Культура Тауантинсуйю
Материальная и духовная культура государства древних кечуа Тауантинсуйю чрезвычайно богата и обширна. Она необъятна, как необъятно было гигантское государство инков, протянувшееся с севера на юг на
Начало становления Тауантинсуйю следует отнести примерно к XII—ХШ вв. н. э., когда возникли неизвестные нам условия для возвышения «городской» общины Куско, сложившейся в результате смешения пришельцев-инков — видимо, одного из кечуанских племен — с местным кечуанским же населением, заселившим долину Куско задолго до этого. Соперничество со стороны чанков и других индейских племен способствовало созданию союза кечуанских племен и общин. Во главе союза также в силу неизвестных обстоятельств встали инки, которыми уже правил военный вождь, постепенно приобретавший черты царя — деспота.
Социально-политическая структура Тауантинсуйю была необычайно сложной. Инка считался богом на земле и обладал неограниченной властью. Разделения властей не существовало. Господствующий класс состоял из нескольких каст: «инки по крови», «инки по привилегии», кураки и другие вожди общин и племен. Их следует отнести к категории населения, не платившей «налоги» (по Гарсиласо). Эксплуатируемая часть общества — те, кто платил «налоги», — также подразделялась на группы, из которых можно условно выделить следующие: митимае первой категории (привилегированная часть общинников, основывавших поселения, в том числе военные, во вновь завоеванных областях), хатун руна (формально свободные, но фактически порабощенные рядовые общинники и ремесленники), митимае второй категории (переселенцы из вновь завоеванных районов), янакуна (рабы). Существовала еще одна особая категория населения, так называемые «избранницы Солнца», в подавляющей массе — рабыни, занятые главным образом ткачеством.
История Тауантинсуйю знает много случаев классовых выступлений, а также восстаний покоренных племен и народностей. Разноязычное и разноплеменное население страны составляло по разным данным от 6 до 40 млн. человек. Наиболее вероятной представляется цифра в 10 млн.
Хозяйственной основой государства было земледелие с использованием грандиозных ирригационных сооружений, удобрения (гуано) и искусственных насыпных террас по склонам гор. Тауантинсуйю — единственное государство древней Америки, в котором существовало некое подобие животноводства как особая отрасль хозяйственной деятельности. Высокого уровня достигли ремесла, особенно текстильное, обработка металлов, строительная техника.
Культура инков — это поистине панперуанская культура, и не только потому, что она охватила территорию всей страны и даже вышла далеко за ее нынешние пределы, но и потому, что она органически включала в себя многие наиболее ценные элементы предшествующих цивилизаций и культур, создала условия для совершенствования и развития многих из них и обеспечила затем их широчайшее распространение.
Очевидно, что до своего появления на исторической арене, в так называемый период «тиауанакской экспансии», кечуа могли находиться под известным влиянием тиауанакского государства. Уже в то время их предки могли поклоняться всемогущему тиауанакскому богу Уиракочи, отождествив его с образом своего .древнего тотемного божества Солнца (Инти). Позже, встав во главе кечуанского союза и завоевав побережье, они берут в свой пантеон древнего бога этих мест, «творца» мира и света Начака-мака как еще одно из воплощений Уиракочи-Инти. Такая же судьба постигла древнего бога Тикси («основа сущего») и бога воздуха Кон, творца людей. В результате возникает сложный образ Инти-Кон-Тикси-Пачакамак-Уиракоча. Поскольку он выступает в различных «видимых» на изображениях или в природе (Солнце) ипостасях, то естественно возникает представление о его другой, некоей общей, невидимой сущности. Так па пути от политеизма к монотеизму у инков и у всех древних кечуа складывается концепция «Единого Вездесущего, Всемогущего и Незримого Бога», по отношению к которому все другие многочисленные божества становятся в положение детей, жен, слуг и служанок оставаясь в то же время «святыми».
Таков официальный пантеон богов Тауантинсуйю. В то же время массы трудового кечуанского населения продолжали придерживаться культа древнего земледельческого божества Пача-мамы — Матери-Земли, близкого и понятного им, а также культов" Матери-Воды, Повелителя Гор, тотемических культов кондора, пумы.
В системе религиозных взглядов древних кечуа, в том числе инков, присутствовало понятие «уака». Термин «уака» применялся к некоторым (не верховным) богам. Священное древнее: захоронение — уака; роща, гора, ручей, озеро, дерево, просто участок зеленой поверхности, прославившийся какой-либо сверхъестественностью, таинственностью, поверьем, — это тоже уака. Понятие «уака», таким образом, сходно с полинезийской «маной» — сверхъестественной силой, разлитой в пространстве и способной снисходить на конкретное существо или предмет.
Для отправления культа Единого Бога, а также местных культов имелась огромная армия жрецов, одной из функций которых было безусловное подчинение религиозному влиянию всех без исключения сторон духовной жизни общества: политики, права, морали, искусства, а также — что очень важно! — материального производства.
Древние кечуа обладали богатой и развитой мифологией.. Большой популярностью в Тауантинсуйю пользовались, в частности, мифы о возникновении рода собственно инков. Согласно одному из них, из пещеры Тампутоко, расположенной в долина Апуримак, неподалеку от Паукартамбо, вышли четыре брата Айяр: Качи, Манко, Учу и Аука (Саука). Одетые в роскошные одежды, сопровождаемые своими женами, они шли в поисках места, где бы могли построить столицу великой державы. Самым сильным из братьев был Качи. Из своей золотой пращи он мог метать камни до самых облаков. Позавидовав силе и ловкости Качи, братья хитростью заставили его вернуться в пещеру и наглухо замуровали вход. Три брата продолжали свой путь, как вдруг они в вышине увидели гигантскую птицу, от которой исходило сияние. Лицо у птицы было человечье. Качи (это был он) сказал, что прощает братьям обиды и будет отныне их покровителем. Во время дальнейших следований Учу превращается в камень. Аука и Манко достигли долины Куско и основали город. Однако, через два года смерть скосила Ауку и Айяр Манко оказался полным властителем города и основателем династии инкских правителей, или Единственных Инков.
Уже в этом мифе, зафиксированном в различных вариантах разными хронистами[1], инки предстают перед нами как пришельцы. Но они были пришельцами из близлежащих районов, продуктом внутрирегиональных миграционных процессов.
Л. Э. Валькарсель полагает, что за мифом о происхождении братьев Айяр скрываются реальные события, связанные с реальными внутрирегиональными миграциями племен кечуа, с их борьбой против других групп, с их внутренними раздорами и, наконец, с образованием союза кечуанских племен во главе с инками. Имеется и другой миф о происхождении инков, переданный хронистами также в различных вариантах. Отец-Солнце и Мать-Луна сжалились над людьми, жившими в невежестве, дикости и бедности, и послали с неба на землю своих детей — сына Манко Канака и дочь Маму Окльо Уаку, дабы они наставили людей почитать Отца-Солнце как бога, дали бы людям законы, обучили их ремеслам и искусству, научили жить в домах, обрабатывать землю, выращивать овощи, фрукты и злаки, разводить скот и т. п. Вначале Отец-Солнце поместил своих детей в озеро Титикака. Затем он разрешил им выйти оттуда и направиться в любом направлении, вооружив Манко Канака при этом золотым жезлом и приказав всюду, где они будут останавливаться для трапезы или сна, пытаться вонзить этот жезл в землю. Там, где он войдет в почву, дети Солнца должны были основать город, которому впоследствии суждено превратиться в столицу великой державы. Получив этот наказ, Манко Капак и Мама Окльо двинулись на север, достигли долины Куско и остановились возле горы Уана-каури. Здесь золотой жезл без всякого труда вошел в землю. Здесь же сын Солнца, первый Инка, и его жена выполнили наказ отца и основали свое «государство». Любопытно, что один из мифов прямо указывает на то, что первый Инка, Манко Капак, выполнял волю какого-то могучего человека, появившегося в Тиауанако[2].
Космологические мифы древних кечуа объясняли появление земли как проявление воли богов (обычно Пачакамака или Уиракочи). Что же касается Луны, других планет и звезд, то им отводились роли жены Солнца, его сестер, родственников и слуг. Каких-либо мифов о происхождении самого Солнца, подобных, например, древнемексиканским, до нас не дошло.
Космогоническая мифология древних кечуа воспринимала вселенную как единое целое, состоявшее из отдельных частей — миров. Согласно официальной инкской религиозной догме, таких миров три: Ханан Пача — «Верхний», звездный, Мир, куда после смерти уйдут достойные и безгрешные, Урин Пача — «Нижний Мир», т. е. обитель греха и соблазна, и Уку Пача — «Внутренний Мир», заключенный в сердцевину земли, куда после своей смерти уходят дурные люди. Этот мир порой назывался также Супайпа-Уасия, т. е. обитель Супай, одного из злых богов. Если в «Верхнем! Мире» люди после своей смерти должны жить в праздности и спокойствии, то жизнь во «Внутреннем Мире» была очень тяжелой, полной треволнений и болезней. Мы видим, таким образом, что» по мере становления в религии древних кечуа монотеистических тенденций в их религиозной мифологии постепенно возникают понятия, близкие к концепциям «ада» и «рая», хотя злое божество Супай вовсе еще не альтернатива Всемогущему и Вездесущему Богу, у которого в свою очередь нет пока еще одной ипостаси — Всемилостивейшего.
Чрезвычайно развитой частью древнекечуанской мифологии являлись теогонические и теологические мифы, особенно в период, предшествующий становлению деспотического государства инков. Происхождение богов часто связывают с волей Солнца. Боги ведут себя совсем, как люди, завидуют один другому, ссорятся и состязаются между собой. В этом отношении древние боги Андской области очень напоминают богов Олимпа. По мере же укрепления рабовладельческой инкской деспотии верховные божества, сливаясь воедино, все более «теряют» человеческие черты., становятся грозной, недоступной для человеческого восприятия силой, существование которой невозможно доказать, в которую можно только верить, перед которой человек — раб и ничтожество. Богатая и развитая мифология древних кечуа, а также других этнических групп, населявших Тауантинсуйю, составляла не только арсенал, но и почву искусства в Тауантинсуйю, его предпосылку. Пожалуй, самой развитой областью искусства у древних кечуа была поэзия. Поэт — «арауик», или «харауик», — обычный персонаж инкского общества. Арауикам хорошо было известно деление поэзии на жанры, среди которых одним из самых распространенных был так называемый «хайлъи». Трудно найти ему эквивалент в европейских языках. Наиболее близко по значению слово «гимн». Понятно, что первое место среди этих гимнов занимали священные гимны.
Приведем текст одного из хайльи, посвященного верховному богу:
О Тикси Уиракоча,
Определяющий: это пусть будет мужчиной,
Это пусть будет женщиной.
Светлый господин
Рождающегося света!
Пачакамак!
Кто ты?
Где ты?
Я не могу тебя видеть?
В Верхнем Мире,
Или в Нижнем Мире,
Или рядом с Миром
Находится твой трон?
Произнеси для меня
Хоть один звук
Из глубин небесного моря
Или из земных морей,
В которых ты обитаешь.
Пачакамак!
Творец человека!
Повелитель!
Твои рабы
Поднимают к тебе
Затуманенные взоры,
Несколько в ином «ключе» составлен гимн-хайльи «творцу человека», отрывки из которого цитируются ниже. В нем нет прямого обращения к богу. Гимн явно призван утверждать спокойствие в душах верующих, восхищение миром, созданным богом и управляемым Единственным Инкой.
Над землей рассветает,
Свет ее покрывает,
Чтоб хвала возносилась
Творцу человека...
А на ветках зеленых
Птицы песни щебечут.
В этих песнях пичужки
Пачакамака славят...
Камни, горы, ущелья
Перед Ним неподвижны.
Змеи, жителя леса
Перед Ним распростерлись.
Быстроногий гуанако
И викунья с вискачей
Рядом с Ним замирают
И покорно внимают...
Так и сердце мое
С каждым новым рассветом
Благодарность возносит
Созидателю мира![5]
В качестве третьего и последнего примера священного хайльи процитируем отрывки из гимна, посвященного богине дождя, изображенной в виде юпой ньюсты — принцессы, весталки Солнца, взятой им на небо и держащей в руках кувшин, наполненный живительной влагой для людей, животных и растений. Ее брат, разбивая этот кувшин, производит гром и молнию.
Прекрасная ньюста,
Только твой брат
Твой кувшин
Способен разбить...
И ты, ньюста,
Заставляешь
Влагу
Пролиться дождем...
Пачакамак,
Уиракоча
Именно для этого
Тебя поместил па небе
И так повелел[6].
Наряду с гимнами богам, правителям и героям л понятие хайльи включались и трудовые песни. Приведем в качестве примера «Айяу хайльи», что часто испаноязычными авторами переводится как «Еа, el triunfo», т. е, примерно так: «Вот уже победа». Трудовые хайльи обычно исполнялись двумя хорами мужчин и женщин:
Мужчины: Айяу хайльи, айяу хайльи!
Вот рука моя, вот сила,
Вот мотыга, вот и пашня.
Женщины: Славься, мужчина, славься!
Мужчины: Айяу хайльи, айяу хайльи!
Где же прекрасная ньюста?
Где семена для посева?
Женщины: Славься, сеятель, славься!
Мужчины: Айяу хайльи, айяу хайльи!.. и т. д.[7]
Следующий поэтико-музыкальный жанр, лирический в своей основе, — арауи. Он включал несколько видов: песня любовного страдания, песня прощения, искупления, очищения, песня веселья. В качестве примера познакомимся (в отрывках) лишь с одной разновидностью арауи, а именно с песней воспевания красоты:
Ушла, голубка, ушла, родная.
Голубка, где ты?
Тебя зову я, не уставая,
Но нет ответа.
Звезда моей неверной имя.
На небе нашем
Ее не спутаешь с другими,
Она всех краше.
Луна и Солнце друг с другом спорят,
Хотят светила
Сиять в горящем веселом взоре
Подруги милой.
Коса чернее на белой шее
Моей подруги,
Бровей изгибы еще стройнее,
Чем радуг дуги.
У милой пальцы, как сталактиты,
В одно мгновенье
Огонь почуешь в своей груди ты
От их движенья![8]
Уауаки — тоже лирическое произведение, которому известный боливийский писатель и литературовед-кечуолог Хесус Лара дает следующую характеристику: «Уауаки, наполненный особым ароматом,, имел форму песенного диалога. Несколько развязное любовное чувство, отточенное страстью ухаживания остроумие мужчин и еле заметная оборонительная позиция со стороны женщин наполняли его жизненной правдивостью. Хор, составленный из лиц одного пола, начинал песню; ему отвечал хор лиц иного пола. Характерной чертой уауаки был короткий рефрен, повторяющийся в виде восклицания после каждого стиха... Уауаки исполнялся главным образом на празднествах в честь луны или в период охраны посевов от набегов животных»[9].
Хесус Лара публикует классический пример уауаки:
Принцы: Ты только при свете луны
Да!
Делаешь вид, что зовешь,
Да!
Но если я приближаюсь,
Да!
Ты превращаешься в лед.
Да!
Принцессы: Если тебя позову я,
Да!
Ты приближайся скорее
Да!
А если я в лед превращаюсь,
Да!
Огнем растопи этот лед.
Да![10]
Среди песенно-танцевальных жанров большой жизнеспособностью обладали уайныо, кашуа и самакуика. Первые два из них до сих пор широко распространены в Перу и Боливии. Приведем для иллюстрации текст уайныо:
Одежду, вытканную цветами,
Носишь ты на себе.
Вытканы они на ткани
С золотой основой.
Их тонкую бахрому
Выткала нежность моя.
И связана она
Жаждой взглядов моих[11].
Поэтический жанр арануай несколько напоминает европейскую басню. Это всегда юмористическое стихотворение, по мораль как таковая, как крайний вывод из содержания в ней не встречается. Видимо, подразумевалось, что персонажи арануая, его образы и фабула настолько понятны и близки слушателям, что они сами должны сделать соответствующий вывод — мораль. Живые и веселые арануай развлекали народ во время коллективных сельскохозяйственных и общественных строительных работ, декламировались для воинов во время тяжелых походов и т. п.
Противоположностью задорному, живому и насмешливому арануаю был уанка. Название этого жанра, пожалуй, правильнее всего перевести словом «элегия». Уанка развился, по всей вероятности, из плача, что особенно заметно при конкретном знакомстве с текстами данного жанра. Ниже приводим отрывок:
Прохладная тень от дерева,
Дорога жизни,
Чистая струя водопада,
Ты ушел.
В тебе, как в густой листве,
Мое сердце свило гнездо.
Под твоей благодатной сенью
Расцвело мое счастье...
Как могу я остаться на свете
Совсем одинокой?
Вся вселенная стала теперь
Для меня лишь пустыней [12].
Некоторые уанка отражают конкретные исторические события — вторжение испанцев, смерть Атауальпыи др.
Наряду с поэзией заметную роль в жизни инкского общества играла драматургия. Отсутствие письма усиливало значение театральных представлений, о которых имеется много упоминаний в сочинениях ряда хронистов. Довольно полный обзор этих упоминании сделан Хесусом Ларой[13]. Особый интерес представляют данные, которые Николас де Мартинес Арсанс-и-Вега приводит в своем сочинении «История имперского поселения Потоси». Согласно этим данным, в
Народная драма «Апу-Ольянтай», крупнейший памятник духовной культуры народа кечуа, заслуживает того, чтобы уделить ему особое внимание. Стройная и ясная композиция, утверждение высокогуманных идей, ярко очерченные, полные естественных человеческих достоинств и недостатков характеры, необычайная образность, богатая рифма — все это позволяет поставить «Апу-Ольянтай» в один ряд с гомеровским эпосом.
Действие драмы, развертывающееся в правление Инки Пачакутека и Инки Тупака Юпанки, охватывает значительный отрезок времени и значительное число действующих лиц. Ольянтай — центральная фигура драмы — неустрашимый воин, вождь — правитель Антисуйю, одной из областей государства инков. Однако, занимая столь высокое положение, он не принадлежит к касте собственно инков, не является «никой по крови». Жизненные перипетии превращают Ольянтая в вождя крупного народного восстания, в борца против деспотизма инков-правителей.
Бунтарское содержание драмы, сомнения в законности власти инков, идеи свободы поставили «Ольянтая» вне официального инкского репертуара или сделали его достоянием крайне узкого круга лиц. Видимо, в этом нужно искать причину того удивительного факта, что самое замечательное литературное произведение древних кечуа, по крайней мере из тех, что дошли до нас, не упоминается ни в одной из хроник, как, впрочем, и само восстание Ольянтая, воспоминание о котором инкская «цензура» старалась вытравить из народной памяти. Будучи широким художественным полотном, обработанным в своем окончательном варианте неизвестным нам гением, «Ольянтай» являет собой органическое сочетание разных поэтических и драматургических жанров инкской эпохи.
Второй образец древнекечуанской драматургии, дошедший до наших времен, «Уткха Паукар», заключает в себе все признаки театрального арапуая. Это повествование о двух братьях — Уткха Паукар и Уткха Майта. Оба они влюблены в прекрасную юную Има Сумах, чье имя на кечуа означает «Какая красота!». Отец Има Сумах, правитель области, решает отдать дочь тому, кто быстрее сможет изменить направление горного потока так, чтобы он протекал возле самого дома Има Сумах.
Паукар, будучи одним из военачальников в инкской армии, бросает на выполнение этой работы тысячи подчиненных ему воинов. Младшему же брату, Майте, помогают лишь несколько друзей. Но дружба и любовь оказываются сильнее многотысячной армии. Через два месяца воды потока заплескались по каналу, проведенному Майтой и его друзьями. Разъяренный своим поражением, старший Паукар объявляет войну младшему брату. На клич Майты и его друзей собираются многочисленные дружины. Военное счастье улыбается то старшему, то младшему брату. Согласно традиции, братья в этом случае должны вступить в личное единоборство. Паукар намного сильнее Майты, и, кажется, исход борьбы уже предрешен. Но в последний момент он подавляет в себе несправедливый гнев и в благородном порыве признает права брата, примиряясь с ним.
Уступая по своим художественным достоинствам и по своему социальному звучанию «Ольянтаю», «Уткха Паукар» тем не менее дает богатый материал для изучения жизни инкского общества.
Хореографическое искусство также получило широкое распространение в «империи» инков. Танцы играли большую роль при свершении религиозных обрядов, были их неотъемлемой частью. Существовало очень много танцев. До сих пор в перуанских Андах живут десятки традиционных танцев. Видимо, в древности их было еще больше[15].
Рис. 6. Развалины Мачу-Пикчу. Культура инков
Изобразительное искусство древних кечуа также было пропитано религиозными воззрениями и тесно связано с мифологией; это же относится и к архитектуре. Величественные и помпезные храмы должны были вызывать страх, религиозный фанатизм и экстаз среди миллионов подданных Солнца и Лупы, держать их в повиновении и покорности. Уже сами циклопические кладки стен крепостей наводили на мысль о несокрушимости и могуществе их владетелей. Много таких построек или их руин сохранилось до наших дней (рис. 6, 7). Им не страшны мощные землетрясения, которые легко разрушают кладки позднейших периодов. Поверхности каменных глыб очень гладко отполированы, а сами глыбы, будучи неодинакового размера, так плотно пригнаны друг к другу, что самое тонкое лезвие ножа не пройдет между ними.
Рис. 7. Куско. Испанские надстройки на фундаментах кладки инков
Очень часто инкские монументальные сооружения немного наклонены внутрь; круглая башня имеет в этом случае вид усеченного конуса, а четырехугольное помещение — усеченной пирамиды. Немало замечательных памятников инкского зодчества находится в бывшей инкской столице Куско и ее окрестностях. Это прежде всего большой архитектурный комплекс Храм Солнца. В эпоху Тауантинсуйю он сверкал золотой и серебряной облицовкой, в его залах хранились мумии инков и их жен, громадное (несколько метров в диаметре) золотое изображение Отца-Солнца, серебряный лик Матери-Луны подобных же размеров. Богатые залы имели Венера, Юпитер, Молния и Гром, Радуга.
Значительный интерес представляет также скульптура инков, в частности их керамика. Инки унаследовали от мочиков традиции изготовления сосудов в виде человеческих фигур и голов-портретов. Подобного рода керамическая скульптура дошла до нас в довольно большом количестве, поскольку керамика мало интересовала испанских захватчиков. Но у инков была также иная скульптура, скульптура из золота и серебра. Инка Гарсиласо и другие хронисты описывают «золотой сад», который действительно существовал. И только мизерная часть шедевров инкского искусства была сохранена и доставлена в Испанию.
Изобразительное искусство древних кечуа было представлено также росписями на сосудах и в вышивках и окрасках тканей. И здесь инки многое заимствовали из опыта, накопленного предшественниками, но при этом вносили и свои новшества. Так, изобретением именно инков можно считать остродонные сосуды. Л. Э. Валькарсель считает, что такого рода сосуды использовались не только в повседневном быту, но и в декоративных и в религиозно-магических целях[16]. Они расписывались простым и в то же время столь оригинальным орнаментом, что он вызывает удивление даже в наши дни. Часто наряду с орнаментальной росписью присутствуют несколько стилизованные изображения колибри, пьющих сок из цветов, мотыльков, животных. Фигуры людей на сосудах обычно подвергались настолько сильной стилизации и схематизации, что их человеческие черты трудно распознать. Не исключено, что н подобных случаях имеют место антропоморфизация каких-то представителей фауны и флоры, а также попытки схематичного изображения наиболее характерных черт иных этнических групп. Особый интерес представляют росписи деревянных сосудов «керо», реалистично воспроизводящие сцепы из быта инков, их мифологии и некоторые реальные исторические события. Существует мнение, что в области керамики и ткачества инки уступали своим предшественникам[17]. Действительно, инкские ткани, вырабатывавшиеся из хлопка и шерсти, уступали тканям Паракаса, хотя инки умели изготовлять и толстую ковровую основу, и легкую ткань типа газовой. Правда и то, что сосуды мочиков и чиму своим скульптурным разнообразием превосходили инкские. Но зато древние кечуа были подлинными кудесниками цвета. Недаром они находили в своем пантеоне место для радуги и поклонялись ей. С невиданной до них тонкостью они передавали оттенки цвета, широко используя для этого метод отмыва. Сочетание многочисленных тонов и полутонов производит огромное впечатление, хотя обычно инкской керамике свойственно ограниченное количество цветов. Но на керо и тканях сияют все цвета и оттенки радуги. В этом смысле инки не только восприняли и сохранили насканские традиции полихромных изображений, но и приумножили их.
Много споров и гипотез породил вопрос об инкской письменности. Само по себе существование обширной рабовладельческой деспотии просто немыслимо без развитой системы фиксации сообщений. В наши дни уже неправомерно ставить вопрос о том, была ли в древнем Перу, в частности у инков, письменность. После тщательных изысканий, проведенных Диком Эдгаром Ибаррой Грассо, ответ на такой вопрос может быть лишь утвердительным[18]. Инкская и доинкская письменность килька (или калька) была типичным иероглифическим письмом. Однако оно имело крайне узкое распространение; им пользовались по существу лишь сам Инка, принцы, верховный жрец и самые высокопоставленные лица государства. Тенденция ограничения числа лиц, имеющих доступ к письменности, является всеобщей или почти всеобщей для древних государств. И в Египте, и в Вавилоне, и в древней Индии искусство письма было монополизировано сравнительно узкой группой правителей, жрецов и чиновников, что давало в руки господствующего класса дополнительное средство упрочения своего привилегированного положения, а также подавления и эксплуатации трудовых масс.
В данном случае эта тенденция проявилась с особой силой, превратив письменность в тайнопись, используемую инкским двором в целях фиска и получения других сведений о земле и населении Тауантинсуйю и смежных стран.
Вместе с тем широко распространенной формой фиксации сообщений в Тауантинсуйю было так называемое «узелковое письмо», или кипу (кино). Внешне оно представляет собой шнур-основу, к которому подвешивались разноцветные нити с завязанными на них узлами. В отношении кипу ученые, в том числе и советские, высказывали самые различные соображения. Так, Б. И. Шаревская считает кипу условной системой передачи сведений, усовершенствованным мнемоническим письмом, не имеющим ничего общего с письменностью[19]. В. А. Кузьмищев выдвигает гипотезу, согласно которой кипу вместе с кипукамайоком (специалист по кипу) составляли некое единое «счетно-вычислительное устройство», хранившее и по первому требованию выдававшее обширную информацию о Тауантинсуйю[20]. Большого внимания заслуживает комплексное исследование системы языка кечуа и системы кипу, выявившее дополнительные аргументы в пользу гипотезы о фонетическом характере «узелкового письма», предпринятое перуанским ученым Сантьяго Астете Чокано[21]. Интересно, что инки разработали также специальную начертательно-цветовую систему определенных сигналов, позволявшую им фиксировать отдельные понятия и термины[22].
Одной из сторон процесса этнической консолидации древне-кечуанской народности было становление единого языка, языка Куско в Тауантинсуйю, и его повсеместное насаждение в районах проживания некечуанского населения. Совершенно очевидно, что производственные отношения и общественно-политическая организация инкского общества оказывали определяющее влияние па формы и темпы этнических процессов в Тауантинсуйю, на такие важнейшие признаки этнической консолидации, какими являются территория, язык, культурно-психологический склад, этническое самосознание.
Как и всем древнейшим деспотическим государствам, Тауантинсуйю была присуща политика захвата новых территорий. Инкская экспансия в целом несла с собой более высокий тип производственных отношений или более высокий уровень отношений того же типа. Для некоторых наиболее отсталых районов она как бы служила стимулятором общественного развития. Целый ряд племен и даже государственных образований добровольно, или, точнее, без применения инками вооруженной силы, вошли в состав инкского государства. Как правило, это государство сохраняло привилегии вождей, правителей и аристократии присоединенных к Тауантинсуйю «царств» и «провинций», а также тамошние религиозные культы при условии признания главенствующей «роли» инкского верховного божества — Солнца. Инки «прощали» даже тех вождей и правителей, которые оказывали им сопротивление.
В результате осуществления экспансионистской политики государственная территория инков достигла огромных размеров. К моменту появления испанцев она составляла примерно 800 000 кв. км и простиралась с севера на юг почти на
Центральная власть всячески стремилась устранить территориальную раздробленность страны, уменьшить неблагоприятное, т. е. «разъединительное», воздействие географического фактора. В какой-то степени это удалось. Из столицы, города Куско, в разных направлениях были проведены благоустроенные дороги с многочисленными мостами и даже тоннелями в горах, использовавшиеся исключительно для государственных нужд: передвижения войск, массовых переселений населения, почтовой службы и т. п. Общая протяженность дорог превышала
Вскоре после захвата новых территорий туда переселялись преданные инкам, как правило, кечуанские общины, целые племена или часть какой-то «старой» инкской провинции. Этих переселенцев называли митимае, или митмакуна. Помимо функции «разжижения» покоренных племен практика массовых переселений оказывала ускоряющее воздействие на этнические процессы, способствуя слиянию различных племен и народностей в единую кечуанскую народность. Сходную роль играли инкские военные гарнизоны. Как следствие всего этого происходило сравнительно быстрое распространение языка и многих элементов материальной и духовной культуры кечуа.
Далеко идущие этнические последствия имели мероприятия центрального правительства по налаживанию разработанного инками передового производства во вновь присоединенных областях. Разумеется, это делалось не в целях подъема благосостояния их жителей (хотя и этот фактор учитывался), а ради укрепления экономики данных областей, ее активного включения в общегосударственную «экономическую машину», обеспечивавшую все возраставшие нужды господствующих классов и жречества.
Для этого инки содержали целую армию специалистов по ирригации, опытных земледельцев, мастеров по изготовлению сельскохозяйственных орудий, по строительству трасс, дорог и т. д. Они приносили с собой новые орудия производства, новые трудовые процессы и трудовые навыки, новые результаты труда и, соответственно, новую терминологию. Однако эти специалисты лишь руководили всеми трудовыми процессами, обучали им местное население, руками которого возводились все новые сооружения и усовершенствования. Тем самым они оказывали существенное влияние и на характер материальной культуры, и па язык покоренных народов.
Трудно переоценить такой фактор этнической консолидации, каким являлась языковая политика инков — повсеместное внедрение языка кечуа. Этому активно способствовала местная знать, сама стремившаяся овладеть им, чтобы походить на своих господ.
Язык кечуа изучали в специальных школах. Так, руна-сими («язык человека»), или кечуа, превратился в «lingua franca», в средство общения между различными этнолингвистическими группами обширного государства. К моменту появления испанцев на большей части территории страны индейцы говорили на кечуа либо употребляли его в качестве второго активного языка. Из средства межплеменного общения руна-сими постепенно превращался в родной язык всего населения инкской державы.
Аппарат инкской деспотии предпринимал также серьезные шаги, направленные на слияние разнородных элементов духовной культуры многочисленных племен и народностей в единый культурный комплекс на базе кечуанского субстрата. Эти мероприятия были тесно связаны с официальными задачами экспансии, которые сводились к тому, чтобы заставить «варваров» познать и признать культ «истинного бога» Уиракочи и его материальное воплощение — Солнце, не всегда низвергая местных богов.
Ссылки на веления Отца-Солнца служили инкам веским основанием для вмешательства почти во все стороны жизни покоренных племен вплоть до фасона их одежды и формы брачных отношений. На новых территориях строились дворцы, храмы и крепости, в общих чертах повторявшие особенности традиционного кечуанского архитектурного стиля. Инкские торжества, посвященные Солнцу и Луне, затмевали местные праздники. Введение дисциплины труда, свойственное общественным отношениям рабовладельческой деспотии, налагало свой отпечаток непосредственно на психический склад новых покоренных «граждан» Тауантинсуйю.
Было бы неправильным представлять этническое слияние различных племен и народностей Тауантинсуйю как односторонний процесс, как процесс, сводящийся исключительно к кечуанизации. Инки и другие кечуа неизбежно должны были испытать влияние со стороны подчиненных племен.
Таким образом, процесс культурно-этнической и лингвистической консолидации в Тауантинсуйю имел весьма сложный, многосторонний и противоречивый характер. В результате этого процесса обширная государственная территория Тауантинсуйю превращалась в этническую территорию многочисленной народности кечуа, культура которой может быть названа синтезом андских культур.
Примечания:
[1] См.: Inca Garcilaso de
[2] См.: Inca Garcilaso de
[3] Е. Choy. Desarrollo del pensamiento esclavista en la sociedad de log Incas.
[4] Е. Choy. Desarrollo del pensamiento esclavista en la sociedad de log Incas.
[5] J. Lara. La literalura de los Quechuas.
[6] Inca Garcilaso de
[7] J. Lara. Op. cit., p. 191 — 192.
[8] «Ollantay».
[9] J. Lara. Op. cit., p. 49—50.
[10] J. Lara. Op. cit., p. 49—50.
[11] Ibid., р. 52—53.
[12] Ibid., p. 212-213.
[13] Ibid., p. 56—59.
[14] Наряду с названием «Апу-Ольянтай» можно встретить «Ольянта» и «Ольянтай». Наиболее древний вариант драмы был обнаружен в Куско в монастыре Санто Томас.
[15] См.: P. Verger. Fiestas у danzas en el Guzco у cnlos
[16] См.: L. E. Valcdrcel. Etnohistoria del Peru Antiguo.
[17] См.: G. P. Muzzo. Historia de la cultura peruana.
[18] См.: D. E. Ibarra Grasso. La escritura indigena andina.
[19] См.: Б. И. Шаревская. Культура пародов области Анд. «Народы Америки». т. IL М., 1959, стр. 297.
[20] См.: В. Л. Кузьмищев. Говорящие узлы Тауантинсуйю. «Латинская Америка», 1971, № 6, стр. 122.
[21] См.: S. A. Chocano. Coordinada investigacidn del Qeshua у del Kipu. Cnzco, 1960.
[22] См.: В. де ла Хара, Ю. В. Кнорозов. Дешифровка письменности инков я проблема кипу. «Латинская Америка»,