Выкуп Атагвальпы (1532 г.)

Франсуа Писарро и его спутники еще не успели раз­делить между собой добычу, захваченную у несчастных перуанцев, и уйти с поля сражения при Каксамарке, когда к ним присоединился Альмагро с толпой авантю­ристов, охотно согласившихся принять участие в пред­приятии, сулившем щедрое вознаграждение.

При виде бесчисленных сокровищ, доставшихся по­бедителям, зависть овладела вновь прибывшими испан­цами, и они потребовали, чтоб их сделали участниками в дележе добычи, но товарищи Писарро возмутились таким требованием, считая это неслыханной дерзостью со стороны людей, не принимавших никакого участия в битве. Еще немного — и обе враждующие партии уже готовы были взяться за оружие, чтобы разрешить спор силой, когда вмешательство Писарро спасло его армию от последствий кровопролитного междоусобия. Он раз­дал только что пришедшим солдатам большую часть драгоценностей, доставшихся на его долю, и тем поло­жил конец раздорам. Недовольным остался только один Альмагро, начинавший уже чувствовать зависть к сво­ему товарищу. Несмотря на обещание Писарро поров­ну разделить выкуп, который он надеялся получить с пленного инки за возвращение ему свободы, между прежними друзьями появилось сначала недоверие, а по­том и взаимная ненависть. Как видите, эти люди оста­вались верными союзниками, деятельно помогали друг другу, пока были бедны и незнатны, но после при­обретения известности и богатства сделались неприми­римыми врагами, готовыми повредить один другому при первой возможности.

Надежды испанцев на богатый выкуп оказались вполне верными: несчастный Атагвальпа скоро убедил­ся, что только жадность руководит действиями его тю­ремщиков, и предложил свирепому Писарро за свое ос­вобождение столько золота и серебра, сколько можно поместить в комнате, где он был заключен, до той вы­соты, какую в состоянии определить сам Писарро, под­нявши руку. Предложение это было, конечно, принято с радостью.

На стене провели черту, до которой требовалось на­полнить тюрьму драгоценными металлами, и на другой же день гонцы отправились во все провинции Перу, что­бы известить жителей об условиях освобождения их им­ператора от тяжелого заключения. Через некоторое вре­мя отовсюду начали стекаться преданные своему мо­нарху перуанцы, принося с собой сосуды, разные укра­шения, утварь,— словом, все золотые и серебряные ве­щи, какие только у них были, из чего составилась гро­мадная масса драгоценностей, превосходившая все ожидаиия Писарро. Полученный выкуп он добросовестно разделил между своими спутниками, оставив у себя лишь наиболее ценные предметы, отличавшиеся худо­жественной отделкой, чтобы послать их королю Испа­нии в доказательство того, какое важное приобретение сделано горстью его подданных.

Между тем несчастный перуанский монарх, стараясь сократить долгие часы своего заключения, наблюдал нравы и обычаи своих стражей — испанцев, причем их умение читать и писать всего больше изумляло Атагвальпу, потому что письменность была совершенно не­известна племенам, населявшим Перу. Говорят, они не имели даже понятия о правильном летосчислении и, чтобы удержать в памяти потомства важнейшие истори­ческие события, делали на толстых шнурках разноцвет­ные узелки (что называлось у них «квипо») и потом со­храняли их в храмах как святыню.

Заключенный инка особенно подружился с одним из своих стражей — испанским офицером, который обра­щался с ним менее сурово, чем все остальные, и часто высказывал ему свое удивление познаниями европей­цев. Раз он попросил этого офицера написать на ногте своего большого пальца название истинного Бога и ра­довался, как дитя, когда приходившие к нему испанцы разбирали эти маленькие буквы, казавшиеся ему чем- то необыкновенным, и объясняли их значение. Случи­лось, что Писарро вздумал в это время навестить сво­его пленника, и добродушный Атагвальпа тотчас же обратился к нему с просьбой прочесть, что написано на его ногте. При этом Писарро не мог скрыть своего сму­щения, потому что, как вам известно, он не умел чи­тать и ему было очень совестно выказать свое неве­жество в присутствии подчиненных, которые все были грамотны и без труда удовлетворяли желание любозна­тельного императора.

Рассерженный Писарро поспешил удалиться и тогда же поклялся жестоко отомстить несчастному инке за то, что тот, хотя и совершенно невольно, сделался ви­новником унижения своего неумолимого врага, обнару­жив его невежество перед целым светом. Действительно, едва только богатый выкуп был получен и разделен меж­ду испанцами, как мстительный предводитель их прика­зал привести несчастного императора, обремененного цепями, на судилище. Суд состоял из Писарро, его то­варища Альмагро и монаха Вальверде. Этот последний, несмотря на свой духовный сан, не постыдился взять на себя позорную роль клеветника и начал обвинять Атагвальпу в различных преступлениях, о которых тот не имел ни малейшего понятия. Напрасно инка доказы­вал свою невиновность, напрасно умолял отправить его в Европу, где он мог предстать пред судом равных го­сударей,— судьи не обращали никакого внимания на эти заявления и, конечно, признали Атагвальпу виновным, как это всегда бывает, когда деспотам нужна жизнь че­ловека, находящегося в их власти.

Злополучного императора приговорили к сожжению на костре, и единственное снисхождение, оказанное ему, состояло в том, что вместо этой мучительной казни его просто задушили на том камне, который должен был слу­жить ему могильной плитой, предварительно склонив его принять крещение обещанием даровать жизнь. Та­кая жестокость, соединенная с грубым обманом, ужас­нула даже испанских солдат, утративших человеческие чувства под влиянием ненасытного корыстолюбия; как люди в высшей степени суеверные, они не замедлили поддаться мысли, что Бог непременно покарает их за убийство невинного инки, и утратили отчасти свою преж­нюю самоуверенность.

Несколько лет тому назад путешественники, заслу­живающие полного доверия, посетили город Каксамарку, где свирепствовали грозные завоеватели Перу, и ви­дели в старинном дворце инков ту комнату, где был за­ключен последний из них, а рядом с ней — часовню, воздвигнутую по приказанию Писарро на месте казни Атагвальпы. Без сомнения, эта часовня была построе­на с целью доказать набожность завоевателей Перу, но, согласитесь сами, что она свидетельствует скорее об их варварстве, чем об уважении к христианской религии, главным догматом которой служит не только любовь к ближним, но и любовь к врагам.