Второе плавание 1493—1496 годов

25 сентября 1493 года адмирал и вице-король Ко­лумб отправился в свое второе плавание. Теперь к от­плытию в Новый Свет готовились не жалкие барки с отчаянными головорезами, а гордый флот в семнадцать больших судов. На палубах теснилась пестрая толпа: тут находились и отважные дворяне (идальго), мечтав­шие о славе и завоеваниях, и купцы, заранее считавшие прибыль, которую они выручат за малоценные безде­лушки с невежественных индейцев, и мастеровые_> гото­вые нести в Новый Свет культуру Старого Света, и, на­конец, отважные искатели приключений, которым нече­го было терять. Молчаливые и сосредоточенные стояли тут же несколько бенедиктинцев^[9] в одежде своего орде­на — то были первые европейские миссионеры.

Благочестивая Изабелла особенно заботилась о спа­сении души своих новых подданных; вместе с королем и инфантом Хуаном она была восприемницей при кре­щении шести индейцев. Кроме того, в этой экспедиции участвовали многие лица, снискавшие себе славу впо­следствии. В числе их находились Диего Колумб, млад­ший брат адмирала, Алонсо де Охеда, будущий откры­ватель Венесуэлы, Понсе де Леон, открывший Флориду, и Хуан де ла Коса, знаменитый составитель географиче­ских карт.

В трюмах кораблей теснились овцы, рогатый скот, лошади, свиньи; казалось, Европа желала поделиться с Новым Светом своими богатствами. Туда везли и всяко­го рода семена: пшеницу, рис, кукурузу, побеги апельси­новых и грушевых деревьев, дынь, винограда, в числе растений на судах был сахарный тростник, удачное воз­делывание которого на плантациях Канарских островов, а затем и в Америке повело к торговле неграми и разви­тию невольничества, Но, к несчастью, на судах находи­лись и лютые собаки, дрессированные для травли лю­дей, перед страшными зубами которых не могли устоять даже самые отважные индейцы.

Наконец флот вышел в океан, и после короткой сто­янки у Канарских островов эскадра при благоприятном пассате без всяких приключений совершила весь пере­ход в 20 суток, придерживаясь на этот раз несколько более южного направления.

В субботу, 2 ноября, вечером, Колумб по цвету воз­духа и воды предсказал близость земли, и на другое ут­ро мореплаватели криками радости и пушечными зал­пами приветствовали остров, который в честь воскре­сенья назван был Доминика (Воскресенье). Из моря одна за другой поднимались вершины, покрытые густым лесом, стаи попугаев перелетали с одного острова на другой, на одном из них сверкавший водопад издали казался ниспадающим с облаков. Этот остров Колумб назвал Гваделупой.

Направившись к северо-западу, Колумб открыл ост­рова Монтсеррат, Сан-Мартин, Санта-Крус. Жители этих островов имели хорошие жилища и одевались в бу­мажные ткани; испанцы заметили, что они сохраняли высушенными части человеческих тел, и догадались, что у этих дикарей существует страшный обычай убивать и съедать своих пленных. Колумб слышал и ранее об этом и знал, что этих людоедов называли, как ему показа­лось, канибами, откуда и произошло название «канни­балов» для подобных племен.

Вскоре самому Колумбу пришлось познакомиться с дикой отвагой хищных караибов. К берегу был послан за водой бот, и к нему приблизилось индейское каноэ с шестью караибами. Некоторое время индейцы с удив­лением смотрели на чудесных иноземцев, пока им не от­резали путь к берегу. Заметив это, они схватились за оружие, несмотря на то, что их было всего шестеро, а испанцев двадцать четыре, и хотя у них были только луки и стрелы с наконечниками из рыбьих зубов, но наконечники эти были отравлены ядом плодов манза- нильи, а стрелы летели с такой силой, что пробивали панцири и щиты. Двое испанцев были ранены, и один из них смертельно. Когда лодка дикарей опрокинулась, они быстро поплыли к берегу, продолжая стрелять из воды. Европейцам, однако, удалось захватить мужчину и женщину; первый умер от раны, женщину же позже отвезли в Испанию, где она привлекала всеобщее вни­мание своим диким упорством, черными кругами вокруг глаз и в особенности странным обычаем всех караибов носить на икрах и на руках тесные подвязки, от которых руки и икры безобразно вспухали.

В конце ноября флот прибыл к Эспаньоле (Гаити). Матросы, участвовавшие в первом плавании, с восторгом узнали места, где они провели столько прекрасных дней, а вновь приехавшие с любопытством слушали их рассказы.

К вечеру 27 ноября флот подошел к тому месту, где был построен Навидад. Согласно условию, сделали два пушечных выстрела, но на них отвечало только эхо гор, а кругом продолжала царить мертвая тишина. Все с тревогой ожидали утра. Вдруг среди темноты раздался крик: «Альмиранте!» («Адмирал!») Колумб подошел к борту с факелом в руке, и на корабль поднялся инде­ец с несколькими кусками золота. Из неясных и плохо понятных и переведенных слов адмирал узнал нерадост­ные вести: из оставшихся тут европейцев одни умерли, другие ушли внутрь острова с несколькими индейскими женщинами.

Настало утро. Год тому назад здесь сновали много­численные каноэ индейцев, теперь же не показывалось ни одного. На берегу не толпились доверчивые туземцы, нигде не видно было дыма, напоминавшего о гостепри­имной кровле. Со страхом сошел Колумб на берег, где нашел только остатки пожарища и развалины форта Навидад. Кругом валялись лохмотья европейских одежд, черепки и осколки европейской утвари. Скоро нашли и несколько заросших высокой травой могил ев­ропейцев, ясно говоривших, что последние умерли уже несколько месяцев тому назад.

Только постепенно узнали печальную историю пер­вого поселения в Новом Свете. По отплытии Колумба некоторые своевольные колонисты возмутились против своих начальников, многие пали во время борьбы, а другие ушли во вновь открытую и богатую золотом стра­ну Чибао. Наконец какой-то касик овладел фортом и сжег его. Такова была грустная история первого евро­пейского поселения в Вест-Индии. При этом и доверие туземцев исчезло, а сам Гуаканагари держал себя сдер­жанно, почти подозрительно, и в одно прекрасное утро туземцы покинули берег.

Колумб также не хотел долго оставаться на этом не­счастливом месте: он вскоре отыскал более удобный пункт для нового поселения при устье трех речек с от­личной гаванью и прекрасным климатом, где и в декаб­ре-месяце веяли теплые ветры. Началась оживленная деятельность: плотники и мастеровые бодро принялись за устройство первого в Новом Свете христианского го­рода, с церковью, базаром и ратушей, названного в честь королевы Изабеллой. Но и этому поселению не посчастливилось: эта вечная весна скрывала за собой коварный климат. Уже несколько недель спустя треть европейцев заболела лихорадкой, и сам Колумб лежал три месяца больным.

Между тем Колумб поручил Охеде исследовать ост­ров, а главное — проникнуть в золотоносные горы Чи­бао. Через шесть дней Охеда вернулся с речным песком, в изобилии содержащим этот драгоценный металл. Это была радостная весть среди тяжелых обстоятельств. Колумб мог теперь доказать испанским монархам, что его обещания были не совсем безосновательны. Нужда­ясь снова в съестных запасах, лекарствах, винах и ло­шадях — этих страшилищах в глазах индейцев, никог­да не видевших таких больших, сильных четвероногих, Колумб доносил о плодородности страны, о необыкно­венно быстром росте здесь сахарного тростника и зер­новых хлебов и вместе с тем послал злополучное пред­ложение — ловить караибов и продавать их в рабство для покрытия расходов по колонии.

Между тем вскоре по отплытии кораблей в Испанию среди поселенцев стали проявляться ропот и недоволь­ство, и скоро многими овладело тупое равнодушие. Гос­подам, не привыкшим работать, но любившим хорошо есть, приходилось молоть хлеб и питаться плохим горо­ховым супом. Но вместо того чтобы заняться в качест­ве простых колонистов обработкой необычайно плодо­родной земли и тем обеспечить себя, все помышляли только о золоте и открыто жаловались на то, что их будто бы обманули. С затаенной ненавистью смотрели поселенцы на своего повелителя, к тому же не испанца, который, между тем, без различия звания и положения, от каждого требовал строгого повиновения, и вскоре возник заговор, с целью завладеть кораблями и уехать на родину. Колумб вовремя узнал о нем и заковал в це­пи главного зачинщика, Берналя де Писа, чтобы при первом же случае отослать его в Испанию. Спокойствие было восстановлено, но зато Колумба стали считать же­стоким.

Колумб старался забыть все эти неприятности и стре­мился к новым открытиям, к своей заветной цели — най­ти землю Катай. Океан был его родной стихией, и толь­ко здесь проявлялись во всей своей силе его наблюда­тельный ум, неустрашимость и твердость; он не был соз­дан организатором чего-либо.

Сначала он решил исследовать внутренность острова и в марте 1494 года с небольшим отрядом вышел из Изабеллы. С неимоверными трудностями прошли они через высокие прибрежные горы и проникли через един­ственное узкое ущелье в прелестную долину «Королев­ское поместье», по которой отряд прошел с распущен­ными знаменами и при звуках труб. Высокая трава поч­ти скрывала всадников, а величественные пальмы приво­дили путников в изумление. В горной местности Чибао Колумб основал сильный форт Святого Фомы, назначив его местом хранения добываемого в стране золота.

Затем Колумб оставил в Изабелле большую часть своего отряда, назначив начальником его брата своего Диего, а сам 24 апреля 1494 года на трех неглубоко сидящих судах, дозволявших приближаться к берегам, отправился исследовать неизвестные окружающие моря.

Миновав пустынный Навидад, эскадра направилась к западу и скоро достигла восточной оконечности Кубы, Пунта де Манси. Получив сведения о стране, богатой золотом, Колумб поплыл к югу и 5 мая остановился у острова Ямайка. Здесь эскадру окружили большие, фу­тов в 90 длины (1 фу_Т - английская мера длины, равная 0,3048 метра), пироги с вооруженными бесстрашными индейцами, головы которых были украшены коронами из перьев, а с берега донеслись глухие звуки боевых индейских труб. Но когда на туземцев выпустили собак, они заключили мир.

Убедившись, что золота здесь мало, Колумб снова направился к северу с целью исследовать Кубу. Осто­рожно и с трудом пробирались корабли между бесчис­ленными необитаемыми островками, постоянно тревожи­мые то теми, то другими явлениями природы. Каждый вечер разражалась ужасная гроза, но за нею всегда следовало прекрасное утро. Море принимало разные цвета, и однажды корабли попали в молочное море — явление, происходящее от плавающих в море бесконеч­но мелких частиц земли. Путешественники наши береж­но наполнили водой бочку, чтобы показать в Испании это чудо природы. Затем цвет воды сделался зеленым, а потом совсем черным.

Три месяца продолжалось это трудное плавание. Ко­рабли попортились, и обнаружилась течь, а подмочен­ный провиант сделался негодным. Полагая, что Куба не остров, Колумб воротился. Если бы он проплыл еще двое суток, то достиг бы западной оконечности Кубы, мыса Святого Антония, откуда, конечно, поплыл бы да­лее к западу и попал бы на материк новой части света. Но ему не суждено было узнать все значение своих от­крытий, и он всю жизнь продолжал думать, что доплыл до Азии.

На обратном пути к Гаити Колумб сильно захворал. Он не спал тридцать ночей, делил все лишения со свои­ми матросами, переносил даже более, чем все они, и крепкий организм его не выдержал. Испуганный экипаж привез его в гавань Изабеллы полумертвым, в бессозна­тельном состоянии. Когда Колумб пришел в себя, он, к радости своей, увидел около своей постели брата свое­го Бартоломе, который, узнав об открытиях брата, по­спешил из Англии через Испанию в Гаити. Будучи сам еще слишком слабым, Колумб назначил его своим на­местником, превысив тем самым свои полномочия. Ко­роль Испании долго не мог ему этого простить.

Бартоломе Колумб обладал спокойным и реши­тельным характером, и когда однажды морские разбой­ники ограбили его дочиста, он стал добывать себе сред­ства к жизни составлением карт, чем и обратил на себя внимание английского короля Генриха VII. Как моряк и естествоиспытатель, он уступал своему честолюбивому брату, но превосходил его твердостью характера и по­тому всегда имел на него влияние.

Бартоломе прибыл из Испании на Гаити с тремя су­дами через четыре дня после отплытия Христофора.

Уехавшие на этих судах в Испанию поселенцы наме­ренно распространили там слух о безвыходном положе­нии колонии, обвиняя во всем адмирала.

Между тем поселенцы — офицеры и солдаты, дворя­не и рабочие — безжалостно обременяли несчастных ин­дейцев тяжелой работой, истязали их, чтобы добыть от них золота, обижали их жен и детей, так что под конец даже этот терпеливый, гостеприимный и кроткий народ потерял терпение и возмутился против своих притесни­телей. Составился даже заговор, в котором приняли уча­стие четыре касика, и в числе их воинственный Каона- бо, предавший пламени больницу с 40 больными и в те­чение целого месяца осаждавший форт Святого Фомы. Один Гуаканагари оставался верен испанцам и изве­щал Колумба о планах своих соплеменников.

Прежде всего было необходимо обезопасить себя от Каонабо. Сам Колумб был еще слишком слаб. Тогда отважный Охеда хитростью овладел этим касиком, и вскоре весь остров был покорен и во многих местах уст­роены маленькие форты. Каждый индеец обязан был отныне доставлять известное количество золотого песка или тюк хлопчатой бумаги. Но обещанных Колумбом золотых гор не оказалось, а бессмысленные поиски зо­лота нередко доводили испанцев до голодной смерти в плодороднейшей стране света. Индейское население ста­ло вымирать; изо дня в день рылись они в золотоносном песке или возделывали под палящими лучами солнца поля маниока, с тоской вспоминая свою прежнюю безза­ботную жизнь, свои песни и пляски под звуки раковин. Жизнь стала для них мучением, и многие из них конча­ли самоубийством. Когда же наконец они убедились, что испанцы добровольно не возвратятся на небо, то реши­ли голодом заставить своих притеснителей удалиться и в один прекрасный день побросали свои жилища и бе­жали в горы, где надеялись прокормиться охотой и кор­нями. Даже преданный европейцам Гуаканагари уда­лился в леса. Но там между ними распространились по­вальные болезни, унесшие несколько тысяч индейцев, а вернувшихся к прибрежью ожидало прежнее рабство.

Между тем Колумбу грозила новая неприятность: из Испании приехал королевский уполномоченный Агуадо с поручением собрать сведения о положении колонии, и Колумб вынужден был вместе с ним вернуться в Испа­нию, чтобы оправдаться перед монархами. Перед отплы­тием судьба еще раз побаловала Колумба: один из ис­панцев женился на вдове касика, скоро заметившей тоску мужа по его единоплеменникам, и, чтобы привя­зать его к себе, она указала ему на юге острова бога­тые золотоносные жилы. Благодаря этому Колумб мог привезти в Европу весть о находке богатых золотых рудников.

Перед отплытием разразилась страшная буря, пото­пившая в гавани Изабеллы четыре каравеллы, и только 10 марта 1496 года Колумб на двух судах отплыл в Ис­панию. С ним ехали 225 человек прежних поселенцев — больных, недовольных и разочарованных обетованной страной. На кораблях находились также тридцать плен­ных индейцев, и между ними Каонабо. К несчастью, Ко­лумб уклонился слишком далеко к югу, где его задер­жали встречные ветры. На судах начался голод, и дело дошло до того, что экипаж хотел съесть индейцев, но Колумб решительно воспротивился этому ужасному на­мерению и с замечательной точностью вычислил, что земля должна находиться невдалеке. На следующий день действительно показался мыс Святого Винцента, и 11 мая 1496 года в гавани Кадиса корабли бросили якорь.

На этот раз Колумб не сразу добился аудиенции. Ис­пания воевала с Францией за Неаполь, и королевская чета была занята заключением знаменательного брака их дочери Иоанны с Филиппом Бургундским (благода­ря этому браку, Карл V, сын Иоанны и Филиппа Бур­гундского, сделался государем Нидерландов, Австрии, Германии и Испании).

При этих обстоятельствах Фердинанду и Изабелле было не до дикарей Нового Света. Колумб и индейцы не имели уже прелести новизны, и потому народ также меньше интересовался ими.

Наконец монархи благосклонно приняли Колумба, утвердили его права и привилегии и даже утвердили назначение наместником Бартоломе Колумба, но адми­ралу не удалось добиться отмены декрета, дозволявше­го всем и каждому снаряжать на свой счет суда и де­лать открытия в новых землях.