Афро-бразильский эксперимент

ЖИЛЬБЕРТУ ФРЕЙРИ (Бразилия) — известный ученый-социолог, специа­лист в области социально-культурной антропологии. Консультант ООН и ЮНЕСКО по вопросам социальных отношений и борьбы с расовыми предрассудками. Преподавал в ряде университетов Америки и Европы. Автор многих научных трудов.

Тот факт, что Бразилия перво­начально была «пред-Бразилией», историческим и культур­ным аванпостом Европы, и в первую очередь Португалии, является неоп­ровержимой исторической истиной. Но этого недостаточно, чтобы объяс­нить возникновение Бразилии как нового социального и культурного явления в современном мире, а так­же ее эволюцию как культурной и общественной системы, основанной на сосуществовании.

Культурная «консолидация» Бра­зилии была сложным и всеобъемлю­щим процессом, вызванным смеше­нием как европейских, так и неевро­пейских элементов. Причем америка­ноиндейские народы и культуры играли при этом важную и неослаб­ную роль. Но впоследствии еще одному неевропейскому элементу предстояло включиться в этот про­цесс: чернокожим африканцам.

На протяжении всей четырехвековой истории Бразилии культура этой страны испытывала воздействие не только местного, индейского начала и культуры европейских колонистов, но и сильнейшее влияние африканских культур, чьи носители, представители различных негритянских племен и народностей, сыграли огромную роль в развитии нового, самобытного типа цивилизации — не европейской и не африканской, а сугубо бразильской. Внизу: афро-бразильская семья на прогулке в бразильском городе Салвадор-де-Баия. На стенах, на втором плане, — фреска, изображающая сцены завоевания и колонизации Бразилии.

Фото – Р. Бурри. Магнум, Париж.

С XVI века народы Черной Африки и их культуры участвовали в формировании этнически смешанного типа человека и донационального ти­па культуры.

Их вклад был настолько динамич­ным и их африканизирующее влия­ние настолько сильным, что, хотя они и попали в Бразилию в качестве рабов, черные африканцы в основном заселили эту часть Америки. Так же как и влияние европейских основа­телей новой культуры, их влияние оказалось более сильным, чем влия­ние бразильских индейцев.

Вот уже четыре столетия присут­ствие черных африканцев дает о себе знать как с биологической, так и с культурной точек зрения. Смешение привело к возникновению новых ти­пов людей и новых видов женской красоты.

Культурное смешение способство­вало возникновению смешанных форм культуры, которые оставили свой след не только на американских индейцах, но также на культурных ценностях, занесенных сюда из неко­торых регионов Африки и с Иберий­ского полуострова, основного исход­ного пункта колонизации Бразилии, который уже испытывал на себе влияние Черной Африки.

К этим этническим и культурным вкладам надо добавить и экологиче­ский фактор — тропики. Тропики не­избежно оказывали влияние на бра­зильцев, воспитывая в них готовность к смелым экспериментам. Это про­слеживается сегодня в некоторых особенностях экономических и пра­вительственных учреждений, многие из которых до сих пор находят­ся на экспериментальной стадии раз­вития.

Преемственность ритмов

В ритмах и мифологической символике бразильских танцев маракату (внизу слева) и макумба (цветной снимок на стр. 35) даже в наши дни чувствуется влияние африканских религиозных верований. Танец был одной из немногих форм самовыражения, доступных африканским рабам. И именно благодаря танцам, столь популярным у обитателей сенсалас (жилища черных рабов), традиции африканской культуры распространились со временем по всей Бразилии. Внизу: сенсала в городе Олинде, сейчас превращенная в антикварный магазин.

Фото – Абриль Пресс, Бразилия.

Фото – Д. Дюбер, Париж.

Но, когда Бразилия берется за та­кие эксперименты, это не отражает антиевропейских настроений; это, скорее, указывает на то, что Брази­лия осознает тот факт, что во мно­гих социальных и культурных сфе­рах она должна быть неевропейской. Этот факт был подчеркнут более 50 лет назад бразильскими мыслите­лями и социологами, начертавшими социологические и антропологические критерии, которые, хотя и универ­сально применимы, были тем не ме­нее бразильскими и «евро-тропическими» по своему масштабу и пер­спективам.

Четыре, века бразильского опыта донационального и национального развития и более ста лет независи­мости могут оказаться полезными для молодых государств в Африке,

Азии или других частях света; в на­стоящее время Бразилия переживает период становления как цивилиза­ции, ищущей формы выражения, со­ответствующие тропическим услови­ям. Однако эта цивилизация не отвергает европейские ценности, столь важные для национального на­следия Бразилии.

Теперь Бразилия может гордиться своей собственной архитектурой, му­зыкой, живописью, христианством, общественной жизнью, отношением к здоровью и гигиене, кухней, а так­же футболом — бразильский футбол носит скорее стихийно-эмоциональный характер в отличие от англий­ского, рассудочно-упорядоченного футбола. Все это отражает новый тип цивилизации, новизна которой проис­текает как из расового смешения, так и из смешения культур.

Черные африканцы были инте­грированы не только биологически, но и социологически. В качестве при­мера можно привести бразильский католицизм, являющийся в значи­тельной степени африканизирован­ной религией; официальные римско-католические — поначалу европейско­го происхождения — обряды и симво­лика трансформировались при сме­шении с чисто африканскими рели­гиозными верованиями и обычаями.

Поклонение Деве Марии является одним из таких примеров: были вос­приняты элементы культа Йеманжа (женский двойник ориши, второсте­пенного божества африканского куль­та джедже — наго). В Бразилии по­клоняются черным святым девам, например Деве Розарио, и святым девам-метискам, например Деве Гвадалупанской; верующие, поклоняясь им, делают подношения в виде вотивных — деревянных и глиняных статуэток, экспрессия и цветовая символика которых скорее африкан­ская, нежели европейская.

Африканское влияние чувствуется также и в маракату, танце, более глубокое значение которого вскры­вает многостороннее проникновение африканских элементов в религиоз­ный дух бразильцев. Другие примеры этого проникновения встречаются в культах многих святых, характерных для бразильского католицизма, таких, как святой Георгий, святая Варвара или святой Дамиан.

Бразильцы не чувствуют себя в меньшей степени католиками от того, что в их религиозные верования включены элементы африканских обрядов и культов. Хотя их католи­цизм — более тропический и менее европейский, верующие не ощущают, что от этого он деградировал или дехристианизировался.

Это справедливо и в отношении бразильской музыки, скульптуры или живописи европейского происхожде­ния, кухни: африканское проникно­вение означает не обесценивание ценностей, а их обогащение.

Разумеется, верно, что европей­ская колонизация дала этому новому типу общества и культуры средство коммуникации — португальский язык, являющийся наследником благород­ной и почитаемой латыни Древнего Рима. Однако не подлежит сомнению и тот факт, что ни один из европей­ских языков, занесенных в Америку, не подвергается такой интенсивной «тропикализации», как португальский язык в Бразилии.

Этот процесс, отчасти обусловлен­ный некоторой деевропеизацией, пер­воначально восходит к африканско­му влиянию, а американоиндейское влияние сыграло в нем лишь второ­степенную роль. Как литературный язык он больше не считается непол­ноценным по сравнению с академи­ческим языком пуристов.

Становясь все менее и менее ака­демическим, «бразильский язык» ежедневно приобретает все новые интонации и выражения, музыкаль­ность и сила которых несет на себе глубокий след африканского проис­хождения. Однако еще совсем недав­но эти выражения употреблялись лишь в разговорном языке, в просто­народье и считались плебейским, вульгарным, «жаргоном чернокожих или рабов».

Какие же можно сделать из этих наблюдений заключения о важности Черных, или африканских, элементов в обществе, культуре и языке Брази­лии? Одним из них является то, что люди все в большей степени, хотя и не поголовно, приобретают более смуглый цвет кожи и что Бразилия свидетельствует о формировании во все большей степени неевропейской культуры.

Сегрегационистским настроениям, таким, как исключительно арийская позиция или исключительно «негритюд», в Бразилии противостоит общая тенденция к синтезу, будь то биоло­гически — посредством расового сме­шения, или социологически — посред­ством слияния культур, некоторые из которых явно скорее неевропейского характера, нежели европей­ского.

Сегодня Бразилия склонна рас­сматривать собственную независи­мость (особенно политическую и эко­номическую независимость, но также и социально-культурную независи­мость) как результат не резкой деко­лонизации, а, скорее, быстрого про­цесса «самоколонизации» (еще один социологический неологизм, рожден­ный в Бразилии).

Нет сомнения, что эта самоколонизация развивалась в силу того, что Бразилия противостояла Португалии, которая в свою очередь оказалась ме­нее хваткой и менее активным ин­тервентом, нежели другие колониаль­ные державы, и, таким образом, менее способной противиться воле колонии. В результате Португалия оказалась более склонной к компро­миссу и к тому, чтобы дать возмож­ность населению колонии осуществ­лять самоколонизацию, позволяя при этом африканцам стать партнерами в данном процессе.

При осуществлении колонизации страны американоиндейские метисы объединили свои усилия с португаль­цами и даже превзошли их в этой деятельности, как явствует из той огромной роли, которую играли бандейрас (группы, создававшиеся для поимки рабов-индейцев и для раз­ведки шахт) в становлении Бразилии.

Но наиболее важную роль играли черные ладинос — рабы, говорившие по-португальски и имевшие некото­рое представление о христианской религии, опыт в ведении хозяйст­ва и в земледелии. Они трудились бок о бок с португальцами и даже перегнали их во многих областях благодаря той легкости, с которой они приспособлялись к условиям бра­зильских тропиков. Они переносили сложные условия труда на затоплен­ных и болотистых бразильских зем­лях лучше, чем поселенцы чисто европейского происхождения.

Тот факт, что Бразилия могла проявлять свои творческие способно­сти в неевропейской форме, еще бу­дучи официально португальской ко­лонией, объясняет некоторые особен­ности, которые отличают Бразилию от других деколонизованных стран.

Возьмем, например, работы скульптора Антониу Франсиску Лисбоа, более известного как Алейжадинью (1730—1814): такое впечатле­ние, будто они — прямо из «тропиков». Его работы не копируют европейский стиль, а, скорее, это смелое и оригинальное бразильское творчество.

Боги, легенды и мир образов

В Бразилии католический обряд несет немало элементов африканских религиозных верований и ритуалов. Например, в культе Девы Марии здесь отчетливо прослеживаются влияния культа Йеманжи, нигерийской богини. Внизу слева: церемония, связанная с культом Йеманжи. Афро-бразильская легенда, посвященная африканскому божеству Окоссе, стала темой балета, поставленного хореографом Клайдом Морганом. Внизу: сцена из этого балета в исполнении артистов труппы «Современный танец», созданной при Федеральном университете Байи. Внизу слева: любопытный образец народного искусства Бразилии — одна из знаменитых фигур, которые украшают лодки на реке Сан-Франциско.

Безусловно, в области эстетики бразильцы имеют особые связи с Африкой, что отличает их от других латиноамериканцев, даже живущих в тех тропических областях Америки, где сильно африканское влияние.

В Нигерии, например, в архитек­туре и оформлении интерьеров бы­тует бразильский стиль; в оформле­нии даже используется изображение типично бразильских животных и растений. Особая бразильская окрас­ка проникла также в танцы, развле­чения, религиозные обряды, фоль­клор и в нигерийскую кухню.

Некоторые искусствоведы усмат­ривают связь между работами испан­ского художника Хоана Миро и мо­лодого нигерийского скульптора Джейкоба Афолаби. Одно доброе на­чинание ведет за собой другое: разве не великий испанский художник Пикассо развил формы африканского искусства и донес их до художников Европы и других частей света?

Творчество Джейкоба Афолаби и других африканских художников сродни не только работам Пикассо, но также и бразильских художников. Вполне очевидно, что сегодня ниге­рийские художники находят нечто знакомое в истинно бразильском искусстве, нечто родственное тому, что они сами считают искусством.

Бразильское наследие объясняет, почему такие африканские художни­ки, как Афолаби, более тесно связа­ны с бразильскими художниками, такими, как Сисерус дус Сантус Диас, Эмилиану ди Кавальканти и Лулас Кардозу Айрес, нежели с ху­дожниками, подобными Миро. Оно также объясняет, почему работы ни­герийских умельцев, таких, как Адебизи, сознательно культивирующего в своем творчестве так называемый бразильско-нигерийский стиль, имеют сходство с расписными керамически­ми изделиями таких бразильских художников, как Франсиску Бреннанд.

Не отражает ли восприимчивость бразильских художников к своим африканским корням исключитель­ную привязанность к «негритюду»? Если это так, то бразильцы африкан­ского происхождения должны были бы чуждаться бразильцев иного происхождения. Справедливо ли это для «черного бразильца» в той же степени, что и для черного Северной Америки? Вовсе нет, ибо бразильцы осознают тот факт, что они являются народом со «смуглой» кожей, причем понятие «смуглый» включает в себя оттенки вплоть до абсолютно черного. Отсюда и происходит бразильское понятие «мета-расы», или «надрасовости», в силу которого бразильцам совершенно безразлично этническое происхождение: оно не влияет на статус гражданина.

Такие концепции имеют огромное значение для антропологов и социо­логов, так как они доказывают, что не цвет кожи или раса делают чело века таким, каков он есть, а, скорее, его личные вкусы, побуждения и взгляды, включая и отношение к ис­кусству.

В бразильском фольклоре нет не­достатка в идеализированных и ро­мантизированных африканских обра­зах. Они органически вписались в по существу патриархальное общество Бразилии. Среди них — mае preta (черная мать), bа (няня), negro velho (черный старик) и negrinho do pastoreio (разновидность доброго ангела пампасов).

Бразильские писатели черпали вдохновение из образов «Изауры-раба» (Бернарду Гимараенс), «мулата» (Алуизиу ди Азеведу), «доброго крео­ла» (Изайас Каминья), «маленького черного Рикарду» (Жозе Лине ду Регу), «Балдуину» (Жоржи Амаду), «Фалу — черной девушки» (Жоржи ди Лима). Не следует забывать и о мулатах художника Эмилиану ди Ка­вальканти, имеющих иногда совер­шенно черный цвет кожи, встречаю­щийся теперь в Бразилии, в годы, последовавшие за расовым смеше­нием, крайне редко.

Об африканском влиянии на му­зыку Бразилии написано больше, чем о его влиянии на какую-либо дру­гую форму бразильского искусства. Оно ощущается не только в народной музыке, но и в некоторых самых серьезных музыкальных произведе­ниях страны. На композитора Эйтора Вилла Лобоса (1887—1959) оказали влияние африканские и еще в боль­шей степени американоиндейские музыкальные темы, которые он счи­тал в своей основе бразильскими.

Культурное сходство между Бра­зилией и Африкой, как мы убеди­лись, сильно. Однако, помимо исто­рического, не следует забывать еще один фактор, способствовавший фор­мированию этого сходства: общую тропическую среду, которая приобре­тает все более современный характер. Но важно, чтобы этот процесс осовре­менивания не обратил эти народы против среды их обитания и не отре­зал их от источников их националь­ных культур. Это поставило бы их национальные формы искусства и культуры под угрозу низведения до уровня пародий на современные формы искусства, преобладающие в экономически и технически развитых районах земного шара, которые те­перь порой доминируют над культу­рами развивающихся стран.

Не может быть и речи о том, что­бы отвергать элементы европейской культуры или даже североамерикан­ской, ибо они могут быть адаптиро­ваны для неевропейских условий. Но не может быть и речи также о том, чтобы превратить бразильцев в неполноценную разновидность евро­пейцев или североамериканцев. То, что пытается осуществить Бразилия, может оказаться поучительным при­мером для молодых африканских наций, считающих, что они способны воспользоваться этим применительно к своему новому социальному и куль­турному положению.