Борьба за землю

Продав дрова, старый индеец, как всегда, присел отдохнуть у порога. Покрытые росой луга Гуачочи искрятся под лучами утрен­него солнца, из травы взлетают птицы. Вдруг старик заплакал. Индейцы никогда не плачут, и старая Венансия, увидев его слезы, удив­ленно спрашивает:

• Что с тобой?
• Когда-то,— со вздохом отвечает старик,— Гуачочи принадлежали нам, но пришли метисы и сказали: «Потеснитесь немного». Мы потеснились, и вот теперь они сгоняют нас с нашей земли.

В Гуачочи уже нет индейцев. Чтобы встретиться с ними, надо идти далеко на Кумбре-дель-Мадроньо или Лома-де-Мансано, где они живут теперь, даже не зная, хозяева ли они крошечных участков, на которые их загнали, или и эта земля посредством какой-то тайной магии перешла в руки чабочи.

Я хорошо запомнил индейцев из Кумбре-дель-Мадроньо. Ведь они были первыми людьми, с которыми мне довелось общаться по приезде в горы. Одетые в рваные хлопчатобумаж­ные рубашки, они, казалось, не знали, чем бы им занять свои руки: непрестанно держали их у лица, терли подбородок, при­глаживали волосы или проводили пальцами по щекам. Во время беседы руки их все время двигались. Тщетно эти индейцы просили сохранить эхидо. Свое единственное владение — лес — они сдали в аренду компании «Гонсалес Угарте». И она платила им всего 37 долларов за тысячу квадратных футов, хотя они могли бы потребовать по меньшей мере 150 долларов. Мизер­ная сумма! Но как могли отстаивать свои права индейцы, если у них не было никаких документов?

Так же обстоит дело и в Агуа-Сарка. Там индейцам тоже не предоставили прав эхидо.

• Мы не знаем, сеньор, принадлежат ли нам эти земли. Нам не позволяют срубить ни одной сосны, ни одной из мил­лиона наших сосен, и, как видите, школа осталась без крыши.
• Метис Сапета измерил мою землю и присвоил ее себе. Чтобы не нажить неприятностей, я заплатил ему за свою же собственную землю три тысячи песо, а теперь он отказывается выдать мне расписку. Так я потерял и землю, и деньги,— говорит мужчина в красной повязке, рисуя тростью на земле безупречно правильные круги.
• Мы опутаны ростовщиками,— говорит другой.— Они одалживают нам десять килограммов маиса, требуя вернуть им восемьдесят.
• Сколько вас?— спрашиваю я их.
• Нас пятьдесят мужчин.
• Послушайте моего совета. Пойдите все вместе и погово­рите с Сапетой. Если он не даст вам расписок, свяжите его и свя­занного приведите в муниципалитет Батопиласа.
• В Батопиласе защищают метисов.
• Что же вы будете делать? Смиритесь с тем, что вас всегда обкрадывают?

Индейцы опустили головы. Как бы резюмируя положение, какой-то старик сказал:

• Раньше было «хужее», потому что мы были глупее.

В Лома-дель-Мансано, где дело о предоставлении прав эхидо еще продвигалось по инстанциям, беспрерывно происходили злоупотребления. У одного индейца переставили изгородь, у другого отняли землю. Тогда вмешались соседи.

• Верни землю. Она всегда принадлежала Хуану Марти­несу,— попросили они мошенника метиса.
• Не суйтесь не в свое дело! Мы, чабочи, единственные хозяева земли. Индейцы не имеют на нее ни документов, ни прав! — ответил он им.

Примечательно, что в районе Гуачочи, где сосредоточены лучшие земли Верхней Тараумары, аграрный вопрос стоит осо­бенно остро.

Как рассказывал старый индеец — продавец дров, земли в Гуачочи прежде принадлежали индейцам. Там они жили испокон веков. Но вот однажды появились белые и, не чиня никаких насилий, открыли лавочки и начали рубить сосны, чтобы огородить новые, отвоеванные у леса земли и построить свои большие дома. Вскоре колонист превратился в феодала. Он навязывал свою волю, не гнушаясь никакими средствами,— ни оружием, ни подкупом, ни политическими интригами.

На разграбление своих земель индейцы ответили сопротив­лением. В 1930 году они потребовали предоставить им права эхидо. Земли неоднократно размежевывались, землемеры исхо­дили Гуачочи вдоль и поперек со своими теодолитами и рулет­ками, предпринимались различные хлопоты, но Аграрный Департамент так и не предоставил индейцам столь желанных прав эхидо. Но у индейцев были свои вожди, и они сплоченно выступили против белых. Одним из таких вождей был Тимо- тео Мартинес, индеец-тараумара, человек неподкупный, не поддававшийся соблазнам чабочи. Мартинес возглавил своих соплеменников и уже почти выиграл битву, как вдруг был предательски убит при невыясненных обстоятельствах. Это произошло в 1937 году. Кто и под каким предлогом заставил Мартинеса выйти из дому? Кто убил его ночью в отдаленном сосняке? Выяснить это не составляло никакого труда. Ведь на одной стороне стоял вождь аграрного движения, защищав­ший права индейцев на землю, а на другой — метисы, украв­шие у индейцев эту землю. Но, несмотря на все подозрения, улики и разоблачения, власти в Батопиласе продолжали без­действовать в пыльной тишине конторы старинных королевских рудников.

Положив ноги в техасских сапогах на письменный стол, представитель власти обычно восклицал в свое оправдание:

• Вы думаете, это легкое дело — поймать убийц Тимотео Мартинеса? Попробуйте-ка предпринять стокилометровое путе­шествие по этим дорогам, пренебрегая засадами, где вас под­стерегают с винтовками, войдите с пистолетом в руках в лавку метиса, наденьте на него наручники в его собственном логове и привезите связанным по рукам и ногам в Батопилас. Если вы такой герой, пойдите на это приключение. Э, нет, друг мой! Согласитесь, что подобные безрассудства совершаются только в ковбойских фильмах.

Но и сами метисы прибегают к убийству в крайних случаях. В обычных условиях, когда у индейцев нет влиятельных покро­вителей, они заключают с ними сделки, прикрываясь добропо­рядочными законными формами, и покупают лес только после того, как превратят его в федеральную собственность. Иногда они прибегают к маневру, который известен в сьерре под слож­ным названием «манифестасьон ад перпетуам» [отчуждение навсегда.— Перев.].

Процедура эта чрезвычайно проста: метис пытается дока­зать, что издавна мирно владеет определенным участком земли. Как он это доказывает? Опираясь на показания соседей, он собирает их подписи, затем представляет куда полагается соответствующую бумагу и, не скупясь на щедрые подачки, присваивает вожделенную землю. Индеец же, предки которого трудились на этой земле на протяжении столетий, вынужден платить ренту или его безжалостно выгоняют из собственной хижины. Случается, такова жестокая ирония судьбы, что под документом, представленным метисом, стоит оттиск пальца индейца, ставшего его жертвой.

• Это моя земля!— говорит чабочи, кладя руку на кобуру пистолета.— Я владею ею уже на протяжении двадцати лет!

Ухищрения, к которым прибегают для присвоения земли, неисчерпаемо разнообразны. Даже после того, как были предо­ставлены права эхидо, метисы приступили к размежеванию своих крупных владений^[1]. Так произошло со знаменитым уча­стком Сан-Мигель А, и мне самому довелось видеть в Гуачочи удивительное зрелище: беспрерывно передвигавшиеся изгороди угрожали проглотить последний кусок индейской земли.

Таким в общих чертах было положение с разделом земли в центре сьерры, когда основали Тараумарский центр. Как и следовало ожидать, его задача заключалась в том, чтобы на основе размежевания земли и пересмотра документов раз и навсегда установить права на владение землей в Гуачочи.

Тараумарский центр обратился в Аграрный департамент, которому по закону положено ведать этими делами. Но оттуда ответили, что учреждение это не располагает ни деньгами, ни техническим персоналом для осуществления подобных меро­приятий.

Чтобы преодолеть это препятствие, губернатор Сото Майнес в сотрудничестве с Национальным индейским институтом собрал 80 тысяч песо и закупил все необходимое полевое обо­рудование для предстоявших работ.

Приезд Аграрной комиссии насторожил метисов. Все их земли, приобретенные пядь за пядью путем бесчисленных обма­нов и преступлений, оказались в опасности. Теперь ничего не стоили ни их «манифестасьон ад перпетуам», ни доносы, ни грамоты, бережно хранившиеся в старомодных сейфах, ни лицемерные заверения: «Бедные индейцы! Разумеется, они ленивы и не любят работать, но я все же их поддерживаю».

Метисы не могли смириться с угрозой разорения. Они не только подняли шумиху, крича: «Нас хотят выгнать! А мы ведь тоже мексиканцы!», но и решили выступить против комис­сии, используя испытанное средство, при помощи которого решали свои споры раньше, а именно оружие.

Однажды вечером, когда председатель комиссии возвра­щался в Гуачочи, его джип остановили всадники-метисы, дер­жавшие пистолеты наготове.

• Стой! Выходи из машины!— приказали они.
• Убьем его! Он вырывает у нас хлеб изо рта!

Землемер побледнел и, выйдя из джипа, прислонился к его крылу.

• У вас в Тараумарском центре плохие советчики: у ин­дейцев нет никаких прав на наши земли!— говорили метисы с возмущением.

На председателя комиссии это не произвело впечатления.

• Видите ли,— начал он спокойным голосом,— я землемер из Аграрного департамента и привык к угрозам. Если вы убьете меня, как убили Тимотео Мартинеса, сюда приедут другие специалисты. А если вам удастся расправиться и с ними, сюда явятся войска и уничтожат вас. Теперь можете меня убить!

Наиболее разумные чабочи испугались. Ведь их отчаянные действия, вместо того чтобы улучшить положение, могли только ухудшить его.

• Нет, мы не хотим убивать вас...
• Тогда к чему эти пистолеты?
• Мы погорячились. Вы должны понять. Мы предпочи­таем, чтобы нас убили, но не отняли наши земли!
• И это вы говорите об ограблении?— спросил землемер.
• Прекратим спор,— приказал богатый торговец. — Спрячь­те оружие и давайте разойдемся.

Нахмуренные, отплевываясь, метисы спрятали свои блестя­щие пистолеты и скрылись в облаке пыли.

Больше комиссии не мешали, и она спокойно закончила свою работу. Достаточно было проявить элементарную чест­ность, чтобы убедиться в том, что не только участок Сан-Мигель А, но и все земли Гуачочи были отняты у индейцев мошен­ническими способами. Но вдруг совершенно неожиданно, еще до того, как комиссия успела представить свой доклад, в «Официальной газете»^[2] города Мехико было опубликовано прези­дентское решение о передаче членам эхидо Гуачочи государст­венных земель и некоторых неиспользуемых угодий, от кото­рых индейцы раньше отказывались.

Итак, упорная борьба, начавшаяся в 1930 году, оказалась бесплодной. Есть у индейцев защитники или их нет, приговор им вынесен заранее. Они не только потеряли 80 тысяч песо, но и 200 семей в округе Гуачочи продолжают жить на 70 не принад­лежащих им парцеллах, находясь все время под угрозой сгона, в такой же нищете, в какой живут крестьяне в Лома-дель-Мансано, в Агуа-Сарка и Мадроньо.

Наступила ночь. Дым лесопильного завода подниматся к звездам. Засветились окошки, в очагах запылал веселый огонь. Индейцы отправляются в путь к своим далеким хижинам. Они идут в сгущающемся сумраке, и, только когда проходят мимо освещенных окон, видны их босые ноги и дети, спящие за спиной у матерей.