Танец змей

Танцы, которые принесли с собой на Кубу черные рабы, были нескольких типов. Но первоначально все они более или менее непосредственно были связаны с религией. Танцы были средством для выражения релнгнозных представлений афрокубинцев.

Первую большую группу ритуальных танцев представляли очень древние обрядовые танцы, инсценировавшие охоту на кай­мана или убийство змеи. Они устраивались, как правило, один раз в год, в точно установленный день — 6 января, в «период великого очищения», когда «изгоняются злые духи». Доныне это имитированное ритуальное убиение змей танцуют члены од­ной из конголезских (бантуских) групп на Кубе—известные майомбе. Величайший из афрокубинских поэтов Николас Гиль­ен услышал и записал танцевальную песню, которую майомбе Произносят, когда в танце убивают змею...

Майомбе — бомбе — майомбе!
Майомбе — бомбе — майомбе!
Майомбе — бомбе — майомбе!
Сенсемайа, змея ползет,
Сенсемайа,
Сенсемайа, у змеи глаза.
Сенсемайа.
Сенсемайа, у змеи язык,
Сенсемайа.
Когда змея пойдет, уже шипеть не может.
Когда змея пойдет, уже не может лезть.
Змея уже не может бегать.
Змея уже не может есть!
Когда змея пойдет, уже не может видеть,
Когда змея пойдет, уже не может пить,
Змея уже кусать не может.
Уже не носит смерть!
Майомбе — бомбе — майомбе!
Сенсемайа, змея ползла...
Майомбе — бомбе — майомбе!
Сенсемайа. змея уже лежит...
Майомбе — бомбе — майомбе!
Сенсемайа, не движется она...
Майомбе — бомбе — майомбе!
Сенсемайа, змеи уж нет!

Более известными, нежели «змеиный танец» майомбе, а так­же более красивыми, зажигательными, но и более сложными яв­ляются танцы, которые во время своих обрядов танцуют пред­ставители самой многочисленной афрокубинской группы — лукумийцы. С того дня, когда я впервые увидел в ломе сантеро обряд в честь бога — короля Чанго, я посетил целый ряд лукумийских обрядов. В гаванском квартале Монте я увидел только танцы в честь Чанго и орншу Эллегуа. В Регле танцевали жен­щины в честь владычицы моря йемайа. Однажды, однако, в здании другого из бывших гаванских кабильдо недалеко от при­стани я заметил какую-то торжественную службу афрокубинцев. Это были обрядовые танцы лукуми — эйа аранла. От своих дру­зей я знаю, что эта ныне уже весьма редко танцуемая эйа аран­ла имеет точный, строго соблюдаемый танцевальный порядок. Она состоит из восемнадцати танцев. Первый призывает бога Эллегуа, который охраняет дом и дороги; второй танец посвя­щается богу-Огун, владыке гор, железа и металлических инструментов; третий — Огоси, афрокубинской Диане, богине охоты; четвертый - Око, хранителю полей, владыке сельскохо­зяйственных работ; пятый — Инле — богине рыбной ловли; ше­стой— Бабалу Айе — господину прокази и черной оспы; седь­мой — Обатала — создателю мира; восьмой Дада; девятый — Огге; десятая принадлежит Аргайю, богу-гиганту рек и саванн; одиннадцатый — богам детей, близнецам Ибейис; двенадцатый — снова Чанго; тринадцатый — оришу Оба; четырнадцатый — по­священа покинутой Пеггуа; пятнадцатый — семицветной Ойа, справедливой и карающей, вспыльчивой и зажигательной; шест­надцатый — снова для Йемайа; семнадцатый посвящен Афро­дите афрокубинцев — Огун. сладкой и полной любви, и, наконец, восемнадцатый — для богини тех. которые богам служат и с бо­гами беседуют, могущественной Орунлу.

Красивейший и наиболее обширный цикл танцев негров Но­вого Света — эйа аранла — символически кончается танцем-разговором между богами и их земными слугами, предсказателями, гадальщиками, священниками и жрецами лукумийцев. В этом завершающем танце как бы вдруг кончается прочное единство всех, и негр возвращается в мир, в котором есть уже границы, границы между божественным и земным, между благородным и простым, между богатым и бедным.

Есть еще другие афрокубинские танцевальные торжества. На ннх я. правда, никогда не видел танца столь драматического, столь захватывающего, во время которого афрокубниец стано­вится на мгновение сам божеством, как тогда у пристани при священном цикле эйа аранла. При эйа аранла играет, танцует и, наконец, в трансе жнвет в нем его афрокубпнскнй бог. Но разве для негра танец не есть в первую очередь образ собствен­ной души, зеркало собственной радости?

Времена рабовладельчества прошли, проходит и вера кубин­ских негров в богов, уходит в прошлое их удивительная афро- кубинская религия, которую некогда черный раб создал из ста­рых африканских основ и поставил между собой и враждебным миром как своего рода китайскую стену, чтобы она его защи­тила.

В этом меняющемся мире, в котором чем дальше, тем мень­ше господ и богов, кубинец творит танцы не для богов, а для людей. Уже с начала нашего столетия, особенно в последние годы, эти танцы становятся все более распространенными, ста­новятся все более известными по всему свету. За границами острова из афрокубниских танцев наиболее известна румба. Как получила румба свое имя. мы не знаем. Ее бабушкой, возможно, была календа. светский танец, который привезли с собой в Аме­рику в XVII веке черные рабы из западноафриканской Гвинеи.

Из календы, которую всюду танцевали на Антилах, на Кубе возникла юка. танцуемая в такте две четверти или шесть вось­мых. Парный танец — юка имела две части. В первой танцор как бы «добывал» прельстительными словами и обдуманными Движениями свою партнершу. Вторая часть юки гораздо более быстрая, была, собственно, игрой в салки. Девушка танцеваль­ными шагами как бы убегает, юноша ее преследует. И внезапно, внезапно звучит решающий удар в барабан и всё — музыка и танцоры — останавливается. В эту минуту кокетливая игра в «добывание» милой должна кончиться. Танцор должен, и в этом трудность его танцевальной игры, в момент, когда зазвучит удар в барабан, стоять лицом и своей девушке. В заключение юки, лбы и тела танцоров буквально сталкиваются. Эту кульмина­цию юки на Кубе местные негры называют нкумба. И этим сталкиванием, нкумбой, которое соединяет обоих танцоров, их лица, плечи и бедра, юка кончается.

Из юки, которую доныне помнят на Кубе, уже непосред­ственно выросла, собственно, румба. И опять это был чисто пан­томимический танец — игра в отвержение, поддразнивание и «добывание» подруги, сопровождаемая остроумными простыми словами песенки. Танцующие румбу танцем и песенкой расска­зывают, например, о Лоле, ленивой Лоле, которая ничего не умеет делать. И так танцор играет, представляя нескладную Лолу, как она не умеет ни стирать, ни гладить, ни варить и т. д.

На танцевальных торжествах афрокубинцев раньше преобла­дала главным образом ямбу — медленная румба, в которой эти столь гибкие черные танцоры с превеликим удовольствием изо­бражали старичков и старушек, которым ноги совершенно, ну совершенно отказываются служить.

Позже, уже в нашем столетии, пришла иная румба, она на­зывается румба гаганко. Здесь важнее певец, нежели танцор. Певец в гаганко долго, часто даже скучно рассказывает какую-нибудь историю, хор затем повторяет повествование, и только после этого перед певцами становится пара танцующих и слово предоставляется настоящей румбе.

За последние годы всемирная слава румбы понемножку убы­вает. Вдобавок некоторые исполнители румбы изменили сами себе и за зелененькие доллары (которых было немало в дорево­люционной Кубе) демонстрировали посетителям гаванских баров (которых было тогда еще больше) разные пантомимические рум­бы, например румбу «запрягание мула». Танец несложен: жен­щина изображает мула, танцор-погонщик стремится надеть на него упряжь. Женщина-мул препятствует ему. Танцор-погонщик сбивает ее на землю. Женщина, то есть Мул, тяжело падает на все четыре конечности, погонщик, наконец, побеждает.

В последние десятилетия румбу, столько раз преданную ее собственными творцами, сменила у афрокубинцев в первую оче­редь конга. Танец, вообще говоря, очень старинный, о чем свиде­тельствует как его название, напоминающее о создателях конги, афрокубинцах,— черных рабах, говорящих на разных языках банту, которые пришли на Кубу из Конго, и его шаг, напоминающий неуклюжую походку скованных рабов, ноги которых отяго­щали большие железные шары.