Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Таскалуса

Хосефина Олива де Коль ::: Сопротивление индейцев испанским конкистадорам

«Он казался гигантом... был красив и столь суров лицом, что в облике его явственно отражались жестокость и величие его души... То был ростом самый огромный и внешностью самый прекрасный из всех индейцев, каких видели испанцы во время этого похода во Флориду»152.

Когда испанцы приблизились к его владениям, Таскалуса встречал их, слуги несли его «на троне с не­большим углублением для сидения, без спинки и под­локотников. Подле него находился воин-знаменосец с большим штандартом из желтой замши с тремя раз­делявшими его на части синими полосами тех же разме­ров и формы, что и полковые кавалерийские знамена Испании. И было для испанцев внове видеть здесь воинское знамя, поскольку до тех пор не встречали они у индейцев ни штандартов, ни флагов»153.

Вождь принял и расселил испанцев в своем селении. Но они заметили, что в их рядах не хватает двух человек. Нередко бывало, что самые любопытные или от­важные покидали отряд, самовольно отправлялись на разведку в глубь земель, и больше никогда не возвра­щались, что однако, вовсе не обязательно означало их гибель или иное несчастье: случалось, что иной конкистадор решался променять походные тяготы на объятия смуглых рук какой-нибудь индианки. Но в сердцах заво­евателей неизменно гнездилась подозрительность: если индейцы выходили их встречать, танцуя и распевая, они приписывали это желанию «лучше скрыть готовящееся предательство»; если предлагали устроить при­вал — не иначе как намеревались напасть; любой жест пробуждал их недоверие, все вызывало насторожен­ность. Такова сила страха. И на этот раз испанцы реши­ли, что двое отсутствующих воинов убиты индейцами.

На следующий день Таскалуса, покрытый изящной накидкой, подаренной ему главой конкистадоров, вер­хом проводил христиан в столицу своих владений — большое, живописное и хорошо укрепленное селение Маувилу. События, которые последовали затем, вероятно, стали следствием подозрений, возникших у испан­цев после исчезновения двух человек. Непросто восста­новить в истинном свете происшествие, описанное толь­ко одной стороной. Так или иначе, случилось, что, едва они прибыли в Маувилу и разместились на постой, кто в селении, а кто за его стенами, неожиданно завязал­ся самый яростный бой из всех, какие разыгрывались в этом походе. Оба войска сражались до полного изне­можения; и если индейцы были сильнее в пешем бою, то «всадники, от которых не могли они защищаться, брали верх над ними и беспрепятственно кололи копья­ми»154.

«Сражались индейцы и кастильцы со значительными с обеих сторон потерями, хотя из-за отсутствия оружия для защиты больше гибло индейцев», а когда бой пере­местился за стены крепости, испанцы подожгли дома, крытые соломой. И те горели так быстро, что люди не успевали из них выскакивать и «сгорали и задыхались в огне и дыму, и таким образом погибло много женщин, которые находились в домах»155.

Девять долгих часов продолжалась битва. Женщи­ны сражались столь же отважно, как и мужчины, причем не только луком и стрелами, которыми владели с ловкостью, равной мужской, но и оружием, захвачен­ным у испанцев. Пока верховые в поле добивали индейцев, «десять или двенадцать конных солдат ворвались на главную улицу, где бой был наиболее жестоким и кровавым и где еще отчаянно сражался отряд индейцев и индианок, не желавших для себя ничего иного, кроме смерти в бою. На них напали всадники и, захватив с ты­чу, с легкостью опрокинули и промчались через их ряды с такой стремительностью, что падающие индейцы сбили с ног многих испанцев, пешими бившихся с врагами, кои полегли все, ибо ни один не пожелал сдаться или сложить оружие...»156.

«А когда сражение окончилось, один индеец, из тех, что бились в селении, упоенный боем и собственной отвагой», не замечал, что происходит вокруг него, пока не оказался в одиночестве. Тогда он взобрался на ограду и, сняв тетиву со своего лука, привязал ее к дереву и на ней повесился. «Из чего можно заключить, с каким неистовством и отчаянием все они дрались, ибо единствен­ный, кто остался в живых, и тот убил себя сам»157.

По окончании боя, на закате дня, подсчитали раны, нанесенные стрелами, почти все оказались на лицах и шеях, поскольку индейцы, заметив, что испанцы одеты и доспехи, перестали целиться в тело. «И было насчи­тано тысяча и семь сотен с семью десятками с лишком исцелимых ранений... кои оказались тяжелыми», а не­опасные для жизни раны не смогли и сосчитать, «ибо едва ли нашелся человек, у которого было бы их менее пяти или шести, если не десяти или двенадцати».

«С Таскалусой... неизвестно, что сталось, ибо одни индейцы утверждали, что спасся он бегством, а другие — что сгорел заживо». Сын его был убит копьем. Горькой оказалась для испанцев победа. Они поте­ряли восемьдесят два человека и сорок пять лошадей. В огне, которому они предали селение, пропали и все их пожитки; не осталось ни одной хижины, где можно было бы укрыться от ночного холода. Уцелевшие като­лики не могли даже служить мессу, поскольку пшеница сгорела, а вино испортилось; освящать же маисовый хлеб и вино, сделанное не из винограда, они не реши­лись, опасаясь оскорбить «матерь римскую католическую церковь», и предпочли отказаться от мессы.

Поскольку во Флориде не было найдено ни золота, ни серебра, а плодородные земли солдат не интересова­ли, и также вследствие того, что героическая защита индейцев в Маувиле «поразила их и потрясла», в душах испанцев зародились тревога и желание покинуть этот край воинственных людей и перебраться в земли, «уже покоренные и богатые, в Перу и Мексику». Солдаты договорились о том, чтобы, вернувшись на берег, захва­тить корабли и уплыть. Узнав об их замысле, Эрнандо де Сото, чтобы помешать его осуществлению, принял решение направиться дальше в глубь земель и «с тех пор блуждал, понапрасну растрачивая свои дни и силы, переходя из одних мест в другие без цели и порядка, как человек, уставший от жизни и желающий с нею рас­статься, пока не умер...»158.

С того времени, как испанцы оставили Маувилу, оплакивая пропавшие в огне девять арроб награб­ленного жемчуга, везде, где бы они ни появлялись, ин­дейцы отказывались их пропустить через свои земли даже под угрозой «войны, огня и крови». Редкая ночь проходила без того, чтобы сон конкистадоров не был прерван неожиданным нападением. В Чикасе воины в полночь издали обстреляли их лагерь стрелами с на­саженными на наконечники горящими клубками сухой травы и подожгли жилища. Налет был столь внезап­ным, что испанцы бежали «со всех ног, — случай позорный и за все время похода во Флориду невиданный»159, сo стыдом пишет Инка Гарсиласо. Это нападение поило испанцам сорока человеческих жизней, пятиде­сяти лошадей, погибших в огне и под стрелами, и боль­шого количества свиней, которых конкистадоры возили за собой повсюду на случай голода. Позже стало известно, что «каждый индеец обмотан был тремя веревками: одной, чтобы увести связанного кастильца, дру­гой для лошади, а третьей для свиньи. Страшно оскорблены были наши, когда узнали об этом»160.

Разделывая туши лошадей на мясо, испанцы убеди­лись в исключительной меткости индейских стрелков и силе удара их луков: у нескольких лошадей сердца были пробиты стрелами, а один из самых крупных и ши­роких в груди коней оказался убит стрелой навылет. Несмотря на тревожную ситуацию, находившийся при отряде писарь не преминул записать это удивительное наблюдение.

Попытка повторного нападения, хотя и сорвавшего­ся из-за внезапно начавшегося ливня, сделавшего бес­полезными тетивы индейских луков, вынудила завоева­телей свернуть лагерь и продолжать поход полумертвы­ми от голода, холода и усталости.

Они пришли в Чиску. Местный правитель, больной и старый, отказался выслушать их послов прежде, чем испанцы возвратят все, что награбили во время первого вторжения, «вплоть до последнего глиняного горшка». И только выполнив это требование, получили конкиста­доры разрешение остановиться на его землях на время, которое понадобится им для восстановления сил.

Следуя вверх по течению реки, конкистадоры до­стигли области Тула, где жили самые отважные из всех встречавшихся им народов; как мужчины, так и жен­щины этого племени сражались насмерть и поразили завоевателей своим мужеством. Всадники, объезжав­шие с дозором окрестности, «наткнулись на несколь­ких лазутчиков и захватили их, но невозможно оказалось привести даже одного из них в лагерь... потому что, будучи связаны, бросались они на землю, говоря: «Не убьет, так отпустит»... И если волоком их тащили, и тогда не желали вставать, поэтому вынуждены ока­зались кастильцы перебить всех»161.

«Индейцы области Тула отличны от всех, коих ра­нее... встречали, ибо об иных говорили мы, что они кра­сивы и любезны. Эти же, как мужчины, так и женщины, безобразны лицом и хотя ладно сложены, но уродуют себя, изменяя свою внешность. Головы у них невероятно удлиненные и заостренные кверху, и делают они их таки­ми намеренно, перетягивая голову ребенка с самого рождения и до достижения им девяти или десяти лет. Лица исцарапывают заостренными кремнями, особенно губы изнутри и снаружи, и покрывают черной краскою, отчего становятся уродливы и отвратительны»162. Надо полагать, отвращение испанцев в немалой степени было вызвано тем, с какой быстротой индейцы заставили их убраться со своей земли.

Селение Утианге конкистадоры нашли покинутым, хотя и изобилующим продовольствием, которое, по-ви­димому, не успели унести с собой убегающие жители; сами же люди «показали себя настроенными воинствен­но и ни разу не пожелали принять мир и дружбу, кото­рые губернатор неоднократно предлагал через местных индейцев, коих удавалось поймать». Более того, они даже направили разведчиков следить за испанцами. Касик Нагуатекс также отказался встречаться с ними. Он лишь отправил им продовольствие и передал благие пожелания, а кроме того, отрядил четырех ста­рейшин проводить конкистадоров до пределов своих владений. Когда была пройдена уже немалая часть пути, испанцы заметили отсутствие одного «кабальеро родом из Севильи, по имени Диего де Гусман, который отправился в этот поход, как человек благородный и состоятельный, с большим числом дорогих и изящных платьев, с добрым оружием и тремя лошадьми... и во всем держал себя как истинный рыцарь»163. Испанцы тотчас решили, что он убит индейцами, схватили четве­рых провожающих и учинили дознание, и выяснилось, что кастилец отстал от отряда по собственной воле, из любви к дочери касика, «девушке восемнадцати лет, красоты необыкновенной, чем ослепила его настолько, что опрометчиво решился он отказаться от своих и остать­ся с чужими»164. Столь невероятным показалось испан­цам это объяснение, что они обвинили индейцев во лжи, в ответ на что один из них предложил лично отнести оставшемуся письмо губернатора, а затем доставил его обратно с поставленной на нем углем подписью севильца и устным заверением в том, что «сей христианин не желает и не помышляет вернуться к своим»165. Получив это неоспоримое доказательство, испанцы продолжали свой путь.

В своих бесплодных скитаниях испанцы многократно переправлялись через большие реки, каждый раз за­ново, ценой невероятных усилий, мастерили лодки. Иногда они встречали пассивное сопротивление: индей­цы покидали селения столь поспешно, что настигнуть и взять в плен удавалось лишь отставших женщин с детьми, касики отказывались предстать перед ними, как поступил, например, Анилько, который ни разу не пожелал ответить хоть словом посланникам Эрнандо де Сото, «но только, подобно немому, подавал им рукой знаки удалиться»166. Порой же, напротив, сопротивление было активным, о чем наглядно свидетельство­вали потери в людях и лошадях. Часто конкистадоры сталкивали между собой соседствующие, но сопернича­ющие племена, извлекая из междоусобицы выгоду для себя. Вместе с воинами Гуачойи испанцы нападали на земли Анилько, творя всевозможные зверства, которые хронисты прилежно приписывали индейцам, утверждая, что намерением де Сото было «не причинить им зло, а обратить в друзей».

По другую сторону реки от земли Гуачойи находи­лись владения касика Кигуальтанки. Увидев приготов­ления испанцев к переправе, он послал губернатору предупреждение: «Ежели он чего-либо ищет на его зем­ле, то пусть пересчитает свои ряды, ибо он намерен пока­зать ему, сколь мало учтив и осмотрителен оказался тот, повелев вступить на его земли, и чтобы не вздумал ре­шиться на подобное другой раз, потому как он клянется своими богами убить его и всех его людей либо же положить за это жизнь»167.

«Все припоминал, чтобы отплатить в свое время», гу­бернатор, но так и не дождался желанного часа. Его свела в могилу лихорадка. Похоронили де Сото ночью, тайком, из опасения, что индейцы откопают тело после ухода солдат. А дабы скрыть место погребения, прогна­ли над могилой коней, в буквальном смысле слова сров­няв ее с землей. Однако на следующий день «индейцы осматривали все с большим вниманием и говорили меж­ду собой и указывали подбородками, подмигивая, на место, где находилось тело»168. С наступлением ночи испанцы отрыли труп Эрнандо де Сото, «срубили весьма толстый дуб, продолбили его с одного конца, чтобы поместить туда тело, пустили его по течению реки... и видели, как пошел он затем на дно»169.

Так Миссисипи, через которую столько раз пере­правлялся де Сото, стала его могилой, его последним пристанищем.

Стоило умереть губернатору, как конкистадоры при­ступили к строительству плавучих средств, которые поз­волили бы им выбраться из этих земель, населенных столь непокорными жителями. Соединив лодки по две, чтобы вывезти немногих еще оставшихся у них лошадей, испанцы пустились бежать, плохо вооруженные (арке­бузы были перекованы на гвозди, а порох сгорел при пожаре Маувилы), преследуемые воинами Кигуальтан­ки, которые на своих быстрых каноэ догоняли их, обстреливали из луков, исчезали, возвращались вновь, сопровождаемые звучанием «труб, барабанов, флейт и раковин», воинственными криками, победными песня­ми и громкими боевыми кличами. Семнадцать дней преследовали индейцы конкистадоров, убив всех лошадей и посеяв ужас среди людей. Некий Хуан Террон упал в реку, его подобрали, но он испустил дух в ту ми­нуту, когда выбирался из воды. «Более пятидесяти стрел торчало у него из головы, лица, шеи, плеч и спины». Лишь на берегу индейцы оставили испанцев в покое, удостоверившись в их окончательном уходе. Они действительно могли быть спокойны: конкистадоры больше не вернулись. Из тысячи человек, прибывших во Флориду с этой экспедицией, только триста смогли через Пануко добраться до Новой Испании — Мексики.