Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Акри

Перси Фосетт ::: Неоконченное путешествие

Глава 7.

Сеньор Донайре был управляющим барракой, находившейся в нескольких днях пути вверх по реке. Это был интересный человек.

Одно время немецкая фирма, у которой он служил на реке Пурус, послала его на Путумайо, чтобы он вошел в контакт с тамошними индейцами, выучился их языку и доложил о возможностях торговли и добычи каучука в этих местах. Попав к одному большому племени, он женился на индианке и прожил среди дикарей около двух лет.

— Они были каннибалами, — сказал он, — и много раз мне приходилось видеть, как приготовляется человечье мясо, точнее — мясо белых людей. Они вовсе не стремились добыть именно белых, а предпочитали людей из других индейских племен. Человечье мясо по вкусу напоминает обезьянье.

— И вы когда-нибудь пробовали его сами? — спросил я.

— Не забывайте, что я жил среди них и должен был принять все их обычаи. Если б я отказался делать все то, что делают они, мне бы не пришлось рассказывать вам эту историю.

— Каково их развитие — я имею в виду духовное, общественное?…

— О, они достаточно разумны, будьте покойны. У них было организованное управление; каждая община имела своего вождя, но, кроме того, был верховный вождь, исполнявший роль царя всего племени. Своих покойников иногда они сжигали, но обычно съедали их. Женщин было множество, и, хотя существовало многоженство, их мораль была на высоком уровне. Конечно, майор, легко осудить каннибализм как нечто омерзительное, но подумайте хорошенько: почему есть мертвого человека более дурно, чем есть мертвое животное или птицу? По крайней мере это дает разумный мотив для убийства человека, чего вы не можете сказать о цивилизованном способе ведения войн. Кроме того, это удобный способ отделаться от покойника: не занимается драгоценная земля, не загрязняется чистый воздух при погребении! Все дело в том, с какой точки зрения смотреть. Первая ваша мысль о каннибализме — что он отвратителен, но, когда вы познакомитесь с ним поближе, вы мало что найдете возразить против него.

— Что заставило вас покинуть их?

— Моя жена рассказала мне о плане убийства всех белых. Они считали, что зверства белых в отношении индейцев — это попытка стереть их с лица земли, и горели желанием отомстить. Не думаю, чтобы они особенно хотели меня убить, но я был белый и, следовательно, меня надо было уничтожить вместе с прочими представителями моей расы. Так или иначе, я бежал без особого труда и очень жалел, что был вынужден покинуть их. Дикарская жизнь имеет свои преимущества, и чем более цивилизован человек, тем охотнее он сбрасывает с себя старую кожу и окунается в стихию предельной простоты. Большинство белых, «ставших дикарями», были хорошо образованными людьми. Интересно, что именно они проявляют наибольшую приспособляемость. Вы встретите белых, ставших индейцами, а иной раз увидите индейца, ставшего белым. Я их видел собственными глазами, этих людей с рыжими волосами и голубыми глазами, совсем как у гринго. Спросите любого в бразильских барраках на нашем пути, и всякий скажет вам то же самое.

Так я впервые услышал о «белых индейцах». Потом я увидел их, но подробнее об этом после.

Между реками Пурус и Акри расположен большой, треугольной формы кусок земли, которую Боливия продала Бразилии за два миллиона фунтов стерлингов. Менее чем за три года Бразилия выручила значительно большую сумму от собранного там каучука. Я сам видел в барраках массу каучука примерно на 70 000 фунтов стерлингов, ожидающего погрузки на баркасы для отправки в Манаус. Как я уже говорил, владельцы судов при благоприятных условиях зарабатывали сто процентов от стоимости каучука на каждой перевозке. Но в период между маем и декабрем иной раз случалось, что баркасы из-за падения воды в реке садились на мель. На Акри лопасти винта очень часто ломались о коряги, поэтому приходилось брать с собой изрядное количество запасных частей. Известен случай, когда один большой баркас потерял ни больше, ни меньше, как тридцать два винта за рейс! Ширина Акри не превышает здесь пятидесяти ярдов, и баркасы с глубокой осадкой могли ходить только тогда, когда мелководная, забитая корягами река поднимется от дождей по меньшей мере на двадцать пять футов. Впрочем, даже тогда множество мелких порогов представляет серьезную помеху для навигации.

По другую сторону границы, на бразильской территории, дома были прекрасно построены, просторны и хорошо обставлены. В Порту-Карлосе, большой бразильской барраке, крайнем пункте, куда доходили баркасы, хозяин и его семья жили роскошно, у них был прекрасный дом и все что угодно, включая большое количество рогатого скота из Манауса.

На путешественника, который вопреки местному этикету не остановился в барраке или centro выпить хотя бы чашку кофе с резидентами, смотрели весьма неодобрительно. Люди, живущие в этой глуши, жаждали вестей из внешнего мира и только таким образом могли их получить. Увидеть новое лицо, побеседовать со свежим человеком было все равно, что снова приобщиться к далекому цивилизованному миру. На нашем пути вверх по реке мы останавливались в нескольких местах, но нигде не заставали ни души; по-видимому, все обитатели были заняты на своих estradas. Драгоценный каучук, винтовки, одежда, граммофоны и прочие вещи лежали свободно, и все-таки никогда ничего не пропадало. Иногда встречалось такое объявление: «Все здесь имеет владельца», но вряд ли эта надпись была необходима; воровство считалось всеми столь гнусным преступлением, что никто даже не помышлял о нем. Убийство и изнасилование — пожалуйста, но только не грабеж! По виду одного centro, расположенного далеко вверх по реке, можно было подумать, что хозяина убили: ползучие растения закрывали хижину, комки каучука — болачи — проросли травой, и все-таки ничего не было тронуто. Одна болача средней величины в те времена стоила примерно 30 фунтов стерлингов, и забрать их было очень легко — привяжи к лодке и буксируй за собой по воде.

Дикарей в этой части реки было немного, хотя до меня доходили слухи об изолированных группах, приходивших к centro и похищавших любой металлический предмет, который попадался на глаза. Иногда эти группы будто бы даже нападали на сборщиков каучука и убивали их. Когда-то многочисленное коренное население в результате войн с белыми сильно сократилось, и многие из оставшихся в живых индейцев ушли дальше вверх по реке.

Ночь мы провели в centro, где десятка два сборщиков каучука собрались отпраздновать Новый год. Хижина была однокомнатная, построенная на сваях в шести футах над землей — бразильцы предпочитают не спать на уровне почвы, и правильно делают. Все мы неплохо выспались, за исключением Виллиса, который, боясь дождя, подвесил свой гамак под полом хижины. Дело в том, что пол был сделан из неплотно прилегавших одна к другой досок волокнистого пальмового дерева, так что мы, лежавшие внутри хижины, никоим образом не были полностью изолированы от внешнего мира, так же как и Виллис от нас. Бразильцы шумно откашливались и отплевывались, и Виллис попал прямо под их обстрел.

Поблизости от этого места жила самая красивая женщина, какую я когда-либо видел. Она была бразилианка-метиска с длинными черными шелковистыми волосами, безупречными чертами лица и восхитительной фигурой. Одни ее большие черные глаза зажгли бы и святого, не говоря уже о легко воспламеняющихся латиноамериканцах диких тропиков. Мне рассказывали, что восемь мужчин из числа тех, кто заявлял на нее права, были убиты и что она сама зарезала одного или двух своих поклонников. Это была сущая дьяволица, живой прототип «дочери джунглей» из романа или фильма: уже один только взгляд на нее мог оказаться роковым. У нее было до сих пор двенадцать мужчин и, вероятно, будет еще больше.

Однажды мы заночевали в лесу около устья реки Яку. После того как я залез в свой спальный мешок, я вдруг почувствовал, как кто-то торопливо пробежал по моей руке и дальше по шее; это было что-то волосатое и омерзительное. Я смахнул это существо, и на тыльную часть моей руки упал гигантский паук apazauca. Мне не сразу удалось стряхнуть его, так упорно он цеплялся за руку. Мне необыкновенно повезло: он меня не укусил, а этот вид пауков очень ядовит, от его укуса человек иногда погибает.

В Росарио, где мы несколько дней дожидались, пока будет закончена подготовка к нашему дальнейшему плаванию вверх по реке, прибыл один боливиец, участник экспедиции, прошедшей вверх по Тауаману. Он рассказал, что на тридцать шестой день по отплытии из Порвенира они напали на след диких индейцев, преследовали их до реки Иаку, притока Пуруса, и взяли много пленных. «Экспедиция» эта, разумеется, была попросту охотой за невольниками. Убили много индейцев, но и белые потеряли немало людей. «Добыча» была с выгодой реализована, и оставшиеся в живых считали, что они счастливо отделались, так как далеко не все подобного рода экспедиции кончаются столь удачно.

— Была как-то организована одна экспедиция численностью не меньше восьмидесяти человек, — рассказывал боливиец. — Она прошла от реки Тауаману до Рио-де-Пьедрас, или Табатинги, которая берет свое начало недалеко от истоков Акри и Пуруса и вливается в Мадре-де-Дьос около Мальдонадо. Несмотря на такую многочисленность отряда, погибших от отравленных стрел оказалось так много, что остальные не решились продолжать путь и отступили. Там живет племя под названием инапари — это светлокожие люди, и они не любят, чтобы им досаждали. Возможно, они все это и сделали.

Донайре выглядел нездоровым, и я заподозрил у него глисты. Я дал ему соответствующее лекарство, и моя репутация врача окончательно установилась, когда он поправился от недуга, мучившего его многие месяцы. Он упорно пытался убедить меня принять вознаграждение, давая мне каучука на шесть contos, или 360 фунтов, и разразился слезами, когда я отказался принять гонорар.

Ко мне то и дело обращались с просьбами — зачастую слезными — нанести на карту какую-нибудь частную каучуковую концессию, предлагая головокружительные гонорары, и, возможно, если бы у меня не было своей работы, я бы не отказывался. Однажды мне предложили вознаграждение, эквивалентное 5400 фунтам стерлингов, за землемерную съемку, которую можно было бы проделать за три недели. Чтобы юридически закрепить за собой концессию, надо было прежде всего нанести ее на карту. Профессиональные топографы слишком боялись болезней и дикарей, чтобы рисковать здесь своей жизнью, хотя на этой работе они могли бы в короткий срок составить себе состояние. Что касается дикарей, то, я думаю, мы не встретили и полудюжины индейцев на всем пространстве между Росарио и истоками Акри. Один вид ружья устрашал их, и они исчезали, едва мы успевали их заметить. И уж меньше всего я думал о том, чтобы стрелять в них.

Многие признаки указывали на то, что дни расцвета каучукового промысла на реке Акри миновали, и, собственно говоря, он находится в упадке, как и повсюду в Боливии. Спрос по-прежнему был велик, цены высоки, но паразитирующие насекомые и свиньи наносили неисчислимый вред взрослым каучуковым деревьям, а молодые деревца, достигнув высоты всего лишь в пять-шесть футов, сморщивались и умирали. Я часто удивлялся, почему здесь не выращивают гевею, и мне отвечали, что все предпринятые попытки кончались неудачей. Возможно, трудности ее разведения могли бы быть преодолены, если бы не всеобщее стремление к быстрому обогащению. Один сборщик при существующих условиях мог добыть за год более двух тонн каучука — во всяком случае на Акри, и каждый зарабатывал столько, что никого не привлекала идея сажать каучуковые деревья и ждать пятнадцать лет, пока они подрастут.

Взяв у Донайре большой бателон, мы покинули Росарио 9 января и сразу попали в затруднительное положение. Забитая корягами река обмелела. Наше судно, несомненно, было слишком велико для этой части реки, но ничего лучшего нельзя было достать. В довершение наших бед налетел ливень; он ревел, словно экспресс, жмущий изо всех сил, чтобы не выйти из жесткого расписания. Комары и маригуи истязали нас, и нам пришлось ночевать в мокрых гамаках. Однако на следующий день двигаться стало легче, так как дождь поднял уровень реки.

В барраке Такна у слияния рек Акри и Явериха мы обменяли наш бателон на две небольшие лодки, и таким образом проблема продвижения по верховьям реки Акри была разрешена.

Как раз в это время здесь произошла дуэль между двумя братьями, с одной стороны, и двумя их соперниками — с другой, по поводу обладания семнадцатилетней девицей перуано-индейского происхождения, которой это побоище страшно льстило. На мой взгляд, она была далеко не красавица, но, возможно, обладала другими прелестями, воспламенившими этих четырех идиотов. Во всяком случае одному из братьев прострелили руку, и за отсутствием необходимой медицинской помощи он истек кровью, еще один герой сбежал, а двое оставшихся дуэлянтов обнялись и поклялись в вечной дружбе. Весь дом был изрешечен пулями; Словом, пока дуэль шла, все перипетии представлялись весьма волнующим зрелищем.

Индейцы в этом районе доставляли много хлопот и стремились строить свои деревни в укромных местах, в некотором отдалении от реки. Кроме того, они устраивали надежные тропы на случай бегства от охотников за рабами. Прокладывая такие тропы, они обычно внезапно обрывали их, оставляя полосу нетронутых джунглей, и продолжали тропу на другой стороне, неизменно уклоняясь от близости к реке.

Немного выше Такны мы достигли Йоронгаса — последней барраки на реке. Дальше шла неведомая страна, так как не было побудительных причин для ее исследования: каучуковых деревьев становилось все меньше, а местное племя индейцев катеана не отличалось дружелюбием. В лесах вокруг было полно дичи. Здесь водились капибары и тапиры, их мясо отличается очень хорошим вкусом. Правда, считают, будто в некоторых районах им можно отравиться вследствие особенностей питания этих животных. Пекари здесь также водятся в изобилии и большими стадами; это дает основание полагать, что индейцы, заядлые охотники, обитают довольно далеко от этих мест.

По бразильским законам один человек имеет право разрабатывать земельный участок протяженностью не. более двенадцати миль по берегу реки и не более шести миль в глубину. Это ограничение едва ли кто-либо преступает, во-первых, из-за страха перед дикарями, во-вторых, вследствие трудности доставки тяжелых комков каучука на расстояние большее чем две лиги от реки. Centros подвергались здесь частым нападениям, поэтому в диких индейцев стреляли, как только они попадались на глаза. Никаких карательных экспедиций против коренных жителей бразильское правительство не допускало, так как его политика была направлена на защиту местного населения. Но у администрации не было никаких возможностей помешать подобному самоуправству в труднодоступных местах.

На Акри обитают индейцы качити, катеана, минитинера и гуарайю. Последние, возможно, являются остатками когда-то большого народа, так как они широко распространены на территории между реками Пурус и Бени.

В реках Пурус и Акри водятся большие сомы, называемые здесь пируруку; их твердые языки, жесткие, как подошва башмака, и похожие на нее по форме, употребляются в качестве терки для кухонных надобностей, а также при полировке дерева. Речное дно здесь песчаное, поэтому колючие скаты очень распространены. Мне удалось убить одиннадцатифутового крокодила — редкость в верховьях реки. Управляющий Йоронгаса рассказал, что он убил анаконду длиной в пятьдесят восемь футов на нижней Амазонке. В то время я склонен был рассматривать его рассказ как преувеличение, но позже, о чей я еще расскажу, мы убили змею даже еще больших размеров.

Все здесь пьют чай гуарана, напиток, обязанный своим происхождением индейцам племени гуарана, живущим по берегам нижней Амазонки; они приготовляют его из растения, которое можно найти только около деревни под названием Манес. Это растение представляет собой короткий, твердый цилиндр, который скребут обычно языком сома; полученный порошок сыплют в холодную воду — и чай готов. Этот напиток является исключительным тонизирующим средством и как будто не оказывает вредного действия. Ни один бразилец, живущий в диких местах, не обходится без него. Спрос на него очень велик, и продажная цена настоящего чая гуарана всегда высока; существующие подделки не только уступают ему по вкусу, но и могут быть попросту вредными. Вкус чая гуарана напоминает мате.

Управляющий в Йоронгасе был веселым человеком и не питал против индейцев никаких враждебных чувств, хотя они уже выгнали его из одной барраки, сожгли его дом и уничтожили пятнадцать тонн каучука. Его терпимость простиралась до того, что он считал такое отношение со стороны индейцев вполне заслуженным, ибо сам видел, с какой невероятной жестокостью расправлялись с ними «экспедиции». Не от всякого каучукового магната можно было слышать такие речи, и я проникся к нему величайшим уважением.

Мы не учли характера реки выше Йоронгаса: большая из наших двух лодок оказалась слишком велика для плавания вверх по течению, и нам пришлось обменять ее на две меньшие. Река повсюду была завалена упавшими деревьями, и нам без конца приходилось расчищать себе путь топором или же перетаскивать лодки и груз через завалы. От этой работы отчаянно ломило спину. Дикие звери здесь совершенно не боялись человека, даже тапир, наиболее робкое из животных, не убегал при нашем приближении и разглядывал нас с кротким удивлением. Мы проплывали мимо маленьких капибар, сидевших на задних ногах и не выказывавших ни малейшего намерения удрать. И уж, конечно, всюду суетились обезьяны, включая представителей особого вида с почти белой шерстью, несколько меньших по величине, чем обыкновенная коричневая обезьяна. Таких я не встречал больше нигде, только здесь, в верховьях Акри; эти крошки настолько нежны и чувствительны, что в неволе сразу погибают.

Пернатые были представлены весьма обильно и вели себя совсем как ручные, так что нам стоило большого труда сдерживать наших индейцев, норовивших убивать птиц палками. Среди прочих мы увидели своеобразную птицу, чем-то напоминающую по виду фазана и питающуюся падалью; она прыгала по берегу реки и громко шипела на нас. Выдра — здешний ее вид называется лобо — высунулась по плечи из воды и залаяла Виллису прямо в лицо — он в это время ловил рыбу с кормы. От неожиданности и удивления Виллис свалился в реку. Мы вытащили его, и он что-то забормотал насчет дьяволов — никогда до этого ему не приходилось видеть такого зверя. Присутствие выдры свидетельствовало о том, что крокодилов здесь нет; крокодилы боятся выдр и избегают тех участков реки, где они водятся.

По мере того как мы с помощью шестов продвигались все дальше мимо высоких отвесных берегов, сложенных красным песчаником, все чаще стали попадаться кости крупных животных, особенно там, где берег был подмыт и обвалился. Ископаемые останки животных — обычное здесь явление; несколько ниже мы видели отлично сохранившихся окаменелых черепах. Если бы мы останавливались и изучали эти окаменелости, возможно, нашли бы остатки вымерших чудовищ или животных, которые сейчас уже не встречаются в этих лесах.

Четыре дня спустя по отплытии из Йоронгаса мы наскочили на стадо пекари, и сразу все пришли в дикий ажиотаж. С молниеносной быстротой вся команда выскочила из лодок и выбралась на берег; загремели выстрелы, пули со свистом летели во всех направлениях, отскакивали в листву и впивались в крепкие стволы деревьев. Я думаю, не во всяком сражении жизнь человеческая подвергается большей опасности, чем это было в побоище, затеянном нашими людьми. Каждый палил в мечущуюся массу животных, нимало не думая о последствиях. Люди кричали и вопили, свиньи пронзительно визжали и в панике разбегались в разные стороны. Самец пекари пробежал у Виллиса между ног и сшиб его наземь, Виллис в страхе полез на дерево. Животные были настолько напуганы, что и не пробовали нападать, и, когда все было кончено, пять из них лежали на земле мертвыми. Одному богу известно, сколько их было ранено, и просто чудо, что никто из людей не пострадал, даже Виллис, который спустился с дерева и заявил, что уже считал себя покойником.

Мы попробовали кусок мяса пекари и нашли его превосходным; оно считается самым лучшим мясом, какое только можно найти в лесу. Не было никакого сомнения в том, что команда разделяет ту же точку зрения: мясо было поглощено за один присест, в течение великолепного пиршества, длившегося с сумерек до самой зари.

Животный мир здесь был богато представлен. На больших деревьях пронзительно кричали легионы маленьких серых обезьянок, известных под названием леонситос, величиной немного побольше мартышек. По ночам нас обстреливали незрелыми плодами и другими метательными снарядами члены семейства лемуров с большими, как блюдца, глазами — так называемые ноктурнос, или ночные обезьяны. А на стоянках необходимо было охранять припасы от разграбления озорными коричневыми обезьянами.

Теперь стали попадаться признаки индейцев — следы на песчаных отмелях и лесные тропы, но их самих нам удавалось видеть лишь мельком, так как они проявляли крайнюю осторожность и старались не показываться нам на глаза. То там, то здесь встречались пни, тщательно отесанные в виде конуса высотою в фут, вероятно, они служили религиозным целям. Если бы в нашей партии не было индейцев, возможно, дикари бы уже показались. Очень неприятно все время знать, что за каждым твоим движением наблюдают, и почти совсем не видеть тех, кто за тобою следит. Из-за этого приходилось выставлять по ночам стражу; часовые сменялись каждые три часа.

Мы прошли Cascada de Avispas — небольшой водопад высотой в один или два фута, где можно было купаться без опаски; удовольствие отравляли лишь желтые, больно кусающие слепни табана. Идти вверх по реке было трудно. Нам пришлось преодолеть не менее ста двадцати быстрин, и порогов, некоторые в три или четыре фута высотой причем тяжелые, выдолбленные из дерева лодки надо было тащить волоком или переносить на руках. Красный песчаник сменился черной скальной-породой, и наконец мы достигли довольно высокого водопада, за которым ширина реки уменьшалась почти до ярда. Лодки дальше плыть не могли. Я предложил продолжать путь пешком до истока реки, который, вероятно, находился в нескольких милях отсюда; однако индейцы отказались следовать далее, а я боялся оставить их здесь с лодками — они могли сбежать на них и оставить нас без средств передвижения. Поэтому мы вырезали памятную запись на большом высоком дереве и тронулись в обратный путь. 7 февраля мы достигли Йоронгаса и пробыли там несколько дней. Виллис тем временем спустился по реке до Такны и купил муки для выпечки хлеба.

В Йоронгасе прекрасные плантации бананов и маниоки, которая по вкусу напоминает картофель, но еще вкуснее и является основным продуктом питания жителей внутренней Бразилии. В бассейне Акри посадка производилась всегда за четыре дня до или после полнолуния или новолуния, в зависимости от высаживаемой культуры. В то время этот обычай был распространен по всей Южной Америке — посадка производилась в соответствии с фазами луны, и пренебрежение этим правилом, как говорили, лишало урожай стойкости против вредителей. Такие же меры предосторожности предпринимались тогда, когда крыли крышу пальмовыми листьями; существовало мнение, что пальмовая ветвь, срезанная в то время, когда луна на ущербе или близко новолуние, подвержена быстрому уничтожению насекомыми. Не следует считать такой взгляд наивным суеверием, пока не будет доказана его несостоятельность. Лично я полагаю, что нам предстоит еще многое узнать о влиянии луны.

Во время нашего пребывания в Йоронгасе я проявил снятые на реке фотографии. Эту процедуру следовало произвести возможно скорее после съемки, так как во влажном воздухе лесов пленка при отсутствии водонепроницаемой упаковки быстро портится от сырости. Трудность состоит в том, чтобы найти достаточно холодную воду. Прекрасные снимки можно испортить при проявлении в воде неподходящей температуры. В этот раз я снимал фотоаппаратом производства «Стереоскопик компани» на пленке четыре на шесть с половиной дюймов, получая довольно большое изображение сравнительно с современными нововведениями по этой части. Позже я отдал предпочтение фотокамерам меньших размеров, позволявшим снимать при одинаковом весе аппарата гораздо больше кадров, а вес значит очень много, когда все, что берешь с собой, приходится нести на собственном горбу. Число интереснейших снимков, загубленных вследствие различных причин, хоть кого могло привести в отчаяние, и все-таки мы закончили наши экспедиции с достаточным количеством фотографий, чтобы составить о них исчерпывающий отчет.

Дэн покинул нас в Йоронгасе и вернулся в Такну, вероятно, стосковавшись по пьяной оргии. Когда мы отправлялись вверх по Акри, мы оставили этого молодого человека мертвецки пьяным в Такие, и он нагнал нас уже после того, как мы покинули Йоронгас. Он пришел в лагерь, смущенно извиняясь и клянясь отныне не брать в рот ни капли спиртного. К Чалмерсу у него не было никакого уважения, и я всерьез опасался стычки между ними, но, к счастью, до этого дело не дошло.

Управляющий Йоронгасом и несколько его людей очень досадовали из-за того, что девушке из племени катеана, которую они взяли в плен и держали на цепи, как собаку, удалось бежать. Потом она объявилась в Такие, невзирая на опасную близость к белым; приворожил ее один из серингейрос. Там она и осталась, причем на этот раз не нужно было никаких цепей, чтобы ее удержать.

Когда мы пришли в Такну, Дэн был в стельку пьян. Я не стал его тревожить, взял с собой Виллиса и Чалмерса и отправился вверх по Яверихе, небольшому притоку Акри, который нужно было нанести на карту. Путь был трудный — опять коряги и поваленные деревья, и работать тоже стало труднее, так как мои компаньоны проявляли нерадивость, стоило мне отвернуться. В верховьях реки в затвердевших глинистых отложениях на берегу мы нашли высунувшийся на поверхность череп и несколько костей окаменелого ящера. Череп, более пяти футов длиной, был сильно поврежден действием воды и гальки и не было уверенности в том, что он не развалится при извлечении, но мне все же удалось собрать несколько черных зубов, которые оказались целыми. Невдалеке мы обнаружили скелет еще более крупного чудовища, хорошо видимый на дне глубокого, спокойного водоема, но добраться до него было невозможно.

Трижды мы терпели крушение, наскакивая на коряги, но, к счастью, ничего ценного не потеряли, несмотря на то, что Чалмерс каждый раз сваливался за борт с компасом в руках. Инструменты и драгоценный хронометр были надежно спрятаны в водонепроницаемом металлическом ящике. Вернувшись в Такну, мы узнали, что Дэн с командой отправился в Сан-Мигель, и, когда после многих часов упорной работы веслами мы догнали его, он снова оказался пьян, так что бателон поплыл дальше без него. Мы продолжали свой путь и прибыли в Росарио, где нас приветливо встретила жена Донайре; сам он куда-то отбыл из лагеря.

Письма мы получали в самых разнообразных местах, и найти в Росарио ожидающую тебя почту было очень приятным сюрпризом. Все путешествующие, если только их просили, охотно брали с собой почту, и что касается меня, я никогда не слыхал, чтобы хоть одно письмо пропало или было украдено.

Четыре дня мы провели в Росарио, дожидаясь возвращения бателона; в течение этого времени я врачевал маленького сына Донайре, лечил Виллиса от лихорадки и проявлял свои пленки. Пока что сезон дождей не доставил нам больших неприятностей, и я пришел к заключению, что рассказы о сопутствующих ему неприятных явлениях преувеличены. Есть основание полагать, что интенсивность дождей понижается с постепенным изменением климата Южной Америки, хотя регулярно на каждые семь лет приходится один очень скверный дождливый сезон. На берегах рек я видел, что отметки высоких паводков были намного выше любого зарегистрированного уровня, это явно свидетельствовало о том, что в прошлом паводки бывали куда серьезнее, чем сейчас. Внезапные разливы рек вызываются таянием снегов в Андах, но и снега становится все меньше, в связи с уменьшением количества осадков и отступлением линии лесов[19].

Около трех миль ниже Росарио находилась баррака одного заядлого любителя граммофона, и после захода солнца музыка совершенно отчетливо разносилась над водой. Резкость тона на расстоянии смягчалась, и что-то необыкновенно чарующее было в этих звуках, долетавших до нас в сумерках тропического вечера в тот самый момент, когда второй раз за сутки стихал оркестр насекомых и наступала полная тишина. Самый любимый мотив владельца граммофона был «Estudiantina»[20], по сей день, стоит мне вновь услышать его, меня посещает видение: река Акри, золотое небо в ее водах и четко вырисовывающаяся на его фоне линия джунглей, стеной стоящих по берегам.

Говорят, дикари умеют сообщаться друг с другом на расстоянии до двадцати пяти миль посредством деревянных барабанов, из которых они извлекают особые звуки. После того как я услышал этот далекий граммофон, звучавший так ясно, словно он находился в соседней комнате, я вполне готов поверить этому. В лесу человеческий голос теряется на расстоянии двухсот ярдов; ружейный выстрел может быть слышен в радиусе полумили, а то и того меньше. А вот звуки, издаваемые некоторыми птицами, по-видимому, могут передаваться «гораздо дальше и даже некоторых насекомых можно слышать с удивительно далеких расстояний.

В джунглях песня птиц звучит необыкновенно красиво и ей свойствен какой-то пустой эхообразный отзвук, похожий на тот, который слышишь около птичьих домиков в зоологическом саду. Тут нет ни одной птицы, которая умела бы выводить такие разнообразные трели, как наши дрозды; здешние птицы без конца повторяют две или три ноты, подобные звону колокольчика. Одни стрекочут, другие каркают, третьи свистят или шипят.

Не видя, какое существо производит шум, трудно решить, кто это — птица или насекомое. Самые удивительные звуки издает тромпетеро, большая черная птица трубач. Ее песня начинается рядом отрывистых кудахтающих звуков, они все учащаются и учащаются, подобно тарахтению мотоцикла, когда прибавляют газ, и переходят в громкий протяжный трубный глас. Затем снова следуют обрывистые ноты, темп постепенно замедляется, и наконец песня замирает.

Говоря о пернатых всей перуанской и боливийской Монтаньи, следует упомянуть о небольшой птичке, похожей на зимородка, которая строит гнезда в аккуратных круглых отверстиях, проделанных в отвесных скалистых берегах рек. Эти отверстия отчетливо видны, но к ним не так-то легко добраться, и — странное дело — их можно обнаружить только в тех местах, где есть эти птицы. Однажды я выразил удивление по поводу того, какие они счастливцы — находят себе норки для гнезд, так удобно расположенные и так чисто высверленные, словно дрелью.

— Эти норки они делают сами— сказал мне человек, который прожил в лесах четверть века. — Я не раз видел, как они их делают. Я наблюдал за ними и видел, как они прилетали к обрыву с какими-то листочками в клювах, цеплялись к скале, как дятел к дереву, и терли листки о камень вращательными движениями. Потом они улетали и возвращались с новыми листочками, и снова терли. Посла трех или четырех втираний они бросали листочки и принимались долбить по тому же месту своими острыми клювами. Тут-то и начинаются чудеса — вскоре в камне появлялось круглое углубление. Потом они снова улетали, снова много раз принимались тереть камень листочками, а потом продолжали долбить. Эта работа занимала у них несколько дней, и в конце концов норка становилась достаточно глубокой, чтобы служить гнездом. Я лазил наверх, рассматривал норки и — можете мне поверить — аккуратнее дырку не может высверлить и человек!

— Вы хотите сказать, что своим клювом они могут продолбить крепкую скалу?

— Подобно тому как дятел долбит крепкое дерево, так, что ли?… Нет, я не думаю, чтобы птица могла пробить клювом крепкую скалу. Но я уверен, как и всякий, кто наблюдал этих птиц, что они знают какие-то листья, сок которых размягчает скалу, и она становится мягкой, как мокрая глина.

Я расценил эту историю как небылицу, но потом мне пришлось слышать аналогичные рассказы по всей стране, и я привожу ее здесь как нечто общеизвестное. Спустя некоторое время один англичанин, заслуживающий всяческого доверия, рассказал мне про случай, который может пролить свет на это.

— Мой племянник находился в местности Чунчо по реке Пирене в Перу. Однажды его лошадь охромела, и он оставил ее в соседней чакре, расположенной в пяти милях от его собственной, а сам пешком отправился домой. На следующий день он пошел за своей лошадью и выбрал путь покороче, через узкую полосу леса, куда он раньше не заходил. На нем были бриджи для верховой езды, сапоги и большие шпоры — не маленькие, английского образца, а большие, мексиканские, длиной в четыре дюйма, с колесиками чуть побольше, чем монета в полкроны. Шпоры были совсем новые. Когда он с трудом продрался через густые заросли к чакре, он был поражен, увидев, что его замечательные шпоры исчезли, словно их кто-то обглодал, так что остались лишь две черные рогульки в какую-нибудь одну восьмую дюйма длиной! Он не мог понять, в чем дело, а хозяин чакры спросил его, не проходил ли он случайно через заросли растений высотой около фута, с темными красноватыми листьями. Племянник сразу вспомнил, что он действительно проходил большое пространство, сплошь заросшее такими растениями. «То-то и оно! — сказал чакареро. Они-то и съели ваши шпоры! Это то самое, чем пользовались инки, чтобы придавать форму камням. Сок листьев размягчает скалу так, что она делается, как тесто. Покажите мне, где вы видели эти растения». Они хотели отыскать то место, но не смогли обнаружить его. Не так-то легко найти свои следы в джунглях, где нет никаких троп.

Мы достигли Кобихи 23 февраля, без труда спустившись вниз по реке, вода в которой поднялась. Сезонная торговля каучуком была в разгаре. Людям не угрожал больше голод, баркасы приходили и уходили, ожидали прибытия новых судов, через таможни текли большие суммы денег. Но здесь, в Боливии, каучуковый промысел подрывался безжалостной эксплуатацией деревьев; им не давали отдохнуть. В Бразилии каждый сборщик обрабатывает три estradas, каждое дерево надрезается только раз за три дня и после десяти лет надрезки ему дается отдых на восемь лет. Было подсчитано, что от момента сбора до момента доставки в Манаус или Пару каучук теряет пятьдесят процентов своей валовой ценности; убытки несет сборщик, и тем не менее он находит свое дело выгодным, пока цены держатся высоко. При всем том жизнь сборщиков каучука необычайно трудна, мало кто из них не болеет какой-нибудь болезнью.

Его день начинается в четыре часа утра с обхода своего участка в 150 деревьев. Он укрепляет чаши на стволах деревьев, зачастую расположенных друг от друга на значительных расстояниях, если лес беден каучуковыми деревьями. Потом он должен нарубить дров для костра и собрать орехи, при сжигании которых получают белый дым, необходимый для обработки сырого каучука. Затем он снова обходит деревья и собирает каучуковое молоко, а по возвращении приступает к трудоемкому процессу обкуривания собранного молока и приготовления из него болаи; в это время одной капли дождя, упавшей в молоко, достаточно, чтобы погубить результаты целого дня работы. Помимо всего этого он должен заниматься хозяйством, охотиться, строить свой дом и ремонтировать его, делать себе лодку и перевозить каучук на пункт сбора. Дело идет к тому, что все леса страны, не затопляемые во время разливов рек, будут заселены цивилизованными людьми, а свистки локомотива и жужжание аэропланов раздадутся там, где раньше можно было слышать лишь мириады насекомых. Лес сам по себе не является источником болезней, они распространяются из мест скопления цивилизованных поселенцев, там, где грубое потворство своим желаниям влечет за собой большую часть заболеваний. Незараженные поселенцами, коренные жители обладают прекрасным здоровьем, и, разумеется, они не стали бы избирать для себя таких мест, где жить неудобно, а земля непродуктивна.

Выше Кобихи, около Порто-Карлоса, на северном берегу реки имеются выходы нефти, черной, густой, но негорючей. Где-то в районе между рекой Пурус и Чако в будущем могут быть найдены большие ее запасы[21].

Мы жаждали новостей из внешнего мира и ожидали найти в Кобихе газеты с родины, которые пачками пересылались из Риберальты. Почта действительно пришла, но, увы, все наши газеты были съедены казенными мулами. Мне было известно, что мальтийские козлы существуют главным образом за счет бумажных остатков, но я никогда не думал, что мулы могут пасть так низко. Мы были вынуждены принять такое объяснение. Сомневаться в правдивости почтовых служащих не приходилось, а мулы не могли опровергнуть предъявленного им обвинения.

Период вынужденного безделья и ужасно однообразного существования кончился с появлением немца Келлера, хозяина большого баркаса, прибывшего из Манауса. Он был заядлый шахматист, и большую часть времени мы проводили вместе, склонившись над шахматной доской. Келлер сказал мне, что на перевозке грузов между Манаусом и верховьями Акри можно было заработать до 24 фунтов с тонны, а вывоз каучука оплачивался по 30 фунтов за тонну. Не удивительно, что владельцы баркасов готовы были рисковать как угодно, и мостовые в разгар торгового сезона были вымощены золотом.


[19] В то время когда отец писал эти строки, на Центральной железной дороге Перу в сезон дождей в окрестностях главной вершины (16 806 футов над уровнем моря) приходилось часто пускать снегоочиститель. Я помню старый, в виде клина, снегоочиститель, хранившийся на станции Тиклио, но никогда не видел его в действии, а в 1926 году этот плуг был снят и отправлен на побережье в качестве металлолома. Я работал в службе тяги на горной секции дороги в течение многих лет и отметил неуклонное снижение количества годовых осадков, выпадавших в виде снега. В 1924 году, помнится, глубина снега была около двух футов, а в 1946 году всего несколько дюймов, даже после самых жестоких снежных бурь. — Прим. мл. сына Фосетта.

[20] Студенческая (испан.). — Прим. перев.

[21] В разных местах лесного района сейчас разрабатываются нефтяные месторождения, однако отсутствие транспорта является главным препятствием для их интенсивной эксплуатации. — Прим. мл. сына Фосетта.