Восприятие пространства и времени

Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь...

Антропоцентризм наблюдателя

Говоря об антропоцентризме, мы ведем речь об изначальной сознательной де­ятельности человека, направленной на познание окружающего мира и воздей­ствие на него. Подобное влияние на окружающую действительность возможно лишь при возникновении абстрактного мышления и способности моделирова­ния ситуаций, а такое качество человек приобретает только с развитием так на­зываемого левополушарного мышления, важнейшим этапом которого стано­вится возникновение речи, что происходит около 50 тыс. лет назад²⁸.

28 Проблема становления абстрактного мышления рассматривается в главе «Создание первой модели мира древним человеком».

Антропоцентризм становится основной характеристикой первых картин мира, которые создает человек, и потому, естественно, проявляется как в восприятии и отражении пространства и времени, так и в переносе качеств, присущих человеку, на все остальные объекты действительности.

Солнце всходит и заходит...

Рецепторы живущих в наземном пространстве организмов всегда сориентированы на Солнце, что называется гелиотропизмом. Даже растения поворачивают свою «лицевую» сторону, то есть ту, на которой расположены рецепторы, в сторону света, естественным источником которого является Солнце. При на­блюдении за комнатными растениями не составляет труда заметить, что те по­стоянно направляют свою верхнюю зелень и цветы, рецепторную поверхность, в сторону источника света, следуя за его движением, с востока на запад. Этот фе­номен называется гелиотропизмом.

В отличие от растений, у животных гораздо сложнее связать (без специальных исследований) ориентацию в жизненном пространстве с Солнцем. Они, с одной стороны, достаточно свободны в своем перемещении, а с другой, эта ориентация практически не находит прямого отражения в организации жизнедеятельности, косвенными показателями могут быть деление на дневной и ночной образ жизни, а также, конечно, наличие практически у всех позвоночных направленного разви­того рецептора света — глаз. Кроме того, сюда же можно отнести и такое прояв­ление пространственно ориентированной деятельности среди некоторых видов животных, как сезонные миграции по оси север — юг, которые, например у птиц, каким-то «интуитивным» образом соотносятся со склонением Солнца.

Во всяком случае, нет сомнений в том, что биологическая ориентация жи­вых организмов на Солнце относится к функциям чрезвычайно древним и ра­циональным, не контролируемым сознанием.

На определенном этапе эволюции гоминид, соответствующем становлению человека (характеризуется увеличением объема мозга до практически современ­ных размеров), чисто перцептивное или интуитивное восприятие окружающе­го мира постепенно, со все увеличивающейся скоростью, начинает преобразо­вываться в аналитически-мыслительное. Не трудно предположить, что первые наблюдения отражали биологическую зависимость и ориентацию гоминид на суточный цикл Солнца.

Членение пространственного мира также определялось через Солнце путем выделения двух пространств дневного цикла: пространства возникающего и поднимающегося в зенит Солнца и пространства, в котором Солнце исчезало. Таким образом «мир» грубо делился как бы на две не всегда равные половины: с Солнцем и без Солнца. Первая охватывала сектор с востока — через юг — по­чти до запада, а вторая, соответственно с запада — через север — почти до вос­тока. Именно так делят географическое пространство нганасаны[101]. Естествен­но, что, строя субъектно-объектную модель «Я — Солнце», человек обязатель­но представляет себя повернутым к нему лицом, а точнее, важнейшим для сле­жения за светом рецептором— глазами. А реально воспринимаемый материальный мир для него таким образом заполняет все промежуточное пространство модели и тем самым неразрывно связан с присутствием Солнца. С этой точки зрения семантика образа «место под солнцем», входящего в раз­личные поговорки у многих народов мира, сохраняет некую перцептивную ар­хаику, поскольку речь идет отнюдь не о занимаемом положении в обществе, а о более широком выражении права человека на жизнь, на принадлежность его к реальному миру, а не к тому, который, как подразумевается, находится вне пределов присутствия Солнца и является, следовательно, миром без живых.

Первое осмысление солнечной позиции явилось, видимо, с одной стороны, следствием естественного стремления синхронизировать внутренние — биологические — часы с жизненными циклами и простейшей хозяйственной деятельностью. Оно нашло свое материальное выражение (как признак станов­ления моделирующего мышления) в фиксации точек восхода, захода и зенита относительно актуального плоскостного пространства, воспринимаемого антропоцентрически.

Лингвистический антропоцентризм

Следы изначально присущего человеку антропоцентризма в восприятии окружающего пространства обнаруживаются в самых различных элементах культуры, в том числе и таком определяющем признаке человека, как язык.

Так, в качестве примера можно напомнить, что практически во всех языках обнаруживаются соответствующие формы наподобие наречий «там» и «здесь», отражающих степень удаленности объекта от говорящего. В языках с развитой системой глагольных времен (например, французском) эти времена как бы гус­то концентрируются вокруг настоящего, отражая множество модальных оттен­ков, а по мере удаления от него к прошлому или будущему как бы разрежаются, фиксируя свои функции практически только на отражении последовательности событийного ряда. Естественно, что настоящее время отражает актуальное вре­мя исключительно с точки зрения Ego говорящего. Даже когда модальное насто­ящее используется для передачи актуализированных событий прошлого (или будущего), говорящий как бы перемещает себя вместе со всей временной конст­рукцией назад (или вперед) в линейном отрезке событийного ряда. Сужение вре­менного пространства в речи можно наблюдать при некоторых заболеваниях, связанных с поражением левого полушария головного мозга, когда в целом ре­чевая функция не выглядит пораженной. Событийный ряд излагается предельно краткими фразами с использованием глаголов преимущественно в настоящем времени как для настоящего, так и для прошлого (мало в прошедшем времени, и практически отсутствует будущее время).

Лингвисты давно отметили, что в языке майя (например, юкатекском, расположенном на периферийной зоне и сохраняющем многие архаические языко­вые феномены) формы прошлого времени идентичны формам будущего. Этот лингвистический феномен отражает, в частности, не только тип мышления, но и своеобразие мировосприятия этого народа, строящегося на идее постоянных реинкарнационных циклов. Для майя реально существует только то, что антропоцентрично, актуально и синхронно Ego, и потому только этот событийный отрезок обладает линейностью, тогда как все остальные события за пределами отрезка являются частью временной цикличности, где прошлое воспроизводит­ся и совпадает с будущем.

Человек в мире или мир вокруг человека?

К наиболее разработанным антропоцентрическим моделям мира следует отнести, пожалуй, модель мира бенинцев (Юго-Восточная Африка, приблизительно от 6° до 12° сев.широты). Мироздание, по их представлениям, состояло из четырех кон­центрических кругов, минимальный из которых принадлежал человеку и, в свою очередь, также делился на четыре мини-круга. Внешний круг охватывал Вселен­ную. При этом разделения пространств на реальное и мифологическое не предус­матривалось, что делало мир единым, а человеческую жизнь цикличной[102].

У индейцев аймара (Боливия, Перу) антропоцентрический принцип пере­носился даже на структуру поселенческой модели, состоявшей из трех двойных общин, распределенных антропоморфно (голова, туловище, ноги). Кроме того, «этот антропоморфизм постоянно подчеркивается в повседневной жизни чле­нов всех трех общин и особенно в ритуальной практике...»[103].

Антропоцентризм наблюдателя проявился, в частности, и в сохранявшейся вплоть до XIX века традиции составления карт и схем, на которых юг распола­гался сверху в качестве указателя направления движения. Север, естественно, оставался снизу. Восток, следовательно, был слева, а запад справа. И в данном случае речь идет о картах не «примитивных» народов, а вполне цивилизован­ных европейцев. Такой, например, выглядит карта знаменитого пирата и вели­колепного навигатора Фрэнсиса Дрейка, опубликованная в прижизненном из­дании «Журнала путешествий в Вест-Индию» в 1585 году[104].

Но если схемы пирата XVI века мы можем счесть недостаточно «академичными», то какие могут быть претензии к великолепному научному изданию XIX века Альсида Орбини, где мы видим детальную карту Южной Аме­рики с мысом Горн сверху[105].

Испанские карты XVIII века, хранящиеся в Archivo General de las Indias и посвященные, в частности, острову Пасхи, все изображают этот остров с указа­нием севера внизу[106].

Вместе с тем нельзя не признать, что в эпоху великих морских открытий устройство компаса оставляло желать лучшего, а кроме того, для наблюдателя из северных широт в Южном полушарии полностью переворачивалось звездное небо. Известно, что подобная дезориентация в пространстве при пересечении экватора приводила многих мореплавателей в полное замешательство. И тем не менее помещение Юга наверху карты объясняется не только сложностями навигации в южных широтах, но и безусловным антропоцентризмом путеше­ственников и мореплавателей в качестве наблюдателей окружающего их про­странства. Доказательство тому — «перевернутая», с нашей точки зрения, карта Фрэнсиса Дрейка, которая воспроизводит район Венесуэлы, расположенный примерно на 10 широте Северного полушария.

Следует отметить, что традиция «естественного» для восприятия изображе­ния пространства на картах и схемах прекрасно сосуществовала с «перевернутым» восприятием Земли внутри армиллярной сферы, идею которой разработал Клав­дий Птолемей еще в самом начале н. э.[107]. И в том же издании Орбиньи карты естественные и координатные благополучно соседствуют друг с другом[108].

Карты, изображающие географические объекты Южного полушария, явно выполнялись в соответствии с направлением «к Солнцу», но с позиции путеше­ственника, начавшего свой путь в Северном полушарии. При переходе в Южное полушарие Солнце оставалось уже «позади», однако система абстрактных зна­ний географии и астрономии уже позволяла без проблем преодолеть это проти­воречие. Хотя для жителей Южного полушария изображение Земли в армилляр­ной сфере совпадает с естественным положением наблюдения за пространством, в котором Солнце движется через север. И потому изображение мыса Горн сверху выглядит полным нонсенсом со всех точек зрения, кроме одной — ант­ропоцентрической. И именно эта, самая архаическая, позиция твердо отстаивает свое право на существование даже в XIX веке, несмотря на все достижения абст­рактной мысли и науки.

Следы антропоцентристского естественного восприятия географического пространства прекрасно сохраняются у народов Сибири и Дальнего Востока. Так, для нганасан, по данным Г. Н. Грачевой, север находится «нанизу», а в тра­диционной культуре этого этноса человек ориентирован лицом на юг, и те же данные получены у юкагиров[109].

Рассуждая об атропоцентризме пространства и времени филиппинцев, Н. И. Моисеева отмечает, что «пространство обретает реальность лишь в бли­жайшем окружении, и вопрос, продолжается ли оно за пределами этого окру­жения, не встает. Традиционно мыслящий филиппинец как бы носит свое про­странство с собой. Его восприятие этой объективной формы существования ма­терии можно было бы представить в виде круга, пределы которого очерчены ра­диусом досягаемости»[110]. Следует добавить, что данное описание с позиций антропоцентризма универсально для всякого наблюдателя.

Антропоцентризм пространства жизни и смерти

Антропоцентризм проявляется и в отождествлении бесконечности временного континуума с бесконечностью реинкарнационных циклов жизни человека в дуальном жизненном пространстве, создающемся в мифологии мироздания практически одновременно с возникновением человека.

По аналогии с самим собой ранний человек всем объектам окружающей природы приписывал помимо материальной формы также наличие нематериальной духовной сущности. Объекты природы отнюдь не делились на «живые» и «мерт­вые» — они все были тождественны человеку, каждый из них состоял из двух ком­понентов — материи и духа и подчинялся законам рождения, жизни и смерти. Дух относился к области временной бесконечности, тогда как жизнь тела-материи была линейна и конечна, но сроки жизни разных объектов могли сильно разли­чаться между собой: сезон бабочки, годы животных, десятилетия людей, столетия деревьев и лесов, почти вечность водоемов, гор, пещер и прочих геологических образований. По материалам этнографии не трудно заметить, что чем дольше был срок жизни тела, тем, как считалось, большую силу набирал его дух.

Эту стадиальную филогенетическую особенность мировосприятия хорошо иллюстрируют хорошо всем известные данные раннего детства, когда ребенок примерно до трех лет «одушевляет» окружающий мир, то есть вовлекает в беседу и хвалит, пытается накормить и лечить, бьет и ругает, пугается и пытается напугать различные предметы, не говоря уже о животных.

Идея реинкарнации и реинкарнационных циклов возникала, по всей видимости, одновременно с формированием концепции живого, характеризовав­шегося единством и противопоставлением души и тела. И в этом представитель гоминид был безусловно антропоцентричен, поскольку субъективные ощуще­ния, получаемые в результате чувственного опыта, он переносил на все телесные объекты окружающей природы. Однако на этом этапе не только человеческие качества приписываются остальным объектам действительности, но и наоборот, человек заимствует характеристики различных объектов и переносит их на себя, отождествляя себя не только с живыми, но и неживыми объектами природы. Происходит некая антропоассимиляция. И память об этом периоде самоотож­дествления с окружающим миром органично продолжает существовать в нашемсознании, реализуясь в виде некоторых идиом, символов, образов поэтическо­го языка или же в психотерапевтических практиках.

Основным признаком тождества человека и растения служило наличие измеряемой временем «жизни» того и другого. Когда росток пробивается сквозь землю, он, возрождаясь из темноты, тянется к Солнцу. При этом растение (особенно од­нолетнее) проживало свой цикл, погибало, но из того же места через некоторое время вырастало такое же растение — и так могло длиться бесконечно. Можно предположить, что отождествление с жизненными циклами растений сыграло не­малую роль в формировании еще у мустьерцев представлений о живом и мерт­вом пространствах (под Солнцем и под землей), как и о цикличности жизни.

Подобные представления и в настоящее время являются основополагающи­ми в мировоззрении индейцев уичолей[111], согласно которым каждый объект — горы, пещера, огонь, дерево и т. д. — обладает собственным «духом», у которо­го обязательно надо спрашивать разрешения для совершения любого действия. Причем это разрешение может быть получено в виде самых разнообразных «знаков». Так, например, уичоли, разрешив мне посетить пещеру предков и со­гласившись сопровождать меня в этом походе, несмотря на бесконечное запра­шивание разрешений как у своих духовных властей, так и у многочисленных ду­хов, постоянно ждали особого знака в качестве подтверждения согласия. И по­тому, когда во время перехода по горам меня скинула и попыталась забить ло­шадь, сопровождавшие индейцы некоторое время лишь молча наблюдали, как я, катаясь по земле, уворачиваюсь от копыт. Только когда для них стало очевид­ным, что мой «дух победил духа гор», они отвели лошадь, окончательно решив, что меня можно вести в священное место. Как особый знак было расценено то, что я вышла из этой достаточно сложной ситуации без единой царапины. Следу­ет заметить, что на протяжении всего путешествия сопровождающие уичоли жевали пейот — кактус-психоделик, который, по их мнению, «дает силы» (напо­добие коки перуанских индейцев). Мне, к сожалению, так и не удалось выяснить, сумели ли бы они увидеть «борьбу духов» без психоделика.

Можно ли продвигаться назад?

С точки зрения антропоцентризма движение назад относится к искусственной функции, относительное развитие которой возможно, но не имеет практическо­го значения. Всякое полноценное движение должно быть движением вперед, и к этому приспособлен весь организм — и направленность органов восприятия, и устройство опорно-двигательного аппарата. У животных также продолжитель­ное отступление назад исключено: животное или атакует, занимает оборони­тельную позицию, разворачивается и бежит, или ложится на спину и сдается. Наиболее отчетливо эта неспособность двигаться задом наперед прослеживается при спуске с высоты — всем известно, что человек без специальных приспособ­лений способен забраться почти на любую гору, но спуститься с нее может дале­ко не всегда. Даже кошки, отличающиеся своей ловкостью, зачастую, забрав­шись высоко на дерево, вынуждены криком оповещать общественность о сво­ей неспособности вернуться на землю. Животные, которые ведут активный об­раз жизни на деревьях, вынуждены или приспосабливаться к прыжкам, или же они обладают длинными цепкими лапами с надежными когтями и сильным гибким хвостом, при умении довольно сильно изогнуть шею. Ленивец, извест­ный своей способностью с одинаковой, правда весьма замедленной, грациейдвигаться и вперед и назад, совсем не случайно зависает вниз головой, тем са­мым он обеспечивает себе обзор пространства, по которому медленно пере­двигаются конечности. Обитатели нор или разворачиваются в основном поме­щении лабиринта, или роют дополнительные ходы.

И для человека и для коллектива отступление (причем как в прямом, так и в переносном смысле) равнозначно гибели. Спастись можно, двигаясь вперед, развернувшись и убегая (но «глядя правде в лицо», то есть адекватно оценивая и ситуацию, и свои способности) или же спрятавшись и выжидая момента, когда вновь можно двигаться вперед. Не случайно, видимо, что, работая над данным разделом, мне постоянно приходилось следить за некоторой «двусмысленнос­тью» текста: пишешь о нейтральных физических возможностях предка челове­ка, однако текст начинает работать и в переносном смысле на уровне психологии поведения, как бы провоцируя морально-оценочное отношение, что, впрочем, само по себе тоже закономерно.

Таким образом, совершенно очевидно, что видовая эволюция гоминид исклю­чила движение назад из жизненно важных физических и психических функций.

Восприятие времен

Свое антропоцентристское отношение к движению древний человек подкреп­лял наблюдениями за природой, прежде всего за Солнцем. Под движением на­зад понималось движение против хода Солнца (против часовой стрелки). Так, у западных тувинцев продолжает существовать запрет движения по Солнцу во время похорон — покойника следовало выносить из юрты только против Сол­нца. Тогда как живые всегда должны были начинать свой путь «по Солнцу» — даже когда им надо было двигаться в противоположную сторону[112].

Согласно материалам М. А. Дэвлет, предшественники гуннов, оставившие на рубеже н. э. петроглифы Алды-Мозага в Саянском каньоне верховий Енисея, именно так изображали движение живых и мертвых: живые движутся вверху композиции, слева направо по движению Солнца, тогда как мертвые, сраженные оружием, — внизу, против движения Солнца (или же по Солнцу, но уже в ниж­нем подземном мире). Между сферой живых и мертвых помещен солярный знак в виде криволинейного триквестра. Как и тувинцы, предшественники гун­нов представляли географическое пространство с югом сверху. Таким образом, по мнению М. А. Дэвлет, животные совершают как бы круговое движение, воз­можно неоднокатно повторяющееся, бесконечное [113].

Человек не мыслит себя вне времени. Все древнейшие мифы о сотворении мира неразрывно связывают возникновение человека с появлением категорий времени, материи и пространства. Именно человек начинает отсчет всеобщего планетарного и космического времени, деля всю его бесконечность на мгновенные отрезки человеческих жизней. Все, что не соотносится с этим живым циклом, не имеет ровным счетом никакого значения. Время всегда воспринимается антропоцентрично или индивидуально, что отражается и в творчестве некоторых писате­лей. Особенно ярко специфика индивидуального времени использована Льюи­сом Кэрроллом в «Алисе в Зазеркалье». Прекрасно подметил индивидуальность восприятия времени Грэм Грин в «Путешествиях с тетушкой»[114].

Человек окончательно осознает себя «созданным» только тогда, когда начинает ощущать себя и окружающее пространство внутри временной бесконечности, когда все происходящие изменения приобретают причинно-следственный характер.

Развитие левого полушария дает ему возможность воспринимать времен­ную последовательность вчера — сегодня — завтра. При этом будущее прихо­дит слева, становится на миг актуальным и тут же уходит в прошлое правого полушария[115].

Следующей ступенью постижения времени стало выделение лунных цик­лов. Их биологическое воздействие на организм уже достаточно хорошо изуче­но, вплоть до того, что издревле лунными месяцами отсчитывается период бе­ременности. Лунные циклы удивительно тесно связаны с жизнью и человека, и планеты — регулярные приливы и отливы в океанах позволили человеку осо­знать связь между собой, Землей и Космосом. Но важно и то, что именно лун­ные периоды стали первыми временными отрезками, в которых человек мог последовательно планировать свое будущее.

Важным этапом постижения себя в Космосе стало открытие человеком го­дового солнечного цикла. Примерно с пятого по третье тысячелетие до н. э. Кос­мос подарил человеку великолепную подсказку: небесная гармония сложилась так, что Солнце в день весеннего равноденствия вставало в пределах полосы Млечного Пути из яркого созвездия Ориона. Проходил ровно год, делившийся на разнообразные мелкие сезоны, и картина повторялась вновь. Такими времен­ными отрезками уже можно было мерить человеческую жизнь.

Астрономия, как отметила при исследовании протоиндийской цивилизации М. Ф. Альбедиль, — первая в истории человечества наука, стремившаяся к по­знанию сущности времени[116]. Древним казалось, что чем большими временны­ми циклами они овладеют, чем успешнее смогут осознать время всего сущего в Космосе, тем подвластней станет им само время. Постигая время, человек позна­валпрежде всего самого себя. Суточный цикл Солнца согласовывался с циклом Луны. Цикл Луны согласовывался с годовым циклом Солнца. Вместе они согла­совывались с циклом Юпитера, Венеры и других планет. Весь временной свод сопоставлялся, с одной стороны, с человеческой жизнью, а с другой, — уходил в космическую бесконечность. «Время становилось циклическим, обратимым и неоднородным»[117].

Как уже отмечалось, смерть ожидается человеком слева, поскольку именно левое полушарие головного мозга направлено на ожидание будущего. Тем не менеесмерть никогда не ассоциируется с будущим, поскольку не является пред­метом устремлений и целевых установок, за исключением особых случаев, сви­детельствующих о психическом срыве личности. В обыденном сознании смерть связана скорее с прошлым в том смысле, что все, что прошло, — умерло. Но можно ли соединить умершее прошлое различных ситуаций, людей, событий со своей собственной смертью, которая еще не случилась? Видимо, можно, если только принять идею цикличности возрождения. Подобное отношение к смер­ти универсально для разных народов, поскольку в любом цикле, едва свершив­шись, прошлое сразу же становится будущим.

Так, христиане, отметив Пасху и связанную с ней смерть Христа, уже гото­вятся к встрече Рождества, которое знаменует начало нового цикла. Любопыт­но, что при этом жизненный цикл в примерно 33,4 года вписывается в солнеч­ный год при расчете «лишних» месяцев по лунному календарю. Можно уточ­нить, что к солнечному календарю привязано рождение, а к лунному — смерть и реинкарнация. Таким наглядным образом цикличность христианских празд­ников идеально передает идею о повторяемости смерти, которая одновремен­но является и прошлым, и будущим. Мы не будем уточнять датировок и про­чих обстоятельств рождения Христа, важен тот неоспоримый факт, что в хри­стианской модели мира рождение этого персонажа действительно связано с солнечным календарем, поскольку приурочено к прецессионному переходу восхода Солнца в весеннее равноденствие из созвездия Овна в Рыбы. Кроме того, как и у древних майя, маркером солнечного календаря у евреев выступило присутствие кометы — Вифлеемской звезды. Тогда как смерть и реинкарнация представляются в архаическом варианте, отмечаясь в полнолуние (три цент­ральных дня) первого месяца нисана, который стал считаться первым, макси­мально приблизившись к весеннему равноденствию. Причем первым месяцем нисан продолжал оставаться только до IIIвека до н. э. и уже во времена Христа считался намеренной архаикой. Таким образом, календарность христианского цикла, с точки зрения эволюции мировоззрения, отражает принадлежность к двум моделям мира — архаическую, подразумевающую цикличность реинкарнационных возвращений, и современную для начала н. э., отразившую пе­реход к линейному восприятию времени. Противоречие универсальному принципу реинкарнации, согласно которому душа возрождается последова­тельно в разных телах, опосредованно наследуя предыдущий опыт, христиан­ство также вынуждено было представить в специальной алогичной форме, упирая уже не на бессмертную душу, а на вполне смертное тело, которое надо было куда-то пристраивать, поскольку, оставаясь на земле, оно должно было бы неминуемо и безрадостно стареть. Связанное с солнечным календарем прагматическое доказательство телесности вернувшегося Христа, по всей види­мости воспринимавшееся как абсурдное и в евангельские времена, лишало хри­стианство реинкарнационной логики лунного календаря, превращая его в строго соблюдаемую догму. Поэтому и сам календарный цикл в период ста­новления христианства как мировой религии предстает в качестве эклектично­го лунно-солнечного, обсуждение которого, с точки зрения догмы, всегда от­носилось к области запретного.

Однако умереть означает уйти в бездну памяти правого полушария, и, каза­лось бы, с точки зрения традиционной науки о линейности времени, возврата оттуда нет и быть не может. Но устройство Космоса, а также человеческий опыт опровергают абсолютную линейность этой категории. Тем более что линейность времени доказывалась, как правило, через необратимую изменяемость сопут­ствующей материи, пространства и физической сущности человека.

В представлениях древних время было обратимо, что объяснялось его измеряемой цикличностью. Завершая цикл жизни, человек знал, что вернется. Таким образом, будущее мыслилось как повторение прошлого. А прошлое, таким об­разом, зависело от событий будущего.

Первым памятником духовной и интеллектуальной деятельности человека стал погребальный обряд, направленный на возрождение личности. И в этом также проявилась попытка человека осознать себя внутри временной бесконеч­ности и тем самым как бы обессмертить себя.

В одну реку дважды? Реинкарнация

Бесконечная смена повторяющихся циклов жизни, смерти и возрождения под­водит нас к более детальному рассмотрению вопроса реинкарнации. В контексте современной культуры понятие реинкарнации прочно привязано к поздней вер­сии индийской-традиции перерождений, обусловленных поступками при жизни и искуплением грехов. Однако идея реинкарнации гораздо универсальнее й древнее: эта идея, по всей видимости, сформировалась у человека на самых ран­них этапах его развития, и именно она предопределила возникновение первого культурного комплекса, а именно погребение.

Вследствие того, что термин «реинкарнация» в системе европейской науки почти неизбежно интерпретировался в восточных специфических представле­ниях или как принадлежащий новозаветной версии христианства[118], его, как правило, старались не употреблять, прибегая кразного рода описательным приемам. Хотя исследователи давно подметили универсальность метемпсихических представлений в разных культурах*.

Для сохранения экологической ниши возрождаться должно было все: не только человек, но и природа и животные. Поэтому забота о постоянном воз­рождении промысловых животных универсально выразилась в проведении об­рядов задабривания душ убиваемых зверей. Известно, что сохранение поголовья было постоянной и очень серьезной заботой охотников. В государстве инков, например, даже существовало строгое законодательство, разрешавшее охоту только в специальные сезоны. За всякое незаконно убитое животное полагалась смертная казнь[119].

Однако воспроизведение поголовья, по представлениям многих народов, зависело и от иных причин, что подтверждается обрядами, направленными на задабривание духов убитых животных с целью возвратить их обратно. Так, на­пример, анализируя эвенкийскую церемонию икэнипкэ, представляюшую охотничью мистерию-погоню за божественным оленем, убиванием его и превращением в мясо, Н. В. Ермолова приходит к однозначному выводу: «...за икэнипкэ следует божественная связь оленя с солнцем, со всей живой природой, в которой он выступает как бы стержневой основой — с убиванием оленя и его воскреше­нием оживает вся природа, а значит, продолжается жизнь человека...»[120] Но и на уровне обычной охоты тушу убитого оленя разделывали с большой осторожностью, «заботясь о его будущем возрождении»[121].

Современные уичоли считают себя «людьми оленя», и потому полное исчезновение поголовья оленей около 10 лет назад было воспринято ими как полная катастрофа. Раньше устраивались праздники «жертвоприношения» оленя (теперь олень заменен бычком), которые, по сути, весьма сходны с икэ­нипкэ эвенков — разве что непременным условием проведения праздника продолжает считаться употребление пейота для прямого общения душ уичолей и оленей. Примечательно, что католические миссионеры регулярно изго­няются уичолями со своих территорий, а жертвоприношения животных (от­правление душ к общим прапредкам) они осуществляют прямо в старых христианских храмах, сливая дымящуюся кровь в отверстие перед алтарем. Вместе с тем все, что можно было взять из христианства, они с удовольствием приспособили для нужд своих традиционных обрядов. Так, например, совре­менные уичоли считают духом пейота Франциска Ассизского, поэтому изображения этого святого пользуются исключительным почитанием, а его гим­ны считаются важными заклинаниями.

Как показали беседы с индейцами-информаторами, все мировоззрение уичолей строится на вере в постоянную реинкарнационную связь со своими прапредками. Умирает тело, тогда как душа направляется в небо или в море (на запад) и потом оттуда возвращается для того, чтобы возродиться в опре­деленном младенце. По словам тех же информаторов, только специальные члены общины, именуемые «певцами» и по функциям соответствующие шама­нам, точно могут сказать, в ком должна возродиться та или иная душа. Тело покойника для уичолей настолько не имеет значения, что хоронят его где при­дется и практически никогда не навещают. Зато сразу же после смерти род­ственники отправляются в священную Пещеру предков (неподалеку от селения Санта-Катарина), чтобы оставить там специальные подношения. «Навещают» и поминают покойника только в Пещере предков. Там же отмечается момент перехода его души к новорожденному младенцу, которого обязательно при­носят в это священное место.

Система входа в ущелье с Пещерой предков построена на комбинации направлений на север и на запад. Само проникновение отождествляется с инициацией и сопровождается специальными очистительными обрядами, узкая расщелина входа уподоблена женскому влагалищу, а далее человек попадает в пещеру Матери-земли, отождествляемой с материнским лоном. Центральным местом этого святилища является расположенный прямо у северной стены на скользком, почти вертикальном, возвышении крохотный (диаметром около 20 см) источник серной воды. С западной стороны этой пещеры бьет источник горной воды, который в сезон дождей превращается в бурный поток.

Обратный выход происходит, естественно, в южном направлении и отожде­ствляется с рождением на свет.

В Пещеру предков можно попасть, пройдя через Мать-землю и совершив долгое и достаточно рискованное путешествие по каньону таким образом, что­бы обиталище предков вновь оказалось на западе. Тогда выход из пещеры душ умерших оказывается сориентированным на восток.

Если обрядность для сохранения поголовья животных на этнографических материалах прослеживается достаточно отчетливо, то сохранение человечес­кой популяции преобразовалось в сложные метемпсихические и религиозные представления и потому утеряло свой четкий, чисто биологический вид. Одна­ко идея реинкарнации имела первостепенное значение и легла в основу неко­торых систем родства, как это можно проследить по реконструкции системы родства протомайя по терминам родства, о чем речь пойдет в следующих раз­делах. Естественно, что обрядность, связанная с захоронениями, должна была выражать в первую очередь именно эту идею — поэтому следует разобраться, как коллектив находил способы зафиксировать представления о том, куда ухо­дит умерший, а также куда он должен вернуться. Идеальным вариантом выра­жения этой идеи должен быть привязанный к северо-западному (для Северно­го полушария) направлению погребальный комплекс и направленная на юго-восток голова. Первичность идеи реинкарнации при захоронениях подтверж­дает и то, что голова стала указателем направления движения при переходах между жизненными циклами, безусловно по аналогии с актом рождения, о чем свидетельствует и эмбриональное положение, часто придаваемое трупу. Кро­ме того, направление ног — видимо, в более позднем осмыслении — указы­вало на то, куда должен отправляться умерший и ни в коем случае не живой. Так нганасаны считают, что южная (юго-восточная) ориентация сопутствует каждому живому человеку постоянно. Живые люди никогда не должны ло­житься ногами на восток или на север, «куда уходят умершие»[122]. Сама идея была достаточно незатейлива, но способы ее реализации в палеолите после­довательно усложнялись. В неолите произошел резкий скачок в моделирова­нии картины мира, она обросла множеством конкретных деталей и уточне­ний, появились привязки к реальным событиям (вследствие развития языка), и потому простая идея реинкарнации начала дополняться множеством ло­кальных характеристик. Однако стержень продолжал оставаться единым, обусловленным эволюцией абстрактного мышления человека.

Укладывание покойника на спину соответствовало мысли о том, что все находящееся за затылком — «иной мир». Таким образом, укладывание лицом вниз могло быть упредительной мерой против возрождения нежелательного персонажа.

Фрэзер блестяще показал, что идея воскресения существовала задолго до христианства и во всех случаях на уровне мифологии и богов проявлялась в од­ном и том же контексте[123].

Чаще всего понятие реинкарнации следует искать за не очень адекватным термином «воскрешение», как это чаще всего делают многие авторы: «В других случаях состриженные волосы и ногти сохраняют для того... чтобы при воскре­шении тела, на которое рассчитывают некоторые народности, они были в распо­ряжении владельца. Так, перуанские инки с крайней тщательностью сохраняли обрезанные ногти и состриженные или вычесанные гребнем волосы; они встав­ляли их в углубления в стенах и ниши. Если они выпадали оттуда, заметивший это индеец поднимал их и клал на место. В разное время я спрашивала различ­ных индейцев о том, почему они так поступали, и всякий раз они отвечали мне одинаково: «Знай, все родившиеся люди должны возвратиться к жизни (слова для выражения понятия воскрешения у них нет), и их души вместе со всем, что принадлежало их телам, должны встать из могил»[124].

Тем не менее среди описаний обычаев разных народов не так трудно выде­лить комплекс, связанный с реинкарнационными представлениями. Так, северо­американские индейцы пуйаллуп по прошествии определенного времени после смерти человека решали, что «настало время выпрямить дерево или поднять покойника из могилы», что означало передать имя умершего другому человеку, который «становился его полноправным воплощением»[125]. У саамов, когда женщине приходило время рожать, во сне ей обычно являлся предок или род­ственник, который сообщал о том, кто из умерших воплотится в будущем ре­бенке и чье имя он должен унаследовать. Специальные обряды для определе­ния того, кто из родственников возродится в новорожденном, существовали укондов, йоруба и многих других народов[126].

Материалы А. Н. Афанасьева позволяют, несмотря на явный христиано-языческий синкретизм, предположить, что сходные представления существова­ли некогда и у древних славян, и у ариев. И те и другие безусловно разделяли тело и душу. Душа отождествлялась с огнем или звездой. Смерть или гасилаее, или же исторгала из тела. Считалось, что для того, чтобы зажглась новая жизнь, необходимо было погаснуть предыдущей. При рождении ребенка смерть является дружелюбной гостьей и возжигает в нем свет жизни. Падаю­щая звезда могла означать как чью-либо смерть, так и то, что эта звезда в мо­мент зачатия или рождения нисходит в ребенка.

Афанасьев приводит предание о трех вещих сестрах, которые «так и остались в виде трех звезд на небе (видимо, пояс Ориона) возле Млечного Пути», который считался дорогой в «царство небесное», что указывает, по всей очевидности, не­возможность возрождения их душ в силу особых колдовских способностей.

На старинных иконах душа изображалась в виде младенца, «который нисхо­дит из уст покойника вместе с его последним дыханием и улетает на небо...»[127].

Подобное представление о возвращении умершего в младенческое состоя­ние напрямую подводит к традиции так называемых «скорченных», то есть по­гребенных в эмбриональной позе, что практиковалось многими народами.

Подготовка к возвращению: погребение

Самые ранние ориентированные погребения появляются еще в мустьерском пе­риоде[128]. Ю. А. Смирновым отмечено, что, несмотря на довольно ограниченный материал (59 погребений), все же прослеживается определенная динамика, со­гласно которой: во-первых, «неандертальцы» и «неандерталоиды» в целом боль­ше «привязаны» к убежищу (чаще находятся под кровлей), а «сапиенсы» — к площадке перед ним.Причем «неандертальцы» тяготеют к задней стенке и левой стороне по отношению к входу; «неандерталоиды» помещаются в центре, в то время как «сапиенсы» предпочитают район «входа-выхода» и тяготеют к пра­вой части поселения[129]. При этом «неандертальцы» при латеральном захоронении предпочитали укладывать покойников на правый бок, «неандерталоиды» — на левый, а «сапиенсы» в равной степени использовали и тот и другой[130].

Подобная динамика в ориентации погребенного позволяет отметить следующее: складывается впечатление, что «неандертальцы» в большей степени по сравнению с «сапиенсами» воспринимали неразрывность связи человека (умер­шего) с самим убежищем, являвшимся, как правило, пещерной нишей. Среди убежищ значительно преобладали сориентированные выходом на юг[131]. Таким образом, труп, помещенный к задней стенке, «оказывался» на севере, тогда как выход пещеры располагался по отношению к нему с юга. Ориентировка самого покойника в этих случаях, по всей видимости, не имела особого значения. Тог­да как уже у «сапиенсов» убежище могло быть сориентировано выходом даже на север (С-3, С-В), но при этом уже покойник лежал головой в южную сторону (с возможными отклонениями на восток или запад).

Способ ориентирования захоронений свидетельствует, что существовавшие на протяжении мустьерского периода ориентировки укрытий и захоронений следо­вали определенной единой «пространственно-временной» концепции, согласно которой представитель гоминид по мере сапиенизации все больше отделял себя от окружающего мира. Складывается впечатление, что ориентация тела может иметь значение только в поздних, сапиентных погребениях, а в более ранних, как предпо­лагал А. П. Окладников, она не имела особого значения[132]. На этом этапе важна была ориентация только самого места захоронения — грота-укрытия.

Возможно, что именно к этому времени относится возникновение распро­страненной у многих народов мифологемы пещеры-матери и пещеры-прароди­ны, места где обитают умершие предки и откуда они выходят для возрождения. В сибирской мифологии — просто отверстие внутрь земли[133], а в Мезоамерике — сложная концепция, отождествляющая пещеры с Космосом, о чем речь пойдет далее.

Структурирование пространства

Именно биологическим восприятием пространства определяется столь универсальное «совпадение» моделей мира различных этносов, поскольку архаический суточный цикл Солнца предопределил направление развития интеллекта чело­века. О том, что наблюдение (неосознанное) засуточным движением Солнца играет скрытую от эмпирического понимания, но чрезвычайно важную роль в жизнедеятельности человека, свидетельствуют активно проводившиеся в после­дние десятилетия опыты по помещению человека в условия сенсорной депривации, то есть длительной изоляции в пещерах и в лабораторных камерах. Доста­точно сказать, что даже частичная сенсорная депривация приводит к тяжелым расстройствам психики и разрушению личности человека, делает невозможным его полноценное существование.

Итак, человек воспринимает Солнце, стоя лицом к нему. Движение Солнца начинается от человека слева снизу, поднимается вверх прямо и уходит вправо вниз.

Если мы будем говорить о первой модели Универсума, созданной челове­ком, то она включает в себя только лишь те понятия, которые находятся «под Солнцем». То есть первоначально структурируется только конкретное с точки зрения антропоцентризма пространство, очерчиваемое видимым (дневным) движением Солнца.

Важно отметить, что структурирование пространства — это не только выявление соотношения распределения окружающих предметов, но и жесткая фиксация в памяти последовательности распределения этих предметов и их расположения.

Пространство, остающееся позади, относится к ненаблюдаемой сфере час­ти индивидуального опыта человека. И сам факт его восприятия свидетельствует о важном скачке в развитии его способности к абстрактному мышлению.

При анализе этнографических материалов одной из характеристик исторического прошлого того или иного народа являются представления о происхож­дении этого народа. Когда речь идет об исторически обозримом периоде, то здесь проще — странствия связаны с конкретными и реально имевшими место событиями, которые можно подтвердить этноисторическими материалами. Однако очень часто подобные упоминания о происхождении предков относят­ся к так называемому «мифологическому» времени и не имеют практически

 

⁸   López Austin A. Los milenios déla religión mesoamericana // Arqueología mexicana.— 1995.— Vol. 2, № 12.—P. 12

---

Примечания:

[101] Грачева Г.Н. К горизонтальной модели мира у нганасан // Традиционные верования в совре­менной культуре этносов.— СПб., 1993.— С. 27.

[102]Бондаренко ДМ. Бенин накануне первых контактов с европейцами.— М.: Институт Абрики РАН, 1995.— С. 32. '    *^К

[103] Якушенкое С.Н. «Вертикальная» экология и семантика пространства в представлениях айма­ра // Экология американских индейцев и эскимосов.— М., 1988.— С. 281.

[104]Expeditio Francisci Draki Equitus Angli in Indias Occidentales A.MDLXXXV qua urbes, Fanum D. Jacobi, D. Domonici, D. Augustini et Cartagena captae fuee. Additis passum reguonum locorumque omnium tabulis geographicis quam accuratisimus. — Leyde [Leyden]: apud Fr. Raphelengium, 1588.— P. 21,111 cart ⁴- Хранится в Библиотеке морского министерства в Санкт-Петербурге.

[105]D'OrbignyA. Voyage dans l'Amérique méridionale, exécuté pendant les années 1826—1833: Le Brésil, Uruguay, Argentine, Patagonie, Le Chilie, Bolivia, Pérou.— P., 1842.

[106]Mellen Blanco F. Manuscritos y documentos españoles para la historia de la isla de Pascua.— Madrid, 1986,— p. 60,62, 66, 88,92.

[107] Евдокс, предшественник Аристотеля, род в 408 г. до н. э., дал геометрическую картину миро­здания, придумав многочисленные вращающиеся вокруг Земли прозрачные сферы, к которым при­креплены неподвижные звезды, Солнце и планеты. О ней повествовал в стихах Арат, усовершенство­вал Аристотель, а саму модель сферы, видимо, и создал Птолемей в Александрии во II в. н. э.   -

[108]D'OrbignyA. Op. cit.

[109] Грачева Г.Н. К горизонтальной модели мира у нганасан // Традиционные верования в совре­менной культуре этносов.— СПб., 1993.

[110] Моисеева Н.И. Время в нас и время вне нас.— Л., 1991.— С. 29.

[111] Здесь и далее мною приводятся материалы собственных полевых наблюдений, проведенных ^сРеди горных уичолей (Мексика, штат Халиско) в начале 1996 г.

[112] Соломатина С.Н. К мифологеме пути у западных тувинцев: направление движения // Тради­ционные верования в современной культуре этносов.— СПб., 1993.

[113] Дэвлет М.А. Три наскальные композиции из Тувы // Древнее искусство Азии: Петроглифы_

Кемерово, 1995.—С. 11—15. г      -г

[114] Герой Грэма Грина создает себе субъективные условия продления жизни путем «растяжения» времени в собственном восприятии и сознании.

[115] Доброхотова Т.А., Брагина H.H. Пространственно-временные факторы в организации не-Рвно-психической деятельности // Вопросы философии.— 1975.— № 5; Доброхотова Т.А., Браги­на H.H. Функциональная асимметрия мозга и индивидуальные пространство и время человека // Воп­росы философии.— 1978.— № 3.

"Альбедиль М.Ф. Забытая цивилизация в долине Инда.— СПб., 1991; Альбедиль М.Ф. Протоин­дийская цивилизация.— М., 1994.

[117] Альбедиль М.Ф. Забытая цивилизация в долине Инда.— СПб., 1991.— С. 161.

[118] Подобное отношение наблюдается, как это ни парадоксально, даже в наше время. Во время од­ной из лекций в Национальном автономном Университете Мехико, всегда отличавшемся своей «про­коммунистической» ориентацией, весьма уважаемый преподаватель — историк обратился ко мне с просьбой не употреблять этого термина, дабы не травмировать христианские чувства аудитории.

* Переселение душ.— М.: Золотой Век, 1994.

[119] Вега Гарсшасо дела. История государства инков.— Л., 1974.— С. 351—353.

[120]Ермолова Н.В. Олень в традиционных представлениях эвенков // Традиционные верования в ^с°временной культуре этносов.— СПб., 1993.— С. 156.

[121] Там же.—С. 157.

[122] Ершова Г.Г. Этносемиотический анализ иероглифических текстов майя: Дис... канд. ист. наук / Ленингр. отд. Ин-та этнографии АН СССР.— Л.,1985.

[123] Грачева Г.Н. К горизонтальной модели мира у нганасан // Традиционные верования в совре­менной культуре этносов.— СПб., 1993.

[124] Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь.— М., 1980.— С. 402—403.

[125] Там же.— С. 268—269.

[126] Там же.— С. 290—291.

[127] Афанасьев А.Н. Древо жизни.— М., 1982.— С. 354—359.

[128] Смирнов Ю.А. Мустьерские погребения Евразии.— М., 1991.

[129] Там же.— С. 197.

[130] Там же.— С. 208—209.

[131] Согласно таблице, составленной Ю.В. Смирновым, зафиксировано следующее распределение ориентировок входа:

ЮГ: 23, Ю-В: 3, Ю-3:15,

СЕВЕР: 10 (все в одном месте: Схул), С-В: 1, С-3:3, ЗАПАД: 3.

[132] Окладников АЛ. О значении захоронений неандертальцев для истории первобытной культу­ры // Советская этнография.— М., 1952.— № 3.— С. 167.

[133] Симченко Ю.Б. Люди высоких широт.— М., 1972.— СП.