Трехлетняя война

Война за Реформу была войной провинции против Мехико, войной деревни против города. В борьбе с духовен­ством, генералами и богатыми креолами объединились ин­дейцы Оахаки и Герреро и метисские ранчерос северных территорий. Подобно войне за независимость, это была пар­тизанская война, которую вели бесчисленные местные от­ряды, руководимые иногда подлинными патриотами, а иног­да разбойничьими атаманами, безнаказанно убивавшими и грабившими всех, кого они встречали на своем пути. Герильерос не всегда были либералами. В некоторых про­винциях духовенство поднимало индейцев на борьбу за церковь. Поскольку крупные касики, претендовавшие на управление провинциями — люди вроде Видаурри в Нуэ­во-Леоне и Добладо в Гуанахуато, — шли с либералами, менее влиятельные касики иногда становились на сторону консерваторов. Томас Мехиа, индейский касик Сьерра Горды, и Лосада, правитель почти независимых индейских племен, живших в горах Найярит, предпочитали господство креолов в Мехико господству местных главарей метисов.

У консерваторов генералы были искуснее, а войска более дисциплинированы, чем у либералов, и в открытом бою консерваторы обычно брали верх. Они могли полагаться на помощь духовенства, которое отказалось признать закон Лердо, чтобы потратить сокровища, накопленные за три столетия господства церкви, на финансирование граждан­ской войны. Но у либералов были руководители, не мирив­шиеся с поражениями. При всех кровопролитиях и грабе­жах, расстрелах пленников, ограблении церквей и корыст­ных интригах, искажавших дело либералов, в их среде про­будились новые стремления. Эти стремления были свой­ственны местным руководителям вроде Порфирио Диаса, возглавлявшего партизанский отряд на далеком юге, в доли­не Теуантепека. В еще большей степени ими был проникнут Сантос Дегольядо, профессор права, которого Хуарес назначил командующим армиями, «герой поражений», кото­рый не выиграл ни одной битвы, но своим упорством в со­бирании войск и пониманием стратегии войны обеспечил конечную победу либералов.

В этом кризисе Бенито Хуарес, после того как сошел со сцены Комонфорт, стал символом конституционного прави­тельства. В кабинете министров при нем заседали Мельчор Окампо и Гильермо Прието, к которым впоследствии при­соединились Игнасио Рамирес, Мигель Лердо де Техада и его брат Себастьян. Хуарес, невысокий темнокожий инде­ец из гор Оахаки, пользовался их советами, не полагаясь на свои способности. Он говорил редко и нерешительно. Однако Хуарес в вышей степени обладал тем, в чем боль­ше всего нуждалась Мексика — непреклонной честностью и неукротимой волей, которая никогда не мирилась ни с ком­промиссами, ни с поражениями.

В идеологию либерализма он внес индейскую про­стоту и упорство и то несгибаемое мужество, с которы­ми за три века до него Кваутемок сопротивлялся Кор­тесу. Он никогда не умел зажигать толпу или господ­ствовать над кабинетом, но он мог, взволнованный глубо­кими проблемами, придавать своим прокламациям могу­чее красноречие, обладавшее тем свойством постоянного воздействия, которое отличает великие литературные про­изведения.

Дело, которое может вдохновить таких людей, какими были Хуарес, Окампо и Сантос Дегольядо, нельзя победить, хотя его торжество может быть очень далеким. Но и у консерваторов были свои вожди. Среди жадных и мятежных епископов и генералов, землевладельцев и эуиотистас, которые в течение нескольких десятилетий угнетали Мексику, вели ее к поражению во внешней вой­не и почти к потере национальной независимости, были люди, для которых лозунг «Religión у fueros» олицетво­рял не только личное богатство и привилегии, но так­же идеал крестовых походов. Старые рыцарские добродетели феодализма воплощал самый молодой и способный из консервативных генералов Мигель Мирамон. То же индейское упорство и самоотречение, которое Хуарес внес в дело либерализма, обнаруживал в борьбе за церковь Томас Мехиа. Но если Мирамон и Мехиа были самыми благородными из клерикалов, они не являлись любимы­ми генералами церкви. Паладином, которого восторжен­но чествовали духовенство и благочестивые креольские дамы, их Иисусом Навином, их Иудой Маккавеем был Леонардо Маркес — человек другого сорта. Мало генера­лов, даже в Мексике, так ревностно расстреливали плен­ников и убивали политических противников, как Маркес.

Весь 1858 г. консерваторы одерживали победы. Мира­мон и Маркес заняли Сан-Луис-Потоси и отогнали Видаурри обратно в его княжество Нуэво-Леон. Они повернули на запад против Дегольядо, и Маркес без труда взял Гвадалахару, а Мирамон покорил тихоокеан­ское побережье. Вожди либералов бежали в горы. Однако в этой войне, когда повсюду сражались партизанские от­ряды, консерваторы не имели возможности прочно овла­деть территорией. Они владели городами, но деревни обычно шли за либералами. Либеральные герильерос действовали даже в горах, господствующих над долиной Мехико. В октябре Бланко совершил из Мичоакана на­бег на столицу и был отбит только у Тлальпамских ворот.

В конце концов произошел новый государственный пе­реворот. Во время революции Аютлы Сулоага сражался в рядах либералов. Он получил пост президента благодаря измене, но не пользовался доверием духовенства. В дека­бре столичные войска обратились против него, и прези­дентом был объявлен Мирамон. Сулоага, не отказавшийся от претензий на пост президента, бежал из столицы и скрылся в горах Пуэблы. Мирамон намеревался взять Вера Крус и в феврале 1859 г. отправился из Мехико к побе­режью. Он нашел Вера Крус неприступным для атаки, а когда его солдаты стали умирать от желтой лихорадки, он снял осаду и бесславно вернулся на плоскогорье. Тем вре­менем Дегольядо совершил набег на Мехико. С большой армией и внушительным обозом боеприпасов он пошел на столицу из Мичоакана, причем Маркес из Гвадалахары преследовал его по пятам. Дегольядо ожидал восстания либералов в столице. Вместо того чтобы штурмовать Ме­хико, он ждал в Такубайе и Чапультепеке, где 11 апреля был атакован Маркесом. Последний одержал победу, и остатки разбитой армии либералов в смятении бежали в горы. Мирамон, вернувшийся в Мехико во время сраже­ния, отдал приказ расстрелять пленных офицеров. Маркес расстрелял не только пленников, но также многих студентов-медиков, не принимавших участия в бою, но вышед­ших на место сражения после боя, чтобы оказать помощь раненым либералам. Этим поступком он заслужил прозви­ще «такубайского тигра». После бойни духовенство от­праздновало победу пением «Те Deum», а Мирамон и Маркес проехали по улицам города в открытой карете, приветствуемые духовенством. На Маркесе красовался поднесенный ему городскими дамами шарф с надписью «Добродетели и доблести». Затем Маркес вернулся в Гвадалахару, где креольские дамы приняли его под триум­фальной аркой и увенчали золотой короной. Там он рас­стрелял ряд сторонников либералов и захватил их имуще­ство.

В июле Хуарес издал новые, гораздо более суровые декреты против духовенства. Священники добровольно от­давали свои сокровища консерваторам, вынося из церквей все, кроме священных сосудов, и либеральные генералы поняли, что только захватив эти сокровища в подвластных им районах, они смогут заплатить своим войскам и лишить оппозицию ее финансовых ресурсов. Видаурри послал ра­дикального депутата конгресса Ромеро Рубио в Вера Крус, а Дегольядо сам посетил город, чтобы убедить Хуареса принять соответствующие меры. Хуарес видел в войне прежде всего борьбу за конституцию 1857 г. Как и Лин­кольн в американской гражданской войне, он считал, что на карту поставлена демократическая форма правления. И подобно тому, как Линкольн уничтожил рабство, чтобы спасти союз, Хуарес согласился лишить духовенство его имуществ, чтобы спасти конституцию. По закону Лердо (июль 1859 г.) все церковное имущество, за исключением церковных зданий, подлежало безвозмездной конфиска­ции. Мужские монастыри закрывались немедленно, а жен­ские — после смерти монахинь, находившихся там к мо­менту издания закона. Кладбища объявлялись националь­ной собственностью, брак превращался в гражданский договор, чем отменялась обязанность платить священникам за похороны и свадьбы. По совету Окампо законы были составлены так, чтобы поощрять мелких собственников. Церковные поместья подлежали разделу на мелкие участ­ки и продаже в кредит на льготных условиях. Но создать на развалинах церкви нацию крестьян-собственников было поздно. Многие церковные поместья были уже приобрете­ны богачами по закону Лердо. Оставшееся было большей частью захвачено в ходе войны и продано провинциальны­ми касиками по сходной цене. Там, где проходили либеральные армии, церкви оставались опустошенными и раз­грабленными. Военачальники, доведенные в пылу борьбы до крайности, расстреливали священников и монахов, отказывавшихся служить в либеральных армиях. Они хватали священные реликвии и иконы из церквей и бро­сали их в костры. Это была спасительная жестокость, очищавшая страну от миазмов, накопившихся в ней за три века власти церкви. Она ослабляла влияние религиозных суеверий и показывала мексиканскому народу, что можно наложить руку на духовенство, не навлекая на себя небес­ного гнева. А поскольку эти меры снабжали либералов доходами и привлекали на их сторону всех, кто хотел полу­чить долю в добыче, они обеспечили их победу. Но они не разрешили основных экономических проблем Земли духо­венства, серебро, золото и драгоценные камни, которыми благочестие испанцев — помещиков и владельцев рудни­ков — наполнило соборы и помещения капитулов, стали соб­ственностью радикальных военных и политиков. Но ни один из руководителей либеральной партии не нажился на конфискациях. Несмотря на все свои возможности, Хуарес и его товарищи были после окончания конфликта так же бедны, как и в начале его. Все же в военной сумятице хуаристы не могли внушить всем своим сторонникам ту же строгость. В результате ограбления духовенства создалась не нация мелких собственников, а новый правящий класс, которому предстояло господствовать над Мексикой в тече­ние следующего полувека.

Между тем стране угрожала иностранная интервенция. Английские владельцы рудников и держатели мексикан­ских займов имели в Мексике крупные экономические интересы. В Мексике жили купцы из Англии, Франции, Испании и Соединенных Штатов. Партизанские отряды нанесли им имущественный ущерб; иногда и сами купцы оказывались жертвами насилия. Европейские державы признали Мирамона президентом Мексики, и испанское правительство активно помогало ему. Клерикалы, особен­но Миранда, снова замышляли сокрушить либерализм, призвав из Европы короля с европейскими войсками, и их представители продолжали вести переговоры при испан­ском дворе. Либеральные герильерос мстили, выдвигая старый лозунг «смерть гачупинам», и осуществляли его, расстреливая испанских граждан. Соединенные Штаты пред­почитали поддерживать Хуареса, но в правительстве об­суждался вопрос о том, не следует ли предупредить евро­пейскую интервенцию, введя в Мексику свои войска. Уг­роза американского вмешательства исторгла у либералов договор Маклейн — Окампо от декабря 1859 г. Соединен­ные Штаты, стремившиеся соединить торговым путем атлантическое побережье с Калифорнией, получили по­стоянное право транзита через перешеек Теуантепек и разрешение ввести в Мексику войска «для защиты соб­ственности и наведения порядка». Они должны были за­платить либеральному правительству два миллиона долла­ров и еще двумя миллионами компенсировать американ­ских граждан, имевших претензии к мексиканскому пра­вительству. Этот договор, энергично и справедливо осуж­давшийся в Мексике как принесение в жертву националь­ного суверенитета, был отвергнут сенатом Соединенных Штатов. Быстро надвигалась гражданская война в США, последствия которой для Мексики уступают по важности лишь тем последствиям, которые она имела для Соединен­ных Штатов. Договор Маклейн — Окампо, по мнению се­верных штатов, был выгоден южанам.

Консерваторы продолжали одерживать победы. В ноябре Дегольядо был опять разбит в сражении у Селайи. В течение следующей зимы Мирамон вторично пытался захватить Вера Крус. Испанские корабли, прибывшие с Кубы, выбросили мексиканский флаг и стали блокировать город с моря, но американский военный корабль захва­тил их под предлогом, будто они принадлежат пира­там, и помог либералам. Хуарес получал из Соединенных Штатов оружие, и Мирамон опять нашел Вера Крус не­приступным. После недели осады он вернулся на плоско­горье, а в мае вновь атаковал либералов провинции Халис­ко. Но в военных действиях уже начинался перелом в пользу либералов. Консерваторы были лишены таможен­ных сборов, ресурсы церкви почти истощились. Армии консерваторов таяли. Либералы завоевывали численное превосходство. Их солдаты на горьком опыте учились дис­циплине, а ранчерос и погонщики мулов, адвокаты и ин­теллигенты, сделавшиеся генералами, учились водить ар­мии. Либералы находили новых руководителей. В Халиско командовали два молодых человека, Игнасио Сарагоса и Леандро Валье, не уступавшие по благородству Дегольядо. Сакатекас и Дуранго оказались под властью Гонсалеса Ор­теги, честолюбивого, жадного и бессовестного авантюриста, прирожденного демагога, наслаждавшегося поклонением толпы, но оказавшегося также способным генералом. В августе 1860 г. Мирамон впервые потерпел поражение. Ортега, Сарагоса и Добладо, располагавшие втрое боль­шим количеством войск, разгромили его у Силао. Они захватили две тысячи пленных и освободили их, тем са­мым установив новый прецедент, свидетельствовавший об их растущей уверенности в своих силах. Мирамон был от­брошен назад, в долину Мехико. В том же месяце парти­заны гор юга, руководимые Маркосом Пересом, взяли го­род Оахаку, а затем повернули на север, чтобы соединить­ся с главными силами армии либералов.

Недостаток денег вынуждал обе партии к отчаянным мерам. В Сан-Луис-Потоси Мануэль Добладо конфиско­вал поезд с серебром на сумму свыше миллиона песо, со­ставлявший собственность англичан — владельцев рудников. Дегольядо, вынужденный санкционировать этот захват, пообещал англичанам вернуть деньги. Мирамон сознавал свое отчаянное положение и потому действовал более ре­шительно. Из здания английского посольства в Мехико он взял 700 тыс. песо, ассигнованных на выплату англичанам по займам, и заключил сделку со швейцарским банкиром и владельцем рудников Жеккером. Подучив от него 750 тыс. песо наличными, Мирамон дал ему обязатель­ства правительства на номинальную сумму в 15 млн. Через год Мексике пришлось снова услышать об этих обязательствах; Жеккер имел в Европе влиятельных друзей.

Теперь, когда либералы были накануне победы, Де­гольядо пришел в отчаяние. Встревоженный захватом ан­глийского имущества, боясь интервенции, он предложил принять иностранное посредничество. В ответ Хуарес от­странил его от командования и назначил на его место Ортегу, на долю которого и выпала честь окончить войну. В октябре Ортега взял Гвадалахару, а в ноябре разбил Маркеса у Кальдерона и пошел на долину Мехико. Сто­лицу постепенно окружали стекавшиеся отовсюду парти­занские отряды. Мирамон пробился через них и 22 де­кабря в Сан-Мигель Кальпулальпане встретился с Орте­гой. Последняя армия консерваторов была разбита наго­лову, и либералы одержали победу. Мирамон бежал в столицу. Пока он размышлял, удастся ли ему выдержать осаду, Ортега заявил, что примет только безоговорочную капитуляцию, и Мирамон решил бежать. Он и главные его помощники собрались в цитадели, поделили между собой 140 тыс. песо, оставшиеся из денег английских дер­жателей займов, и по одиночке выехали из города по Толукской дороге. Мирамон отправился в Халапу и скрывал­ся там, пока не был подобран французским военным ко­раблем и увезен в Европу. 1 января Гонсалес Ортега во главе 25-тысячного войска въехал в столицу. Город ока­зал ему восторженный прием. Дегольядо наблюдал триум­фальное шествие из окна гостиницы Итурбиде на Платерос, и Ортега демонстративно остановился, чтобы обнять своего предшестсенника и увенчать его лавровым венком.

11 января, когда из Вера Крус прибыл Хуарес, торжеств не было. В отличие от других президентов, въезжавших на площадь в пурпурных с золотом мундирах и в сопро­вождении войск, Хуарес приехал в карете, в темном ко­стюме, молчаливый и спокойный. Впервые правителем Мек­сики сделался штатский.