Вилькабамба

Когда Титу Куси стал Инкой, его государство в Вилькабамбе сохраняло независимость в течение двадцати пяти лет. Оно было непроницаемо извне; здесь навязчиво господствовали военные и религиозные традиции старой империи инков, а сам Титу Куси возглавлял как церковь, так и государство. Он сказал Родригесу, что он был «верховным жрецом в области, которую мы называ­ем дела духовные», и он явно серьезно относился к этой роли.

В религии инков было три главных объекта поклонения: Солнце и небесные тела; природные объекты, считающиеся святынями; Великий Инка и его предки. Все они почитались в Вилькабамбе, но «главным богом, которого они почитали, был Пунчао, бог дня». «Пунчао» дословно означает рассвет, когда первые лучи солнца вспыхивают над горизонтом, — на­ступает мгновение красоты в незамутненном высокогорном воздухе Анд. Приверженцам Манко удалось похитить из Кус­ко самое большое золотое изображение Пунчао в виде диска, хотя другие похожие изображения, вроде того, что Мансио Сьерра де Легисамо, по его утверждению, выиграл в кости до восхода солнца, исчезли в плавильных горнах конкистадоров. Вице-король Франсиско де Толедо и приставленный к нему историк Педро Сармьенто де Гамбоа рассматривали изображе­ние Солнца как часть театрализованного надувательства, кото­рое помогало королевской семье инков ослеплять своих под­данных. «Идол Пунчао... — это изображение Солнца, от кото­рого исходили все законы их религии. Они распространялись из Куско на территорию всего королевства... еще со времен седьмого Инки, который ввел его культ и создал религию, что­бы еще больше тиранить эту варварскую страну. Провинция Вилькабамба и ее соседи сохранились благодаря ей». Инки всегда отождествляли себя с Солнцем, а самому Инке, подоб­но фараону, поклонялись как сыну Солнца.

Титу Куси хранил свой образ Солнца в самых дальних глу­бинах своей территории, в городе в джунглях Вилькабамбы. Сармьенто де Гамбоа утверждал, что изображение Пунчао было размером с человека; Толедо описывал его как сделанное из литого золота: «Его сердце, сделанное из тестообразной массы, покоится в золотой чаше внутри идола. Эта тестообразная мас­са представляет собой измельченные в порошок сердца мерт­вых инков... Идол окружен золотыми медальонами так, чтобы при попадании на них солнечных лучей от них исходило такое сияние, что нельзя было бы увидеть самого идола, а только отраженный блеск этих медальонов».

Диего Родригес докладывал о частых случаях поклонения Солнцу во время его приезда в Пампакону в 1565 году. Когда Инка Титу Куси впервые прибыл на плато, где ему пригото­вили трон, он стал пристально смотреть на Солнце и совершил «моча», действие, означающее поклонение, схожее с нашим воз­душным поцелуем. Все вожди, которые входили к правителю, формально выражали свое глубокое уважение Солнцу и Инке. Этот же жест, означающий почитание, повторяли шесть или семь сотен лесных индейцев, полуголых дикарей, известных инкам и испанцам под именем «анти», потому что их влажные леса располагались в восточной четверти империи, анти-суйю. Во время пребывания там Родригеса официальная деловая часть его визита регулярно прерывалась религиозными церемониями: «Все индейцы вставали и начинали молиться, а их вожди начинали делать жертвоприношения каждый за себя; у каждого из них был в руке бронзовый или железный кинжал».

Во времена империи инков скалы, холмы, источники и пещеры вокруг Куско были наделены магической значимостью и назывались «узка» и располагались вдоль линий, называемых «секе». Они были похожи на остановки вдоль маршрута христиан-паломников. Объекты природы бурного ландшафта Вилькабамбы стали святынями по такому же образцу. Самой важной святыней было место прорицаний под названием Чукипальта недалеко от Виткоса и Пукиуры. Монах-августинец историограф Антонио де ла Каланча писал с негодованием — но не без тени благоговейного страха, — что в этом месте находился «храм Солнца, а внутри его был белый камень над водным источником. Здесь появлялся дьявол, и это был главный «мочадеро» — слово, которым индейцы обычно называют свои святые места — в этих горах... Там был дьявол, возглавлявший регион дьяволов, внутри белого камня под названием Юрак-руми, который находился в том храме Солнца. Он и его шайка преследовали всякого, кто не верил в эту святыню, и многие умерли от ужасных мерзостей, которые она навлекла на них». Дьявол «отвечал из белого камня, и несколько раз его можно было увидеть. Камень находился над водным источником, и туземцы поклонялись воде как чему-то божественному». Камень Юрак-руми (слово означает просто «белый камень») — и это почти наверняка — был обнаружен Хайрамом Бингхэмом в том месте долины Вилькабамбы, которое сейчас известно как Ньюоста-Эспанья. Это было огромное обнажение скальных пород, выход на поверхность белого гранита 25 футов высотой и 52 фута длиной. В этой белой скале инками был вырублен сложный комплекс: ряды прямоугольных сидений, десять выступающих камней квадратной формы, пещера с нишами, уплощенная вершина с платформами по бокам и искусственно расширенные трещины, которые, вероятно, предназначались для того, чтобы по ним текла жертвенная чича или кровь принесенных в жертву лам. На восточной и южной его сторонах простиралось болото и пруд со зловеще-темной водой. И все это место, это заросшее лесом ущелье, было как будто из другого мира и точно соответствовало описанию дьявольского склепа, какое сделал Антонио де ла Каланча. «Мы сразу же получили сильные впечатления, — писал Бингхэм в своем отчете Американскому обществу любителей древностей, — и пришли к убеждению, что это действи­тельно было священное место, центр идолопоклонства в более поздний период правления инков» (фото 46).

Одна впечатляющая демонстрация того, как Титу Куси со­блюдал религиозные обряды, состоялась во время ратификации договора в Акобамбе, когда он в июле 1567 года принимал Родригеса де Фигероа в качестве коррехидора. «Затем Инка встал. Глядя в сторону солнца и со смирением протянув к нему руки с раскрытыми ладонями, он сказал, выражая солнцу свое глубокое благоговение: «Я клянусь тобой, о Солнце, искусный создатель всего сущего на земле, которого я считаю своим богом и которо­му поклоняюсь, и тобой, Земля, которую я считаю матерью, да­ющей пропитание человеку».

Этот же самый Акобамбский договор предусматривал допуск в Вилькабамбу и в собственную жизнь Титу Куси христианского вероучения. Этим договором запрещалось, чтобы «индейцы-идо­лопоклонники совершали свои ритуалы и церемонии там, где их могли бы увидеть священники». Первыми священниками, по­павшими в труднодоступное языческое государство, были Антонио де Вера и Франсиско де лас Вередас, и Инка немедленно использовал их для того, чтобы они окрестили его сына Киспе Титу. После совершения обряда крещения Вера остался в Вилькабамбе один, и его работу поддерживало ежегодное жалованье в размере 600 песо. Эти деньги поступали из казны, так как гу­бернатор Гарсия де Кастро считал, что расходы на миссионерс­кую деятельность должен покрывать король. Деньги выплачива­лись раз в полгода, а общая сумма составляла 600 песо: «400 песо на пожертвования вышеназванному ордену и 50 песо на воск и вино, необходимые для совершения священных обрядов; остав­шиеся 150 песо предназначены ему на пропитание, так как, по договору, Инка не предоставляет его ему». Также вначале отец Антонио де Вера получал помощь от самого Титу Куси. Он по­лучил разрешение построить церковь в Карко над рекой Апуримак у западной границы провинции Вилькабамба. «Инка пода­рил высокий большой деревянный крест, который поставили в церкви рядом с дверью. Отец Антонио де Вера прочитал святую проповедь Инке и людям, которые живут с ним».

Сам Инка на некоторое время увлекся христианским веро­учением. Несмотря на то что он был верховным жрецом рели­гии инков, Титу Куси всегда проявлял разумную терпимость к христианству, в отличие от некоторых его более агрессивно настроенных приближенных. Диего Родригес на своей первой встрече с ним смело попросил позволения сказать несколько слов во славу Господа и святой христианской религии. Инка позволил. Затем Родригес рассказал многое, почерпнутое из книг, которые привез с собой. В тот раз он зашел слишком далеко, уговаривая вождей Инки принять христианство. «Сам Инка даже разгневался. В ярости он сказал мне, что ни один испанец, вступавший на его территорию, не осмеливался го­ворить об этом и хвалить Господа нашего Иисуса Христа, а также они не осмеливались на это в то время, когда был жив его отец. Это было большой дерзостью с моей стороны, и он уже был склонен приказать убить меня». Через несколько дней, будучи в более спокойном настроении, Титу Куси позволил Родригесу продолжить. На самом деле Титу Куси был крещен еще мальчиком в Куско, и Родригес напомнил ему: «Я прочел в книге регистрации крещений главной церкви Куско, что Инка был крещен и наречен Диего. Он сказал мне, что это правда, он был христианином; и он признался в этом перед индейцами. Он сказал, что помнит, как ему лили воду на голову, но он не помнит имени». В силу этого Титу Куси согласился по просьбе Родригеса собрать индейцев, исповедующих христиан­ство, и даже приказал, чтобы «был сделан большой крест», и «повелел им прийти и послушать мою проповедь». Очевидно, Инку охватило внезапное увлечение христианством, так как он «написал монахам-бенедиктинцам и францисканцам и попро­сил, чтобы двое из них прибыли к нему и стали проповедовать на территории его государства, а он в обмен на их учение даст им то, что выращивают на его земле. Он также написал судье Матьенсо, благодаря его за то, что он послал меня к нему, так как я открыл им заповеди нашего Господа Иисуса Христа».

Это было в 1565 году. Спустя два года, поощряемый отцом Антонио де Вера, а также потому, что губернатор Кастро на­писал ему много писем, умоляя его стать христианином, Титу Куси решил провести для себя исследование мощной религии испанцев. Он начал с расспросов Родригеса и его секретаря Мартина Пандо. «Кто был главной фигурой среди церковни­ков в Куско, и какой монашеский орден пользовался наиболь­шим уважением? Ему сказали, что наиболее уважаемым, влия­тельным и процветающим орденом был орден Святого Авгус­тина, а его настоятель — имеются в виду монахи, живущие в Куско, — был самой значительной фигурой из тех, что были в Куско. «Когда я узнал, что это так, я пришел в восторг от этого ордена и религии, которая была выше всякой другой, и решил написать много писем вышеупомянутому настоятелю с просьбой прибыть сюда и лично крестить меня, так как мне доставило бы большое удовольствие быть крещеным его соб­ственной рукой, если он такая важная персона».

Настоятель Хуан де Виверо проник в Вилькабамбу в авгус­те 1568 года в сопровождении одного из братьев ордена Маркоса Гарсия и двух знатных граждан Куско Гонсало Переса де Виверо и Атилано де Анайя, который в то время опекал Беат­рис Клару Койю. Инка проделал дорогу от города Вилькабамбы до встречи с ними в Уаранкалье, на высоком берегу реки Вилькабамба между городами Лукма и Виткос. За две недели обучения догматам веры Титу Куси выучил катехизис и был крещен настоятелем Виверо. Гонсало Перес де Виверо был крестным отцом, а Анхелина Сиса Окльо — крестной матерью. Титу Куси взял имя тогдашнего губернатора и стал Дон Дие­го де Кастро Титу Куси Юпанки. Одна из его жен крестилась одновременно с ним и стала Анхелина Полан-Килако. После ещё одной недели, прошедшей в религиозных наставлениях, настоятель Виверо и двое мирян отбыли назад, оставив брата Маркоса Гарсию одного в Вилькабамбе, — Антонио де Вера покинул этот край, когда здесь появились августинцы. Недо­брожелательно настроенный хронист августинцев Каланча даже не упомянул о миссионерской работе отца де Вера, которую он вел в течение полутора лет перед приездом сюда августинцев. Маркос Гарсия оказывается преданным, но суровым и не­сгибаемым служителем веры. Его миссия началась, когда вос­хищение Инки христианской религией было в своей наивыс­шей точке. Каланча докладывал, что Титу Куси использовал свое обращение в христианство как предлог для «организации большого празднества в честь того, что он стал католиком». Сам Инка писал: «Я сообщил моим подданным причину, по которой я крестился и привел этих людей в свою страну. Я объяснил им, с какой целью люди крестятся и почему этот святой отец остался в стране».

Гарсия был уверен, что вся провинция собирается последо­вать примеру своего правителя. Он остался в Уаранкалье до ок­тября, где обучал, наставлял и «окрестил нескольких детей с со­гласия их родителей». Затем он отправился через западный склон Кордильеры Вилькабамбы, где провел четыре месяца сезона дож­дей с метисом Мартином Пандо, обращая в христианство индей­цев в Карко и других деревнях, расположенных в направлении города Уаманга и реки Апуримак, в районе, в который уже до них проник Антонио де Вера. Он основал церкви в трех деревнях и кресты в пяти других деревушках, окрестил 90 человек и оставил после себя молодых людей с целью продолжать обучение. Затем Гарсия вернулся в Уаранкалью и оставался там с марта по сен­тябрь 1569 года, «совершая обряды крещения и наставляя индей­цев всего этого района». Как раз перед его отъездом в западные районы к Инке прибыли посланцы от его дальних подданных из лесных областей, от примитивного племени пилькосуни, с целью сообщить, что они готовы принять христианских миссионеров. Инка написал настоятелю Хуану де Виверо: «Я был рад, что эти бедняги захотели услышать евангельские заповеди и последовать по моим стопам. Я отправил к ним гонца, чтобы сообщить им, что святые отцы вашего благочестивого ордена придут обратить их в веру Господа нашего».

Каким-то образом массовое обращение, на которое возлага­лись надежды, так и не состоялось. Если верить Каланче, перво­начально Титу Куси привлекало в Маркосе Гарсии «отсутствие желания захватить земли, содержащие серебро, и исключитель­ная чистота его помыслов в провинции, которой грозил упадок». Но методы обучения Гарсии были настолько суровы, что вскоре оно потеряло свою притягательность. Монах застал нескольких своих мальчиков-учеников за отправлением языческих ритуалов и «наказал их розгами». Их отцы возмутились этим телесным на­казанием — инки применяли их в случаях серьезных преступле­ний — и пожаловались Инке. Титу Куси призвал монаха и уко­рил его, и Маркосу Гарсии пришлось извиниться. Более серьез­ные трения возникли после проповеди Гарсии об адских муках. Он упрекал Инку и его крещеных подданных в том, что они всту­пают в полигамные браки, устраивают празднества-попойки и продолжают посещать свои древние святыни.

Напряжение достигло своей наивысшей точки, когда Инка взял в жены вторую «ньюсту», которая также при крещении по­лучила имя Анхелина. Брак с двумя женами-христианками Гар­сия расценил как двоеженство. Вторая жена, Анхелина Льякса, позже призналась, что ее муж невзлюбил монаха Маркоса, «по­тому что он выражал ему свое осуждение с некоторой вольно­стью». Каланча был более прямолинеен: «Слуга Господа упрекал [Инку] с апостольским усердием», и Титу Куси очень разгневал­ся. Он был возмущен религиозными ограничениями, налагаемы­ми на его брачные отношения, точно так же, как Генрих VIII со­рок лет тому назад.

В сентябре 1569 года, почти год спустя после крещения Инки, еще один монах-августинец по имени Диего Ортис присоеди­нился к Маркосу Гарсии в провинции Вилькабамба. Инка был доволен вновь прибывшим монахом, так как у Ортиса, очевид­но, была более доброжелательная манера общения. Сам Гарсия к этому времени стал уже разочаровываться в своей миссии, за которую не получал благодарности, и с нетерпением стремился уехать в Куско. Ортис, будучи более терпимым, вскоре стал на­столько близким доверенным лицом импульсивного Инки, что«при каждом его посещении [Титу Куси] устраивал торжество и заявлял, что любит его как брата. Он дарил ему птиц и различ­ную пищу». Гарсия основал церковь в Пукьюре, а Ортис теперь получил разрешение построить еще одну в Уаранкалье.

Церковь Ортиса процветала, индейцы любили его, потому что он «учил, лечил и одаривал их». Он заработал себе репута­цию врачевателя за то, что лечил привыкших к высокогорью индейцев, страдающих от перемены климата в жарких лесах Вилькабамбы, а также различные заболевания индейцев-маньяри и пилькосуни, живущих в джунглях. С другой стороны, бедняга Маркос Гарсия продолжал изливать свой гнев на столь любимые туземцами попойки, которые он считал причиной «многочисленных убийств, гомосексуализма, случаев отцеубий­ства и кровосмешения». Он становился все более и более не­популярным и начал подозревать, что местные вожди пытают­ся отравить его при помощи трав. Он отправился в Куско, но Инка рассердился на то, что он уехал без разрешения, и отпра­вил за ним пятерых индейцев задержать его и привезти назад. Диего Ортис поспешил из Уаранкальи и присоединился к Гар­сии, чтобы вместе с ним предстать перед Инкой в Пукьюре.

Побранив Гарсию, Титу Куси сделал двум монахам неожи­данно щедрое предложение. «Я хочу отвезти вас в Вилькабамбу. Вы поедете со мной, так как я хочу развлечь вас». И они отправились на следующий день в компании Инки. Святые отцы и раньше хотели [совершить это путешествие] и пыта­лись добраться до Вилькабамбы, чтобы проповедовать там, так как это был самый большой город. Это был центр их идоло­поклонства, и там находились знахари, которые были знато­ками всяких мерзких ритуалов».

Поездка состоялась в сезон дождей в самом начале 1570 года, и часть пути была залита водой. Каланча ухватился за эту деталь и в своих тогдашних сообщениях раздул ее до размеров грубого оскорбления, специально задуманного индейцами, чтобы уни­зить монахов. «Два святых отца подумали, что это озеро, но Инка сказал им: «Нам всем придется пройти здесь». О, жестокий из­менник! Он-то путешествовал в паланкине, а два священника — пешком, к тому же они были босы! <...> Они скользили и пада­ли, и никто не помогал им подняться. Они держались за руки, в то время как индейцы проявляли святотатство, хохоча над ни­ми. <...> Они вышли на сухую твердь замерзшие и все в грязи». Титу Куси приказал поселить монахов за пределами города Вилькабамбы, так как он не хотел, чтобы они увидели «язычес­кие ритуалы и церемонии, в которых он и его вожди участвова­ли каждый день вместе с колдунами». Знаменитые «Воспоминания» («Реласьон») были подготовлены, пока все они находились в Вилькабамбе. Их автором был Титу Куси; перевел и продикто­вал их Маркое Гарсия, записал секретарь Мартин Пандо; засви­детельствовали Диего Ортис и ряд местных вождей в «Сан-Саль­вадоре де Вилькабамба» 6 февраля 1570 года. Этот документ давал более тактичное объяснение ограничениям деятельности мисси­онеров в столице. Каланча свидетельствовал: «Здесь никого не окрестили, потому что жителям этого края еще в новинку все эти вещи, которые нужно знать и понимать, касающиеся заповедей и предписаний Бога. Я позабочусь о том, чтобы они выучили их постепенно».

Каланча пересказал горестную историю о бедствиях мона­хов в Вилькабамбе. Ее стоит повторить, чтобы показать кон­траст между возвышенным и банальным, так как Каланча в своем негодовании совершенно не замечал комичности ситуа­ции. По его словам, языческие жрецы города решили прове­рить непорочность монахов. «Они нашли самых красивых ту­земных женщин — не жительниц гор, а самых прекрасных и грациозных женщин, которые живут в теплых долинах... Ин­дианки перепробовали все, чему мог только научить их дьявол, использовали все уловки и всю свою опасную привлекатель­ность, чтобы разбудить сладострастие и склонить к беспутству. Но святые мужи столь храбро защищались, что женщины воз­вратились посрамленные». Затем колдуны попытались одеть соблазнительниц в шутовские монашеские одеяния. Сначала пошли две женщины в черных рясах, а когда они получили отпор, две отправились в белых рясах. «Они дошли до крова­тей — ведь в индейских домах и постоялых дворах «тамбо» нет дверей... Эти оскорбления со стороны женщин продолжались и днем и ночью, только менялись рясы и лица. Если святые отцы покидали свой дом и отправлялись в села, женщины ра­зыскивали их. А если они приходили в город читать проповедь и сокрушаться о беспутстве женщин в монашеских рясах, ос­корбления не прекращались, но изобретались новые ужасные искушения, чтобы возбудить сладострастие». Каланча допус­кал и другое объяснение: «Хуана Герреро, жена секретаря Ин­ки Мартина Пандо, заявила, что Инка послал этих индианок в шутовских монашеских рясах, скорее чтобы посмеяться над священниками и обрядами святого Августина, нежели из же­лания лишить святых отцов невинности».

Есть значительно более простое объяснение для такого мас­карада. Вилькабамба находилась в лесу, на территории индейцев-кампа. Великий путешественник XIX века Антонио Раймонди писал, что индейцы-кампа «не ходят без одежды; их тело постоянно скрыто широким и длинным мешком из домотканой хлоп­чатобумажной ткани. Этот мешок доходит им до лодыжек. Когда он еще новый, он белого цвета. Но он быстро приобретает жел­товатый оттенок и пачкается краской аннато, которой они рас­крашивают свои лица... Помимо мешка многие пользуются ка­пюшонами, чтобы покрывать голову... Женщины вообще легко начинают смеяться, особенно те, кто помоложе...» Это могло бы послужить объяснением тому, как получилось, что хихикающие женщины оказались одетыми в монашеские одеяния таких цве­тов, которые приняты в разных монашеских орденах.

Вилькабамба с ее колдунами и соблазнительным трансвестиз­мом оказалась не по силам двум монахам. Они попросили раз­решения возвратиться к своей пастве в Уаранкалью и Пукьюру и отправились назад пешком по затопленной дороге. Оказавшись в Пукьюре, они решились на смелую конфронтацию с местной религией. Они собрали вместе всю свою паству и дали каждо­му мальчику-прислужнику немного хвороста. С крестом во гла­ве процессии они дерзко провели верующих от Пукьюры до свя­тыни Чукипальта, где находилась белая скала Юрак-руми. Затем они подожгли храм в скале и стали изгонять злых духов из этого места языческого поклонения. Среди сторонников религии ин­ков возникло волнение. «Вожди инков пришли в ярость и хоте­ли убить двоих служителей церкви копьями, они могли бы раз­резать их на кусочки. Они прибыли в город, желая дать волю сво­ей ярости». Инка и его жена также поспешили в Пукьюру, но христианская община в этой части Вилькабамбы была достаточ­но сильна, чтобы спасти монахов. Их единственное наказание состояло в том, что Ортис должен был вернуться в Уаранкалью, а Гарсию навсегда изгнали из Вилькабамбы. Гнев Инки был на удивление недолговечным: вскоре Ортиса простили, и к нему вернулась благосклонность Инки.

Власти вице-короля одобряли работу миссионеров, и имен­но из королевской казны, а не церковной, оплачивалась от­правка в Вилькабамбу церковных облачений и утвари. Запи­си в казначейских отчетах за декабрь 1569 года предоставляли аккуратный список утвари: парчовый покров для алтаря; пар­човая риза с золотой каймой, епитрахиль, манипула, паллий, нижняя сорочка; ширма для дарохранительницы; серебряные кувшины для вина, мирницы, потир и дискос; картины, под­свечники, требники, колокола и т. д. Они были посланы в ка­честве награды и поощрения Диего Ортису за выполнение его смелой и одинокой миссии.

Таким образом, монах-августинец Диего Ортис продолжал жить и проповедовать в труднодоступных долинах Вилькабамбы в течение всего 1570 года. Он и его предшественники Антонио Вера и Маркое Гарсия были единственными европейца­ми, которые так долго жили в этой неприступной части импе­рии инков, если не считать беглецов, которые двадцать пять лет назад нашли здесь убежище после сражения у Чупаса. Каж­дый из них жил один. Исключение составляют те несколько месяцев, во время которых Гарсия и Ортис находились в этом районе одновременно. И каждый из них отважно обучал ин­дейцев основам своей религии перед лицом агрессивно настроенной оппозиции, к которой принадлежали многие военачальники инков. Об их миссионерском усердии говорит то, что они продолжали выполнять свои обязанности, которые, вероятно, часто казались им жалкими и не приносящими награды. Но именно благодаря личному покровительству Титу Куси им было позволено делать это.

Все мимолетные впечатления, которые у нас есть о жизни в Вилькабамбе, показывают, что большая часть власти была у касты военачальников. И едва ли это удивительно. Маленькое государство постоянно находилось в состоянии холодной войны, угроза испанского вторжения могла осуществиться в любой момент. Сама империя инков раньше была милитаристской, больше известной своими завоевательными походами, системой управления и гражданским строительством, нежели достижениями в области искусства или культуры. Вилькабамба была микрокосмом этой империи, и естественно, что армия и служители культа были самым прочным хранилищем традиций и оплотом реакции. При нехватке людских ресурсов Вилькабамба могла позволить себе иметь только крестьян и солдат: было мало искусных ремесленников, чтобы заниматься ремеслами, тонкой работой по камню, ткачеством или работой по металлу.

Хотя большинство военачальников, участвовавших в восста­ниях Манко в 1536—1537 годах и в 1538—1539 годах, были казнены Франсиско Писарро в долине Юкай, новое их поколение возникло в ходе партизанских войн в сороковые годы XVI века. Это. были люди, которые уничтожили убийц Манко и управляли Вилькабамбой до совершеннолетия Сайри-Тупака. Вероятно, в Титу Куси они увидели самого агрессивного и способного из сыновей Манко. Поэтому-то они и согласились на отъезд Сайри-Тупака — без королевского венца — в колониальный Куско, где он мог бы жить более легкой жизнью, и приняли как должное ссылку более слабого Тупака Амару в уединенный храм в Вилькабамбе.

Когда Диего Родригес посетил Вилькабамбу в 1565 году, он столкнулся с бесконечными проявлениями дерзкой враждебности со стороны военных. Когда он впервые появился на мосту Чукичака, то на восточном берегу реки он поднял флаг, при­зывающий к перемирию, и ждал в течение нескольких дней, изводимый кусачими летающими насекомыми, которыми и сейчас кишит этот жаркий каньон. Первым ответом Титу Куси было письмо, в котором говорилось, что «он не хочет, чтобы какие-либо испанцы ступали на его территорию, с миром ли они пришли или с войной... Если бы я это сделал, его воена­чальники убили бы меня». Появились 10 индейских воинов в великолепных одеждах, с украшениями из перьев на головах; на их лицах были маски. «Они <...> спросили меня, не тот ли я человек, который дерзнул прийти сюда, желая поговорить с Инкой. Я ответил «да». Они сказали, что не может быть, что­бы я не боялся». Наконец, они смягчились и позволили Родригесу войти в Вилькабамбу.

После того как он переправился через Урубамбу и стал про­двигаться по долине Вилькабамбы с 10 сопровождающими, к нему присоединилась еще одна сотня туземных солдат в ка­честве дополнительного эскорта. Они сказали Родригесу, что, «если бы Инка не распорядился пропустить меня, они убили бы меня там. И каждый из них начал потрясать своим оружи­ем, называя испанцев бородатыми трусами и ворами. Другие сказали: «Неужели мы не можем убить этого одного бородача, чтобы отомстить за все то зло, которое его братья причини­ли нам!» Я успокоил их, сказав, что они правы: когда пришли испанцы, они причинили им много вреда... Затем я предложил им выпить... и дал им иголки, украшения, ножи и другие вещи, так что мы подружились».

В Виткосе Родригес увидел головы семи предателей, кото­рые убили Манко. Они все еще были выставлены на всеобщее обозрение как символ неподвластности Испании. Когда бы он ни встречал индейских военачальников, они всегда были при всех своих регалиях. Два орехона, сопровождавшие Инку, не­сли алебарды; их головы увенчивали короны, богато украшен­ные перьями, золотом и серебром. У некоторых в руках были копья, убранные разноцветными перьями. Другие несли бое­вые топоры. И «на всех на них были маски разных цветов».

Имели место случаи проявления враждебности, даже когда Родригес был вместе с Инкой. Титу Куси признавал, что, если каким-нибудь христианам пришлось бы остаться в Вилькабамбе, «его люди могли бы убить их, страшась их, даже без его на то позволения». Был случай, когда «вошел небольшой индеец. Пос­ле оказания знаков уважения Солнцу и Инке он подошел ко мне, потрясая копьем, и поднял его с угрозой. Он начал выкрикивать по-испански: «Убирайся! Убирайся!» — и угрожать мне своим копьем». Когда от губернатора Кастро из Лимы пришло письмо с угрозой применить насильственные действия, даже Титу Куси присоединился к демонстрациям открытого неповиновения. «Он высказал <...> все, какие только мог придумать, оскорбления испанцам и похвалы индейцам. Затем все индейцы поднялись и стали молиться... Некоторые из них говорили, что убьют четверых испанцев, другие — пятерых, третьи — шестерых, а четвертые — десятерых. Один из них по имени Чинчеро сказал, что раз уж я нахожусь среди них, то почему бы Инке не приказать ему убить меня, так как ему хотелось заколоть меня кинжалом, который он держал в руке. Инка молчал, ничего не говоря, и инде­ец ушел на свое место».

На следующий день произошла еще одна демонстрация та­кого же рода. Инка «начал похваляться, что он сам может убить 50 испанцев и что он собирается предать смерти всех испан­цев в королевстве. Он взял в руки копье и щит и начал изоб­ражать храбреца, крича: «Ступайте немедленно и приведите мне сюда всех людей, живущих за этими горами. Я хочу пойти и сразиться с испанцами и перебить их всех, и я хочу, чтобы ди­кие племена съели их». Затем подошли 600 или 700 индейцев-анти, все с луками и стрелами; дубинками и боевыми топора­ми. Они подошли, сохраняя порядок, оказывая знаки уваже­ния Солнцу и Инке, и заняли свои места. Инка опять начал потрясать своим копьем и сказал, что может поднять на но­ги всех индейцев в Перу: ему стоит только приказать, и они возьмутся за оружие. Затем все эти индейцы-анти предложили Инке, что, если он того пожелает, они съедят меня живьем. Они сказали ему: «Чем ты здесь занимаешься с этим борода­чом, который пытается обмануть тебя? Лучше нам съесть его, не медля». Потом прямо ко мне подошли два изменника-орехона с копьями в руках. Они размахивали своим оружием и кричали: «Бородачи — наши враги!» Я рассмеялся, но в то же время вверил себя Господу. Я попросил Инку проявить мило­сердие и защитить меня. И он спас меня от них и спрятал до утра». На следующий день атмосфера разрядилась: «Инка и его военачальники стали от души смеяться над тем, что случилось накануне, и спросили меня, что я думаю о вчерашнем дне... Они объяснили, что это был всего лишь розыгрыш».

Испанские писатели приравнивали главных вождей инков к своим гражданским и военным чинам. Самых главных они называли «губернаторами» или «главнокомандующими», а во­еначальников — «маэстре дель кампо». Губернатором во время визита Родригеса был Ямки Майта. Он шел непосредственно за Инкой и сидел по правую руку от него. У него была соб­ственная свита «из 60 или 70 человек, у каждого из которых были серебряные пластины, копья, пояса из золота и серебра и такая же одежда, какую носили все в окружении Инки». Он обнял Родригеса точно так же, как это сделал Титу Куси. Во время переговоров о возможном переезде Титу Куси в окку­пированное испанцами Перу одним из условий было то, что Ямки Майта будет сопровождать Инку. Ямки Майта умер вско­ре после посещения Родригесом Вилькабамбы. Его преемни­ком на высшем административном посту стал Уальпа Юпанки, который при крещении получил имя Дон Пабло. Под этим именем он засвидетельствовал «Воспоминания» («Реласьон») Титу Куси.

Родригес упомянул присутствие «маэстре дель кампо», но не назвал его по имени. Из различных источников стало извест­но, что несколько лет этот пост занимал Кури Паукар. Это был молодой военачальник, который встретил Диего де Альмагро по его возвращении из Чили трогательной речью о том, что побудило Манко поднять первое восстание. Обнаружилось, что он страстный роялист. «Мы очень близко к сердцу принимаем то, что нашего исконного господина, данного нам Солнцем, которого мы почитали, любили, которому поклонялись и пови­новались, оскорбили и обращались с ним как с самым послед­ним из нас». Именно Паукар обратил оружие против Альмаг­ро и напал на его людей в Кальке. Позднее Паукар стал одним из победителей в сражении у Хаухи во время второго восста­ния. Кури Паукар находился среди орехонов, которые сопро­вождали Сайри-Тупака в Куско, и его упомянул Инка в своем завещании. Этот непокорный военачальник вдохновлял Титу Куси на возрождение милитаристского духа в Вилькабамбе.

Другой ведущей фигурой, которую Каланча назвал «одним из близких друзей Титу Куси», был Дон Гаспар Сулька Янак. Он также засвидетельствовал «Реласьон» Титу Куси. Секретарь-ме­тис Мартин Пандо также был близким доверенным лицом Инки. Он был естественным посредником на различных встречах Род­ригеса с Титу Куси и в 1570 году записал «Реласьон». Когда Ди­его Родригес впервые увидел его, при нем был меч и щит, а одет он был «в испанскую одежду и очень старый плащ».

Трудно оценить, сколько воинов вели за собой эти пол­ководцы. Родригес, поразительно бесстрастный наблюдатель, упомянул, что видел контингенты войск общей численностью несколько сотен человек. И вполне вероятно, что значитель­ная часть армии Инки отправилась бы сопровождать его и его военачальников на встречу у реки Пампаконас. Франсиско де Толедо в своем отчете Совету по делам Индий от 25 марта 1571 года определил количество индейских воинов в Вилька­бамбе в 500 человек. Хотя Ямки Майта однажды сказал Родригесу, что он планировал крупную вылазку силами «700 индейцев-анти и 2 тысячи индейцев других племен».

Помимо войска, состоявшего из индейцев с гор в их корот­ких туниках, Титу Куси также мог призвать себе на помощь различные племена лесных индейцев, «людей, живущих за эти­ми горами», о которых он хвастался Родригесу. Эти индейцы из джунглей имели дурную репутацию как среди испанцев, так и среди инков. Диего Родригес писал, что это «индейцы-анти, которые едят человеческое мясо»; это их угрозы съесть его живьем так испугали его. Гарсиласо упоминал о 200 воинах-ка­рибах, посланных Сайри-Тупаком встретить Хуана Сьерру в 1557 году. Словом «кариб» называли людоедов вообще. Даже Титу Куси признавался в разговоре с настоятелем августинцев Хуаном де Виверо в том, что «у индейцев-чунчо есть только один недостаток, тот, что они едят человеческую плоть». Сами инки терпели самые тяжелые поражения от лесных индейцев, и у испанцев вскоре пропала охота к вылазкам в ливневые леса. В настоящее время, спустя четыреста лет, бразильская Служба защиты индейцев и миссионерские организации, работающие на перуанско-бразильской границе, вступают в контакт с но­выми племенами недалеко от северной границы цитадели Титу Куси.

Названия лесных племен в испанских отчетах безнадежно искажены. Хуан де Матьенсо, чиновник, который встретил Титу Куси на мосту Чукичака, утверждал, что во владении Инки «было много земель и много людей: например, провин­ции Виткос, Манари, Синьяне, Чукумачай, Нигуас, Опатаре и Панкормайо, расположенные в районе горного хребта, который спускается к морю, провинция Пилькосуни в районе Рупарура, а также провинции Уарампу, Пеати, Чиранаба и Понаба. Все они подчиняются ему и платят ему дань». Названия, ко­торые встречаются чаще всего в других источниках, — это ин­дейцы племен пилькосуни и манари. Власть Инки над ними была слабая: в своем письме от 24 ноября 1568 года Титу Куси сообщал настоятелю августинцев, что недавно в Вилькабамбу пришли два посланца и передали согласие индейцев-пилькосуни принять христианских миссионеров. Но между строк письма Титу Куси читалось, что у него нет над ними реальной власти. Пилькосуни жили к северо-западу от Вилькабамбы. По словам Толедо, их территория располагается «за Хаухой, к во­стоку, и граничит с краем, в котором Инка Титу Куси сейчас поднял восстание». Сам Манко посещал индейцев-пилькосуни по приглашению их вождей сразу же после того, как он разру­шил их идола в Уари Уилька, главной святыне индейцев, про­живающих в районе Хаухи. Бальтасар де Окампо отзывался об индейцах-пилькосуни как о многочисленном и воинственном племени: «...это народ, живущий в горной местности с огром­ными минеральными ресурсами; в здешних долинах велико­лепный климат для возделывания зерновых и сахарного трост­ника».

Несколько большую власть Титу Куси имел над племенем индейцев манари, которые жили восточнее пилькосуни. Это было лесное племя. Когда Окампо посетил территорию племе­ни манари, его угостили едой, типичной для джунглей Амазон­ки. В список племен, подчиняющихся Титу Куси, Матьенсо первым занес племя манари, но Толедо в своем отчете от 1 мая 1572 года написал, что «племена манари и анти очень много­численные; некоторые индейцы этих племен служат Инке, а другие восстали против него и перешли ко мне». И Матьенсо, и Толедо — оба они упоминали племя опатари, чьи земли рас­полагались к востоку от Вилькабамбы по другую сторону реки Урубамбы на поросших лесом холмах, находящихся между тер­риторией племени манари и Куско.

Долины рек Вилькабамбы и Пампаконаса образовали цен­тральную часть государства Титу Куси. Смена ландшафта здесь представляла собой впечатляющее зрелище. Сквозь разрывы в облаках виднелись сияющие снега горных вершин Анд Салькантай, Сорай, Пумасильо и Суэрокоча. Местами леса подни­мались из укромных долин почти до уровня вечных снегов. На более открытых горных склонах были просторы, покрытые мха­ми и длинной скользкой травой ичу, где могли пастись ламы. Это был край вертикальных плоскостей, где различные типы климата и растительности сменяли друг друга, как геологиче­ские пласты на крутых склонах долин. Ниже пастбищ высо­когорных ледниковых долин располагались земли, на которых потомки инков могли выращивать маис и картофель в более мягких климатических условиях. Гонимые ветрами туманы ка­ньонов здесь рассеивались, и с отрогов гор открывались голо­вокружительные виды на долины, находящиеся внизу на рас­стоянии нескольких тысяч футов. Чоккекирау — это развалины на одном из таких отрогов, нависающих над рекой Апуримак с западной стороны Кордильеры Вилькабамбы. Если смотреть отсюда, то грозная река кажется не более чем серебристо-се­рой линией в своем ущелье далеко внизу. Далее вниз по те­чению реки затемненные края долины исчезают в туманной дымке, как на картине Леонардо да Винчи. Бальтасар де Окампо так описал Виткос, который возвышался над рекой Вилькабамбой с восточного склона Кордильеры: «Он находился на очень высокой горе, с которой открывался вид на большую часть провинции Вилькабамбы». А Гарсия де Лойола упоминал о крепости инков «на большой возвышенности, окруженной острыми скалами и джунглями, очень опасной для соверше­ния восхождения и почти неприступной». Большинство тури­стов, приезжающих в Перу, посещают крепость Мачу-Пикчу, которая угнездилась между скал над крутым изгибом реки Уру­бамбы. Над развалинами возвышается гранитная глыба Уайна-Пикчу, а окрестные горные склоны, заросшие лесами, часто скрыты за пеленой низких влажных облаков. Такой ландшафт делает Мачу-Пикчу одними из самых прекрасных и зловещих руин в мире.

В расположенных внизу долинах были построены крепости Вилькабамбы. Долины густо заросли лесом, но это не леса из высоких деревьев, растущих у Амазонки. Это деревья меньшего размера, сучковатые и искривленные, и вся эта густая расти­тельность крепко держится за крутые горные склоны. На вет­вях деревьев лежит мокрый мох, придающий им унылый вид, и леса выглядят темными и угрюмыми. Здесь есть змеи, осо­бенно королевские аспиды; много ползучих растений, есть раз­личные виды тростника. Вблизи рек есть заросли Nicotiana tomentosa, табачного дерева Анд. А Мачу-Пикчу может похвас­таться гигантскими растениями с огромными плоскими листь­ями и блестящими желтыми цветами. Уступы разрушенного города покрыты дикой земляникой, а в окрестных лесах много прекрасных орхидей. При таком разнообразии растительности район Вилькабамбы мог предложить уцелевшим инкам почти все растения, которые им были нужны, от картофеля, киноа и кукурузы, произрастающих в горах, до коки и тропических фруктов, растущих в долинах с теплым климатом. Но за это приходилось выдерживать трудности: более низкую, по срав­нению с родиной инков, высоту над уровнем моря, климат, изнуряющий долгим сезоном дождей, с туманами и неистовы­ми грозами, и жару, присущую бассейну Амазонки.