Введение

Победа армии трех гарантий поставила больше вопро­сов, чем разрешила. Мексика была независима, но задача ликвидации учреждений, оставшихся по наследству от испанского правительства, и создания мексиканской на­циональности только начинала разрешаться. Следующие полвека были периодов анархии, революции и граждан­ской войны.

Власть поручили креолы, а метисы начали переходить в оппозицию. В политическом отношении Мексику до XX в. представляли именно эти две группы, а не три или четыре миллиона индейцев. Во время войны за независи­мость повстанцы называли себя американцами, а некото­рые из них, несмотря на свое испанское происхождение, претендовали на звание наследников Монтесумы. Креоль­ский интеллигент Карлос Мария де Бустаманте написал прокламацию, в которой призывал армию трех гарантий отомстить за битву при Отумбе и за резню в Чолуле. В Кортесе видели первого гачупина, и после победы Итур­биде леперос напали на его гробницу в Мехиканском соборе. Но хотя потомки конкистадоров выступали теперь в роли ацтеков, они все же принадлежали к народу-завоевателю, и в течение целого столетия индейцы ничего не выиграли от независимости. Некоторые индейцы сражались за Идальго и Морелоса, а впоследствии дрались в армиях либералов; но в либеральном учении с его верой в частную собственность и выборную демократию не было почти ничего, что могло бы улучшить их положение. Большинство индейцев продолжало говорить исключитель­но на своих языках, подчиняться своим касикам и рабо­тать на своих эхидос или в качестве пеонов на асиендах Ничего не зная о перевороте, изменившем политический строй Мексики, верные старым племенным связям, они продолжали считать всех белых своими врагами. Даже в XX в. в нескольких милях от Мехико были индейские де­ревни, жители которых не знали, что являются гражда­нами независимой республики. Индейцы майя, жившие в центральном Юкатане, и кочевники-варвары Чигуагуа и Соноры так и не были окончательно покорены. В XIX в. они продолжали совершать набеги на креольские города и восставать против господства креолов.

Несмотря на кастовое разделение и неграмотность, не­смотря на недостаток политического опыта и продажность, ставшую обычным явлением, креольские адвокаты и интел­лигенты надеялись создать в Мексике парламентарную де­мократию. В течение пятидесяти лет Мексика под руко­водством группы креолов, известных как «модерадос» (уме­ренные), экспериментировала с парламентарной системой. Результаты были катастрофические. Демократию делали невозможной в особенности два учреждения, оставшиеся в наследство от Испанской империи с ее авторитар­ными традициями: церковь и армия. Пока духовенство и генералы сохраняли независимость от гражданской вла­сти, Мексика оставалась в состоянии анархии.

Церковь вышла из войны за независимость с окрепшими силами и увеличившимися поместьями. Права «патронато», в силу которого испанский король контроли­ровал назначения на церковные должности, уже не суще­ствовало, так что церковь стала совершенно независимой от государства. Духовенство сохранило свои фуэрос, со­гласно которым священников-правонарушителей судили только церковным судом. Духовенство попрежнему было освобождено от налогов, а во время военной сумятицы оно приобрело новые земли и новые закладные. Но количе­ство духовных лиц уменьшалось. Многие миссии и церкви в индейских деревнях были почти заброшены. В некото­рых больших францисканских и доминиканских монасты­рях оставалось по нескольку человек монахов, проживав­ших доходы от прикрепленных к монастырям асиенд. Женские монастыри превратились в убежища для знатных дам. Во многие из них принимались только девушки из богатых семей. Монахини жили с удобствами, каждая име­ла своих личных служанок. Однако каждого политического лидера, касавшегося церкви хоть пальцем, встречали анафемой, отлучением от церкви, пророчествами о божьей каре и проповедью гражданской войны. Духовенство хоте­ло не только сохранить свои доходы и привилегии, — оно стремилось также бороться со свободой мысли, со свет­ским образованием — со всем, что могло подорвать ту власть над массами, которую давали ему невежество и суе­верие.

Духовенство пропагандировало и оплачивало реакцию, но главным источником его силы была армия — та армия, которая во время войны за независимость сражалась под знаменами Испании, а в 1821 г. под командованием Итур­биде оказалась вершительницей судеб Мексики. После провозглашения независимости боеспособность армии сильно упала. Рядовые состояли из индейцев-новобранцев, которых вербовали путем набегов на индейские горные деревни и в цепях привозили в испанские города. Это были необученные солдаты, снабженные самым устарелым оружием или вообще невооруженные. Нередко они марши­ровали босые, полуголые — на них не было почти ничего, кроме одеял. Их сопровождали орды женщин — «солдадерас» (солдаток), заменявших интендантскую службу. Эти солдаты, которые во внезапной схватке могли проявить энтузиазм, во время длительной кампании пользовались всякой возможностью, чтобы дезертировать. Офицеры бы­ли креолами. Они интересовались главным образом пе­тушиными боями, картами, лошадьми и пурпурными мун­дирами, богато расшитыми золотом. Подобно духовенству, они пользовались фуэро судиться только в офицерских судах. На практике эта привилегия означала, что они были свободны от всякой обязанности уважать права гражданского населения. Во время войны эти офицеры привыкли пренебрегать законом, расстреливать всех по первому подозрению и конфисковать имущество по соб­ственному произволу. После провозглашения независи­мости они были расквартированы в различных областях Мексики под начальством восемнадцати комендантов-генералов и попрежнему продолжали убивать и грабить граж­данское население. Оии восставали против всякой серьез­ной попытки ограничить их власть, провозглашая лозунг «religión у fueros» (вера и привилегии), но шли также про­тив всякого консервативного правительства, которое не предоставляло им достаточного количества почетных должностей, и некоторые из них по временам боролись за власть, выступая в роли либералов. Тридцать лет, после­довавшие за провозглашением независимости, были эпо­хой военных переворотов — «пронунсиаменто» и «куартеласо». Группа генералов под руководством своего вождя «каудильо» восставала против правительства и составляла «план», в котором, не скупясь на патриотическую риторику, осуждала существующее правительство и обещала рефор­мы. Посулами разделить плоды победы эта группа неред­ко привлекала на свою сторону войска, которые высыла­лись против нее. Самым неразборчивым мастером «про­нунсиаменто» был Санта-Ана. В течение тридцати лет история Мексики состояла из одних только «революций» Санта-Аны.

Ключом к разрешению политической проблемы были финансы. Генералам нужно было платить. Чиновники также получали жалованье из государственной казны. Место в бюрократическом аппарате было в Мексике, стране «empleomanía»[1], главным предметом честолюбивых устрем­лений людей среднего класса. Человек, интересующийся политикой, как правило, добивался для себя какой-либо должности. Правительство, которое платило своим гене­ралам и чиновникам, могло продержаться у власти очень долго. Несбалансированный бюджет означал переворот. К несчастью, двенадцать лет партизанских войн привели мексиканскую экономику в состояние полного развала. Благосостояние страны всегда зависело главным образом от рудников. Именно продукция рудников снабжала вице-королевскую администрацию излишками, а сельское хо­зяйство и промышленность — рынком. Во время войны перевозка серебра стала почти невозможной, много ма­шин на рудниках было сломано. В 1821 г. рудники были затоплены, а продукция их сократилась до ничтожных раз­меров. Прекращение работы рудников подорвало всю эконо­мику страны. Чтобы снова открыть рудники, нужен был ка­питал, но капитала, за исключением сокровищ церкви, было так мало, что ростовщики могли брать за ссуды по три про­цента в месяц. Две трети светского капитала было прежде собственностью гачупинов, но многие из них вернулись в Испанию, забрав деньги с собой, а остальное были обвинены в заговоре с целью восстановления испанской власти и изгнаны в 1829 г. В результате расходы прави­тельства нередко вдвое превышали его доходы. До 1894 г. в Мексике ни разу не был сбалансирован бюджет. Между 1821 и 1868 г. ежегодный доход правительства составлял в среднем 10,5 млн. песо, а расход — 17,5 млн. Как ука­зал Франсиско Бульнес, всегда, когда дефицит превышал 25%, происходил переворот.

Положение требовало реорганизации всего обществен­ного порядка. Нужно было сократить расходы путем исключения ряда генералов из платежных ведомостей пра­вительства, увеличить доходы путем конфискации церков­ных имуществ и дать толчок развитию экономики, для чего пустить в обращение церковные богатства. Но крео­лы — будь то реакционеры или «модерадос» — не хотели об этом и слышать. Вместо того они обращались к более простым, но и более опасным средствам. В Мексике по­явилась новая профессия «ахиотисты». Ахиотиста одалжи­вал правительству деньги на короткие сроки и с высокими процентами, получая в залог государственное имущество или таможенные пошлины. Когда наступал срок выкупа залога, ахиотисты собирали свои барыши, государствен­ные доходы падали, и правительство обычно свергалось в результате заговора. Выгодно используя дефицит в госу­дарственной казне, ахиотисты старались поддерживать беспорядок и вступали в союз с каудильо, главарями военных мятежей.

Между тем экономическая деятельность постепенно на­чала оживать — однако не в результате энергии или пред­приимчивости самих мексиканцев, а в результате иммигра­ции и капиталовложений из-за границы. Мексику взяли на откуп иностранные банкиры и промышленники. К зло­вещей троице, состоящей из помещика-асендадо, еписко­па и генерала, присоединилось четвертое лицо — иностран­ный капиталист, власть которого имела очень слабую опо­ру в самой Мексике, но за спиной которого стояли пушки иностранных правительств. Рудники открылись вновь, и развилось производство новых сельскохозяйственных культур, но значительная часть прибылей потекла в карманы иностранных капиталистов. А когда поток дивидендов прерывала революция, возникала угроза иностран­ной интервенции.

Пока у власти стояли креолы, Мексика казалась обреченной на распад. Модерадос могли мечтать о конститу­ционной демократии, а клерикалы — о самодержавном правительстве по старому испанскому образцу, но ни те, ни другие не обладали достаточной честностью и спо­собностями, чтобы создать устойчивую политическую си­стему. Однако в это время на сцену выходит новая груп­па, одаренная большей энергией и более сильным чувством мексиканского национализма,— метисы. Предводимые либеральными интеллигентами «пурос» (крайними), они были поборниками социальной революции. Они тре­бовали отмены фуэрос духовенства и офицерства, конфи­скации церковного имущества, уничтожения кастовых различий. Их руководители, ученики Руссо, Джеф­ферсона и Морелоса, мечтали о свободной республике, основанной на широком распределении собственности. По­добная программа соответствовала интересам метисов. Стремясь к богатству и власти, они жаждали для себя церковных имуществ и хотели захватить места в бюрокра­тическом аппарате. Но эта программа была также един­ственным средством спасения от банкротства и анархии. Когда в войне за реформу метисы добились власти, в Мексике стали возможны мир и прогресс.

Силы консерваторов сосредоточивались в городе Мехи­ко и в центральных провинциях, где испанское господство было наиболее прочным. Либералы преобладали в горах юга и на северных территориях — в Сакатекасе, Дуранго и Сан-Луис-Потоси, где собственность была распределена более равномерно, где было меньше асиенд и больше ран­чо и где индейские племена были более воинственны. В этих областях развился новый, метисский касикизм, родственный тому, который попрежнему господствовал среди индейцев. Появились новые вожди, которые могли располагать повиновением масс, которые при случае под­нимали массы на партизанскую войну, а в мирное время управляли ими — с санкции правительства или без нее; иногда это были вымогатели и тираны, иногда — люди подлинно честные. К благороднейшим из них принадлежал

Хуан Альварес, старый последователь Морелоса, в течение пятидесяти лет бывший касиком гор Юга. Говорили, что на всей этой территории без его согласия не шелохнется ни один лист. Самый непреклонный из либеральных воена­чальников во время гражданской войны, Альварес жил, как ранчеро, и гордился тем, что сам пашет свою землю. Провинциальные касики были основой либеральной пар­тии, ее защитниками от креольских каудильо регулярной армии. Поэтому конфликт между консерваторами и либе­ралами превратился в конфликт между централистами и федералистами. Консерваторы стояли за централизованное правительство, подобное правительству вице-королей, ко­торое дало бы Мехико возможность господствовать над провинциями, либералы — за систему местной автономии по образцу федеральной системы Соединенных Штатов, ко­торая легализовала бы власть касиков. Касикизм был, по крайней мере в течение ста лет, той формой, которую при­нимала в Мексике демократия. После войны за реформу ли­бералы, подобно модерадос, продолжали верить в консти­туционное правительство, но в Мексике административная машина всегда контролировалась достаточно тщательно для того, чтобы обеспечить на выборах большинство тем, кому требуется. Ни одно правительство в истории Мекси­ки еще не было свергнуто вследствие поражения у изби­рательных урн. В действительности за парламентскими формами всегда скрывалось господство отдельных лиц. После войны за реформу, а затем после революции 1910 г. Мексика в теории была парламентарной демократией, но на практике ее правительство всегда было диктаторским. Президент республики был национальным касиком.