма вымышлена, Тафолла только подчеркнула многие сильные стороны Малинче, которые описаны в первоисточниках. Поступив так, она донесла простое послание: Малинче несомненно была сильной женщиной и должна рассматриваться не как изменница, а как образец для подражания будущих поколений.
 

Преодолевая тяжкую сущность ситуации рабыни и человека, рассматриваемого исключительно как сексуального партнёра, в Мексике 16 века, Малинче «отвергла инертность своего пола, взяла под контроль свою судьбу и преобразила себя от рабыни до вершителя истории» [53]. Она поступила так, как многие советовали бы сейчас: использовать свои активы, свою преданность и свою «многоязычность» для того, чтобы выжить. Так как она была жертвой патриархальной системы того времени, то ярлыки, прежде навязанные ей, несправедливы. Она является тем, кто бросил вызов патриархату и определению гендерных ролей. Малинче заслуживает нового взгляда на неё – быть увиденной сильной, одарённой женщиной, которой она была, и кто смог выжить при таких трудных обстоятельствах. Клеветнический язык и литературные произведения, впоследствии очернившие женщин, нужно отставить в сторону, а её настоящий образ – восстановить. Раз уж Мексиканское правительство вело эту настоящую клеветническую кампанию, то именно они должны быть в первых рядах восстанавливающих настоящий образ Малинче. Однако, это маловероятно, таким образом, этот груз ответственности лежит на плечах историков, которые тоже принимали весомое участие в клеветнической кампании против Малинче и которым предстоит последовать примеру многих «Чикана» писателей, и начать задание по-новому.

Джон Тейлор получил степень бакалавра (B.A.) по истории в 1993 году в Holy Names College, Окланд и Калифорнийский аттестат о среднем образовании (California secondary credential) в 1994 году в St. Mary's College, Морага. После трёхлетнего преподавания Джон вернулся к обучению для получения степени магистратуры (M.A.) современной Европейской истории в San Francisco State University. Интересы – дипломатия во время национал-социалистического периода.

 


[1] При рождении её нарекли Малинали (или Малиналли), название одного из двадцати дней мешикского календаря. Имя Тенепаль было добавлено впоследствии, согласно широко распространённой традиции добавления второго имени, при достижении определённого возраста, к имени, данному при рождении. Корнем слова Тенепаль является «тене», что в переносном смысле обозначает того, кому легко обращаться со словами, человека, который говорит с воодушевлением, что идеально описывает её. Испанцы нарекли её Мариной. У ацтеков нет в алфавите буквы «р», поэтому они заменили её на «л» и добавили окончание «цин», выражающее уважение. Так, имя Малинцин соответствовало имени Донья Марина, но из-за неправильного произношения испанцами стало Малинче. Я буду далее по тексту звать её Малинче только потому, что это имя стало исторически и общеизвестным, и для того, чтобы не смущать читателя постоянными заменами одного имени на другое.

[2] В случае с Малинче явственно встаёт одна большая проблема: источники. Какими источниками пользоваться? Насколько им можно доверять? Как можно написать достоверную историю, если историкам приходится полагаться на Европейские источники, написанные в колониальном контексте? Это вынуждает историка думать по-разному, рассматривая время и место. Существует очень мало доступных для учёных источников, описывающих Малинче, но и те, что доступны, должны рассматриваться под новым ракурсом, а не ослеплённым патриархальным клеймом. Также в этих источниках наличествуют некоторые несоответствия, из чего следует, что историки должны быть очень аккуратными в выборе чему доверять, а чему нет. См. диссертацию Аманды Энджел (Amanda Angel) «Ла Малинче: Конкистадора Мексики» (La Malinche: The Conquistadora of Mexico), [Сан-Франциско: San Francisco State University, 1991], 6. Она утверждает, что для того, чтобы узнать как можно больше информации о Малинче, «историк должен рыться в разбросанных фрагментах информации и использовать интерпретируемый подход». Такой подход должен использоваться из-за того, что хроники Диаса и Гомара, как наиболее часто используемые первоисточники, так сильно различаются по этой теме, что трудно догадаться какой же источник наиболее достоверный. См. «Завоевание Новой Испании», Берналь Диас в пер. Дж.М. Коэна (The Conquest of New Spain, J. M. Cohen trans.), [Лондон: Penguin Books, 1963] и «Жизнь Завоевателя от его секретаря», Франсиско Лопес де Гомара в пер. Лесли Бирд Симпсона (The Life of the Conqueror by His Secretary Lesley Byrd Simpson trans.), [Беркли: University of California Press, 1964]. См. также «Пересматривая заново Малинче», Франсес Карттунен («Rethinking Malinche», Frances Karttunen); «Индеанки ранней Мексики», Сьюзан Шредер («Indian Women of Early Mexico», Susan Schroeder); Стефани Вуд (Stephanie Wood); Роберт Хаскетт (Robert Haskett), eds., [Norman, University of Oklahoma Press, 1997], кто написал: «большую часть информации о Донье Марине мы почерпнули от Диаса», 299. Но мы всё ещё должны быть осторожными в искреннем доверии Диасу, потому что его летопись может быть ослеплена его желанием её восхваления. Например, в случае, когда он писал, что она говорила своей матери и своему брату при встрече в 1524 году о своём предполагаемом «искреннем удовлетворении своим положением». Карттунен задаётся вопросом, как он мог узнать, что она говорила им, если её слова наиболее вероятно «адресовались её родственникам и произносились на языке науатль», который Диас несомненно не знал. Хотя Диас допускал ряд ошибок, как и вышеописанную, в целом ко всему, что он написал мы не можем относиться негативно, так как в других областях его хроника доказала свою полезность. Его произведение до сих пор остаётся наиболее достоверным, даже несмотря на то, что он писал по памяти по прошествии 40 лет.

[3] Diaz, 80. Диас был единственным колониальным писателем, сделавший женщину одним из главных фигурантов в исторических событиях в испанских Америках. Он также был единственным свидетелем тех событий, написавшим о роли в них Малинче. Энджел писала, что «именно множество ошибок и искажений событий у Гомары, с его прославлением Кортеса и пренебрежением к остальным участникам подвигли Берналя Диаса завершить свою работу, несмотря на почтенный возраст», 7.

[4] Anthony Pagden, trans., «Hernan Cortes: Letters from Mexico» [New Haven: Yale University Press, 1986], 73, 376.

[5] Gomara, 57, 62. Гомара был личным секретарём и капелланом Кортеса в 1541-1547 гг., а затем его биографом. Однако, он никогда не был в Новом Свете и поэтому никогда лично не знал Малинче.

[6] Sandra Messinger Cypess, «La Malinche in Mexican Literature: From History to Myth» [Austin: University of Texas Press, 1991], 32f.

[7] Гомара, Диас и Кортес указывали разные поселения, откуда она родом. Гомара писал, что она была родом «из поселения с названием Вилута {Олутла}» (Гомара, 56); Диас писал, что она была родом из «города с названием Пайнала» (Диас, 85); а Кортес писал Карлу V, что она была «индеанкой из Путунчана» (Пагден, 73). Хотя точное место не ясно, все эти поселения находились возле города Коацакоалькос, как писала Карттунен – «между науа Центральной Мексики и майя Юкатана», 299.

[8] Gomara, 56f. Diaz, 85. См. также «Малинче или прощание с мифом», Хилде Крюгер («Malinche or Farewell to Myths», Hilde Krueger) [Нью-Йорк: Storm Publishers, 1948], где она писала: «по-видимому её родители были из знати, касиками своего поселения; но точно не известно», 20. Крюгер является крайним сторонником Малинче и отвергает многие негативные стереотипы, окружающие её.

[9] Diaz, 85.

[10] Gomara, 57.

[11] Цитируется по «La Malinche: A Feminist Perspective on Otherness in Mexican and Chicano Literature», Elba D. Birmingham-Pokorny, Confluencia II, 2 (Spring 1996), 131. См. Maria Rodriguez-Valdes, La Mujer Azteca (Mexico D.F.: UNAM, 1988), 62.

[12] Cypess, 33.

[13] Оба, Диас и Гомара, пишут, что эти женщины были первыми кого крестили в Новой Испании.

[14] Пагден, в сносках к письмам Кортеса Карлу, писал, что Малинче «была отдана Кортесу вместе с другими индеанками после сражения у Синтлы, а затем отдана им Пуэртокарреро. Она вернулась к нему, когда Пуэртокарреро был отправлен в Испанию, и была ему любовницей и переводчиком во время конкисты», 464.

[15] Агиляр, согласно Гомара, потерпел кораблекрушение во время ранней попытки испанцев добраться до Новой Испании и жил среди майя несколько лет, в итоге выучив их язык, 32f.

[16] Ibid., 56.

[17] Некоторые историки утверждают, что Агиляра оставили при Кортесе с Малинче потому, что он был испанцем и мужчиной, и чтобы не оскорблять его заменой на индеанку. Он оставался с Кортесом на протяжении всей конкисты.

[18] Gomara, 346, and Diaz, 86. Гомара также писал, что «Кортеса критиковали за допущение этого, потому что у него от неё были дети». Как он узнал критиковали ли её? Является ли это утверждение отражением авторского мнения, раз уж мы больше нигде не встречали упоминание об этом, в том числе и у Диаса?

[19] Cypess, 37. Она также утверждает, что впоследствии это стало считаться и «осуждаться как её капитуляция перед чужой культурой», но у неё не было выбора.

[20] Diaz, 86.

[21] См. Angel, 10. См. Antonio de Solis, «History of the Conquest of Mexico by the Spaniards» I, 3 Thomas Townsend, trans., [New York: AMS Press Inc., 1993], и Antonio de Herrerra, «The General History of the Vast Continent and Islands of America, commonly called the West Indies, from the first Discovery Thereof: With the Best Accounts the People could give of their Antiquities» II John Stevens, trans., [London: Wood and Woodward, 1740]. Они были наиболее уважаемыми историками того времени по Новой Испании и конкисте.

[22] Elizabeth Salas, «Soldaderas in the Mexican Military: Myth and History» [Austin: University of Texas Press, 1990], 14. Хотя она и допустила ошибку, написав, что Марина не сопровождала Кортеса в гондурасской кампании, всё же она написала проницательные комментарии о её роли в качестве конкистадоры и образце женской силы.

[23] Birmingham-Pokorny, 125f.

[24] Karttunen, 297. Она пишет, что сейчас настало время по-новому взглянуть на Малинче.

[25] Angel, 82.

[26] Cypess, 11. Этот автор пишет, что с Малинче обошлись нечестно. Она согласилась с мексиканским психологом Хуаной Арманда Алегриа, которая написала, что «Ла Малинче была единственной значительной женщиной во время конкисты Мексики и в этой роли она заслуживает переосмысления», 2.

[27] Frans Blom, «The Conquest of Yucatan» [Boston: Houghton Mifflin Company, 1936], 41. Блом очевидно далёк от реальности, так как многие индейские народы на протяжении долгого времени накапливали злость и поэтому не стали бы объединяться, даже если бы осознавали какую угрозу представляют испанцы. Но Блом – явный пример последствия националистического наставления… Он также писал, что «большинство великих военачальников истории закладывают свою победу с мелочей – но не Кортес, он покорил Малинче и таким образом Новый Свет». Абсурд!

[28] Fernando Horcasitas, «The Aztecs: Then and Now» [Mexico, 1979], 74. Он, однако, описал её как «удивительно сильная женщина», хотя большего внимания и не удостоил.

[29] Karttunen, 297.

[30] См. Diaz, 195ff и Gomara 126ff насчёт Чолульского эпизода. Оба похвалили Малинче за её навыки, храбрость и лояльность. Мы также видим из их хроник, что Малинче спасла испанцев… благодаря своим языковым навыкам.

[31] Diaz, 188.

[32] Gomara, 123f. Моктесума было науа словом для Монтесумы.

[33] Ibid., 124.

[34] Diaz, 193.

[35] «The Boy Who Could Do Anything: and other Mexican Folk Tales», Anita Brenner [Hamden: Linnet Books, 1942], 125. В том рассказе Малинче также причисляют к «La Llorona», оплакивающей своих детей женщине, часто появляющейся мексиканскими ночами, и приводящей неосторожных людей к смерти, 128. См. также Karttunen, 295.

[36] См. Karttunen, 304.

[37] Salas, 14.

[38] Angel, 72. До сих пор ведутся яростные споры вокруг вопроса получала или нет она от Испании энкомьенду, и когда эти земли отошли другой Донье Марине.

[39] См. «Mysterious Malinche: A Case of Mistaken Identity», Joanne Danaher Chaison, The Americas, 32, 4 (Апрель, 1976), 519. Она исследовала эти ошибочные предположения и привела весомые доказательства против выдуманных домыслов. Энджел также утверждала, что Малинче ошибочно приписали это и что многие источники перепутали её с другой Доньей Мариной. См. 72f.

[40] Чейсон утверждала, что эта ошибка прояснилась после изучения записей, зафиксировавших, что данные зверства происходили в 1530-40-е гг., после смерти Малинче (несмотря на то, что точная дата смерти не известна, считается, что она умерла до 1531 года). Даже если она жила, никаких записей о разводе с Хуаном Харамильо, необходимом для повторного замужества, нет.

[41] См. «Florentine Codex, General History of the Things of New Spain: Book 12 – The Conquest of Mexico», Fray Bernardino de Sahagun, Arthur Anderson, trans., [Santa Fe: The School of American Research, 1955], 25. Это очень важный источник для историков не только потому, что он даёт ацтекскую точку зрения на Малинче, но и потому что подтверждает описания событий Диасом.

[42] Diaz, 86.

[43] Ibid., 171f. См. также Sahagun, 42.

[44] Ibid., 153.

[45] Ibid., 86.

[46] Kartunnen, 304.

[47] Angel, 79. Она также писала, что Малинче «переводила, давала советы, обеспечивала поставки, раскрывала заговоры, помогала заключать союзы и была правой рукой Кортеса когда он вёл дела с науатль говорящими племенами», 80. Салас писала: «Она была мокиуакецке (mociuaquetzque) – невооружённой женщиной, сопровождающей воина в бою не как боец, а как стратег и наставник», 120. Карттунен писала: «Донье Марине было дано задание помогать Кортесу натравливать друг на друга тотонаков, тлашкальтеков и чолультеков, вводя их в заблуждение, тем самым, держа на привязи потенциальных врагов, и приобретая в их лице союзников путём лести и запугивания», 303.

[48] Gomara, 62. См. также Gomara 77, 106, и 127 для определения её роли в кампании. Крюгер утверждала, что именно её дар красноречия и убеждения принес огромную пользу испанцам. (38)

[49] Diaz, 85f. См. также Angel, 80.

[50] Cortes, 376.

[51] «Чикана» писатели обсуждали спорный вопрос о «продолжающемся культурном ревизионизме в Мексике и в остальной Латинской Америке в отношении образа женщин и их роли в обществе, а также, в какой степени эти образы и роли отвечают данной политической программе и культурным нуждам патриархального общества, и набору шаблонов или перспектив по расе, полу и различий в Мексиканском, Чикано и Латиноамериканском обществе». См. Бирмингем-Покорный (Birmingham-Pokorny), 134.

[52] Ibid., 128ff.

[53] Angel, 82.


Использованы материалы: http://www.sfsu.edu

Перевод - Sam (www.indiansworld.org)