Идеи нагуа о человеке

Глава IV

Как мы показали в первой главе, один из атрибутов тламатиниме состоял в том, чтобы «ставить зеркало пе­ред людьми, делать их разумными и внимательными», «делать мудрыми чужие лица, заставлять других приоб­ретать лицо», а также «делать желания людей человеч­ными»[282]. Поэтому при выполнении этой педагогической миссии тламатиниме должны были встретиться с много­численными трудностями, связанными не только с кон­кретными условиями, но также и с таинственной сущно­стью человека, поступки и склонности которого кажутся всегда неожиданными.

Необходимость учить человека «приобретать лицо» сама по себе указывала на то, что смертные приходят в мир «без лица»; они несовершенны, можно сказать безыменны.

Тламатиниме полагали также, что человек в своем стремлении через себя самого приобретать «лицо» начи­нает воздействовать на призрачную действительность земли (тлалтикпака). И так, «отдавая свое сердце каж­дой вещи и идя без цели (агуикпа)», он постепенно те­ряет его, «потому что на земле трудно гнаться за чем-либо действительно ценным»[283]. Таким образом, нахожде­ние смысла деятельности самого человека представляло собой новую проблему: «На земле разве можно за чем-либо гнаться?»[284] И если здесь, на земле, это трудно осу­ществить, то еще меньше можно сказать об отношении человека с тем, что «его превосходит», с потусторонно­стью.

Перед тламатиниме во всей широте вставала про­блема о человеке тогда, когда они оказывались перед печальным реальным фактором, что люди рождаются лишенные лица, полные неудовлетворенных желаний, без ясной цели на земле (тлалтикпаке) и с загадкой относительно потусторонности (топан, миктлан). Нако­нец, хотя мы не знаем ни даты, когда это случилось, ни тламатини, интересующегося этой проблемой, возник вопрос такого всеобщего характера: «Неужели люди истинны?»[285]

С этого момента мысль нагуа благодаря самоанализу всецело вошла в ту область, которую сегодня мы на­звали бы философской антропологией, и начала разра­батывать целый ряд доктрин, представляющих собой ответ на различные стороны большой проблемы, относительно истинности человеческих существ. Для того чтобы понять, как ставилась учеными нагуа проблема человека, следует напомнить, что слово «истина» (нелтилицтли) имеет у нагуа значение «опоры», или «экзи­стенциальной основы». Следовательно, данный вопрос соответствовал другому вопросу, а именно: имеют ли люди какую-нибудь основу или они также представляют собой только сновидение?

Чтобы ответить на это, тламатиниме идут различ­ными путями. В целях лучшего изучения их рассужде­ний относительно человека рассмотрим этот вопрос по частям. Сначала в специальном разделе рассмотрим то, что они думали о человеке как существующей реаль­ности — объекте, у которого предполагается определен­ное происхождение, определенная структура и особенно­сти, а также проблематичная судьба после смерти. В следующем разделе, тесно связанном с первым, рас­смотрим их учение о человеке, как о действующем в мире субъекте, создателе определенного образа жизни (его воспитательные, этические, юридические и эстетические принципы). В заключение нашего исследования пока­жем их высший личный и социальный идеал, движущую силу их мысли и действия, имевшую место, когда боже­ство проникало в сердце человека (йолтеотл) и превращало его в художника: «сердце, обожествляющее вещи», тлайолтеувиани, как дословно говорит текст[286]. Ответ, данный тламатиниме на вопрос о возможной реальности человека, мы будем изучать, следуя изложенной нами схеме и предоставляя при этом слово самим нагуатлским текстам.

[282] «Textos de los informantes de Sahagún», ed. facs de Paso y Troncóse, vol. VIII, fol. 118, v. (пр. I, 8).

[283] см. «Ms. Cantares Mexicanos», fol. 2, v. (пр. I, 1).

[284] Ibid.

[285] «Ms. Cantares Mexicanos», fol. 10, v. (пр. I. 7).

[286] «Textos de los informantes de Sahagún», ed. facs. de Paso y Troncoso, vol. VIII, fol. 117, v.