Плач о видении

Глава 7

ПЛАЧ О ВИДЕНИИ

Реальностью белого человека являются его улицы с их банками, магазинами, неоновыми огнями; улицы, полные полицейских, шлюх и людей с грустными лицами, спешащих пробить свой табель.

Но все это ненастоящее. Истинная реальность кроется под всем этим. Дедушка Пейотль поможет тебе найти ее.

-Вороний Пес

Вам следует знать, что движение за права индейцев прежде всего было духовным движением, и что сердцем его была наша древняя религия. Вплоть до времен Франклина Рузвельта индейская религия находилась под запретом. Детей наказывали за индейские молитвы, мужчин бросали за решетку, если они шли в палатку потения. Наши священные трубки были сломаны, наши священные связки сожжены или отданы в музеи. Наша христианизация была способом сделать нас белыми – то есть, заставить нас позабыть о том, что мы индейцы. Следование путями нашей древней религии являлось единственным способом сопротивления этому виду медленной смерти. Пока люди будут молиться с трубкой или бить в маленький водяной барабан, индейцы не исчезнут, будут продолжать существовать как индейцы. По этой причине на протяжении последних ста лет наша борьба за права индейцев проистекала из наших древних верований. Итак, под влиянием ДАИ и других движений, все больше и больше коренного населения покидало миссионеров и возвращалось к шаманам и проводникам по тропе пейотля[1].

Я тоже прошла этот путь. Рука об руку с моей радикализацией шло мое возвращение к индейским традициям. Белым людям это может показаться противоречивым, но для меня и для моих друзей это было самым естественным в мире. Этот процесс начался уже тогда, когда я была еще ребенком. Я чувствовала, что тот вид Христианства, который преподносили нам священники и монашки из Св.Фрэнсиса, не годился для моего пищеварения. С самим Иисусом все было бы в порядке, но я ощущала, что он был кооптирован Белой Америкой, дабы служить ее целям. Люди, которые принесли нам оспу и виски, приходили с крестом в одной руке и ружьем в другой. Во имя всемилостивого Иисуса они применяли то ружье против нас. Наша священная трубка и Дедушка Пейотль не были кооптированы, и поэтому меня инстинктивно тянуло к ним. Конечно, в те времена я не могла выразить это такими словами.

Чтобы быть индейцем мне необходимо было прийти к чистокровным. Мои мать и бабушка были индейцами, но я полукровка, и меня это тяготило. Думаю, что полукровки – ийески – никогда по настоящему не заботились ни о ком кроме самих себя, научившись тому, что “здоровый эгоизм” сам по себе предоставит все блага цивилизации. У чистокровных есть сердце. Они просты. Они готовы поделиться всем, что имеют. Они сидят на своей земле, которая имеет для них священное значение, даже если она и не приносит им никакого дохода. У ийесок нет земли, потому что они давным-давно ее продали. Всякий раз, когда в резервации объявляется белый бизнесмен, пытающийся сделать бизнес на угле или уране, ийески говорят: “Давайте сделаем это. Давайте заполучим эти деньги. Купим новую машину и цветной телевизор”. Чистокровные индейцы ничего не говорят. Они просто сидят на своих крошечных участках и не шевелятся. Именно благодаря им в мире все еще существуют индейцы. Я чувствовала, что меня влечет к моим упрямым старым чистокровным родственникам - людям, подобным моему дедушке Глупому Быку, который постоянно говорил о святом растении, священном снадобье, которая была особым подарком Создателя индейскому народу. Он рассказал мне легенду о старухе и ее внучке, которые потерялись в пустыне и были уже на грани смерти, когда услышали взывавший к ним голос - голос, исходивший от крошечного растения, спасшего им жизнь. Далее Глупый Бык поведал мне, как женщины принесли это священное снадобье своему племени и всем коренным обитателям этого полушария. Я вслушивалась в эти рассказы и однажды сказала матери: “Я собираюсь вырасти индейцем”.

Ей это не понравилось. Она расстроилась, поскольку была католичкой и пыталась воспитать меня в своей вере. Она даже меня конфирмовала. Иногда я пытаюсь представить себе, как я должно быть выглядела в своем белом платье, с вуалью и со свечой в руке, и это всегда вызовет у меня улыбку. Я была белой снаружи и красной внутри – точь-в-точь как яблоко, только наоборот. Дедушка Дик Глупый Бык был тем, кто взял меня на первую в моей жизни церемонию пейотля. Это происходило еще до того, как я подросла, по-настоящему узнала его и выяснила, что он является моим близким родственником. На той церемонии пейотля, на которой мне в последний раз довелось побывать вместе с Глупым Быком, ему уже было более ста лет. Он встал и говорил почти три часа. Глупый Бык готовился к встрече со смертью. Он говорил о том, что готовится отправиться в края удачной охоты, пройтись по Млечному Пути – великому последнему пути – где он встретится со всеми своими старыми друзьями, с Карлом Железной Раковиной и Хорошим Копьем. Дедушка говорил о том, как он снова будет вместе с ними, со своими людьми; с теми, кто давным-давно умер; с людьми, которым было более ста лет в те времена, когда сам Глупый Бык был еще молод; с теми, кто дожидается его с барабаном и, быть может, с котлом, полным дымящего бизоньего мяса. Ему и впрямь не терпелось пуститься в путь. А еще он вспоминал и рассказывал о многих вещах - например о том, как однажды он находился в старом салуне, привалившись к барной стойке, за которой находилась стена, уставленная до самого потолка бочонками с пивом и виски. И тут появились эти двое белых. Они затеяли драку и начали палить друг в друга. Дедушка Глупый Бык ухитрился спрятаться за бочонком “Old Crow”[2]. Едва он успел укрыться, как прямо возле его головы просвистела пуля, пробившая дырку в том бочонке, и все это старое доброе пойло полилось из бочонка, а его открытый рот находился прямо под той дыркой, и он отлично провел время в своем укрытии, наслаждаясь хорошей выпивкой, пока те психованные белые ублюдки в течение целого часа убивали друг друга. И еще он говорил о том, как ему бы хотелось быть погребенным по старинному индейскому обычаю, завернутым в свое одеяло со звездами, а Вороний Пес при этом молился бы за него и жег душистую траву. Ему вовсе не было грустно. Он даже шутил об этом, и при нем все еще был весь его разум. Он не был ни слаб, ни болен. Он просто считал, что уже настала пора отправляться по этой дороге. И вскоре он умер. Мне хотелось бы узнать его получше, пока у меня был такой шанс. Он был последним из наших мужчин, кто знал, как сделать сийотанку – старую Сиукскую флейту для ухаживаний. Год назад, когда я проходила мимо племенного правления, у меня случилось видение. Оно было очень реальным. Я увидела Глупого Быка, стоявшего с одной из тех флейт в руке. Мне захотелось подняться к нему и сказать: “Как замечательно, Дедушка Глупый Бык, ты так и не умер”, а затем он превратился в кого-то другого, и то был всего лишь другой праздный старик, прислонившийся к стене племенного правления и ожидающий Бог знает чего.

Что ж, Дедушка Глупый Бык взял меня на первую в моей жизни церемонию пейотля, и я просидела, прижавшись к нему, всю ночь. Хотя я и была еще маленькой девочкой, я получила большую порцию снадобья. Я увидела много хорошего и внезапно осознала. Я осознала реальность, содержащуюся в этом снадобье, поняла, что это растение является нашим наследством, нашей традицией, что оно говорит на нашем языке. Я стала частичкой земли, поскольку пейотль родом из земли и иногда даже по вкусу на нее походит. И поэтому земля была во мне, а я в земле, в индейской земле, сделавшей меня более индейцем. И для меня Пейотль был народом, был живым, был напоминанием о давно забытых вещах.

 Снадобье мне давал четыре раза в течение той ночи человек, которого я не знала. Оно доходило до меня раньше, чем до Дедушки Глупого Быка, потому что я сидела по правую от него руку. Человек что-то сказал мне по-индейски, очень быстро. В те времена я не умела говорить на Сиу, но мне показалось, что я смогла понять сказанное им, вникнуть в суть его слов. Я была в силе. Я слышала, как ко мне обращаются давно умершие родственники. Было такое чувство, что ко мне пришел некий посыл. Он пришел ко мне с голосом барабана, спустился по посоху, говорил шелестом перьев. Его дыхание ощущалось в дыме костра, запахе горящего кедра. Я чувствовала ритм барабана в моем сердце. Мое сердце стало барабаном, и оба стучали, стучали и стучали. Я слышала нечто. Я не знала, верить ли тому, что говорил мне голос, что говорил мне Дедушка Пейотль. Даже теперь я не могу это объяснить.

После того, как взошло солнце, мы позавтракали и выпили ледяной воды из ручья. Я чувствовала себя как никогда раньше. Я была так счастлива, так свежа. Добравшись до дому, я сболтнула матери, что присутствовала на церемонии Церкви Коренных Американцев. Мама была задета. Потом она пожала плечами: “Что ж, тебе решать. Я не могу указывать тебе, что делать!”. Но, кроме того, она добавила и то, что мне понравилось: “В любом случае помни – индеец ближе всех к Богу”. Я поняла, что она подразумевала.

Двумя неделями позже я находилась в доме своей бабушки, и ко мне пришло видение. Это случилось ночью, ближе к утру. Я пыталась проснуться, и не могла. Я спала и не спала. Не могла пошевелиться. Я плакала. Один раз я открыла глаза и увидела бабушку, сидящую возле моей постели. Она спрашивала меня, что случилось, но я не могла ей ответить. В моем видении я возвратилась в другую жизнь. Я видела множество типи и стоящих лагерем индейцев, собравшихся вокруг костров, смеющихся и готовящих бизонье мясо, а затем внезапно я увидела ворвавшихся в лагерь белых солдат. Они убивали женщин и детей, насиловали, перерезали глотки. Это было настолько реально, гораздо реальнее, чем кино – зрелище, звуки и запахи: зрелище, на которое мне не хотелось смотреть, но все же вопреки своему желанию я смотрела; крики детей, которые мне не хотелось слышать, но я слышала. Все что я могла, это плакать. Там присутствовала старуха в моем видении. На спине у нее был груз – можно было видеть, что он очень тяжел. Она распевала старинную песню. Песня звучала так печально, казалось, она из другого измерения - прекрасная, но не от мира сего. Старуха стенала, распевая ее. И тут появились солдаты и убили женщину. Ее кровь пропитала траву, окрасившуюся красным. Все индейцы лежали мертвыми, и солдаты ушли. Я могла слышать ветер и стук копыт солдатских коней, и голоса духов мертвых, пытающихся мне что-то сказать. Должно быть, я грезила много часов. Не знаю, почему мне это привиделось, но думаю, что познание этого однажды придет ко мне. Я искренне верю, что это видение пришло ко мне через духовную силу пейотля.

Потом я долгое время находилась в депрессии, словно из меня высосали жизнь. Тогда я еще ходила в школу и была слишком юна, чтобы вынести такие видения. И я горевала, потому что мы были вынуждены жить совсем не той жизнью, ради которой мы появились на этой земле. Я задавала себе вопрос, почему все так плохо для нас, почему индейцы так страдают, и не могла найти ответа.

 Вороний Пес постоянно говорит: “Дедушка Пейотль - у него нет рта, но он говорит; нет глаз, но он видит; нет ушей, но он слышит, и он заставляет тебя прислушиваться”. Леонард не умеет ни читать, ни писать. Он говорит мне: “Дедушка Пейотль, он мой учитель, мой воспитатель”. Когда за присутствие в Вундед-Ни его бросили за решетку, к нему, в его “дом” - так они называли свои крошечные камеры – пришел тюремный психиатр. Вороний Пес сказал ему: “Вы мне не нужны. Пейотль – вот мой психиатр. Обладая силой этого священного растения, я мог бы анализировать вас”. Психиатришко не знал, что с этим поделать. Судье Леонард сказал: “Пейотль – вот мой адвокат”.

Вороний Пес – проводник по тропе пейотля. Он показывает людям дорогу жизни. Лишь после того, как я вышла за него замуж, я пришла к пониманию этого снадобья. У Леонарда есть пейотль, который мы называем “пежута” или “ункчела”, и у него есть священная трубка. Он является жрецом пейотля, но кроме того и традиционным Лакотским шаманом – ювипи – а также танцором Пляски Солнца. Кое-кто его критикует, или скорее всех нас – тех, кто принимает участие в церемониях Вороньего Пса. Они говорят, что нам следует быть или теми, или другими, верить в или пейотль, или в трубку, но не во все сразу. Но Леонард не может разложить свою веру по разным полкам. Он смотрит на все древние индейские религии как на различные аспекты одной великой всеобщей энергии - частицы такой же всеохватывающей созидающей силы. Дедушка Пейотль является лишь одной из многих форм, которую принимает Вакан-Танка, Тункашила, Великий Дух. Бутон пейотля, трубка, олень, птица, бабочка, камешек – все они являются частицей Духа. Он находится в них, а они в нем.

Вещие сны и видения очень важны для нас - быть может, более важны, чем любые иные аспекты индейской религии. Я встречалась с индейцами из Южной и Центральной Америки, из Мексики и из Арктики. Все они молят о вещих снах, они все “плачут о видении”, как называем это мы, Сиу. К некоторым видения приходят после четырехдневного поста, проведенного в яме, вырытой специально для этого на вершине одинокого холма. Другие обретают видения в посте и страданиях долгих дней Пляски Солнца. Танцоры Пляски Духов все шли и шли в круге танца, распевая гимны до тех пор, пока не падали в обморок, оставляя собственное тело, покидая землю, путешествуя по Млечному Пути и странствуя среди звезд. Очнувшись, они рассказывали о том, что видели. Кое-кто из них находил в своих сжатых в кулак ладонях “звездную плоть” и лунные камни, так об этом рассказывалось. А иногда, люди получали видения от вспышек молний и звуков грома. Некоторые племена грезили при помощи священных грибов или дурман-травы. Немало народу обрело прозрение в обжигающей атмосфере палатке потения. Вороний Пес получает то, что – за неимением лучшего тому определения – я называю внезапными вспышками озарений во время как мольбы о священном видении, так и церемонии пейотля.

Ацтеки называли это священное растение “пейотль”[3], что означало гусеницу, поскольку этот кактус весь покрыт волосками, очень похожими на волоски гусениц. Наше Сиукское слово для этого снадобья - “пежута”. Пейот, пежута – по звучанию эти слова очень близки. Быть может, это просто совпадение. Вне всяких сомнений пейотль попал к нам из Мексики. В 1870-х Кайовы и Команчи молились при помощи этого снадобья и основали то, что они назвали Церковью Коренных Американцев. Теперь религия пейотля распространилась и является обычной для большинства племен вплоть до Аляски. Поскольку пейотль не произрастает севернее Рио-Гранде, нам приходится получать наше снадобье из приграничного региона. Именно на Юго-Западе находятся наши “сады пейотля”.

Пейотль попал к Степным индейцам как раз тогда, когда он был им отчаянно нужен, во времена, когда были перебиты последние бизоны, а племена брошены за колючую проволоку резерваций, где они голодали и вымирали от болезней белых людей, лишенные всего того, ради чего стоило бы жить. Церковь Коренных Американцев стала религией беднейших из бедных, покоренных, ограбленных. Пейотль помог им понять, что произошло, и дал силы, вынести это. Это было единственным, что придало им силы в самые мрачные наши дни. Мы боялись лишь того, что белые отберут у нас и это тоже, как они отобрали все остальное. Уверена, что и сейчас есть те, кто говорит: “Это слишком здорово для этих тупых индейцев. Позвольте нам это у них отобрать и самим побалдеть”. Иногда белые приходят к Леонарду, чтобы “поглазеть на шамана” подобно тем, кто на сельской ярмарке приходит посмотреть на двухголового теленка. Часто, первые слова, что они произносят, это: “Эй, есть ли у тебя пейотль, вождь?”. Я уже видела, как некоторые белые неправильно употребляют пейотль, используя его как всего лишь еще один наркотик, чтобы словить кайф. Наше снадобье уже становится редким.

Абсолютно законно для индейцев покупать и применять пейотль как таинство религиозного обряда – то есть, покупать втридорога. Поскольку пейотль обнесен изгородями, как и мы, индейцы, и так как его все труднее и труднее достать, торговцы вдоль по всей техасской границе продают его людям из Церкви Коренных Американцев по непомерной цене. Для продавцов это является чем-то вроде золотой лихорадки. Цены на пейотль вздуты. Он пал жертвой правила спроса и предложения, и торговля им стала бизнесом. Только вообразите – торговля растением, которое в изобилии растет само по себе, которое с самого начала времен сама природа поместила на земле, чтобы им пользовались коренные жители этой страны.

Пейотль помогает мне понять себя и окружающий мир. Он дает мне возможность осознать величие моего народа, величие пейотля, как хорош он может быть. Он очень хорош, но опасен для тех, кто неправильно им пользуется. Вам следует верно мыслить, следовать верным путем. Если люди имеют о нем неверное представление, пейотль может навредить им. Но мне пейотль никогда не вредил, он всегда хорошо обходился со мной. Он помогал мне, когда ничто не могло помочь. Дедушка Пейотль знает тебя; ты не можешь от него спрятаться. Пейотль заставляет нерожденного ребенка танцевать в материнской утробе. У него есть такая сила. Когда ты правильно употребляешь это снадобье, ты чувствуешь, как всего тебя наполняет энергия, ты “вступаешь в силу”, силу потустороннего мира, предназначенную одному тебе и никому больше. Это тоже является общим для всех индейцев – эта концепция силы – и неважно, употребляют они пейотль или нет.

Пейотль объединяет, это является одним из его главных благ. Эта объединяющая сила соединила в дружбе племена, которые прежде были врагами, и помогла нам в нашей борьбе. Я ступила на тропу пейотля, потому что ступила на тропу ДАИ. Для меня они стали одним путем. Я посещала множество племен. У них разная культура, они говорят на разных языках. У них может быть абсолютно разным даже сам ритуал пейотля. Они могут ревниво относиться друг к другу и говорить: “Мы самое лучшее племя. Наши мужчины сражались лучше ваших. Мы все делаем лучше”. Но когда они встречаются в типи пейотля, то забываются все различия. Там они больше не Навахи или Понки, Апачи или Сиу, но просто индейцы. Они учатся песням друг у друга и узнают, что в действительности они все одинаковы. Пейотль превращает разные племена в одно племя. И то же самое происходит с Пляской Солнца, которая также служит единению различных индейских наций.

 Слова наших песен являются эхом священного первоисточника, голосом камешков внутри погремушки из тыквы, голосом перьев сороки и мухоловки[4], из которых сделан церемониальный веер, голосом, исходящим из водяного барабана, криком водяной птицы. Пейотль даст тебе голос, песню постижения, молитву о добром здоровье или спасении твоего народа. Однажды я увидела звезду, сиявшую сквозь дымовое отверстие церемониального типи. Она озаряла священный алтарь и одарила меня песней. Во многих песнях нет слов, но если вы этого хотите, то можете вставить слова. Это по воле пейотля вы вставляете слова в свою песню. Женщины всегда принимают участие в церемонии пейотля, но долгое время петь им не полагалось. Им не разрешалось молиться с посохом, поскольку посох является мужчиной, а женщинам не следует пытаться стать мужчинами. Я была одной из первых женщин, запевших на церемониях. У меня очень высокий голос, и мне говорили, что я пою как грустящая маленькая девочка. Сестры Леонарда - прекрасные певицы, особенно Кристина с ее глубоким сильным голосом. Ныне поют многие женщины, держа посох и тряся погремушкой из тыквы.

 Леонард - лучший из певцов всей страны, и я говорю это вовсе не потому, что являюсь его женой. Он знает сотни и сотни всевозможных песен различных племен. Он сам сочинил их должно быть не менее сотни. В то время как его песни традиционны, он вкладывает в них нечто новое и специфичное, что с трудом поддается определению. Временами его голос кажется не принадлежащим ни одному из обычных человеческих существ. В других случаях он звучит так, словно поют два или три человека, а не один. Он вставляет в песни голоса птиц. Леонард сочинил несколько песен дорожного бегуна[5], и, слушая, как он поет на языке Сиу, вы в то же самое время можете услышать в песне скороговорку дорожного бегуна. Вы можете поклясться, что по типи бегает дорожный бегун, но он существует только в песне.

Когда я сижу в кругу Понков, Ото, Виннебагов или Шайенов, то чувствую себя так, словно нахожусь среди своего собственного народа. Мы не понимаем друг друга кроме как по-английски, но при помощи пейотля мы говорим одним языком, духовно. Церемония может понемногу меняться от одного племени к другому, но не сильно. В основном она всегда одна и та же. Навахи во время этого ритуала могут использовать папиросы из кукурузной шелухи, тогда как мы курим трубку и чан-шашу – индейский табак из коры ивы. Навахи сооружают свой главный алтарь в форме полумесяца, в то время как другие племена могут придать ему иные формы. В некоторых местах церемонии проводятся в домах, в обычных комнатах, специально для этого убранных и очищенных. В других местах предпочитают типи. Когда Леонарда навещают Навахи, он проводит церемонию на Навахский манер. Когда мы приезжаем на юг в Аризону, Навахи могут для нас провести церемонию по-Сиукски. Различия второстепенны. Церемония всегда длится от заката до рассвета, всегда присутствуют песни, посох, веер, барабан, табак, огонь, холодная вода для питья. Только если вы заезжаете за мексиканскую границу, церемония пейотля проводится совсем по-другому. В 1875 году Леонард проводил у себя Пляску Духов, и к нашему большому удивлению там объявились несколько мексиканских индейцев – Яки, Хуичоли и Нахуатли. Откуда они узнали о Пляске Духов, и что заставило их проехать такое расстояние до местечка Вороньего Пса, является чем-то вроде загадки. Один из них – парень из Оахаки[6] - приехал в типичном для мексиканских индейцев наряде и сообщил нам, что его имя на Нахуа означает Теплый Южный Ветер. Сиу, с их особым чувством Лакотского юмора тут же нарекли его “Легкое Беспокойство”[7]. Мы обнаружили, что эти наши индейские братья из страны Ацтеков и Майя также являются народом пейотля, но из того, что они нам рассказали, выяснилось, что их ритуалы совсем не похожи на наши и корнями уходят вглубь времен.

Церемониальный посох это мужчина. Он живой. Он, как говорит мой муж, является “горячей линией” к Великому Духу. Мысли путешествуют вверх по посоху, а послания спускаются по нему вниз. Тыква это мозг, это череп, голос духов. Водяной барабан является водой жизни. Это ритм сердца индейцев. Его кожа – наша кожа. Он говорит двумя голосами – один высокий и чистый, второй глубокий и вибрирующий. Барабан округл, как и священный обруч, у которого нет начала и нет конца. Дым кедра является дыханием всего зеленого, каждой живой твари, и он очищает, освящая все, к чему прикасается. Огонь тоже живой и вечный. Это пламя, которое переходит от поколения к поколению. Веер из перьев это военный головной убор. Он вылавливает из воздуха песни. Отец Вороньего Пса, Генри, владел веером из перьев сороки, и сорока научила его песне. Сорочьи перья целебны. Перья водяной птицы – товарищи проводника по пути пейотля. Водяная птица – главный символ религии пейотля. Веер, сделанный из ее перьев используется проводником для освящения воды. Перья ястреба способствуют проникновению в суть вещей. Веер из перьев мухоловки олицетворяет индейских матерей, индейских дев с их черными косами поверх белых платьев из замши. Каждый хотел бы иметь веер, сделанный из перьев попугая ары, но их очень трудно достать. Ара говорит на всех языках и объединяет племена. В веере из перьев ары вы можете увидеть много хорошего. Странно то, что в доисторических индейских руинах, которым многие тысячи лет, в Аризоне, Нью-Мексико и Колорадо были найдены перья и останки этих попугаев. Кроме того, мне доводилось видеть древние наскальные рисунки с изображениями ар. Перья, мумии и рисунки этих птиц находили в тысячи пятистах - двух тысячах миль к северу от ближайших мест их естественного обитания. Это подтверждает, что пуэбло Северной Америки поддерживали контакты с Ацтеками и Толтеками. Мне интересно, были ли доисторические Анасази народом пейотля и импортировали ли они ар, чтобы использовать в ритуалах их перья. Может быть, однажды я найду ответ на этот вопрос.

Первые последователи Церкви Коренных Американцев подвергались гонениям со стороны миссионеров и правительственных агентов не потому, что они использовали пейотль как причастие, но потому что все индейские обряды находились вне закона, поскольку стояли на пути “европеизации” коренного населения. До самого недавнего времени в ряде штатов многих из тех, кто молился с этим священным снадобьем, отправляли в тюрьму. Семья моего мужа оказалась в числе жертв этих гонений. Вороньи Псы были в нашей резервации одними из первых, вступивших в Церковь Пейотля. Это случилось где-то в 1918 или 1920 году. У отца Леонарда, Генри, еще до рождения моего мужа был маленький сын. В начале тридцатых годов семья жила в Св.Фрэнсисе – городе, где заправляли католические священники, владевшие там большой миссией и приходской школой-интернатом. Одной зимней ночью кто-то из священников услышал звуки церемониального барабана. Следы привели к жилищу Вороньего Пса, где церемония была в полном разгаре. Полиция БДИ получила приказ вышвырнуть Вороньего Пса из города. Он являлся гнилым языческим яблоком, испортившим множество хороших и покорных христианских яблок. Полиция запихала имущество Вороньего Пса, его жену и детей в старую коляску и велела ему убираться из Св.Фрэнсиса или отправляться в тюрьму. Бушевала метель, а метели в Южной Дакоте это нечто такое, что обитатели восточных городов не могут себе даже представить. Генри повел коляску к кусочку выделенного ему надела земли, до которого было около десяти миль. С собственной земли, думал он, никто не сможет его выгнать. Весь путь он ехал наперекор буре, временами через глубокие снежные заносы. Ему потребовалась на это вся ночь. Когда в предрассветный час они, наконец, добрались до своей земли, им всем пришлось спать в фургоне. Это оказалось их единственным укрытием от ледяных ветров. В то время там не было дома. Вскоре после рассвета малыш умер от переохлаждения. Ему было всего два года – старший брат, которого Леонарду никогда так и не довелось узнать. Вера, которую вы выстрадали, становится для вас более значимой и любимой. Чем больше Вороньих Псов и других традиционалистов преследовали за их верования, тем упорнее они за них цеплялись.

После Вундед-Ни, став женой Вороньего Пса, я начала путешествовать с ним на юг, в те места, которые он называл своими “садами пейотля”. Такая поездка всегда состояла из путешествия в три тысячи миль туда и обратно и общения вдоль всего пути с различными племенами. Должна подтвердить, что поначалу я испытывала типично Сиукское предубеждение против некоторых южных племен. Мне они казались слишком миролюбивыми и замкнутыми, не “вовлеченными в борьбу”, особенно Пуэбло. Они не испытывали характерной для Степных племен антипатии к фермерству и выращивали свою кукурузу и кабачки на полях, которыми владели за сотни лет до того, как нога первого белого человека ступила на этот континент. Позднее я признала, что они обладают внутренней силой, которой лишены мы, люди Степей - силой, в которой нет места мужской брутальности, нет хвастовства о том, какими великими воинами они были, есть и будут. Я начала восхищаться тем, как они держали на расстоянии правительство, не подпускали к себе туристов и фотографов и ухитрились придерживаться своих старинных традиций без театральщины или конфронтации. Они работали и были постоянно заняты. В целом, у них было гораздо меньше проблем с алкоголизмом, чем у нас. Они, конечно, были фермерами со времен зари истории, великими гончарами, а теперь и ювелирами. Благодаря фермерству и ремесленничеству, они смогли приспособиться к системе, не дав ей себя поглотить.

Они жили намного лучше, чем мы, северные племена. Их прекрасные традиционные дома из сырца были комфортны и снабжены современными ванными комнатами и кухнями. По вечерам они сидели вокруг уютного очага. Прекрасные индейские ковры покрывали их комнаты, связки красного перца чили свисали с потолков. Снаружи стоял семейный автомобиль, всегда новый и сверкающий, не то что наши Сиукские развалюхи с одной фарой и разбитыми стеклами. Я не могла не отметить, какую большую роль в обществе Пуэбло играют женщины. Женщинам принадлежали дома, они сами их строили. Детям частенько доставалась фамилия матери а не отца. Сыновья входили в кланы своих матерей. Все это вселяло в меня некое чувство зависти. Конечно, людям Пуэбло повезло. В отличие от нас, бедных Сиу, которых бросили в обнесенные колючей проволокой резервации, они до сих пор живут в своих древних селениях, существовавших задолго до появления там первых испанцев. Но даже и в этом случае Пуэбло сталкиваются со многими из тех проблем, которые затрагивают нас, Сиу. Им приходится защищать свои земли и воды от застройщиков, углеразработчиков, изыскателей урана и строителей плотин. Иногда ко мне приходит мысль, что, действуя на присущий им манер неторопливо и спокойно, они добиваются, быть может, лучших результатов, нежели мы, пылкие Лакоты. Путешествуя и встречаясь со многими племенами, мы многому научились. По крайней мере, я.

Имея сертификаты и прочие документы, подтверждающие, что мы действуем от лица прихожан Церкви Коренных Американцев обеих Дакот, и что Леонард является как жрецом, так и официальным представителем этой церкви, на абсолютно законных основаниях теперь мы можем ездить в Техас и Мексику, чтобы собирать там наше снадобье. Леонарду стоит лишь показать свои бумаги, и он получает столько пейотля, сколько ему надо, если, конечно, у него хватает денег, дабы расплатиться. Чтобы добиться этого, ему пришлось пройти через ряд серьезных судебных баталий. Один из самых забавных судов, который он выиграл, возник из инцидента, произошедшего в резервации Навахов. Наши Навахские друзья пригласили Леонарда на церемонию пейотля. Она проводилась Навахами, но они доверили Леонарду роль хранителя огня. В самом начале церемонии появилась какая-то индеанка, которая привела с собой белого мужчину. Она объяснила: “Он мой муж. Это дает ему право участвовать в церемонии”. Этот белый парень был одет как хиппи. Он носил длинные волосы и с головы до пят был украшен бусами. Он выглядел как индеец. Парень принял какое-то количество снадобья, и оно, похоже, его зацепило. Он вел себя как пьяный. Посередине церемонии мужчина внезапно встал и выбрался из типи наружу по малой нужде. Когда он заходил обратно в типи, то пригнулся недостаточно низко для того, чтобы свободно проскользнуть через входное отверстие. Его длинные волосы зацепились за вход и отлетели прочь. Они оказались париком. Под ним была короткая стрижка. Мужчина тут же заявил: “Я шериф Холбрука и беру всю вашу банду под арест”. Все индейцы просто грохнули от смеха, настолько гротескно это выглядело.

Когда наступил час суда одним из обвинений стало то, что индейцы позволили белому человеку принять участие в церемонии. Конечно, Леонард был всего лишь гостем. Не его делом было решать, допускать или не допускать белого до церемонии. Когда слово дошло до Леонарда, он сказал: “Судья, если белому человеку законом не разрешается принимать это снадобье, то шериф сам нарушил свой же закон. Мы не нарушали его, поскольку нам давным-давно было дозволено использовать это растение как причастие. Но я думаю, что шериф не нарушил никакого закона, потому что это была религиозная церемония, и даже белый человек имеет право участвовать – если мы это ему позволим – в том, что проводится строго согласно правилам. Свобода религии не заканчивается у двери церемониального типи. Кроме того, и это главное, шериф не обладал юрисдикцией на индейской территории. Внутри резервации он является всего лишь туристом. Только племенная полиция имеет право произвести арест. Это все, что я хотел сказать”. Мы выиграли то дело, и оно стало поворотным решением в пользу церкви пейотля.

Когда мы отправлялись на юг, в сады пейотля, то путешествовали обычно на четырех-пяти автомобилях или грузовиках. Для сбора урожая требуется довольно много людей. У нас на границе есть свои “оптовики” – торговцы пейотлем. Последний раз нам пришлось заплатить более ста долларов за каждую тысячу бутонов. Пять лет назад это стоило двадцать пять долларов. Цены растут. Но в нескольких последних поездках мы не обращались к торговцам; мы сами собирали урожай. Это не только дешевле, но и более правильно – собирать самим это снадобье на старинный священный манер, нежели просто покупать его, словно аспирин или пилюли от кашля.

Мы нашли место, где пустыня была усыпана пейотлем. Это разновидность кактусов. Мы поднялись при первых лучах солнца, и Леонард провел церемонию, которая, как он сказал, поможет нам собрать большой урожай. Молитва должна была привести нас в удачные для сбора места. Мы рассыпались по пустыне и приступили к поискам. Вся местность вокруг была покрыта кактусами, деревьями Джошуа[8], чапаралем и зарослями ларереи[9]. Некоторые кактусы были гигантских размеров и достигали двадцати футов в вышину. Пейотль рос там, среди всех этих шипов, иголок и колючек. Его и впрямь было трудно собирать. Я чувствовала, что это хорошо, что нам пришлось так потрудиться. Это придало собранному нами урожаю особое значение.

Однажды Барбара нашла главный пейотль. Он был большим и разделялся на шестнадцать сегментов – четырехкратное повторение нашего священного числа, обозначающего четыре направления. Когда вы находите главный пейотль то молитесь ему, за него, вместе с ним. Мы считаем, что каждый человек или семейство, принадлежащие к Церкви Коренных Американцев, должны иметь у себя дома главный пейотль. Поэтому когда кто-нибудь его находит - тот, у кого его еще нет - мы выкапываем растение с корнем и с большим куском почвы и забираем с собой. У Барб главного пейотля еще не было, поэтому Леонард помог его выкопать и вручил ей со словами: “Просто бери этот пейотль и молись вместе с ним всякий раз, когда тебе понадобится помощь”. Растение прижилось. Барб постоянно поливала его, и оно разрослось. Каждую неделю на пейотле появлялся маленький цветок. Всякий раз, как я его видела, он казался подросшим еще немного. Когда Барб не было дома, бабушка поливала его и заботилась о том, чтобы растению хватало солнечного света. Однажды ее навестила наша мать. Она сказала бабушке: “Почему бы тебе просто не выбросить эту штуку?”. Но бабушка ответила: “Мэри и Барб очень дорожат этим растением, и я намерена ухаживать за ним, когда их нет дома”. Это показало, что бабушка была большим индейцем, чем мама, а также продемонстрировало глубокую духовную и культурную пропасть, лежавшую между нашим поколением и поколением мамы.

Некоторые берут все растение целиком, но мы решили забирать только верхушки и оставлять корни, чтобы пейотль мог вырасти снова. Мы потратили чуть больше двух недель, чтобы собрать примерно тридцать пять тысяч пейотлей – достаточно для целого племени на весь год. Когда мы собирали наше снадобье, возник владевший этой землей ранчер, и спросил, что мы делаем на его собственности. Когда мы ему объяснили, он улыбнулся и сказал, что в любое время мы будем здесь желанными гостями. Если бы нам пришлось заплатить за собранный нами пейотль всю ту цену, которую требуют за него продавцы, то наши дети остались бы без обуви. Нам бы пришлось остаток года экономить на еде и всем остальном. Тридцать пять тысяч бутонов! Быть может, все это произрастающее на его земле снадобье повлияло на образ мысли этого человека, “сделало его чувствительным”, как сказали бы парни из ДАИ. Первый сбор пейотля стал для меня новым опытом. Мне захотелось возвращаться и всякий раз делать это чуточку лучше, собирать бутоны более священным манером, более искусно.

Однажды мы отправились на сборы пейотля в Старую Мексику. Когда мы возвращались в Штаты, вся наша машина была усыпана маленькими пейотлями, бутоны лежали даже на приборной доске. Кто-то сказал: “Боже! Ведь запрещено перевозить это через границу. Они арестуют нас и отберут наше снадобье”. Я не хотела выбрасывать наше снадобье в окно. Поэтому я и еще одна девушка решили его съесть. Это казалось более почтительным. Когда мы вернулись в наш мотель в Техасе, мы все находились под сильным воздействием пейотля. У меня кружилась голова. Когда вы принимаете снадобье в церемониальном контексте, оно не воздействует на вас таким образом. Я сидела на ковре в нашей комнате и в действительности была в силе. Позднее мы выяснили, что таможенники все о нас знали, видели сертификат Вороньего Пса и пропустили нас с улыбками. В тот раз я побила все рекорды по количеству поглощенного мною снадобья за единицу времени – просто так, ничего ради. Но потом, в мотеле, мне было так хорошо.