Приход испанцев

В XIV и XV вв. по Европе бродили слухи об удиви­тельных цивилизациях Востока. В течение средних веков средиземноморский мир был ареной долгой и жестокой борьбы между христианами и мусульманами. Христианская знать, воевавшая в стране врага, приобрела экзотические вкусы. Благодаря крестовым походам награбленная в Ле­ванте добыча — пряности и диковинные плоды, шелка и ковры, серебряная и стеклянная посуда — распространилась по Европе. Затем войну заменила торговля, и товары из Индии и Китая перевозились по суше в сирийские порты, где их скупали итальянские купцы. По мере того, как росли богатство и сила христиан, у них пробуждался все больший интерес к источникам этой торговли. Торговые классы за­падных стран, платившие итальянцам и левантинцам за посредничество, начали задумываться, возможен ли иной торговый путь, не столь извилистый и окольный. Путеше­ственники, побывавшие в Азии с торговыми целями или для распространения евангелия, возвращались с рассказами о Катае с его великим городом Квинсай и об острове Си­пангу. Эти рассказы передавались из уст в уста и посте­пенно приукрашивались вымыслами, а люди начинали ве­рить, что в Азии есть города, в которых дома крыты золо­том, воздух насыщен пряными благовониями и жемчуг валяется на улицах. В этих картинах иноземных райских садов, полных людьми, рожденными от деревьев, источни­ками вечной юности и поющими девушками, чьи чары, раз изведав, нельзя позабыть, наиболее привлекательным было золото. Шелка и пряности, доходившие до европейского потребителя, были довольно дороги. Перец стоил почти столько же, сколько драгоценные металлы того же веса, и открытие морского пути на Восток сулило огромные при­были. Но в век, когда поднимающаяся буржуазия и расширяющаяся торговля испытывали недостаток в деньгах, золото стало синонимом богатства. Оно обладало почти волшебной силой. Тот, кто владел им, мог вкусить не толь­ко власть и славу земного мира — золото было также ключом от райских врат.

Когда европейскими народами овладела честолюбивая жажда заморских путешествий, исходным пунктом их явил­ся Пиренейский полуостров, выступающий со стороны Ев­ропы по направлению к Африке и в Атлантический океан. Испанцы были относительно мало заинтересованы в тор­говле, но в них глубоко проник дух того христианского империализма, который был результатом долгой борьбы с магометанством. Семьсот лет Испания была главным полем битвы между двумя соперничавшими религиями. В VIII в. христианских князей загнали в высокие и бесплодные горы Севера. Равнины Гранады и Андалузии были заселены магометанами и евреями, которые развивали промышлен­ность и торговлю, науки и иску:ства. Калифский двор в Кордове был центром, из которого мудрость арабов, с их таинственными науками и романтическим духом, проникла в Европу. Затем в наступление перешли христиане. В XI — XIII вв. они нападали на наиболее богатые и культурные города мусульман и завоевали всю Испанию, кроме Гранады, присваивая себе землю и обращая населяв­ших ее мавров в полурабство. Затем последовало 200 лет анархии и гражданских войн между соперничавшими хри­стианскими королевствами. В последние годы XV в. Ка­стилия и Арагон, наконец, объединились, благодаря браку Фердинанда с Изабеллой, и завоевание было окончено. Последний мусульманский правитель Гранады был изгнан в Африку. Этот долгий крестовый поход наложил глубо­кую печать на характер испанца. Он был воином, движи­мым поистине донкихотским чувством личной гордости, он чтил подвиги смелости и стойкости, но был склонен пре­зирать мирные занятия промышленностью и торговлей, как свойственные чуждой и низшей расе. Он был католиком, который отождествлял свою религию с независимостью и ге­нием своего народа и для которого приверженцы других ре­лигий были врагами бога, заслуживающими, чтобы их преследовали и грабили. Религиозные понятия имели для испанца своеобразную реальность. Ради абстрактных идей он был готов убивать или быть убитым, перекосить лише­ния, предаваться крайностям мистической набожности, — а также мучить и убивать с бессердечием, доходившим до такой же крайности.

В этническом и географическом отношении Испания не была единой. Население ее представляло собой смесь мно­гих различных народов — иберов и кельтов, карфагенян и римлян, тевтонов и арабов, мавров и евреев, — а горы препятствовали испанскому населению приобрести однород­ный характер. Жители различных провинций — любители наслаждений андалузцы, суровые и угрюмые кастильцы, трезвые и трудолюбивые каталонцы — имели между собой мало общего; объединяло их только христианство. Продол­жительные религиозные и гражданские войны содействовали развитию духа индивидуализма. Испанцы были способны к необычайным подвигам, но не умели действовать сообща. Правление в Испании всегда имело тенденцию колебаться между полюсами анархии и деспотизма. Периоды брато­убийственных гражданских войн сменялись периодами еди­новластия отдельных правителей. Такой период деспотизма начался с воцарением Фердинанда и Изабеллы. Используя религию для политических целей, они отождествляли слу­жение монархии с делом католицизма и превратили Испа­нию в единое государство-церковь. Раз испанцы не могли достигнуть государственной устойчивости на чисто полити­ческой основе, их нужно было примирить, пользуясь их ре­лигиозными верованиями, а такая программа предусматри­вала изгнание евреев и насильственное обращение мавров в христианство. То романтическое почитание, которое Испа­ния питала к богоматери и святым, должно было теперь распространиться и на монарха. В течение известного промежутка времени эта система оправдывала себя, порождая замечательные вспышки энергии. Испанский индивидуа­лизм, который более не получал выхода на родине, искал поля деятельности за ее границами.

До 1592 г. мысль о том, что эксплоатация нового мира выпадет на долю Испании, представлялась невероятной. Казалось, что испанский империализм направлен на юг и восток — на Марокко и острова Средиземного моря. Пер­вой на путь географических открытий вступила Португа­лия. В поисках золота и рабов португальцы стали иссле­довать африканское побережье, надеясь найти морской путь в Индию. По обычаю того века, путешествия эти были покрыты налетом религиозного идеализма. Их цель заключалась не только в том, чтобы вытеснить с рынков итальянских купцов,— они предпринимались также как миссионерские экспедиции, которые должны были распро­странять «истинную веру»[1].

Первенство на морях перешло к Испании случайно. Нашелся человек, родившийся в Генуе, в скромной семье, завсегдатай портов, который под влиянием бесед с моряка­ми и географами стал одержим новой идеей. Моряки рас­сказывали ему об островах, лежащих далеко в Атлантиче­ском океане. Некоторые из этих островов имели даже на­звания и были отмечены на картах, например Антилия и Бразилия. Подобные рассказы могли быть основаны на действительных фактах. Корабли случайно относило далеко от курса. Английские рыбаки могли знать, что у берегов Нью-Фаундленда — богатый улов, и, вероятно, хотели дер­жать это открытие в тайне. Рассказывали также о семи португальских епископах, уплывших на запад, когда му­сульмане завоевали их страну, и основавших семь городов. Кроме того географы считали, что земля кругла, и обычно преуменьшали ее размеры. Почему в таком случае не по­плыть на запад по Атлантическому океану? По пути, не­сомненно, будут открыты новые острова. Можно даже достигнуть Катая и Сипангу. Эта мысль приходила в голо­ву и другим, но ни у кого еще нехватало смелости подверг­нуть ее решительному испытанию. Португальские мореплаватели уже ходили в Атлантику, но, обескураженные бес­конечным водным пространством, поворачивали назад.

Годами, живя в бедности, работая в качестве топографа и лоцмана, Колумб лелеял свою мысль и, как другие маниаки, мечтами о будущем вознаграждал себя за безвестное существование в настоящем. Он не только откроет новые страны, но будет управлять ими. Он наживет богатство, торгуя золотом и пряностями, которыми богаты эти стра­ны. После этого он наймет войско и отнимет гроб госпо­день у турок. Колумб уверовал, что он избранник неба, что ему лично поручено от бога распространить истинную веру в языческих странах. Несмотря на средневековую фор­му, которую принимали его фантазии, он в своих мечтах о том, как сын скромного ткача при помощи золота возвы­сится над папой и императором, был современным буржуа.

Португальское правительство отказало Колумбу в его просьбе о финансовой поддержке. Тогда он обратился к Испании, правители которой были в то время заняты завое­ванием Гранады. Красноречие Колумба — фантастическое смешение научных фактов, рассказов путешественников и цитат из писания — тронуло королеву Изабеллу, которая всегда стремилась завоевать для Христа новые души. Но комиссия богословов и морских капитанов рассматривала предложение Колумба четыре года, а затем отвергла его. Колумб решил обратиться к королю Франции. Готовясь к отъезду туда, он встретил духовника королевы Изабеллы, которому столь убедительно объяснил свой проект, что был призван обратно к испанскому двору. Требование Колум­ба, чтобы его назначили, вице-королем всех стран, которые он откроет, и дали во владение одну десятую всего, что они произведут, вызвало новые задержки. Наконец, Фердинанд и Изабелла сдались. Колумб, которому перевалило за со­рок, получил возможность осуществить свою мечту. С тремя небольшими судами и 120 спутниками он отплыл из Палоса и исчез в Атлантическом океане.

В 1492 г. касиком Теночтитлана был Ауицотл, а в Тескоко правил Несауалпильи, сын Несауалкойотла. Дер­жава ацтеков была еще очень сильна. Вскоре Ауицотл на­вел ужас на лежавшие у Мексиканского залива области, требуя дани и человеческих жертв у уастеков, племени, говорившего на языке майя, и тотонаков.

В октябре этого года к берегу одного из бесчисленных тропических островов, охраняющих подходы к Мексикан­скому заливу и Караибскому морю, пристали три неболь­ших судна, приплывшие с востока и привезшие бородатых белолицых людей. Колумб, спрыгнув на берег, развернул кастильское знамя и принял землю во владение от имени Фердинанда и Изабеллы. Затем он обследовал северный берег Кубы, которую принял за материк Азии, и высадил­ся на Гаити. Туземцы, веселый и добрый народ, не трону­тый цивилизацией, приняли захватчиков, как богов, и с большой охотой меняли свои золотые украшения на игруш­ки и медные колокольчики. Колумбу, мечта всей жизни которого казалась столь изумительно осуществленной, острова показались сущим раем. «Это был такой чудесный край — прекрасный воздух, великолепные деревья, окай­млявшие оба берега потока, чистая вода и страна, населен­ная бесчисленными птицами... Кажется, что никогда не захочешь покинуть это место». Однако Колумб приехал не для того, чтобы жить в раю, а для того, чтобы вернуться в Европу с золотом и славой. Проплавав среди островов три месяца в тщетных поисках золотых россыпей или Сипангу, он похитил шесть индейцев для подтверждения истин­ности своих рассказов и вернулся в Европу. Его поездка по Испании, от Кадикса до Барселоны, была триумфаль­ным шествием, а когда он посетил Фердинанда и Изабел­лу и торжественно показал им индейцев, 40 попугаев, ящериц и кучу золота, они пригласили его сесть у их ног и утвердили в званиях вице-короля и океанского адмирала.

Колумб вернулся на Гаити в следующем году с 1500 чел. и материалами, требующимися для организации постоянной колонии. Это было началом переселения, кото­рое продолжалось 50 лет, причем количество переселенцев неуклонно возрастало с каждым годом. Испанские короли получили папскую буллу, отдававшую им в собственность большую часть Западного полушария, и это считалось достаточным оправданием для покорения туземцев. Оше­ломленным индейцам торжественно читались прокламации, в которых им сообщалось, что их земля отдана папой коро­лю Испании. Весть о том, что Колумб открыл Индию, наэлектризовала всех тех, кто жаждал приключений и быстрого обогащения. Заселение новых земель — предприя­тие, часто привлекающее тех, кто по некоторым не совсем благовидным причинам желает оставить родину, и караиб­скому раю Колумба предстояло быть разграбленным по­донками испанского населения. Дворяне без гроша в кар­мане, которые считали, что труд ниже их достоинства, монахи, жаждавшие убежать от монастырской дисциплины; юноши, мечтавшие об увлекательных похождениях; наемни­ки, должники и головорезы; воры и убийцы — все отправи­лись на поиски богатой добычи, которую обещал им Колумб в Индии. Когда они добрались до островов, Катай и Сипангу остались таккми же недостижимыми, как и прежде, а золота оказалось мало. Но можно было закрепостить ту­земцев, и люди, которые в Старом свете были бродягами, могли жить в Новом свете, как вельможи. Земля была разделена на «энкомиенды»[2], и жившие на ней индейцы должны были работать на испанских колонистов. Если они сопротивлялись, их убивали или обращали в рабство. Колонисты, отказавшиеся от надежды найти золотые рос­сыпи, становились владельцами сахарных или хлопковых плантаций. Коренные жители островов, которых Колумб находил такими «милыми и добрыми» и которые расхажи­вали «нагими, с оружием в руках и без закона», недолго несли возложенное на них бремя. Через поколение они уже были почти истреблены, и вместо них ввозились африкан­ские негры.

Виновник всей этой бойни, который все яснее созна­вал, что пути божьи более неисповедимы, чем он предпо­лагал, делал слабые усилия защитить индейцев, но затем уступил требованию об их порабощении. В качестве вице-короля он не в состоянии был властвовать над беззакон­ной бандой головорезов, которых привез в Новый свет. Вскоре сделалось очевидно, что он хотя и открыл острова, но не нашел быстрого способа обогатиться, и когда в 1497 г. Васко де Гама достиг Индии и привез оттуда груз с пря­ностями, стоимость которого в 60 раз превышала издержки его путешествия, успех Колумба показался незначительным. Чтобы оправдать себя, Колумб продолжал искать Катай и Сипангу. И как бы стремясь забыть трагические послед­ствия своего первого триумфального открытия, он больше обычного отдавался отвлеченным фантазиям. Во время сво­его третьего путешествия он обследовал устье реки Ориноко. Такая река, заключил он, может течь только из земного рая. В этом пункте земля уже не шарообразна, а поднимается остроконечной вершиной, а на верхушке ее расположен райский сад. Колумб провел целый год с че­тырьмя изъеденными червями кораблями среди мелей и песчаных дюн у берегов Никарагуа и Панамы, терпя голод и болезни, ураганы, мятежи и нападения индейцев, и с упорством мотылька, бьющегося об оконное стекло, искал морского прохода в Катай. Ничего не найдя, он вернулся помирать в Испанию — грустный, разочарованный и почти позабытый.

Испанские монархи стремились присвоить себе как можно большую долю американской добычи и не до­пустить в Америке роста демократических тенденций, имев­шего место в Испании. Никто не имел права уехать в Ин­дию без разрешения. Все корабли должны были отплывать из одного и того же порта — Кадикса или Севильи. Дра­гоценные металлы считались собственностью короля, хотя он предоставлял частным лицам право эксплоатации их залежей за одну пятую долю добычи. Торговля с Амери­кой контролировалась торговой палатой («каса де контратасьон»). Кандидатуры губернаторов, посылавшихся в Ин­дию, тщательно проверялись — сначала одним должно­стным лицом, епископом Фонсека, а после 1524 г. советом по делам Индий.

   Следующим объектом нападения испанцев, после Гаити и соседних с ним островов, был Панамский перешеек. В течение первого десятилетия XVI в. испанцы не разви­вали там значительной деятельности. Но после того, как разведчики сообщили о наличии в Дариене золота и жемчу­га, туда ринулись отряды искателей приключений. Страда­ния, перенесенные ими от голода и болезней, могут срав­ниться лишь с теми страданиями, которые они сами принес­ли индейцам. В этих условиях анархии власть принадлежа­ла не тем, кто имел высокое звание или был назначен коро­лем, а любому, кто ее захватывал. В качестве вождя вы­двинулся Бальбоа, который тайком покинул Гаити в бо­чонке из-под продовольствия, чтобы спастись от кредито­ров. В 1514 г. на перешеек прибыл семидесятилетний дво­рянин по имени Педрариас, назначенный на должность королевского губернатора, и привез с собой 1500 наемников, которые до того собирались искать славу и добычу в итальянских войнах. Половина этих наемников перемерла, а оставшиеся в живых старались добыть у индейцев золо­то, пытая их огнем, вешая и травя собаками. Бальбоа, на­меревавшийся избавиться от Педрариаса, умер под топором палача.

В тот же период была оккупирована Куба. Губернатор Гаити послал на Кубу старого и жадного толстяка Диего Веласкеса. Последний немедленно отказался признавать над собой власть губернатора и выхлопотал себе назначение непосредственно из Испании. Он и его подручный Панфило де Нарваэс систематически убивали индейцев, отказывавшихся работать на энкомиендах.

Мексика, лежавшая далеко к западу от островов и за­щищенная от конкистадоров водами Мексиканского залива, на которых бушевали ураганы, была еще неизвестна испан­цам; последние даже не подозревали о ее существовании. В 1503 г., когда Колумб находился у берегов Никарагуа, Ауицотл умер, и касиком ацтеков стал Монтесума II. Но­вый касик, добрый и благородный в личных отношениях, в качестве правителя отличался гордостью и суеверием. Он был лишен сурового реализма основателей ацтекской дер­жавы. Сны, пророчества и магические обряды прорицания значили для него больше, чем советы государственных лю­дей. Преданный почитатель Уицилопочтли, он боялся богов и таинственных судеб, уготованных ими людям, но если ему приходилось иметь дело с силами, исходившими только от людей, ничто не могло нарушить его самоуверенности. Могущество, дарованное ацтекам Уицилопочтли, дошло теперь до крайних пределов. Монтесума уволил с дворцо­вой службы всех плебеев и потребовал, чтобы купцы пла­тили налог в размере одной трети стоимости их товаров. Только знать он считал достойной своей милости. Он по­высил размеры дани, уплачиваемой покоренными племена­ми, и увеличил число отрядов, посылавшихся на поиски жертв для Уицилопочтли. Опытные люди предостерегали его, что подобные меры ослабят ацтекскую державу, но Монтесума был глух к благоразумным советам, будучи уве­рен, что Уицилопочтли защитит своих почитателей.

В начале царствования Монтесумы до Теночтитлана, по-видимому, дошли слухи об испанском нашествии. Возможно, что индейцы, бежавшие в челноках с Кубы, высадились на Юкатане или в Табаско и принесли бессвязные вести о страшных чужеземцах. Быть может, жители Юкатана виде­ли вдали корабли с белыми парусами. Говорили, что к бе­регу прибило волнами ящик со странными одеждами и оружием. Что могло означать все это, если не возвращение Кецалкоатла? Бородатый белолицый бог возвращался, чтобы потребовать свое достояние, положить конец угнете­нию и человеческим жертвоприношениям и восстановить золотой век. Если это так, то ацтекская держава близка к концу, и никакими человеческими усилиями ее не спасти. Страх Монтесумы усиливался, и каждое необычайное со­бытие он толковал как зловещее предзнаменование. А не­обычайные события случались на протяжении нескольких лет с небывалой частотой. Над Анахуаком висела комета с тремя головами. На восточном краю горизонта сорок дней виден был яркий свет. Башни храма Уицилопочтли сгорели до основания. В другой храм попала молния. Внезапным подъемом воды в озере Тескоко затопило Теночтитлан. Ацтекские войска, вторгшиеся в отдаленную область, были уничтожены падающими деревьями и скалами. Кто-то ви­дел, как на небе сражались вооруженные люди. Слышали голос женщины, оплакивавшей судьбу своих детей. Касик Тескоко, престарелый Несауалпильи, еще больший фата­лист, чем Монтесума, заявил, что ацтекам остается толь­ко ждать своей участи; но Монтесума, доведенный почти до отчаяния, надеялся, что, принося в жертву Уицилопочт­ли гекатомбы пленников, можно еще спасти ацтеков. В Теночтитлан был привезен и освящен кровью тысяч жертв вырытый в Койоакане новый жертвенный камень. Во всех направлениях были разосланы за пленниками ацтекские войска. Было приказано покрыть храм Уицилопочтли свер­ху донизу золотом и драгоценностями. Казначей Монтесу­мы, заявивший, что подданные уже до предела обременены налогами, был казнен. Покоренные племена, угнетенные не­бывалой тиранией, начали искать избавления любой ценой. Если возвращение Кецалкоатла было для ацтеков угрозой, то для других мексиканских народностей оно было надеж­дой на спасение. Монтесума расстроил и хорошие взаимо­отношения между Теночтитланом и Тескоко. Когда Неса­уалпильи умер, оставив нескольких сыновей, Монтесума настоял, чтобы ему наследовал Какама. Брат Какамы, Ихтлилхочитл, восстал против верховенства Теночтитлана и завладел половиной земель, принадлежавших Тескоко, а военачальник, которого Монтесума послал подавить вос­стание, был схвачен и сожжен живьем. Война еще продол­жалась, когда гонцы с побережья принесли Монтесуме весть о том, что событие, которого он так давно боялся, наконец, произошло. Посланцы Кецалкоатла появились в Табаско.