Кечуа

Праздники воплощения предков тесно связаны с пер­вобытными религиозными представлениями, но их пере­житки долго сохраняются и в классовом обществе. Ве­ра в предков, якобы периодически возвращающихся в наш мир, чтобы наполнить его своей энергией, не ис­чезла после образования первых государств, и соответ­ствующие общинные праздники стали сосуществовать с более развитыми формами религиозного культа.

В доколумбовой Америке настоящие государства (а не «вождества», как у манаси) возникли в двух обла­стях. Во-первых, на территории Центральной и Южной Мексики, Гватемалы и сопредельных районов Гондура­са и Сальвадора (эту историческую область называют Мезоамерикой). Во-вторых, в Центральных Андах, то есть в Перу, и на северо-западе Боливии.

Территория Перу делится с запада на восток на три географические зоны. Вдоль океана тянется пустыня, в которой годами не выпадает дождя. Жизнь здесь воз­можна только по берегам текущих с гор рек и ручьев. Далее на восток к небу вздымаются величественные Ан­ды с их субтропическими долинами и холодными пло­скогорьями, растительность которых напоминает тунд­ру. Еще восточнее начинается Амазонская низменность, влажные тропические леса. Древние цивилизации сло­жились лишь в двух первых областях.

В истории Древнего Перу можно выделить несколько главных этапов. Со времени первого проникновения сю­да человека и до VIII—VII тысячелетия до н. э. глав­ным источником существования местных племен явля­лась охота на крупных животных. Затем люди стали по­степенно осваивать новые отрасли хозяйства — морское рыболовство, земледелие, скотоводство. Примерно с се­редины II тысячелетия до н. э. ведущая роль оконча­тельно перешла к земледелию, которое приобретало все более интенсивные формы: в пустынях прокладывались каналы, на крутых склонах сооружались террасы, в бо­лотистых местностях насыпались высокие гряды, защи­щавшие растения от переувлажнения.

Появилось и профессиональное ремесло: гончарство, ткачество, обработка дерева, камня, металла. Деревни превращались в поселки и городки, на месте небольших святилищ строились монументальные храмы. Выдели­лись вожди, объединявшие под своим началом сперва несколько соседних селений, а затем и целые долины. Процесс становления государства растянулся на два- три тысячелетия и завершился в первых веках нашей эры возникновением цивилизаций мочика на северном побережье, уари и тиауанако в центральных и южных районах горной области. В дальнейшем одни цивилиза­ции гибли, другие приходили им на смену. В XV веке государство инков разгромило своих соперников и за­хватило земли от Центрального Чили до Южной Колум­бии, но вскоре было уничтожено испанскими конкиста­дорами.

Перу — одна из тех областей Южной Америки, где с геометрическим, символическим рисунком сосущество­вала традиция создания сюжетных, натуралистических изображений. Фигуры фантастических змей, птиц, антро­поморфных существ, выполненные на тканях и различ­ных мелких предметах из глины и кости, известны на побережье уже с III тысячелетия до н. э. Начиная с се­редины II тысячелетия до н. э., создатели древнеперу­анских культур украшали храмы монументальными рос­писями и рельефами с изображением божеств и культо­вых сцен.

В древнейшем искусстве Анд сравнительно часто можно встретить изображения существ, играющих на духовых музыкальных инструментах. Огромный сравни­тельный материал по различным группам американских индейцев XVI—XX веков доказывает, что чаще всего такие инструменты употреблялись во время религиоз­ных праздников, а издаваемые ими звуки считались го­лосами духов. Очень вероятно, что в основном культо­вый характер имели и древнеперуанские рожки, свире­ли и горны, а сцены на стенах храмов запечатлели эпи­зоды праздника, в ходе которого боги и предки как бы возвращались на землю.

Самое первое по времени изображение духового ин­струмента в Перу обнаружено в одной из прибрежных долин к югу от Лимы. При раскопках поселка, который был обитаем в конце III или начале II тысячелетия До н. э., найдена костяная подвеска. На ней выгравирова­ны три пары хвостатых существ, может быть обезьян, дудящих в рожки. В период после Колумба подобные рожки передавали «голос дьявола», главным образом на юге и востоке Южной Америки, где не получили рас­пространения более сложные и крупные инструменты.

Создатели культур конца II — начала I тысячелетия до н. э, во время ритуалов играли на свирелях, трубили в морские раковины и свистели в свистки. Об этом из­вестно как по находкам самих предметов, так и по их изображениям. Большие духовые инструменты появились примерно в середине I тысячелетия до н. э. и были, воз­можно, заимствованы у племен Амазонии.

В 1975 году американский археолог Р. Бёргер изучал памятники долины реки Мосна на севере горного Перу. Здесь на высоте более 3 тысяч метров над уровнем мо­ря расположены развалины храма и окружавшего его городка, хорошо известные не только ученым, но и ту­ристам. Это Чавин, давший название одной из самых знаменитых археологических культур древней Америки. Храм возник в начале I тысячелетия до н. э. В течение нескольких веков мастера-камнерезы трудились над его отделкой, украсив стены здания великолепными фриза­ми, а площадь перед ним — стелами. Вокруг Чавина по долине рассеяно несколько небольших поселений, где найдены такие же плиты с изображением людей и бо­жеств, что и на «столичном» памятнике. Довольно не­обычно, что памятники искусства подобного класса встречены на «периферии». Возможно, что обитатели долины Мосны устраивали церемонии в каждом посел­ке по очереди, поэтому даже в меньшем из них им при­ходилось возводить внушительный ритуальный комплекс, способный принять всех гостей. У современных перуан­ских горцев древний праздник очистки оросительных каналов тоже «передвигается» от селения к селению, по­ка не обойдет всю округу.

Среди развалин одного из маленьких поселков аме­риканский археолог обнаружил каменную плиту с изо­бражением божества, трубящего в прямой, слегка рас­ширяющийся к концу горн. Судя по стилю, изображе­ние было сделано в середине или третьей четверти I ты­сячелетия до н. э. Этот рельеф заставляет вспомнить обряды тукано, араваков и других племен, участники которых употребляли горны во время праздника вопло­щения предков. По-видимому, не случайно самое раннее изображение подобного горна в Перу встречено в райо­не, откуда через долину реки Мараньон, в которую впа­дает Мосна, открывается дорога в Амазонию. Для древ­них перуанцев она имела большое значение, так как по ней в горы и дальше на побережье Тихого океана по­ступали продукты, которые можно добыть только в тро­пическом лесу. Сам Чавин превратился в крупнейший для своего времени центр, так как его жители контро­лировали эту дорогу. Дело в том, что поблизости от развалин храма в Мосну впадает другая речка. Она довольно глубока и отлича­ется быстрым течением, по­этому вброд ее перейти не­возможно. Обитатели Чави­на построили через речку каменный мост и брали, на­до полагать, плату со всех, кто по нему проходил. Простояв около трех тысяч лет, этот мост был разрушен в 1945 году селевым потоком. Поскольку посредническая торговля с Амазонией имела для Чавина большое значение, не приходится удивлять­ся, что высеченные на стелах и фризах божества име­ют облик животных тропического леса (чудовищные кайманы, ягуары, орлы-гарпии). На изображениях из их тел выступают типичные для Амазонии культурные ра­стения, в частности маниок. Это еще один пример того, как экономические обстоятельства могли обусловливать в древнем обществе форму религиозных воззрений.

От создателей культуры чавин большие ритуальные горны попали на побережье Перу. На рубеже нашей эры подобные инструменты, вылепленные из глины, ста­ли встречаться в погребениях культур мочика и наска. У мочика они часто заканчивались изображением голо­вы чудовища, угрожающе раскрывшего пасть. Наска расписывали фигурами божеств поверхность горнов.

Гораздо труднее объяснить, как и когда ритуальные горны проникли из Амазонии в Мезоамерику, к древним майя. Отсутствие таких инструментов у североамерикан­ских индейцев и удивительное внешнее сходство с куль­товыми духовыми инструментами араваков позволяет думать, что все подобные предметы имеют общее про­исхождение. На многих изображениях майя внимание привлекают фигуры людей, трубящих в огромные гор­ны, сделанные, по всей вероятности, из свернутой спиралью коры. Вполне воз­можно, что запечатленные на росписях дворцовые це­ремонии также связаны с обрядами воплощения пред­ков.

С тех самых пор, как ев­ропейцы покорили Америку, здесь появились представи­тели своеобразной профес­сии — грабители древних могил, для которых подоб­ная деятельность служит основным источником дохода. В Перу этих людей называют «уакеро», от «уако» - «древний горшок». Созда­тели многих доиспанских культур имели обыкновение класть вместе с покойными сосуды и ткани, украшен­ные сюжетными изображениями. Только на перуанском побережье таких древних изделий найдено более полу­миллиона. Особенно интересны изображения культуры мочика. Для современного европейского зрителя это са­мый понятный и привлекательный художественный стиль из всех существовавших в доколумбовой Амери­ке, а может быть, и во всем древнем мире. Неудивитель­но, что мочикские сосуды стоят сейчас на западе мно­гие тысячи долларов.

Долгое время оставалось загадкой, что изображают росписи на сосудах мочика. Некоторые ученые видели в них сцены из повседневной жизни, поскольку набор сюжетов довольно разнообразен. Здесь и война, и охо­та, и рыбная ловля, и сцены, которые можно было при­нять за «бытовые». Однако анализ десятков тысяч изо­бражений заставил нескольких ученых одновременно прийти к заключению, что все они так или иначе связа­ны с какими-то ритуалами. Парадные сосуды мочика не изготовлялись для того, чтобы сразу же класть их в по­гребения. Прежде, чем попасть в могилы, предметы с изображениями использовались во время неизвестных нам обрядов. Сцены на вазах запечатлели отчасти ре­альных участников церемонии, отчасти мифических пер­вопредков, полулюдей-полуживотных, то есть тех самых существ, которые «являются» на праздник воплощения духов по всей Южной Америке.

В пользу этой гипотезы есть много этнографических подтверждений. Так, у индейцев канело в Эквадоре на­кануне главного в году праздника женщины лепят из глины множество сосудов и расписывают их фигурками мифологических персонажей. Во время праздника из этих сосудов пьют, с ними танцуют, держа в руках или на голове. Тем самым предки как бы присутствуют сре­ди живых, наделяя их своей силой. Одновременно муж­чины изображают другую группу духов, надев маски. После завершения обрядов сосуды разбивают. Древние перуанцы вместо этого использовали подобные предметы в качестве погребального инвентаря, что совершенно ло­гично, ибо умершим как нельзя более приличествует взять в иной мир вещи, уже служившие вместилищами для его таинственных обитателей.

Праздники воплощения предков сохранились в гор­ном Перу до сих пор. Главная их особенность — тесная связь с земледельческими ритуалами, стремление обес­печить урожай на полях. Здесь ярко виден трудовой характер обрядов. Граница между действиями, имею­щими символическое значение, и теми, которые продик­тованы хозяйственной необходимостью, почти неулови­ма. Если для амазонских индейцев межобщинные праздники — это не только отражение определенных ве­рований и представлений о мире, но и способ рацио­нальной эксплуатации ди­кой фауны, то у индейцев Анд ритуалы воплощения предков преследуют другую цель — сконцентрировать усилия всей общины на са­мой главной и ответствен­ной работе сельскохозяйст­венного цикла: очистке оро­сительных каналов от нако­пившегося в них за год пе­ска и ила.

Самое раннее описание праздника очистки каналов относится к началу XVII века. Оно принадлежит испанскому священнику Ф. де Авиле, который в совершен­стве освоил кечуа, наиболее распространенный в Перу индейский язык, и вел на нем свои записи. Самые не­давние наблюдения сделаны в наши дни. Однако наибо­лее подробную информацию удалось собрать перуанско­му этнографу и археологу X. Тельо 70 лет назад во время посещения глухих де­ревушек района Каста. Эти места расположены непода­леку от перуанской столицы Лима на обращенных к оке­ану склонах Анд.

Свой праздник местные жители справляли в честь божества Уальяльо, иначе Уари, или Уа-Кон. В мифах, легендах и ритуалах этот персонаж выступал в разных образах. Он и древний гос­подин всех богов и людей, и ягуароподобный людоед в горной пещере, и хозяин вод, дождя, грома, и бог расти­тельности, приход которого возвещает расцвет, а уход — увядание. В июне, когда над горизонтом впервые после полуторамесячного перерыва восходит созвездие Пле­яд, в святилище Уальяльо приводили роскошно одетого человека. Говорят, что он добровольно бросался в без­донную расщелину в скале. Судя по древним мочикским изображениям, падающий со скалы человек должен был предстать перед сидящим на троне получеловеком-полуягуаром.

Из-за преследований церкви индейцы уже давно перестали ублажать Уальяльо человеческими жертва­ми, но и во времена Тельо к расщелине тайно собира­лись знахари и колдуны. Они бросали вниз морских свинок, листья коки, обладающие тонизирующими свой­ствами, и лили чичу.

Праздник начинался с того, что ночью знахари и ста­рейшины отправлялись к склепу, где был захоронен пре­док, именуемый «мáлькo» (по сути дела одно из вопло­щений Уальяльо). Там они жевали коку, пили чичу, га­дали и танцевали под звуки священной трубы чирисуя.

Эта труба, или, скорее, кларнет, имеет определенное сходство с ритуальными духовыми инструментами пле­мен Амазонии, хотя и снабжена медными и серебряны­ми деталями. Расширяющийся к концу деревянный кор­пус напоминает амазонские горны в форме раструба. В мундштук трубы чирисуя вставлялось расщепленное пе­ро кондора, из-за чего ее звук становился вибрирующим и резким.

После танца шаман входил в склеп и беседовал е предком, рассказывал ему о всех горестях, постигших народ за год, о том, что каналы пришли в негодность. Же будет ли малько возражать, если люди возьмутся за их очистку? Малько, естественно, соглашался. Когда наутро начинались работы, никто не мог отказаться уча­ствовать в них, ведь это означало оскорбить божестве, предков. Никакие санкции деревенских или более высо­ких властей не смогли бы обеспечить усердие работаю­щих столь же верно, как это делали страх перед недо­вольством сверхъестественных сил и надежда на их под­держку. Люди разделялись на четыре команды. Первую Составляли представители администрации деревни и зна­хари — они лишь наблюдали за работой (в древности это были знать и жрецы). Во вторую команду зачисля­ли мужчин, в третью — женщин, в четвертую — девушек. Каждой команде давали своих музыкантов.

Праздник труда длился неделю. Работа была нелег­кой, но постоянно прерывалась танцами, песнями и це­ремониями. Поженившиеся в течение года мужчины и женщины должны были в эти дни пройти испытание, со­ответствующее древней инициации. Старейшинам надо было предъявить свежесорванные растения, которые встречаются либо высоко в горах, либо глубоко в доли­нах. Для этого молодожены бежали в разные сто­роны, чтобы успеть вовремя вернуться: женщины — с цветами, мужчины — со стеблями травы. Тем самым они должны были показать свою энергию и выносливость.

Самый торжественный момент праздника наступал, когда запруды открывали и в очищенные от ила каналы устремлялась вода. Вместе с ней возвращались в свои обиталища уари — прародители, хозяева вод, подчинен­ные великому Уальяльо. Готовясь к встрече со сверхъ­естественными существами, должностные лица селения надевали плащи с рисунком косого креста на спине. Эта деталь может показаться маловажной, но она имеет глубокий смысл. Уже на стене храма конца III тысяче­летия до н. э., раскопанного японскими археологами в Центральном Перу, запечатлены скрещенные руки. Ана­логичный жест встречается на мочикских изображениях, в каменной скульптуре мексиканских ацтеков. Что он означает, могут и сейчас рассказать жрецы племени коги, живущего в горах Северо-Восточной Колумбии. Это (как и любой косой крест вообще) — символ индейской вселенной, ее четырех концов и центра, то есть знак праздника, происходящего в центре мира и в начале времен.

В последний день торжеств молодежь наряжалась в костюмы и маски хозяев вод, уари, малько. Изобра­жать предков считалось почетным и разрешалось лишь тем, кто особенно отличился на работе. Этой чести до­бивались юноши и девушки, намеренные вступить в брак. Выйдя из селения, ряженые шли вдоль полей и каналов, а затем разбегались по холмам и скрывались из глаз. Считалось, что духи тем самым возвратились в свой мир. Это был мир дикой природы, снежных вер­шин и горных озер, опасный и в известном смысле враж­дебный обитателям селения. Однако лишь в нем, по мысли индейцев, люди черпают свои силы, оттуда при­ходит вода на поля, там пасется на пастбищах скот. Хотя духи гор (уамани) беспощадны к нарушителям традиций, они щедро одаряют тех, кто живет по заве­там предков.

Сейчас пышный церемониал в честь Уальяльо отошел в прошлое, но многие пережитки обрядов сохранились, все больше сливаясь с занесенным из Европы католиче­ским карнавалом. Это неудивительно, ибо европейский карнавал в значительной мере восходит к таким же праздникам воплощения духов, какие мы видели у ин­дейцев. Само название «карнавал» произошло от латин­ского «каррус-навалис», то есть «колесница-корабль»— название культовой повозки, на которой в древности (судя по данным раскопок, еще в бронзовом веке) во время праздника везли фигуру мифического существа.

Преимущественным местом обитания духов перуан­цы считают горы. По сей день индейцы Южного Перу смотрят на постоянно живущих на высокогорных паст­бищах скотоводов как на «диких» (салька), «одержи­мых и проклятых» (конденадо). Когда в июне во время праздника пастухи спускаются в долину, они старают­ся в рамках ритуала оправдать такое мнение о себе, со­вершая допускаемые по этому случаю непристойности.

В этих современных обрядах, как и в средневековом карнавале, слились две части древнего праздника: на­чальная, предусматривавшая строгое разделение муж­чин и женщин и явление духов в их грозном облике, и завершающая, веселая, в которой все члены племени участвовали вместе. На этой стадии первобытный по происхождению праздник еще сохраняет свою главную цель — обновление мира, использование для поддержа­ния жизни таинственных «потусторонних» сил, преодо­ление страха смерти. Знаменитый мексиканский карна­вал с его танцующими скелетами, ярко раскрашенными черепами-калаверами, страшными масками — самый из­вестный пример такого рода. Его конкретные символы, как и день проведения (31 октября), восходят к запад­ноевропейской традиции, в которую, однако, вдохнули новую жизнь древние индейские культы,

И все же в подобных ритуалах многое утрачено. Да­же индейцы района Каста, о которых рассказал перуан­ский ученый X. Тельо, сделали первый шаг к разруше­нию обрядовой традиции, разрешив изображать духов молодым людям обоего пола. Тем самым было снято деление на посвященных и непосвященных, а значит, стало возможно превращение церемоний в игру. Если духам некому больше внушать страх, к ним перестают относиться с прежней серьезностью. Тогда праздник вы­рождается в детское развлечение, и ряжеными становят­ся мальчики и девочки. Именно в этой форме пережит­ки обрядов воплощения духов сохранились в северной части Европы. В других случаях карнавал остается об­щенародным, но теряет почти всякий религиозный смысл. Такой современный карнавал типа бразильского имеет глубокие психологические и социальные корни, но духи тут уже ни при чем. О значении подобных обрядов писали другие авторы, мы же вернемся к первобытным племенам.