Максимилиан

В сеть, сплетенную изгнанными клерикалами и их по­кровителем императором, попался теперь человек, которо­му было суждено искупить преступления, совершенные его хозяевами. Клерикалы жаждали возвращения своих кон­фискованных поместий, а Наполеон хотел, чтобы ему опла­тили издержки интервенции.

Максимилиан совершенно не обладал качествами, необ­ходимыми для создания диктатуры или основания дина­стии. Мягкий и нерешительный, слабый, когда нужно было проявить силу, и упрямый, когда следовало поддаться убеждению, он обладал всей беспомощностью тех, кто ро­дился во дворце и чьей жизнью всегда руководили умелые бюрократы. Господствующей чертой его характера была гордость предками — Габсбургами — и стремление не опо­зорить их, и те, кто умел играть на этой струне, могли по­вести его по любому выгодному для них пути.

Теперь сентиментального венского принца сделали им­ператором пылких мексиканцев. Он должен был сокрушить политическую партию, которая недавно одержала решаю­щую победу в гражданской войне, заплатить Наполеону — из пустой казны — за издержки французского вторжения и принести мир и порядок народу, не имеющему даже за­чатков административного аппарата.

Но Максимилиан был слишком поглощен заботой о славе Габсбургов, чтобы заранее ознакомиться с той ролью, которая выпала ему на долю. Когда в последнюю минуту он заколебался, Наполеону стоило лишь намекнуть, что Максимилиан изменяет ему, и пригрозить отдать добычу другому — и Максимилиан немедленно согласился поехать в Мексику и позволил Наполеону диктовать свои условия. По Мирамарскому соглашению Наполеон обещал, что французские войска останутся в Мексике до конца 1867 г., а Максимилиан обязался выплатить до последней копейки всю ту сумму, которую французы уже потратили на ин­тервенцию, т. е. 270 млн. франков, или 1000 франков в год на каждого французского солдата, остававшегося в стране после прибытия Максимилиана, а также долги, при­читавшиеся Англии, Франции и Испании в 1861 г., и жеккеровские обязательства. На непосредственные расхо­ды — поскольку было признано, что мексиканское пра­вительство, возможно, придется несколько перестроить, прежде чем оно сможет начать посылать серебро во Францию, — французские банкиры взялись распро­дать выпуск ценных бумаг мексиканского правительства на номинальную сумму в 114 млн. песо. Но свыше трети этой суммы было удержано банкирами, как учетная ставка, и еще четверть осталось в Европе, как проценты по мексиканскому долгу. Таким образом, Максимилиан начал свою деятельность в роли императора Мексики с того, что утроил ее внешний долг.

Ни Наполеон, ни Максимилиан не хотели понять всей чудовищности подобных условий. Возбужденные воспоминаниями о богатствах, завоеванных Кортесом для Габсбургов — предков Максимилиана, оба они охотно поддались обману мексиканских эмигрантов» Мексика была в их глазах каким-то Эльдорадо. «Я даю вам,— сказал Наполеон своей жертве,— трон на груде зо­лота». Максимилиан посетил папу и получил его благословение, но не пришел с ним к соглашению по вопросу о церковных имуществах. Потом, дав Идальго подходящее к его наклонностям назначение мексиканским послом в Па­риж и попрощавшись с Гутьерресом де Эстрадой, намере­вавшимся наблюдать за судьбами мексиканской монархии е удобной позиции в своем римском дворце, Максимилиан отплыл в Новый свет.

Он верил, что едет по просьбе мексиканского народа. Он никогда не спрашивал, как проводился плебисцит. Он даже написал Хуаресу, приглашая его сотрудничать. Ему хотелось бы, писал он, обсудить политическое положение с «тем, кто до сих пор является законным руководителем страны и чьи патриотические чувства эрцгерцог не пере­стает ценить». Главным его занятием по дороге было со­ставление руководства по придворному этикету на 600 страницах.

Разочарования Максимилиана и его жены Карлотты начались в тот день, когда они достигли Вера Крус. Ни­кто не встретил их, и императорская чета печально пообе­дала на пароходе. Вечером приехал Альмонте, перепутав­ший время их прибытия, и по пустым, безлюдным улицам императора повезли на вокзал. Вера Крус был городом либеральным, а либералы, как теперь начал обнаруживать Максимилиан, не принадлежали к числу тех «миллионов избирателей», которые, по данным французских чиновни­ков, пригласили его в Мексику. Энергичный отказ от сотрудничества, полученный через день или два от Хуаре­са, вероятно, увеличил его смятение. «Можно, сударь, — писал президент Мексики из своей штаб-квартиры в Мон­терее, — посягать на права других, захватывать их добро, покушаться на жизнь тех, кто защищает свою националь­ность, делать преступления из их добродетелей и доброде­тель из собственных пороков, но существует грозный суд истории, который произнесет приговор над всеми эти­ми беззакониями». Примерно в то же время в горах Гер­реро была выпущена прокламация, быть может, так и не дошедшая до Максимилиана. «Я еще жив, жители побе­режья,— заявил Хуан Альварес,— я, который всегда вел вас на борьбу с тиранами».

Путешествие в глубь страны едва ли утешило импера­тора. Большую часть пути пришлось проделать по запу­щенным дорогам, в каретах, запряженных мулами, потому что железная дорога была проложена лишь на одном уча­стке длиной в несколько миль. Сломанное колесо, перевер­нутая карета были нормальными явлениями. Когда Мак­симилиан и Карлотта добрались до Гвадалупе и склонили колена перед изображением святой девы, духовенство и богатые креолы вышли из столицы, чтобы их приветство­вать. Их проводили во дворец, где еще не были готовы апартаменты. Потом их перевели в старый испанский замок Чапультепек, где они жили, окруженные кипарисовыми садами ацтека Монтесумы.

Консерваторы вскоре обнаружили, что ошиблись в вы­боре. Этот габсбургский принц был также — мексиканским клерикалам с их романтическими представлениями о коро­левской крови это казалось непостижимым парадоксом, — чем-то вроде либерала. Максимилиан намеревался сделать опорой своего престола модерадос и убедил некоторых из них, во главе с бывшим приверженцем Гомеса Фариаса Хосе Фернандесом Рамиресом, войти в его правительство. Он отказался вернуть духовенству конфискованные по­местья и намеревался даже объявить свободу совести. В ноябре в Мексику прибыл папский нунций с приказом требовать полной отмены законов Реформы. Максимилиан и Карлотта, по очереди и одинаково безуспешно, спорили с ним. В конце концов он был отпущен, а в Рим послана делегация. Делегаты прожили в Риме целый год, не за­ключив никакого соглашения с папой и не проявив к этому ни малейшего стремления. Тем временем, так как опыт ничему не научил клерикалов, возникла угроза пронунсиа­менто против Максимилиана. Он послал Мирамона и Мар­кеса с поручениями в Европу, но духовенство резко осужда­ло его. Оппозицию возглавлял Лабастида, для которо­го Максимилиан добился места архиепископа Мехико, а Гутьеррес де Эстрада, в промежутках между сочинением писем на сотнях страниц с советами Максимилиану, по­ощрял духовенство в его оппозиции.

Если клерикалы предали Максимилиана, то предал его и Наполеон. Максимилиан не имел власти над француз­ской армией. Базен получал приказы из Франции, и тратил деньги без счета, так как по его счетам предстояло пла­тить мексиканскому казначейству. Своим высокомерием и открытым презрением к мексиканцам он усугублял за­труднения Максимилиана. Становилось ясно, что мекси­канская казна никогда не сможет заплатить по навязан­ным ей фантастическим обязательствам. Наполеон бранил Максимилиана за расточительность и неумение вести де­ла, чиновников — за нечестность, вообще считал винова­тыми всех, кроме самого себя. Для управления мексикан­скими таможнями и экономии сум;м для уплаты процентов по французскому долгу в Мексику были посланы фран­цузские чиновники, а министерство финансов контролиро­вали французские банкиры. Вскоре Максимилиан оказал­ся фактически бессильным.

Жалобы Наполеона имели основания. Стало очевидно, что Максимилиан не создаст порядка из мексиканского хаоса. Вначале, пока еще шли поступления по француз­скому займу, он беспечно тратил деньги, расходуя огром­ные суммы на перестройку и меблировку Чапультепека и на роскошные подарки Альмонте, Идальго и Гутьерресу де Эстрада. За первые полгода Максимилиан дал 70 зав­траков, 20 банкетов, 16 балов и 12 приемов, а его расход на вино превысил в первый год 100 тыс. песо. Он нанял придворного живописца, который написал с него семь портретов. Он собирался финансировать создание театра и академии наук. Он начал украшать Мехико и намере­вался соединить Чапультепек с городом широким бульва­ром. Задача правительства в его представлении заключа­лась в издании законов. Он наслаждался проектами реформ и проводил время, сочиняя законы и рассылая их мини­страм для юридической обработки. Свод законов империи разросся до семи томов. Среди них имелись законы, устанавливаївшие систему школ по образцу немецких гимназий. Были выработаны законы об отмене пеонажа, которые, разумеется, не снискали Максимилиану любовь его консер­вативных сторонников. Он сочинил тщательно разработан­ный кодекс правил для флота, который надеялся построить когда-нибудь в будущем, и мечтал захватить республики Центральной Америки и расширить свою империю до Па­намы.

Максимилиан и Карлотта решительно не желали под­даваться разочарованию. Все, говорили они, — за исклю­чением дорог, — гораздо лучше, чем они ожидали. Однако нищета и беспорядок пугали их. В стране все еще не было мира. Партизаны — сторонники Хуареса — совершали на­беги на долину Мехико и вели бои на окраинах столицы. Когда однажды в 4 часа утра индейцы треском хлопушек чествовали святую деву, Максимилиан и Карлотта в Чапультепеке в испуге проснулись, думая, что замок обстре­ливают хуаристы. Борьба клик среди креольских генералов и риторика креольских адвокатов внушали им отвращение. С туземным населением, решили они, многого не достиг­нешь. Мексику может возродить только европейская им­миграция. Все же они пытались отождествлять себя со своей приемной родиной. Они говорили «мы, мексиканцы», одевались в мексиканское платье и требовали, чтобы им готовили мексиканскую пищу. Максимилиан провозгласил себя даже представителем независимости Мексики. 16 сентября он посетил Долорес и произнес хвалебную речь в память Идальго. Его письма к матери и братьям полны чрезмерных похвал новой родине. Максимилиан старался убедить родных в том, что, эмигрировав в Мексику, он поступил мудро и стал великим королем. Он говорил им о будущем, которое ожидает Америку, превозносил ее сво­боду по сравнению с консерватизмом, снобизмом и гние­нием «старой Европы». Мексика, заявлял Максимилиан, опередила Европу на несколько поколений.

Пока у Максимилиана были деньги, он мог обеспечить себе поддержку охотников за чинами. Более 100 тыс. мексиканцев ходатайствовали о местах в аппарате империи. Из них многие являлись, в теории, приверженцами Хуаре­са. Им нужно было жить, а государственные должности были в Мексике почти единственным средством существо­вания для среднего класса. После падения империи Хуа­рес намеревался опубликовать имена тех, кто просил должностей у Максимилиана. «Если вы опубликуете этот список, — ответил ему Лердо, — то либеральная партия перестанет существовать».

Тем временем Базен продолжал наступать. В сентябре он захватил провинции Нуэво-Леон и Коагуилу, оккупиро­вав за несколько недель территорию, равную по площа­ди всей Франции. День независимости Хуарес отпраздно­вал гонимым беглецом в горах Дуранго. Он бежал в Чигуагуа, а оттуда через пустыню в Пасо дель Норте[1] на границе Соединенных Штатов. Добладо и Ортега нашли убежище в Нью-Йорке. Если не считать Лердо, ставшего министром иностранных дел, Хуарес остался почти в пол­ном одиночестве. В феврале Базен повернул на юг и от­бил город Оахаку у Порфирио Диаса, капитулировавшего со всей армией. Только на дальнем севере признавали власть Хуареса. В горах Герреро и Мичоакана, особенно в старой крепости Игнасио Района, долине Ситикуаро, действовали партизанские отряды. Остальные области не приняли Максимилиана открыто. 30 тыс. французских солдат не всегда могли защищать от гнева хуаристов тех, кто пошел на соглашение с империей. Но открытое сопро­тивление к весне 1865 г. почти прекратилось.

Однако именно этой весной произошел поворот. Ибо в апреле 1865 г. главнокомандующий южан генерал Ли сдался в Аппоматтоксе Гранту, и американская граждан­ская война закончилась победой Севера. Еще один расчет Наполеона потерпел крах. Американское правительство решило изгнать французов из Мексики. При содействии Матиаса Ромеро, посла Хуареса в Вашингтоне, оно нача­ло сосредоточивать войска вдоль Рио-Гранде. Одновремен­но оставлялись склады боеприпасов в удобных местах, где ими могли завладеть хуаристы. Армии Хуареса начали расти. Американский государственный секретарь Сюард требовал у Наполеона эвакуации французских войск. Сюард был в свое время одним из самых видных сторонни­ков захвата Мексики, но теперь он стремился к «дружбе» с ней. Удалив французов и завоевав доверие мексиканцев, Сюард рассчитывал проложить путь для экономического проникновения США в Мексику. Он понимал, что этого требуют американские интересы.

Наполеон оказался в ловушке. Его подданные во Франции энергично возражали против мексиканской аван­тюры. Он не мог пойти на войну с Соединенными Штатами. В Европе возникла новая угроза для Франции и для династии, ибо Пруссией управлял теперь реалисти­чески мыслящий Бисмарк. Французская армия скоро по­требуется на родине. Ни Мексика, ни Максимилиан ожиданий не оправдали, и оставалось только ликвидировать всю затею. Наполеон обещал Сюарду, что французские войска уйдут из Мексики. Базену были посланы инструк­ции сделать последнее энергичное усилие, чтобы разбить Хуареса, после чего готовиться к возвращению во Фран­цию. Максимилиан, надеялся Наполеон, покинет Мексику вместе с французами.

В надежде на скорое окончание войны Базен заставил Максимилиана принять крайние меры. В октябре 1865 г. было издано постановление о расстреле всех пойманных с оружием в руках противников империи. Максимилиана убедили санкционировать декрет, после того как было по­лучено ложное сообщение, что Хуарес покинул свой пост и отправился в изгнание. Жертвой этого кровавого декрета вскоре оказался Артеага, главнокомандующий армией патриотов центра и один из наиболее уважаемых генера­лов Хуареса. Против Максимилиана поднялась буря все­общего негодования. Но французы продолжали одержи­вать победы, и затруднения Хуареса были усугублены но­вым осложнением. Срок его президентства истекал осенью 1865 г. По конституции, в случае если не происходило выборов, президентом становился председатель верховного суда. Авторы конституции не предвидели иноземного вторжения, которое сделало выборы невозможными. Гон­салес Ортега написал Хуаресу, требуя поста президента. Но Ортега отказался от борьбы с интервентами и последнее время жил в Нью-Йорке. Кроме того, не было уверенности, что он не встанет на путь компромисса с империей. На письмо Ортеги Хуарес ответил коротко: «Нет еще, мой друг». Вскоре Ортега был объявлен преступником за оставление поста. Когда он выехал на мексиканскую гра­ницу, американское правительство его арестовало.

В марте 1866 г. Базен начал отступление. Его войска оставили Монтерей, Сальтильо и Тампико. По мере от­ступления французов формировались армии Хуареса для освобождения страны. На северо-востоке ими командовал Эскобедо, на северо-западе — Корона и Рива Паласио, в Мичоакане — Регулес. Тем временем Порфирио Диас, на­ходившийся после капитуляции в заключении в Пуэбле, бежал в Герреро к Альваресу, а оттуда в горы Оахаки, где стал организовывать партизан. Постепенно было соз­дано кольцо неуклонно растущих отрядов, которые стали двигаться на столицу.

Максимилиан, не веривший, что Наполеон действитель­но изменил свои намерения, послал в Париж своих эмис­саров и среди них Альмонте; он отозвал Идальго, которо­го заподозрил в пренебрежении своими обязанностями, ибо тот, получив обратно конфискованные поместья, все­цело отдался развлечениям парижского общества. Идальго приехал в Мексику в страхе, что его схватят хуаристы. Он никогда не выезжал из столицы, не вооружившись до зубов, и в конце концов ускользнул в Вера Крус, где сел на первый же пароход, отходивший в Европу. К июлю 1866 г., когда французы заявили, что они эвакуируются в течение полутора лет, перед Максимилианом встал вопрос об отре­чении. Правда, в его империи формировалась мексиканская армия, пополнявшаяся австрийскими и бельгийскими добро­вольцами, но деньги на финансирование этой армии дал только Базен — и то вопреки желанию Наполеона. Макси­милиан колебался, но Карлотта отказывалась признаться в неудаче. Отречение, заявила она, было бы трусостью. Она вызвалась ехать в Париж для переговоров с Напо­леоном.

Она добралась до Парижа в августе. Императрица Евгения старалась не допустить ее к Наполеону. Она уве­ряла, что Наполеон болен и не может никого принять, но Карлотта заявила, что, если будет нужно, она ворвется во дворец силой. Карлотта видела Наполеона три раза, и каждый раз он не мог ничего обещать. Тогда она выехала в Рим просить помощи у папы. Но в Риме у нее начали проявляться все более заметные признаки душевно­го расстройства, и пришлось вызвать ее брата, который увез ее в Бельгию.

Империя Максимилиана теперь состояла лишь из Ме­хико, Пуэблы, Керетаро и Вера Крус. Наполеон убеждал Максимилиана отречься от престола, предвидя, что если Максимилиан останется в Мексике после ухода французов и с ним произойдет несчастье, то вина падет на Францию. Наполеон надеялся, что можно еще спасти что-нибудь из обломков крушения. Базен получил инструкции вступить в переговоры с Гонсалесом Ортегой или Порфирио Диасом и,   если возможно, передать власть не Хуаресу, а одному из них — в обмен на признание французского долга. В ок­тябре Максимилиан написал декларацию об отречении и стал пересылать свой багаж в Вера Крус. Сам он отпра­вился в Орисабу, где прожил шесть недель, изучая бота­нику и энтомологию, не в состоянии решить, что делать дальше. Приверженцы Хуареса с презрением спрашивали, какой император потратит шесть недель на погоню за ба­бочками!

Максимилиану покидать Мексику не хотелось; к тому же консерваторы еще намеревались его использовать. Они надеялись избежать победы Хуареса или, по крайней мере, достигнуть с ним компромисса. Они заявили Максимили­ану, что он потерепел неудачу из-за доверия к модерадос и французам, но что туземная монархия может еще иметь ус­пех. Маркес и Мирамон вернулись в Мексику, готовые сно­ва сражаться за дело «веры и привилегий», а Гутьеррес де Эстрада продолжал посылать из Рима письма, в которых убеждал Максимилиана, что отречение было бы позором. Но главным агентом консерваторов был немецкий иезуит Фишер. Этот интриган умел влиять на Максимилиана. Фишер организовывал восторженные демонстрации, пы­таясь доказать, что мексиканский народ желает иметь Максимилиана своим императором, и постоянно говорил, что отречение запятнает честь Габсбургов. В конце ноября Максимилиан окончательно принял решение остаться. Он намеревался организовать избрание конгресса, который оп­ределит форму правления в Мексике, и выразил готовность принять его приговор; пока же был образован консерватив­ный кабинет, Максимилиан продолжал надеяться на победу.

Базен предпринял последнюю попытку убедить Макси­милиана отречься. Когда же тот отказался, Базен решил немедленно уехать; при этом, чтобы воздействовать на Максимилиана, он уничтожил пушки и боеприпасы, кото­рых не мог взять с собой. В феврале 1867 г. Базен поки­нул Мехико, а в марте отплыл из Вера Крус. При Макси­милиане осталось 15—20 тыс. мексиканских солдат и куч­ка европейских добровольцев. Мирамон и Мехиа обоснова­лись в Керетаро, а другая императорская армия находи­лась в Пуэбле. Керетаро окружали подходившие с разных сторон Эскобедо, Рива Паласио и Корона, а на Пуэблу шел Диас. Столичные консерваторы, стремясь избежать новых разговоров об отречении, убедили Максимилиана поехать в Керетаро и принять верховное командование. 13 февраля Максимилиан, сопровождаемый Маркесом и Сант-Яго Ви­даурри, выехал из Мехико.

Эскобедо был близ Керетаро, а отряды Короны и Рива Паласио медленно подходили к городу. Единственной на­деждой сторонников империи была внезапная атака на Эскобедо, которая облегчалась тем, что Керетаро, построен­ный в окруженной низкими холмами долине, был непри­способлен для обороны. Мирамон был за атаку, но Маркес, которому Максимилиан больше доверял, настаивал на вы­жидании. Пусть отряды Хуареса сконцентрируют силы, тогда их всех можно будет сокрушить одним ударом. Та­ким образом, 8—9 тыс. сторонников империи ждали, пока 40 тыс. патриотов не сошлись у города и не окружили его. После 6 марта подвоз продовольствия был отрезан, а гонцы, посланные Максимилианом, попали в плен и были по­вешены. Тогда было решено, что Маркес и Видаурри пробьются через неприятельские войска с 1200 солдат и отправятся в Мехико за подкреплениями. Маркесу были даны диктаторские полномочия и право уволить консерва­тивных министров, которые, как заявил Максимилиан, бы­ли просто толпой «трусливых старых баб». Маркес должен был вернуться с солдатами, деньгами, отцом Фишером и привезти Максимилиану книги, фортепианные ноты и за­пас бургундского. Когда Маркес дошел до Мехико, он повернул на восток, чтобы помочь осажденной Пуэбле; но 4 апреля Диас, услышав о приближении Маркеса, взял Пуэблу штурмом. Через неделю Маркес, медленно отсту­павший, был настигнут и разгромлен. С несколькими всад­никами он покинул остатки своего отряда и бежал в Мехи­ко, который вскоре был осажден Диасом.

В Керетаро иссякало продовольствие. Эскобедо предло­жил Максимилиану охранную грамоту, но тот отказался по­кинуть своих сподвижников, предпочитая погибнуть в бою, чтобы не опозорить род Габсбургов; но ни одна шальная пуля его не задела. Неразлучными товарищами Максими­лиана были теперь немецкий авантюрист принц Сальм-Сальм и мексиканский офицер Мигель Лопес. Было ре­шено, что в полночь на 14 мая армия пробьется из окру­жения и уйдет к индейцам Мехии в горы Сьерра Горды. За час до этого срока Лопес уговорил Максимилиана дать приказ о задержке выступления. Лопес жаждал спасти соб­ственную шкуру. Он предложил Эскобедо отдать город за взятку и устное обещание, что Максимилиану дадут воз­можность бежать. В три часа утра Лопес впустил хуаристов в окопы, которыми командовал, и Хуарес без борьбы овладел городом. На заре колокола в городе звонили в знак победы либералов, а хуаристы распевали сВою песен­ку «Мама Карлотта», пародию на любимую песенку импе­ратрицы «Ла палома».

Хуарес решил, что Максимилиан должен подвергнуться той участи, на которую он обрек других октябрьским декре­том 1865 г. Семь офицеров судили Максимилиана военным судом и приговорили к смерти. Половина королей Европы просила о помиловании Максимилиана, но Хуарес был непо­колебим. Иностранные интервенты должны были получить урок на будущее. 19 июня Максимилиан, Мирамон и Ме­хиа были расстреляны на Холме Колоколов. Через не­сколько дней Мехико сдался Порфирио Диасу, Видаурри был расстрелян как изменник, а Леонардо Маркес, после нескольких побегов, пробрался в Гавану, где стал ростовщиком. Бенито Хуарес, в темном сюртуке и черной карете, во второй раз с триумфом въехал в Мехико.

Весть о казни Максимилиана дошла до Парижа во время всемирной выставки, когда императрица Евгения соби­ралась награждать призеров медалями. Наполеону и Евге­нии удалось задержать сообщение до следующего утра и довести церемонию до конца. Через три года наполеонов­ская империя потерпела бесславное поражение от прусса­ков под Седаном, a Базен с армией в 173 тыс. чел. сдал Мец почти без единого выстрела.