Глава XXV

Вскоре после восхода солнца с марса раздался ра­достный крик «Земля!». Кормчие и матросы терялись в догадках. Одни утверждали, что это Европа, другие ду­мали, что Мадейра, и только Колумб уверенно заявил, что перед ними Азорские острова.

С каждым часом расстояние между долгожданным ; берегом и каравеллой уменьшалось, как вдруг ветер из­менился, и весь долгий день маленькое судно боролось с волнами, стараясь добраться до желанной гавани. Солнце зашло в тяжелых, густых облаках, и ночь на­двигалась грозная, а берег все еще был далеко, так да­леко, что нельзя было надеяться доплыть до него до наступления ночи. Часы проходили за часами, а «Нинья» и во тьме продолжала стремиться туда, где была замечена земля. Колумб ни на минуту не сходил с юта; ему казалось, что судьба всех его открытий висит на волоске.

Когда взошло солнце, к великому отчаянию всех, находившихся на судне, земля совершенно исчезла из виду. Некоторые стали утверждать, что то была вовсе не земля, а просто обман зрения, но адмирал уверенно сказал, что они в темноте прошли мимо острова, и, при­казав изменить курс, повернул на юг. Не прошло и двух часов, как снова показалась земля, но на сей раз да­леко за кормой. Каравелла еще раз изменила курс и пошла к острову, борясь с волнами и ветром. Снова на­ступила ночь, и земля опять потонула во мраке.

Неожиданно все увидели свет, видимо, он шел с то­го самого острова, к которому направлялась каравел­ла. Это укрепило уверенность адмирала, что они нахо­дятся среди группы островов и что, держась по ветру, к утру смогут добраться до какой-нибудь гавани. Од­нако утро не оправдало его ожиданий, и Колумб уже готовился провести еще одну ночь, то есть ночь на 17 февраля, в мучительной неизвестности, когда радост­ный крик «Земля под ветром!» заставил всех встрепе­нуться.

«Нинья» смело пошла вперед и к полуночи подошла достаточно близко к острову, чтобы бросить якорь. Од­нако море было так бурно и ветер так силен, что якор­ный канат оборвался, и каравеллу отнесло обратно в море. Тогда снова поставили паруса и снова стали бо­роться с морем и ветром. Лишь на рассвете «Нинье» удалось приблизиться к берегу и стать на якорь у се­верной оконечности острова. Измученные моряки узна­ли, что Колумб опять оказался прав: они пристали к Санта Марии, одному из Азорских островов.

Здесь португальцы попытались овладеть каравел­лой: они причинили адмиралу последние неприятности перед отплытием из Старого Света и встретили его пер­выми кознями по возвращении из Нового. Они задер­жали у себя лучших людей экипажа, но Колумб пре­одолел все эти препятствия и 24 февраля со всем сво­им экипажем отплыл к берегам Испании.

Первые несколько дней погода им благоприятство­вала, и к вечеру 26 февраля они отошли от Азорских островов на целых сто миль. Но затем погода испор­тилась: ветер усилился и море стало бурным. Вскоре забушевал шторм. Зная, что ветер несет их к берегам Европы, адмирал ободрял своих спутников, поддержи­вая в них надежду на скорое завершение плавания.

В субботу 2 марта судно, по расчетам Колумба, на­ходилось уже милях в ста от берегов Португалии.

Проходя мимо рулевого, адмирал узнал Санчо Мундо.

— Ты провел у руля все это тяжелое время, Санчо,— обратился к нему Колумб.— Это не малая честь — провести корабль сквозь столь жестокие бури!

— Я так же думаю, сеньор адмирал, и надеюсь, что вознаграждение за эту службу будет соответствовать по весу ее тяжести!

— Разве тебе мало одной чести, друг мой Санчо? шутливо спросил дон Луи, стоявший подле адмирала.

— Почет и почести, сеньор Педро, слишком скудная, пища для желудка бедняка. Для меня один дублон сто ит двух герцогств, потому что дублоны дают мне ува­жение окружающих, а герцогский титул сделает из ме­ня посмешище. Дублоны всякому нужны, а почести и титулы только тем, кто к ним с детства привык. Это на­ряд пышный, но его лучше не носить. Нет уж, ваше вы­сочество, лучше набейте мне карманы золотом, а почести оставьте тем, кто до них охоч!

— Ты превосходный моряк, Санчо, но слишком болт­лив для рулевого,— строго заметил адмирал.— Следи за курсом! И не думай о дублонах до окончания плавания!

— Премного благодарен, сеньор адмирал! А в до­казательство того, что глаза мои продолжают делать свое дело, когда работает язык, я прошу ваше превос­ходительство, заодно и кормчих взглянуть вон на те об­лака, что собираются на юго-западе, и подумать о том, что они нам сулят.

— Он прав! — воскликнул Бартоломео Рольдан.— Эти облака напоминают те, которые приносят с собой африканский шквал!

—  Следите за ними! — поспешно приказал Колумб.— Мы слишком полагаемся на свое счастье! Этот шквал шутить не любит. Вызовите всех людей наверх: они мо­гут понадобиться.

Колумб быстро поднялся на ют. Едва успел он оки­нуть взглядом горизонт, как все вокруг затянуло бе­лым, похожим на дым туманом и с грохотом налетел первый шквал — словно табун лошадей промчался по деревянному гулкому мосту. Послышался гром, как от орудийного залпа: это был треск парусов, сорванных ветром. Каравелла легла на борт так, что у всех захва­тило дух, а самые опытные моряки уже решили, что судно перевернется. Так бы оно и случилось, если бы на мачтах уцелел хоть один парус. Но Санчо успел во­время повернуть судно по ветру, поэтому «Нинья» выпрямилась и чуть ли не по воздуху понеслась вперед, гонимая бурей.

Однако это было только начало. Разыгравшийся шторм намного превосходил по силе тот, от которого они недавно едва спаслись. Ужас и отчаяние парали­зовали команду: никто ничего не делал и даже не пы­тался бороться. Корабль мчался по ветру - крайнее средство, к которому прибегают в таких случаях мо­ряки. Последние клочья парусов были сорваны: буря избавила людей от необходимости крепить их.

Наступивший день не принес изменений: небо и оке­ан соперничали в неистовстве. Подгоняемая свирепыми шквалами, «Нинья» мчалась среди хаоса волн, с каж­дым мгновением приближаясь к земле.

Около полудня появились первые признаки близо­сти земли, и теперь никто уже не сомневался, что кара­веллу гонит к берегам Европы. Но кругом ничего не было видно, кроме бушующего океана. Солнце заходи­ло, так и не выглянув из-за туч, и место его захода можно было определить только по компасу. И снова ночь опустилась на бешеное зимнее море, где малень­кая каравелла казалась покинутой всеми, без света дня и без надежды на спасение.

— Это самая страшная ночь из пережитых нами, сын мой Луи,— проговорил Колумб примерно через час после заката, когда вокруг уже царила непроглядная тьма.— Если мы и ее переживем, можно считать, что нас хранит сам господь!

Едва Колумб успел договорить, как послышался тре­вожный крик «Земля!». Сколько раз это слово вызы­вало взрывы восторга, но теперь оно таило новую опас­ность. Земля была так близко, что все на борту более или менее отчетливо слышали рев прибоя. Без всяко­го сомнения это была Португалия, но приставать к бе­регу, не зная своего местоположения, означало верную гибель. Оставалась единственная возможность: отойти в открытое море и постараться продержаться там до рассвета.

Но осуществить этот маневр без парусов было не­возможно, и Колумб приказал поставить бизань. Пер­вый же удар ветра в развернутую парусину потряс все судно, «Нинья» накренилась, но смогла выпрямиться, повернула в открытое море и вскоре уже неслась по волнам.

Дон Луи стоял возле отведенной для женщин каю­ты, когда рядом вдруг послышался нежный голос:

— Луи! Гаити лучше! Маттинао лучше! Здесь плохо, Луи, плохо!

Это была Озэма. В первые дни плавания, когда по­года стояла благоприятная, Луи часто заходил к тузем­цам и беседовал с ними. Озэма делала громадные ус­пехи в испанском языке.

— Бедняжка Озэма,— сказал Луи, ласково поддерживая девушку, чтобы жестокая качка не сбила ее о ног.— Я понимаю, что ты должна сожалеть о Гаити и его мирных рощах и долинах.

—  Там Каонабо!

— Да, но он не так ужасен, как это разъяренное море.

— Луи защитит Озэму! Так он обещал Маттинао, так обещал Озэме!

— Я так и сделаю, насколько это будет в моих си­лах. Но как я могу защитить тебя от бури?!

Юноша всегда носил на груди крест — прощальный подарок Мерседес. Он достал его и в страстном поры­ве прижал к губам, а затем протянул гаитянке.

— Смотри,— сказал он,— это крест. Испанцы чтят его и молятся на него.

— Мерседес,— сказала Озэма, думая, что испанцы называют так все красивое.

— Это не Мерседес,— сказал дон Луи.— Но это да­ла мне Мерседес. Надень его, Озэма!

Девушка закивала головой и с помощью дона Луи надела на шею блестящую цепочку, спрятала крестик под складками одежды и нежно прижала к сердцу.

В этот момент судно резко накренилось, и молодой человек, чтобы удержать девушку от падения, обхва­тил ее за талию. С детской доверчивостью Озэма при­жалась к нему, в надежде, что только у него она най­дет защиту и спасение.

— Озэма, неужели эта страшная буря тебя не пу­гает?

— Озэма счастлива! Не нужно Гаити, не нужно Мат­тинао, не нужно ничего. Здесь Луи...

Сильный толчок заставил Луи разжать объятия и отбросил его к борту, где стоял Колумб. Когда он под­нялся на ноги, Озэма уже исчезла за дверью каюты.

— Как там наши подопечные, Луи, очень напуга­ны? — спокойно спросил Колумб.

— Они не боятся, сеньор, но я думаю, это потому, что они ничего не понимают. Все они свято верят в нас и ничего не опасаются.

Когда рассвело, зрелище зимнего шторма оказалось еще страшнее. В тот день солнце так и не выглянуло, туман внсел низко и был так густ, что казалось, само небо опустилось над океаном, покрытым сплошной пе­леной белой пены.

Вскоре справа по борту был замечен высокий берег, и наиболее опытные моряки узнали скалы Лиссабона. Убедившись, что это действительно так, адмирал при­казал повернуть к берегу и идти к устью реки Тахо.

«Нинья» находилась всего в каких-нибудь двадцати милях от этого устья, однако необходимость двигаться в бурю по ветру ставила судно в такое положение, что перед ним бледнели все пережитые опасности. Даже враждебное отношение португальцев было забыто, оста­вался единственный выбор — гавань или кораблекру­шение.

Сам Винцент Янес стал к рулю.

— Теперь все зависит от того, выдержат ли наши паруса,— сказал Колумб.— Мне кажется, что ветер не­много ослаб, и, если нам удастся обогнуть этот скали­стый мыс, мы спасены. Если нет, то все найдем здесь могилу.

Через час земля была уже так близко, что можно было различить людей на берегу. Грохот и шум прибоя были оглушительны, а зрелище волн, разбивавшихся о скалы, вселяло ужас.

Лиссабон обращен прямо к океану и не защищен ни островом, ни отмелью, да и вообще португальское по­бережье, пожалуй, самое открытое в Европе. Кроме то­го, в этот день буря была такая, какие редко бывают даже в Атлантическом океане.

— Еще десять минут,— сказал дон Луи,— и мы бу­дем вне опасности!

— Вы правы, сын мой,— спокойно ответил адми­рал,— если через пять минут нас выбросит на те ска­лы, от «Ниньи» не останется и двух досок. Смотрите, как нас несет! Земля как будто бежит нам навстречу.

— Вижу, сеньор. Но мы идем так близко от мыса, что просто страшно.

—  Не бойтесь: самый рискованный курс зачастую са­мый безопасный. Здесь у берега глубоко, а осадка у нас небольшая.

Все смолкли, затаив дыхание. Каравелла мчалась к мысу с устрашающей скоростью. Полоса клокочущей у скал воды и белой пены приближалась с каждым мгно­вением. Почти коснувшись ее бортом, «Нинья» птицей пронеслась мимо и через пять минут уже шла к устью Тахо, открывшемуся прямо по курсу. Все страхи оста­лись позади; моряки знали, что впереди их ждет на­дежная гавань.

Так завершилось это величайшее в истории плава­ние. 4 марта Колумб бросил якорь в устье Тахо, а 13-го отплыл, держа курс на Палос. 14 марта «Нинья» обо­гнула мыс Сент-Винцент, 15-го миновала косу Сальт и вошла в родной порт, завершив тем самым беспример­ное плавание, продолжавшееся двести двадцать четыре дня.