Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Колумбия — Новая Гранада

Хосефина Олива де Коль ::: Сопротивление индейцев испанским конкистадорам

...Ибо нельзя исцелить зло иначе, как обличая его, и много есть еще не названного зла, и я указываю на него там, где никто не сможет его отрицать.

Де Лас Касас

 

Открытые испанцами пространства, тянущиеся от мыса Де-ла-Вела до залива Ураба, были поделены на два губернаторства — Санта-Марта и Картахена. Первый губернатор Санта-Марты Родриго де Бастидас совершал набеги на острова и побережье материка еще в 1502 году, когда, сопровождаемый картографом Хуаном де ла Косой, опустошил несколько областей, открыл залив Ураба, который нарек Дульсе, ограбил и захватил на острове Кодего касика Карета, а его людей отправил на продажу на Антильские острова. Богатая военная добыча, награбленная во время этого похода и, по-видимому, приберегаемая им исключи­тельно для себя, стоила ему доноса и последующего заключения в тюрьму на Эспаньоле, откуда командор Бобадилья распорядился отправить его в Испанию, чтобы королевская чета назначила ему наказание, какого он заслуживал. Однако решение монархов при­дало грабежу совершенно неожиданный смысл: они по­велели Бастидасу проехать, показывая собранное им золото, «по всем городам и селениям, что встретятся ему по пути ко двору», который в то время находился в Алькала-де-Энаресе. «Это делалось потому, что в ту пору Индии не прославились еще богатством настолько, чтобы люди пожелали отправиться в те края; толь­ко сильная нужда да большое жалованье могли заста­вить их переехать туда. И вспоминаю я, что Их Католические Величества разослали по Кастилии своих су­дей да альгвасилов, дабы все, кто был приговорен к смерти, к отсечению руки или ноги либо к иному позорному телесному наказанию, были высланы в Индии пожизненно либо на ограниченный срок, в зависи­мости от тяжести преступления, взамен наказания или казни, от которых они таким образом избавлялись»174.

Надо думать, золото произвело ожидаемое действие довольно скоро, побудив многих поставить свою жизнь на карту ради желанной удачи, поскольку уже в 1548 го­ду, спустя сорок лет после упомянутого распоряжения монархов, отправка в Индии была сопряжена с огром­ным количеством препон и условий, и отъезжающим требовалось «дозволение императора или его совета и чтобы не было на них позору или подозрений отно­сительно чистоты веры, равно как и иных пороков»175. Так время изменяет все, заключает хронист. Время и, добавим, обстоятельства, ибо Бастидас, которому вновь улыбнулась фортуна, отплыл на Эспаньолу, где обосно­вался и наживался на разведении скота до 1524 года, когда был назначен губернатором Санта-Марты, где и погиб во время бунта своих же солдат.

Не лучший конец ожидал и губернаторов, сме­нивших его на этому посту: убийца Бастидаса Педро де Вильяфуэнте был казнен на Эспаньоле, после про­цесса его и одного из его сообщников приговорили к «четвертованию, части тел оставить на дорогах, вы­ходящих из этого города, а головы выставить у позор­ного столба на главной площади Санто-Доминго. И так было...»176. Следующий губернатор погиб в корабле­крушении, возвращаясь в Испанию. После него управ­ление Санта-Мартой принял «хитрый и пронырливый» губернатор Гарсиа де Лерма, поразивший хрониста оригинальной привычкой: «он чистил зубы по окончании еды»; давая приемы, держал себя как «великий князь», а распределяя пленников, оставлял для себя касиков, «каждый из которых стоил четырех лучших из тех, что доставались конкистадорам, и притом самых бога­тых»177. При всех своих причудах вел он себя в точности так же, как его предшественники или преем­ники; «... земли оставил он разграбленными и селения разрушенными»,— пишет Овьедо в приступе правдолю­бия, как правило наступавшем под влиянием личной неприязни. Так, например, он говорит, что германцы в совершенных ими походах в Венесуэле «ведомы были своими грехами», испанцев же считает Овьедо «вели­кими воинами... добывшими славу копьем». Это, однако, не мешает ему откровенно рассказывать о собственных «насилиях и притеснениях», которые он, очевидно, на­ходил вполне естественными:

«...загнали мы индейцев на гору, или на холм, где они защищались, скатывая на нас с высоты огром­ные валуны, каковыми ранили и сбили нескольких христиан. Погибли двое или трое индейцев от выстре­лов, и были взяты в плен девять или десять женщин и один индеец. А среди этих женщин находилась пра­вительница, юная дева, которую мой негр нашел в кус­тах средь ветвей. И была она обликом изящна, но в мо­ем доме в Дарьене, после того как мы туда прибыли, скончалась в скором времени от лихорадки. На мой взгляд, умерла она от отчаяния, оказавшись в плену, поскольку обхождение с ней было только хорошим. Узналось же, что она из рода правителей, по почте­нию и уважению, что выказывали ей другие плененные женщины, ибо ни при каких обстоятельствах не са­дилась ни одна из них в ее присутствии и обращались к ней, не поднимая глаз.

Была эта правительница-индианка красива, каза­лась она женщиной Кастилии, а манеры и достоин­ство ее вызывали восхищение, когда стояла она, нагая, далекая от смешливости или похоти, с выражением на лице сумрачным, но скромным, потому что не могло ей быть более шестнадцати или семнадцати лет»178.

«А в некоторых местах, что наши разграбили, камня на камне не осталось... Я вступил в одно из таких мест почти с пятьюдесятью людьми... и, будучи рас­сержен из-за того, что ранили у меня человека, велел стрелку подпалить фитилем хижину. Случился тут ве­терок, который дул недолго, но так кстати, что за половину часа сгорела не только эта, но и все осталь­ные хижины того селения, каковых насчитывалось бо­лее сорока»179. Там же нашел достойный хронист «ка­мень сапфир величиной с куриное яйцо», который, надо думать, присовокупил к значительному количе­ству золота, что, по собственному признанию, вывез с острова Кодего и из Картахены в 1521 году. Так что нетрудно понять причину лихорадки, сведшей в могилу юную правительницу, оказавшуюся невольной свиде­тельницей подобных событий.

Побережье Карибаны — откуда и произошло на­звание «карибы» — населяли непокорные племена, пользовавшиеся отравленными стрелами, рана или даже царапина от которых означала неизбежную смерть. «Благодаря использованию ядовитых трав для своей обороны сумели они сохраниться и всегда защи­щались от испанцев и никогда не были полностью подчинены или покорены ими»180. Здесь погиб карто­граф Хуан де ла Коса, сопровождавший Алонсо де Охеду в походе по этому краю, где завоеватели встре­тили сильнейшее сопротивление, предвещавшее им не­малые трудности. Женщины карибов сражались столь же мужественно и искусно, как и мужчины. Упорная борьба индейцев привела к провозглашению в 1533 году королевского указа: конкистадорам дозво­лялось воевать с ними «огнем и мечом и обращать их в рабов... за то, что они язычники, чинящие хри­стианам беспокойство и вред»181.

Позднее, направившись из Санта-Марты на запад в глубь материка, в земли древних цивилизованных чибча, конкистадоры открыли для себя высокую куль­туру этого народа, о которой свидетельствовала умелая организация торговли солью и золотом вдоль по ре­ке Магдалена; рынок в Турмеке, где продавался золо­той песок из Сорокота, изумруды из Сомондоко, соль из Сипакира и Немокона, выпаренная в больших гли­няных кувшинах и продаваемая огромными головами весом по нескольку арроб; роскошные хлопчатобу­мажные ткани, как, например, «одно покрывало дли­ною более шести или семи вар и шириною в половину того, со множеством вышитых изображений, усыпан­ных изумрудами, агатами, халцедоном и яшмой...»182. О высоком уровне развития культуры этого народа свидетельствовали и украшающие двери жилищ золо­тые диски, позвякивание которых на ветру услышали конкистадоры, едва войдя в город Унса; и возделанные поля, удивившие испанцев своими плодами; и природ­ное величие касиков, «важных и изящных властите­лей», которым вскоре предстояло гнить в тюрьмах или скрываться от преследования в лесах; и цело­мудрие «нагих индианок, более стыдливых, чем иные разодетые христианки»183.

Племенами чибча управляли двое властителей: сипа Боготы Тискесуса и саке Тунхи Кимуинчатеча184. Ког­да появились испанцы, сипа приказал следить за их передвижениями днем и ночью и обратился к своим воинам с такими словами: «Вы, что добываете и при­носите мне птиц, парящих в воздухе, и оленей, кото­рым нет равных в резвости среди зверей, укрощаете и приручаете многих иных свирепейших тварей... вам ли не по силам этих малых числом чужестранцев, что так дерзко в мои земли вступили, захватить и при­вести ко мне пленными»185. Как видно, Тискесуса еще не знал «чудо-оружия», которое несли с собой чуже­земцы. Ему предстояло познакомиться с ним очень скоро. «Восседая на усыпанных изумрудами носилках, которые несли индейцы на плечах», завернутый в красное, цвета траура, покрывало, выступил касик против испанцев. Проиграв сражение, одни индейцы укрылись с вождем в Кахике, другие, чтобы задержать пресле­дователей, укрепились в домах Боготы, где их окру­жили конкистадоры. Один из индейских воинов, оче­видно полагая, что может справиться с солдатами, вышел к испанцам, вызывая их на поединок, но один из всадников, «подбадриваемый своими товарищами, подстегнул коня и, не дав индейцу времени восполь­зоваться оружием, налетел на него, схватил за волосы и, не останавливаясь и не давая ему коснуться но­гами земли, доставил его туда, где находились осталь­ные испанцы. Это заставило осажденных понять, что нет у них надежды... и ночью покинули они в полной тишине свое укрытие»186.

Укрывшийся в горах Тискесуса беспокоил испанцев. До них дошли слухи, что он владеет домом из чистого золота, и они решили отправиться на поиски касика, каких бы трудностей и потерь это ни стоило. Им было известно, что он находился в лесу недалеко от Факатативы. В четверть зари конкистадоры напали на ин­дейцев. «Кесада пошел на сипу не как генерал на войну, пошел как охотник. Окружил его западнями и ловушками под покровом ночи»187, и «было его [касика] счастьем, что убили его, не узнав среди других погибших»188,— пишут участники события в письме к монарху, из которого следует, что это поражение не заставило индейцев сложить оружие. Испанцы от­ступили, так и не узнав о гибели касика, а сказоч­ные сокровища сипы не были никогда обнаружены. Хотя его племянник и наследник Сахипа, взятый в плен наряду со многими иными вождями, перед своей «мучительной смертью» обещал передать конкистадо­рам столько золота, сколько поместится в большом доме, но, «будучи правителем важным и изнеженным, не знавшим работы, умер в тюрьме... И так осталось его богатство не найденным по сей день»189.

У Овьедо есть другая версия, изложенная им в его «Истории» несколькими главами дальше: захвачен­ный в плен и принужденный к сотрудничеству Са­хипа выступил во главе своего многочисленного войска против племен панче. Вернувшись к главе конкистадо­ров с победой, он был обвинен в сокрытии сокровищ своего дяди. Сахипа отрицал, что богатства находятся у него, утверждая, что ничего не знает о том, где они спрятаны. Тогда «был учинен против него формальный процесс, который длился много дней, ибо важные дока­зательства приводились и с одной, и с другой сто­роны». «В итоге был Сахипа приговорен к пытке растя­жением веревками... а спустя месяц, будучи человеком изнеженным и ослабленным заключением и тоскою, он умер»190.

Хотя Хименес де Кесада и нашел Боготу, столицу сип, покинутой и опустошенной, по всему было видно, что она принадлежит богатому и цивилизованному народу. Индейцы, отступившие на окружающие город холмы, встретили конкистадоров тучами стрел. Испан­цам, ослепленным сверканием изумрудов, вновь про­будивших их алчность, удалось найти проводников, которые привели их к месту, где добывали эти камни «со многими церемониями... и только... в определенное время года». Здесь, в Сомондоко, где находились шах­ты, они впервые узнали, что эти земли принадлежат саке Тунхи — Кимуинчатече, почитаемому как божест­во. Саке жил при дворе в Унсе под охраной огромной преданной ему армии. Глава конкистадоров опасался встречи, но алчность подталкивала его. Боясь упустить сокровища Кимуинчатеча, как уже упустил богатство Тискесусы, он явился к воротам столицы-крепости. Здесь испанцев встретило посольство саке с богатыми подношениями и просьбой подождать хотя бы несколь­ко дней, пока не уляжется волнение в народе. Но Кесада, к удивлению посланников, отказался ждать и иступил в город. Саке поджидал их, восседая на троне и окружении вождей. Кесада потребовал от него под­чинения великому монарху Карлу V, на что тот ответил, что подобный вопрос достоин тщательного и поспешного обсуждения. Тогда завоеватели взяли саке и плен в его собственном доме, в то время как на пло­щади выстроилась, ощетинившись копьями, конница, готовясь подкрепить действиями решение своего ко­мандира.

Завязалось сражение. Пять раз индейским воинам удавалось пробиться за ограду, и пять раз отбра­сывали их конкистадоры. По окончании битвы, при­ставив к саке надежную охрану, испанцы принялись за грабеж. Добыча оказалась так велика, что сложен­ные во дворе груды трофеев превосходили в высоту всадника в седле; мумии прежних саке были разграб­лены, похищены богатейшие драгоценности, захоро­ненные с ними, а сами они выброшены.

Хронист, похваляющийся своей справедливостью и добронамеренностью, сопроводил описания грабежа следующим комментарием: «... и было еще взято со­кровищ на шестьдесят тысяч кастельяно, чуть больше или меньше, в святилищах, или молельных домах, города. Из чего увидели наши, как глубоко верующие люди этой земли в своем язычестве, коли столько золота находилось в их молельнях и было найдено при разрушении города Тунха и его святилищ». Но исто­рик большую благочестивость признает за испанцами при изъятии и расхищении этих сокровищ, нежели за индейцами. Он считает, что «лучше обладать сокро­вищами тем, кто их взял, чем тем, кто использует их на дурные языческие приношения»191.

Здесь видны отголоски дискуссии, начавшейся в Испании по инициативе Бартоломе де Лас Касаса после ограбления гробницы Сену. Основываясь на Библии, церковники решили, что нашедшему сокровища, погре­бенные с телом покойного, «надлежит уяснить себе, что оные вещи суть чужие и имеют владельца... В си­лу чего заключалось, что никто, не совершив тем смерт­ного греха кражи и грабежа и не будучи обязан воз­вратить все, не мог взять себе и употребить какое-либо сокровище или богатство, положенное с телом в гробницу или могилу... не нанеся обиды живым наследникам того, чья могила осквернена, а доброе имя попрано и тем оскорблена память, почему обязан он будет принести им сатисфакцию»192.

Пока в Испании шло обсуждение гуманистических, просвещенческих идей, пока король узаконивал пора­бощение, коль скоро совершалось оно «во имя правого дела», а жертвы были «язычниками, чинящими христи­анам беспокойство и вред», или, больше того, канни­балами, тем временем Кесада продолжал поход по колумбийским землям.

В Дуитаме испанцев поджидал касик Тундама со своими воинами, чтобы «встретить их тучею стрел».

Селение Согамосо конкистадоры нашли безлюдным, а дворец касика-жреца Сугамуши, представителя бо­жества Бочика,— с открытыми дверьми и нетронутыми сокровищами. Посреди храма Итака, также незапер­того, они обнаружили стоящего неподвижно, словно статуя, старейшину-хранителя, седобородого старца, единственного бородатого человека, встретившегося им в этих землях. В храме находилось множество мумий, согласно обычаю украшенных золотом, жемчугом и изумрудами. Стены сияли от золотых пластин и драго­ценных камней, а пол покрывала сплетенная из дрока циновка тончайшей работы.

Испанцы прибыли на место уже вечером, и Кесада распорядился отложить грабеж до утра. Оставив в охране двух солдат с факелами, конкистадоры отпра­вились на отдых. Однако ночью храм внезапно заго­релся, пожар не утихал несколько недель.

На обратном пути испанцев уже поджидал касик Тундама. Расстроенный Кесада хотел изменить курс, чтобы избежать встречи, но все же отправил послов, чтобы договориться с касиком о мире и предложить ему «спасти душу». Тундама ответил, что «нисколько не заботит его спасение души при помощи тех, кто проявил такой аппетит к сокровищам чибча»193.

В Суэске глава конкистадоров услышал о золоте долины Нейва. До него дошла легенда об Эльдорадо, о касике, что каждый год погружался в лагуну, рас­положенную недалеко от Гуатавиты, намазав тело смо­лой, к которой пристает драгоценный песок, покрывая его золотом с головы до ног.

В поисках золота перебрались в Новую Гранаду еще два авантюриста — немец Федерманн из Вене­суэлы и Себастьян де Белалькасар из Кито.

На огромных пересекаемых им пространствах Бе­лалькасар встретил такое упорное сопротивление, что не проходило «дня без стычек с индейцами, и нападения их были утомительны, ибо неоднократно налетали они не только все вместе, но и отдельными отрядами и в разные часы. Поэтому следовало всегда быть начеку с оружием наготове и передвигаться весьма осторож­но по каменистым хребтам и непролазным перевалам, где подстерегал противник...»194.

По пути Белалькасар основал города Пасто и Ка­ли, там, где «никоим образом не прекращали индейцы, непокорнейшие из всех, воевать и яростно биться, пытаясь силою или утаиванием припасов изгнать со своей земли чужестранцев»195. Белалькасар основал также Попаян, где оказал ему «бесстрашное сопро­тивление» касик Каламбас. Затем он продолжал свой путь, пока все три конкистадора не встретились в одном и том же месте к общей неожиданности и не­удовольствию, «ибо коли правду говорит поговорка, что двум воробьям на одном колоске не примоститься, то каково, ежели их соберется трое?»196.

Экспедиция оказалась напрасной. Эльдорадо, как и Амазония, источник вечной молодости, осталось на­всегда в мире легенд. Долгие месяцы конкистадоры «блуждали, затерявшись в необозримых пустынных пространствах. Остались лежать в этой земле сотня испанцев, тысячи индейцев и почти все лошади. Одни умерли с голоду, других сожрали дикие звери, ужалили змеи, многие утонули в реках. Большую часть сгу­била лихорадка. И не нашли они желанную страну; пересекли сельву Касаре, долины Путумайо и горы Мокоа, так и не отыскав страну золота»197.

И все же собранная добыча была огромной. Из од­них только захоронений награблено было достаточно, чтобы ослепить любой взор, вплоть до монаршего. Жители Колумбии хоронили своих мертвых по-разному, но всегда с большим количеством драгоценностей, украшая священные мумии ожерельями, медальонами и коронами.

«После того как умирал сипа, старейшины извле­кали его внутренности и заполняли нутро расплав­ленной смолой; затем помещали тело в выдолбленный ствол толстой пальмы, выложенный изнутри и сна­ружи золотыми пластинами, и тайно несли хоро­нить»198.

«В тот год, когда вступал на престол новый пра­витель, старейшины по ночам, в самое тёмное время, копали для него могилу в самых отдаленных, глу­хих, скалистых и потаенных местах. А иной раз, дабы было вернее, отводили из русла реку и там, где про­ходило течение, устраивали могилу заблаговременно. Часто даже тот, кому в ней лежать, о том не ведал, а похоронив его, возвращали реку в старое русло, чтоб покрыла могилу. Но подобное усердие затме­валось, как правило, алчностью наших испанцев, на­ходивших в самых невообразимых местах великие и многочисленные сокровища в этих захоронениях»199.