Фузиве, глава намоетери
Несколько дней спустя, ближе к вечеру, мать тушауа послала меня вместе с ребятишками набрать воды в реке. В это самое время по тропе возвращался Фузиве с тремя мужчинами. Сзади бежала большая собака. Малыши сказали: «Этот пес очень злой!» Тут и я крикнула: «Шами, вативе» (злой, грязный) — и со страху бросилась в реку. Одна женщина, двоюродная сестра моей хозяйки, услышала мои слова и потом сказала матери тушауа, что я обозвала Фузиве злым и грязным, да еще прибавила, будто я сказала: «Не стану я жить с этим уродом, у которого и так столько жен!» Она все это выдумала. Я ничего такого не говорила, а грязным и злым назвала пса. Мать тушауа позвала сына и сказала ему: «Ты великий воин, самый сильный. Неужели ты позволишь, чтобы женщина называла тебя грязным и злым. Ты не урод, а самый красивый из всех. Убей ее сразу же».
Я ничего не знала и спокойно вернулась в селение. Стала варить пупунье. Вдруг ко мне подошел тушауа с луком и стрелами в руках. Но я не чувствовала за собой никакой вины и ничего не подозревала. Фузиве пристально взглянул на меня, и я отвернула голову. «Одна из вас говорит, что я грязный и уродливый!» Я обернулась и увидела, что он целится в меня стрелой. Я одним прыжком перескочила через женщину, которая сидела на корточках у очага. Другие женщины бросились врассыпную, а один малыш угодил ногами в костер. Я раздвинула листья крыши, выскочила наружу и перепрыгнула через палисадник. Потом, когда вернулась, женщины сказали мне: «Ну и прыгнула же ты!» Но со страху и не то сделаешь. Когда убегала, меня настигла стрела. Но она лишь слегка задела руку и воткнулась в ствол пальмы пашиуба. Потом я узнала, что стрела была отравленная.
Я подбежала к реке и бросилась в воду. Плыла под водой, чтобы индейцы не заметили меня. На середине реки торчал ствол затонувшего дерева. Я подумала: «Как бы с этого ствола перебраться на берег. Тогда индейцы не найдут моих следов». Вскарабкавшись на скользкий ствол, обсушила ноги и, прыгая с камня на камень, выбралась на берег. И сразу же скрылась от преследователей в лесной чаще.
Я добралась до края расчистки и села на пенек. Сидела и думала: «Почему я так мучаюсь в этой жизни? Саматари хотят меня убить, теперь и намоетери желают моей смерти. Одни лишь караветари не собирались меня убивать, но мне не удается найти тропу к их шапуно». У меня не было ни огня, ни еды. Когда убегала, в ногу, чуть повыше колена, вонзилась колючка. Я так и не сумела вытащить ее, и рана сильно нарывала. Потом, когда нарыв лопнул, из него вытекло много гноя. Под деревом на краю расчистки я и переночевала. На другой день отправилась искать что-нибудь съедобное, но так ничего и не нашла. «Самое лучшее для меня умереть с голоду»,— подумала я. Наконец добралась до новой расчистки. Индейцы совсем недавно вырубили деревья и сожгли их. Один из стволов больше всего обгорел внутри и превратился в своеобразную лодку. Уже вечерело, я застелила ствол-лодку листьями и улеглась в него.
Ночью мне приснился сон, будто бы я вошла в церковь, но там никого не было. И тогда я обратилась к матери пресвятой богородице: «О пресвятая дева. Ты привела меня сюда, так выведи же меня к Большой реке. Соверши такое чудо». И тут меня больно укусило в ногу какое-то насекомое, и я проснулась. Неподалеку от моей лодки дымился ствол, и по нему пробегали язычки пламени. В небе ярко сверкали звезды. Я заплакала от горя и одновременно от радости: все-таки теперь у меня был огонь. Когда сухой ствол большого дерева загорится, то потом горит несколько дней подряд.
На следующее утро мне никак не хотелось вставать. «Не стану больше строить хижину»,— подумала я.— Буду жить, как живут звери и птицы. Буду спать на деревьях или на камнях». Я взобралась на самое высокое дерево среди скал.
Вернувшись на расчистку, чтобы собрать бананы, я вдруг услышала шум. Спряталась в чаще и увидела вскоре человека с коротким топориком и со стрелами в руках. Потом мне рассказали, что этим топориком он собирался перерубить мне шею. Я распласталась на земле. Индеец всматривался в глубь леса, но меня не видел. На голове у него было два шрама. Индеец взял с собой двух собак, но, к счастью, они не залаяли. Потом через расчистку прошло еще несколько мужчин, однако и они меня не заметили.
Когда индейцы повернули обратно, я на цыпочках побежала за ними следом. Они вышли на тропинку и я подумала: «Должно быть, это тропа махекототери. По ней махекототери пройдут в шапуно на праздник. А когда они будут возвращаться к себе, я незаметно последую за ними». Я слышала, что махекототери (махеко означает «колени») живут у большой реки, в том месте, где она изгибается коленом. Индейцы говорили, что на этой реке бывают белые. Я решила, что махекототери должны скоро прийти, потому что в шапуно их давно ждут спелые бананы и пупунье. У этой тропы я прождала дней пять, но махекототери все не появлялись. Тогда я подошла к самому шапуно, так как понимала, что перед праздником намоетери не до меня, многие мужчины отправились на охоту, другие собирали бананы и пупунье. Подобралась так близко к хижинам, что отчетливо слышала голоса.
Однажды вечером я спустилась к игарапе. Туда же пришли и женщины намоетери наловить раков. Вокруг носились комары. Женщины беседовали между собой, а я внимательно слушала. Один комар укусил меня и я — шлеп! — ладонью припечатала его ко лбу. «Послушайте, кто-то убил комара. Уж не Напаньума ли?» Я сразу же бросилась в чащу. Женщины вернулись в хижину и рассказали, что кто-то убил рукой комара. Поздно ночью в лес, держа в руках горящие головешки, пришли трое или четверо мужчин. Они свистели, громко звали меня, но я не откликнулась. Тогда один из них сказал: «Может, это просто с дерева упал плод?» На следующее утро я услышала, как вождь громко кричит: «Соберите дрова и разожгите костер. Приготовьте банановую кашу. И пусть гости не приходят поздно. Потому что вечером наши враги могут напасть на них из засады. И я не хочу, чтобы вина за это пала на меня. Двое воинов должны пойти навстречу гостям и предупредить, чтобы они приходили, когда солнце будет висеть высоко в небе. Приятно танцевать при свете дня».
Примерно в полдень я увидела махекототери, приближавшихся к шапуно. Они говорили почти на том же языке, что и намоетери, и я хорошо их понимала. Один из них сказал: «Малыши голодны, они за весь день ничего в рот не брали, кроме сока патауа»[1]. Гости сделали привал неподалеку от шапуно, и вскоре я услышала крики: «Пей хав, пей хав... Дайте этим двум махекототери и этим двум кашиораветери поесть!» Я знала, что, когда группа гостей отправляется на реахо, она вначале останавливается возле шапуно, два, иногда четыре индейца с корзинами идут туда. Тушауа дает им дичь, бананы, пупунье, и те относят все это остальным. Посланцы вернулись и радостно закричали: «В шапуно полно еды: банановой каши, мяса, пупунье».
Гостей было, верно, больше сотни. Они все стали краситься. Матери говорили малышам: «Справьте нужду здесь в лесу. Когда мы будем в шапуно, не вздумайте гадить на землю. А если захотите выйти, то знайте, мы не пойдем вас провожать. Не хотим, чтобы в нас угодила стрела врагов намоетери. Если же вы нагадите в шапуно, потом о нас будут плохо говорить». Когда все разрисовали себя, гости направились в селение. Впереди мужчины, за ними старики с глиняными горшками и гамаками, привязанными за спиной, и, наконец, женщины. Когда они пришли в селение, раздался веселый голос Фузиве: «А-а-а, пришли наши братья, наши друзья». Поздно вечером он снова громко закричал: «Пей хав... Женщины кашиораветери, женщины махекототери пусть споют. Наши женщины будут петь потом. Мы научимся вашим песням, а вы нашим!» Вначале запели женщины, а поздно ночью — мужчины. Всю ночь я лежала и слушала, как они поют.
Рано утром мимо меня прошли по тропе первые из гостей, возвращавшиеся к себе в шапуно. Когда взошло солнце, по тропе прошла еще одна группа мужчин и женщин. Я хотела последовать за ними, но потом подумала, что, может, с ними идет и несколько намоетери. Тогда они меня увидят и убьют. Я вернулась к своей «лодке», взяла пупунье и отправилась к игарапе, где водились маленькие рыбы. Поймала несколько рыбок, выбралась на противоположный берег, развела огонь, сварила рыбу с пупунье и сытно поела.
Позже мне рассказали, что, когда все махекототери и кашиораветери ушли из шапуно, хозяева стали говорить: «Что-то слишком рано ушли эти махекототери. Может, они в лесу встретили Напаньуму и забрали ее себе». В полдень тушауа Фузиве громогласно объявил: «Наверное, махекототери нашли Напаньуму в лесу. Поэтому они и ушли с реахо так рано». Остальные ответили: «Конечно, так оно и было. Пойдем за ними следом. И в отместку заберем их женщин!»
Они взяли луки и стрелы и помчались за махекототери, которые еще вчера были их друзьями. К вечеру они настигли индейцев кашиораветери и ворвались в их хижину. Кашиораветери испугались и спросили, что им нужно. Тушауа кашиораветери закричал: «Что вы тут ищете? Вошли и даже не обратились ко мне. Сначала должен был прийти ваш тушауа и поговорить со мной. Я бы ему ответил на любые вопросы». Тогда брат Фузиве сказал: «Вы должны знать. Махекототери нашли в лесу Напаньуму. Оттого они и ушли рано утром». Похоже, что тушауа кашиораветери ответил: «Я у них Напаньуму не видел. Четверо наших мужчин ушли вместе с ними из вашего шапуно, они сидят в соседней хижине. А ушли они рано потому, что по дороге к вам заметили нору броненосца и завалили ее. Вот они и поспешили, чтобы поймать броненосца и изжарить его». Потом он позвал четверых мужчин и спросил у них: «Видели вы в лесу женщину либо следы женщины?» «Нет,— ответили те,— в прибрежном иле отпечатались только наши следы, других следов не было». Тогда все кашиораветери яростно закричали: «Вы, намоетери, наглецы. Почему вы угрожали нас убить, если ничего не разведали?!» Намоетери молча вышли из хижины и собрались возле реки. Посовещавшись, они решили догнать махекототери. Тушауа Фузиве велел своим воинам не спрашивать у них, не видели ли они Напаньуму, а сразу же схватить их женщин. Но только молодых, бездетных. Потом мне рассказали, что, когда в лесу совсем стемнело, воины тушауа Фузиве ворвались в хижины, в которых махекототери расположились на ночь. Старики и старухи перепугались, стали кричать: «Враги, враги, много намоетери!» В тот раз намоетери увели с собой семь молодых женщин, одна из них была беременна. Ни одного воина они не убили, потому что, по их словам, все мужчины махекототери схватили луки и стрелы и убежали в лес.
Ночью я услышала, как намоетери возвращались к себе в шапуно. Пленницы громко плакали. А воины уговаривали их: «Не плачьте, неужели вам так приятно было жить с противными стариками. Вы такие молодые, а живете со стариками, у которых уже седые волосы. Вам радоваться надо. Нас много, мы сильные, храбрые, вам будет хорошо с нами». Поздно ночью я подкралась к самому шапуно. Фузиве громко говорил своим: «Я тоже участвовал в походе. Одна из этих женщин для моего брата. Я пришел к кашиораветери. Старик, их тушауа, сказал мне: «Здесь Напаньумы нет». Он сильно гневался. Может, он думает, что я его испугался? Захоти я, мои воины увели бы всех его женщин. Но я пожалел его. У кашиораветери и без нас много врагов».
На следующий день я отправилась в лес, туда, где росли пальмы бурити. Когда спелые плоды бурити падают в реку и там сгнивают, к ним стайками подплывают рыбы. В ямках прибрежного ила прячется рыба, а то и две. Я их ловила голыми руками.
Это был последний день моей жизни в лесу.