Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

ПЕРВЫЕ ПОДДАННЫЕ

Берналь Диас дель Кастильо ::: Правдивая история завоевания Новой Испании

индейцы радушно встречают конкистадоров Cторонники Диего Веласкеса скрежетали зубами от злобы, собирались кучками, грозили, указывали на то, что избрание Кортеса было не всеобщим, и лишь заявление Кортеса, что он никого не удерживает силком, внесло успокоение и раскололо наших противников, так что можно было прибегнуть к крутой мере: часть недовольных, между прочим, Хуан Веласкес де Леон, Диего де Ордас, Эскобар - прозывавшийся "Пажем", Педро Эскудеро, то есть все родственники и приближенные Диего Веласкеса, были схвачены и закованы в цепи.

шлемы кабассет и морион Между тем припасов у нас не было, и было решено отправить Педро де Альварадо за провиантом внутрь страны. Намечено было более ста солдат, между ними 15 арбалетчиков и 6 аркебузников, и половина всех состояла из бывших сторонников Диего Веласкеса. Мы же, наиболее верные, остались с Кортесом, чтобы не было более раздоров и бунта, Альварадо дошел до ряда поселений, которые подчинены были городу, который назывался Коташтла1, так он назывался на языке Culua. А этот язык - мешикский, и сам Мотекусома говорит на нем.

Людей нигде не было, но алтари нескольких cues [(пирамид храмов)] еще дымились от недавних жертв, и у большинства зарезанных не хватало рук и ног, которые, как мы слышали, съедались во время церемонии их идолов, которым они преподносят кровь и сердца. Все мы были возмущены этим скотством, но что об этом говорить - везде и всюду мы ведь встречали то же самое! Людей нигде не было, но припасов было довольно, и все, нагруженные мешками и обвешанные курами, благополучно вернулись в лагерь. Грабежа нигде не произвели, ибо Кортес, помня случай на острове Косумель, строго-настрого запретил его.

Припасам мы обрадовались, как дети. Что и говорить: коль брюхо сыто, так и половина горя с плеч. Да вот еще золото: им можно горы сдвигать. Так поступил и Кортес со сторонниками Диего Веласкеса. Одних он одарил золотом из нашей добычи, другим надавал обещаний. Всех он освободил, за исключением Хуана Веласкеса де Леона и Диего де Ордаса, да и тех расковал, а скоро и совсем выпустил, сделав их понемногу настоящими своими друзьями, что они не раз и доказали на деле. Конечно, и тут не жалели золота, оно ведь лучший укротитель страстей. Так, соединившись все воедино, мы решили совершить еще одну экспедицию. Двинулись мы по берегу; переправились через большую реку, пользуясь оставленными лодками, а я так и просто переплыл ее; затем увидели ряд поселений, подчиненных большому городу, который назывался Семпоала2. Тут-то, оказывается, и была родина тех пяти индейцев, которые и приходили к Кортесу в наш лагерь на дюнах. Но жители опять убежали, так как испугались и нас, и особенно наших коней, но в домах осталось все нетронутым, вплоть до каких-то книг из местной бумаги, сложенных так, как у нас складываются штуки кастильского сукна.

Переночевав, мы отправились дальше, не зная пути и идя наобум. Лишь когда появилась дюжина индейцев, доставивших кур и хлеб из маиса и объявивших, что они посланы местным касиком, который всех нас зовет к себе, мы узнали, что находимся в полудне пути от Семпоалы.

Переночевали мы в маленьком поселении, где опять не было ни души, но только что принесено было в жертву множество несчастных... Впрочем, читателю надоело, небось, слушать об этих индейских жертвах, и я не стану более о них распространяться. Зато скажу, что мы отлично наелись и великолепно выспались.

На следующий день, рано утром, мы выступили в Семпоалу, в добром строю, и конные, и пешие, держа наготове пушки, аркебузы и арбалеты, впереди были разведчики, по флангам - цепи дозорных. Навстречу нам попались посланцы от касиков Семпоалы с великолепными ароматными ананасами, они дружелюбно протягивали их нам; так мы прошли одну легуа, и у города нас встретили почтительно 20 индейцев, знатные и касики. Они просили Кортеса извинить самого главного касика, так как он не мог выйти навстречу вследствие своей тучности3. С облегченным сердцем вступили мы в город. Величина его нас сильно поразила, ибо ничего подобного мы еще не видели в этих странах. Весь город был точно волшебный сад, и улицы полны жителей обоего пола. Возблагодарили мы Бога, что дал нам открыть эти земли. Конный наш авангард намного ушел вперед и раньше нас добрался до большой площади, где нам приготовлены были квартиры. Стены домов только что были вновь оштукатурены - индейцы большие мастера этого дела, - и все сияло на солнце так, что одному из всадников показалось, что это серебро, и он карьером понесся к Кортесу, крича уже издали, что здесь стены из серебра. Конечно, ошибка легко вскрылась, и немало смеялись над доверчивым чудаком.

Когда мы все пришли к отведенным нам квартирам, прибыл сам касик, действительно дородный сверх меры, поклонился, как водится, Кортесу, окурил его и нас и повел нас внутрь, где все было так чисто и просторно и куда сейчас же принесли еду. Очень мы изголодались за последнее время и давно уже не видели такой массы снеди, вот почему мы этот город прозвали Роскошным [(Villaviciosd)], а другие - Севильей. Кортес при этом еще раз напомнил, что жителей обижать нельзя, нигде и ни в каком случае. Когда толстому касику доложили, что мы откушали, он просил Кортеса принять его и вскоре явился в сопровождении индейцев, несших массивные золотые украшения и богатой работы накидки. Кортес вышел ему навстречу, обнял касика, и они направились в зал. Тут-то и были переданы подарки, не слишком все же дорогие. Но толстый касик неоднократно повторял: "Lope luzio, lope luzio, возьми это с благосклонностью! Было бы у нас больше, дали бы и мы больше!". Я уже говорил, что на языке тотонаков: сеньор и великий сеньор - это lope luzio. Кортес же отвечал, с помощью доньи Марины и Агиляра, что благодарить он будет делом и что готов всегда помочь его народу. Наш, дескать, император дон Карлос послал нас - своих вacaлов, чтобы мы везде искореняли зло и обиды, наказывали несправедливых, оберегали угнетенных. И что прежде всего не следует приносить человеческих жертв, а кстати Кортес прибавил немало и насчет нашей святой веры.

Слыша это, толстый касик глубоко вздохнул и горько пожаловался на великого Мотекусому и его губернаторов. Лишь недавно его страна подчинилась Мешико, и отняли они у них все, особенно золото. Гнет так силен, что не куда двинуться, но никто не смеет противиться, зная, что Мотекусома владеет множеством провинций и городов и несметным войском. "И все же, - ответил Кортес, - мы облегчим ваше положение, но не сию минуту, ибо сперва нужно вернуться к нашим acales (так прозвали индейцы наши корабли), построить себе город и хорошенько все обдумать". На следующее утро мы покинули Семпоалу. Толстый касик снабдил нас 400 носильщиками, которых в этих местах называли tamemes, и каждый из нас мог сдать им всю свою поклажу и идти налегке весь путь - 5 легуа. Впервые это с нами случилось, и мы радовались, как дети. А тут нам донья Марина объяснила еще, что, по обычаю этих стран, касики должны всегда в мирное время снабжать проезжих нужным количеством носильщиков - tamemes. Так мы отныне везде и поступали!
Уже на следующий день мы пришли в Киауистлан. Лежал он высоко на горе; идти пришлось по отвесу скал, и если бы эта крепость дала отпор - не взять бы нам ее никогда. Продвигались мы с величайшей опаской, и когда один солдат, Эрнандо Алонсо де Вильянуэва, вышел из строя, капитан Алонсо де Авила, человек горячий и свирепый, ударил его копьем в руку, но удар пришелся по пустому рукаву, так как Эрнандо Алонсо де Вильянуэва был одноруким... Впрочем, скажут, что и я выхожу из строя своего рассказа. Но ведь воспоминания, большие и малые, так сами и напирают! Вошли мы в это укрепленное поселение и - на удивление - долго не встретили ни одного человека. Только на площади, перед большими cues [(пирамидами храмов)] их идолов, появилось человек пятнадцать индейцев, прекрасно одетых, с жаровнями для приветственного окуривания. Они-то и сказали, что население разбежалось из боязни; но Кортес успокоил их и, кстати, как то вошло в наш обычай, поговорил с ними о нашей святой вере и нашем великом императоре доне Карлосе.

Как раз в это время доложили Кортесу, что прибыл в носилках толстый касик из Семпоалы с большой свитой. Он сейчас же возобновил свои жалобы на Мотекусому, а свита и местный касик вторили ему со стонами и слезами, так что все мы растрогались. Оказывается, что недавнее покорение сопровождалось крупными бесчинствами; затем Мотекусома ежегодно требовал большое количество юношей и девушек для жертвоприношений или для рабского услужения, его чиновники тоже не отставали и выбирали себе, кто что хотел. Так поступали по всей стране тотонаков, а в ней ведь более тридцати значительных поселений.

Кортес утешал их сколько мог, давал разные обещания и уверения, но все же не мог избавить их от страха перед Мотекусомой. К тому же не замедлил и подходящий пример. Именно, донесли, что в поселение только что прибыли пять мешикских чиновников для сбора налогов. Касики побледнели и затряслись при этой вести и сейчас же ушли для встречи нежданных гостей, для которых моментально приготовлены были покои и кушанье, особенно какао - весьма вкусный напиток. Прибывшие прошли мимо нас, но так надменно, что не удостоили нас даже взгляда. Одеты они были по-богатому; блестящие волосы были подняты к макушке и скручены узлом, в который воткнута была чудесная роза; в руках у них были посохи с крючками, и за каждым шел раб с опахалом. За ними шла толпа именитых тотонаков, и они же присутствовали при их трапезе. После еды мешики позвали к себе толстого касика и других местных начальников и накинулись на них с угрозами и бранью за то, что они нас впустили в свои поселения; Мотекусома, дескать, этим разгневан, и им придется еще поплатиться, а пока следует дать двадцать юношей и столько же девушек для умилостивления их божества Уицилопочтли, оскорбленного их изменой... Заметив всеобщее замешательство, Кортес через донью Марину и Агиляра узнал о причине и решил наказать дерзких мешиков. Когда он сообщил об этом касикам, те пришли в дикий ужас. Но Кортес ободрял их до тех тор, пока они не решились: они схватили чиновников Мотекусомы и, по своему обычаю, привязали их к крепким столбам, так что те не могли шевельнуться. Затем Кортес велел им объявить, что они отказываются от повиновения Мотекусоме, а также прекращают плату дани. Быстро разнеслась эта неслыханная весть во все стороны, и с тех пор за нами укрепилось название titles, то есть божества, ибо индейцы были уверены, что такие поступки и столь великие дела не могут происходить от простых людей.

Все касики были убеждены, что пленников следует принести в жертву, но Кортес энергично воспротивился и даже приставил к ним нашу стражу, дав ей тайный приказ, чтоб ночью они освободили и привели к нему двух наиболее дюжих. Когда это было сделано, Кортес прикинулся, что ничего не знает об их пленении, а когда они ему все рассказали, заявил, что он очень огорчен случившимся, обласкал и накормил их, а затем велел отправиться к их сеньору Мотекусоме с заверением, что он, Кортес, верный его друг и неизменный благожелатель. Так как они боялись отправиться обычным путем, он велел нескольким матросам отвезти их по морю и высадить в безопасном месте.

Исчезновение двух пленников, конечно, немало изумило касика этого поселения и толстого касика, И они вновь требовали жертвоприношения оставшихся, но Кортес прикинулся разгневанным на плохой присмотр, велел с кораблей принести цепи и объявил, что пленников он отныне будет охранять сам, для чего их и увели на корабли. Там, впрочем, их сейчас же освободили от цепей, и обхождение с ними было самое деликатное. Успокоил Кортес и местных касиков, опасавшихся с часа на час мести великого Мотекусомы. Он объявил, что готов защищать их до последней капли крови, но им нужно примкнуть к нам теснее. В конце концов эскривано Диего де Годой составил формальный акт их подчинения Его Величеству, и так как ни о какой дани пока не было речи, то ликование их было велико. Все тридцать поселений страны тотонаков подчинились дружно и охотно.

Столь благоприятный оборот дела мы решили использовать, чтобы обстроить, наконец, наш новый город Вилья Рика де ла Вера Крус, что был в пол-легуа от того укрепленного поселения Киауистлан, и снабдить его крепостью. Дело продвигалось с величайшим успехом и быстротой. Сам Кортес показал пример, таская землю и камни и копая рвы под фундамент. Столь же рьяно принялись за работу и все остальные, не исключая касиков. Задымились кузни, изготовлялись кирпичи и черепицы, стучали топоры, вереницей шли носильщики с древесным и иным материалами. Индейцы так великолепно помогали, что вскоре закончилась постройка [христианского] храма и нескольких домов, а укрепления росли неимоверно быстро.

Великий Мотекусома между тем собирал войска, так как сразу узнал о захвате своих чиновников и мятеже поселений тотонаков. Когда же двое из них прибыли в Мешико и сообщили о поклонах и заверениях Кортеса, а также о том, что именно он их освободил, то Наш Сеньор Бог еще раз склонил сердце Мотекусомы на милость, и он послал двух своих племянников4 в сопровождении четырех пожилых важных сановников к нам, чтобы досконально выяснить положение дел.

Принесли они, конечно, и подарки, материи и золото, всего на две тысячи песо. Наказ им был: поблагодарить Кортеса за освобождение мешиков, а насчет местных индейцев сообщить, что великий Мотекусома не уничтожит их только потому, что в своей стране они приютили Кортеса. Послов приняли отменно, причем сейчас же передали им оставшихся трех пленных. Что же касается местных жителей, то Кортес просил их извинить, и что касается их дани, то она, дескать, уже не может быть отправлена в Мешико, так как двум сеньорам и дважды платить одновременно нельзя: тотонаки же только что стали подданными нашего короля и сеньоpa. Впрочем, сам Кортес со своими товарищами вскоре прибудет в Мешико, чтобы лично представиться Мотекусоме, и тогда все вопросы будут разрешены легко и без остатка. Одарив послов обычными мелочами из стекла и показав им очень красивое зрелище конских состязаний, Кортес весьма расположил их к себе, и они спокойно отправились в Мешико.

И в то время Кортес, вместо своего павшего коня, купил, или ему подарили, другого, каракового, которого звали "Погонщик", того, что был у Ордаса "Музыканта" и Бартоломе Гарсии "Рудокопа"; и был он один из лучших коней в войске. Посольство это придало нам новую и великую силу в глазах тотонаков Семпоалы и даже дальних горных поселений, ибо все были уверены, что великий Мотекусома ответит на пленение своих страшным ударом и полным истреблением. А вместо этого - посольство, подарки и поклоны!

Нас и прежде считали за teules, а теперь это мнение еще более укрепилось, и сам Кортес со своей стороны старался его подкрепить. Так, например, явился к нам толстый касик со многими знатными - наши друзья - с великой опаской сообщил, что в двух днях пути от Семпоалы, это в 8 или 9 легуа, в поселении Тисапансинго5, собралось великое множество мешикских воинов, которые грабят и жгут окрестности. Кортес велел ему тотчас отправиться туда, а для изгнания мешиков дал ему... одного человека, нашего старика Эредию, из Бискайи. Лицом Эредия был ужасен, изранен, и покрыт оспой, со страшной бородой, косящими глазами, телом сутул и прихрамывал - совсем вроде одного из их божеств. Да и хитер был Эредия, недаром он долгое время служил солдатом в Италии, - и сразу вошел в роль, так что изумленный толстый касик и вся его свита по-настоящему уверовали в его нечеловеческую мощь.

Впрочем, Кортес скоро послал, как и было уговорено, гонца, чтобы вернуть и Эредию, и касиков, заявив, что он передумал и вместо Эредия пойдет он сам, чтобы посмотреть местность и тамошних людей. И снаряжен был отряд в 400 человек, с четырнадцатью конными и почти всеми наличными аркебузниками и арбалетчиками. Но случилась небольшая заминка. Кое-кто из приверженцев Диего Веласкеса, видя серьезность приготовлений, заявили, что они не для этого прибыли; что завоевывать страну столь великую и людную - безумие и что они хотят назад, на Кубу, к своим домам и поместьям, тем более что они устали и больны, а Кортес не раз заявлял, что никого не удерживает силком.

Больше всего волновались семеро, и Кортес, после краткого увещания, как бы согласился, велел им приготовить небольшое судно и снабдить их припасами для плавания к Кубе, а один из них - Морон, житель Байямо, имевший искусно выдрессированного чалого коня, продал его Хуану Руано. Но тут собралась войсковая сходка и, во главе с алькальдами и рехидорами нашего нового города Вера Крус, потребовала от Кортеса приказа, что ввиду опасности положения никто бы не смел покидать страны и что каждый, помышляющий о подобной измене службе Богу Нашему Сеньору и Его Величеству, подлежит смертной казни. Так и случилось, Кортес как бы уступил. А сеньорам "уезжающим" прохода не было от насмешек, да один из них - Морон, тот, что продал своего коня, - потребовал его назад, и Хуану Руано, купившему коня, пришлось его вернуть и вновь стать пешим.

Поход на поселение Тисапансинго начался. По дороге мы завернули в Семпоалу, откуда взяли 2000 местных воинов, разделенных нами на четыре отряда, а также нужное количество носильщиков. На третий день мы уже приближались к поселению Тисапансинго, лежащему на большой высоте. О нашем приближении уже знали, и вместо войска к нам вышла депутация знатных людей и papas [(жрецов)], которые с плачем стали умолять Кортеса не губить поселение, так как никакого мешикского гарнизона у них теперь нет, а касики из Семпоалы обманули его, ибо давно между нами и здешними жителями идет борьба за землю и границы. Слышали они, что Кортес всюду хочет установить справедливость; зачем же именно здесь, у них, он поддерживает клевету и неправду.

Узнав это с помощью наших переводчиков доньи Марины и Агиляра, Кортес немедленно послал капитана Педро де Альварадо и маэстре де кампо Кристобаля де Олида, чтобы они остановили отряды из Семпоалы. Но как те ни спешили, все же они опоздали: уже начался грабеж и избиение. С великим трудом удалось восстановить покой, а Кортес под страхом смерти велел касикам и военачальникам Семпоалы вернуть все, до последней курицы; прежде же всего освободить пленных.

Видя столь великую справедливость, жители Тисапансинго охотно подчинились, обещали отстать от своих идолов и жертв, и вскоре и само Тисапансинго, и окрестные поселения формально были присоединены к державе нашего государя. При этом было не мало жалоб на Мотекусому и его чиновников, совсем как в Семпоале и Киауистлане.

Но этого мало, Кортес сумел также помирить жителей Тисапансинго с людьми из Семпоалы, уладить их земельные раздоры, и от прежней вражды ничего не осталось. А когда мы отдыхали, вооруженные, в тени - поскольку было очень жаркое солнце и были очень утомлены, - один солдат, которого звали де Мора, уроженец города Сьюдад Родригес [в Испании], взял двух кур в одном индейском доме этого поселения Тисапансинго, и Кортес, узнав это, так разгневался, что приказал пред тем поселением, где он взял кур, накинуть ему на шею веревку и повесить, но Педро де Альварадо, который был там с Кортесом, перерезал веревку мечом, и полумертвый этот несчастный солдат уцелел. Я привел здесь этот любопытный рассказ по моим записям еще и потому, что мы, свято служа, несли Святые Таинства и [христианское] учение жителям этих мест, а этот солдат, взяв двух кур в мирном поселении, немедленно должен был заплатить за это жизнью, и индейцы теперь знали, что мы не будем расхищать их имущество; солдат же тот потом погиб в бою в провинции Гватемала, у скалы.

Вернемся к нашему рассказу. Когда поэтому мы находились уже на обратном пути, толстый касик и его свита, ушедшие вперед, чтобы приготовить нам место для ночевки, выразили восхищение и величайшую преданность. Ведь вот, индейцы они были, не более, а все же поняли, что справедливость - великое и святое дело и что недаром Кортес пришел из-за моря. Тем теснее они обещали примкнуть к нам и стать нам "братьями". Конечно, боялись они и Мотекусомы, который мог обрушиться на них с войском. Во всяком случае, они сделали все, чтобы слиться с нами, а именно: они привели восемь своих девушек, все дочери касиков, в богатых уборах и с множеством украшений, и передали их нам в жены. Одна из них, племянница толстого касика, богатая наследница, была предназначена самому Кортесу, который принял ее с радостью, но заявил, что прежде всего и девушки, и весь народ должны отказаться от идолов и стать христианами. Все их мерзости, сказал Кортес, должны быть немедленно прекращены; тогда только мы с ними породнимся и впоследствии наградим их многими новыми землями. Но касики, papas и знатные с ужасом возопили, что им невозможно остаться без своих идолов и жертвоприношений, ибо то их божества, которые по сие время давали им и урожаи, и мир, и все необходимое.

Столь неподходящий ответ произвел на всех нас тяжелое впечатление, ибо мы знали и даже видели, как изо дня в день резали людей перед алтарями. Кортес немедленно стал с ними совещаться, и мы решили во славу Бога уничтожить жертвоприношения и идолов, хотя бы это стоило нам жизни, так как туземцы несомненно будут сопротивляться. Мы выстроились в боевой порядок, с нашим вооружением, и Кортес объявил касикам, что поход наш направлен против их идолов. Затем толстый касик и другие их предводители стали призывать множество воинов для защиты своих идолов, а мы стали подниматься по бесконечным ступенькам самого большого их сues [(пирамиды храма)]. И еще раз толстый касик с другими знатными стали умолять Кортеса и угрожать: не губить их божеств, не позорить Семпоалы, иначе погибнем и мы, и они. Но тут не выдержал и Кортес; громовым голосом стал он поносить их за ложь, варварство и глупое упрямство. А донья Марина умело ввернула речь об угрозе со стороны Мотекусомы, и они одумались, отказались от сопротивления, но согласия все же не решались дать. Мы же, человек 50, наконец, забрались наверх, где стояли их идолы. Свалили мы их, разбили и осколки бросили вниз, по ступеням. И были те идолы страшны лицом и уродливы телом, не то люди, не то драконы, величиной то с годовалого быка, то с человека, то не более собаки. Вой и плач наполнили воздух; papas по-своему молились, чтобы повергнутые идолы не мстили им за поношение; кое-где засвистели стрелы. Тогда мы схватили толстого касика, 6 papas и множество знатных, и Кортес объявил им, что их казнят, если они не заставят своих прекратить нападение. Это удалось. Вышла процессия papas в черных накидках, с нечесаными волосами, которые, как и лицо, измазаны были кровью, так что от них шел отвратительный смрад. Вышли они медленным шествием, шатаясь, стали собирать осколки своих демонов и убрали их.

А потом Кортес выступил с нашими переводчиками доньей Мариной и Херонимо де Агиляром со многими поучительными речами о братстве, против Мотекусомы и его мешиков, истинной вере и Великой Сеньоре - Матери Нашего Сеньора Иисуса Христа. Индейцы слушали с большим вниманием и охотно принялись за очистку и переделку одного из cues, что и было закончено к следующему дню. Тогда Кортес велел четырем papas постричься, одеться в чистые белые одежды и заботиться о чистоте и красоте нового храма, ежедневно украшая его свежими зелеными ветвями, и служить святому изображению Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии]. А дабы над ними был надзор, он поселил при храме старого хромого инвалида, Хуана де Торреса, из Кордовы. Велено было нашим плотникам сделать крест, решено было также вместо ладана употреблять местные курения, а свечи выделывать из туземного воска, употребления которого индейцы не знали.

На следующий день была торжественная месса, при которой присутствовали все индейцы во главе с касиками и восемью девушками, которые тут же были окрещены, а затем и распределены между нами. Племянница касика, ныне донья Каталина, была очень некрасива, но Кортес принял ее, не морщась; зато другая, донья Франсиска, была очень хороша, и ее получил Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро; имена остальных теперь уже не упомню.

Мир был, таким образом, торжественно скреплен, и мы с великой радостью вернулись в Вера Крус.


Примечания:
1 Коташтла (Cotaxtla) - более правильное; у Берналя Диаса - Котустан (Cotustan).

2 Семпоала (Cempoala) — более правильное, ныне - Семпоала (Zempoala); у Берналя Диаса - Семпоал (Cempoal).

3 Тучность правителя Семпоалы отмечают и другие источники.

4 То же самое об этом посольстве говорят и другие источники.

5 Тисапансинго (Tizapancingo) - более правильное; у Берналя Диаса - Сингапасинга (Cingapacinga).