Глава XXII

Вся эскадра в течение трех последующих часов ла­вировала на таком расстоянии от берега, которое гаран­тировало полную безопасность. Время от времени мат­росы с разных судов обменивались между собой по­здравлениями, но шумного выражения радости и вос­торга в эту ночь не наблюдалось.

Колумб хранил молчание. Он ожидал, что с восхо­дом перед ним раскроется яркая картина богатств и роскоши Востока.

Наконец взошло солнце, и тогда всем стало ясно, что эта столь желанная земля — небольшой остров, леси­стый и зеленый, несколько низменный, но привлека­тельного вида. Для каждого моряка, долго пробывше­го в открытом море, вид земли особенно отраден, но для людей, потерявших было всякую надежду когда-ни­будь вновь увидеть землю, это чувство еще упоитель­нее. Колумб был уверен, что ночью они прошли мимо другого острова, на котором и видели свет.

Вскоре после рассвета из леса вышли люди и с удивлением и недоумением стали разглядывать суда. Тогда Колумб приказал бросить якорь и сошел на зем­лю, чтобы занять этот остров от имени королевы Касти­лии и короля Арагонского. При этом была пущена в ход вся пышная торжественность, какой испанцы вооб­ще любят обставлять все сколько-нибудь знаменатель­ные события. Адмирал в ярко-красном мундире со зна­менем в руке шел впереди в сопровождении Мартина Алонсо и Винцента Янеса Пинсонов, которые также несли знамена. Когда все необходимые в подобных слу­чаях формальности — водружение-флага и занятие ост­рова от имени Испании — были выполнены, матросы об­ступили адмирала, осыпая его восторженными похвала­ми, превознося его мудрость и знания и поздравляя с успехом экспедиции. Те люди, которые едва ли не на­кануне замышляли бросить его за борт и издевались над его замыслом, теперь выражали наибольший вос­торг. Но Колумб относился к этим овациям так же спокойно, как и к речам недовольных на судне.

—  Эти люди, милый Луи, всегда быстро переходят от беспричинного панического страха к необдуманной шумной радости. Им кажется, что они восхваляют ме­ня, а в сущности, они только радуются, что избавились от тех воображаемых опасностей, какие могли грозить им,— заметил он.

—  А вот взгляните на наших друзей Санчо и Пепе. Эти совершенно иначе относятся к счастливому момен­ту!— сказал дон Луи.— Пепе собирает цветы, а Санчо сохраняет полнейшее хладнокровие, как будто он век не расставался с этим островом.

—  Санчо, неужели эта земля не производит на тебя никакого впечатления? — спросил адмирал.

—  Это не первый остров, сеньор адмирал, на кото­рый мне приходится ступать. А эти голые люди — не первые люди, которых мне приходилось видеть.

— Но разве тебя не радует успех нашего предприя­тия? Мы ведь стоим на краю Азии! И пришли сюда, идя на запад!

—  Это и я могу подтвердить, что мы все время шли на запад: ведь руль-то большую часть времени был в моих руках. Но неужели мы в самом деле ушли так да­леко, что находимся теперь по другую сторону земли и стоим кверх ногами по отношению к Испании?!

—  Нет, Санчо, даже самое царство великого хана будет лежать не так, как ты себе это сейчас представ­ляешь!

—  Ну, так скажем, что мы теперь стоим перпенди­кулярно к ногам испанцев, и я хотел бы знать, почему мы не валимся, а стоим на ногах, пожалуй, даже лучше, чем в Испании, потому что здесь нет доброго испанско­го хереса!

— Мы с тобой не падаем потому, что нас здесь, как и в Испании, удерживает притяжение земли и давление атмосферы. Они же не дают и судам нашим упасть, не дают и морю вылиться, как вылилась бы вода из опро­кинутой чашки. Это силы природы, о которых большин­ству из вас ничего не известно.

Когда Колумб отошел, дон Луи тоже последовал примеру Пепе и принялся собирать цветы.

Колумб провел на этом острове[34] лишь очень корот­кое время. Он назвал его Сан-Сальвадор. Но как это ни странно, до сих пор еще не выяснен вопрос, какой именно это был остров. Многие компетентные лица по­лагают, что то был так называемый Кошачий остров. Другие же утверждают, что Колумб впервые высадился на остров Турки, что отчасти можно объяснить как по­ложением острова, так и тем обстоятельством, что от­сюда адмирал пошел на Кубу. Моноз же думает, что это был остров Уотлинг, лежащий западнее острова Кошки на расстоянии четырех часов пути. Хотя этот остров действительно лежит на пути Колумба, но его описание не соответствует этому острову, и потому надо полагать, он миновал его ночью, не заметив. Полагают, что именно на нем Колумб видел свет в ночь накануне высадки.

28 октября Колумб прибыл на Кубу[35], побывав пред­варительно на многих других островах. По рассказам очевидцев, он принимал Кубу за Сипанго, но когда по­дошел к ней, то подумал, что открыл материк, и в продолжение целого месяца шел вдоль ее берегов: снача­ла — вдоль северо-западного, а потом — вдоль юго-во­сточного. Вскоре красоты природы и новизна страны потеряли для мореплавателей свою прелесть: они уже успели к ним привыкнуть, и в них заговорила жадность. Первым поддался этому инстинкту Мартин Алонсо Пин­сон. Кое-какие пререкания уже и раньше возникали между ним и адмиралом, а теперь каждый день прино­сил с собой какую-нибудь новую причину взаимного охлаждения.

Спутники Колумба думали, что находятся если не в самом царстве великого хана, то, во всяком случае, близ его границ. Почти никто не вспоминал теперь об Ис­пании, и все со дня на день ожидали новых благ и но­вых чудес. И хотя до сих пор они никаких особенных сокровищ не видели, тем не менее надежда их не поки­дала.

Наконец двух человек послали вглубь страны. Это произошло, когда Колумб распорядился заново переко­нопатить суда. Через несколько дней дон Луи во главе маленького отряда вышел навстречу посланным. Их встретили в одном дне пути от места стоянки. Они воз­вращались в сопровождении десятка — двух туземцев, следовавших за ними из любопытства.

Встретившись, все расположились на отдых, и Сан­чо, который не боялся ничего ни на суше, ни на море, вздумал заглянуть в близлежащую деревню. Здесь он ласковыми взглядами, жестами и улыбками постарался расположить к себе население и придал себе как можно больше важности. Добродушные люди вздумали выка­зать ему чем-нибудь свое расположение. Один из них подошел к Санчо и предложил несколько сухих, доволь­но больших листьев темно-коричневого цвета с таким торжественным видом, будто предлагал ему нечто очень ценное. Санчо, конечно, предпочел бы подобному подар­ку дублон, но тем не менее решил принять его с под­черкнутой благодарностью. Туземцы, с почтительной торжественностью указав на листья, произнесли слово «табак», после чего тот, который держал листья в ру­ке, повторив то же самое слово, принялся ловко и про­ворно сворачивать их в трубочку. Скрутив несколько штук, островитянин почтительно подал их Санчо. Мат­рос принял подарок, снисходительно покачал головой и положил в карман.

Это вызвало всеобщее недоумение. Туземцы посове­щались, потом один из них, свернув таким же образом несколько листьев, сунул сверточек одним концом себе в рот, к другому поднес горящий уголек и начал с на­слаждением, которое явно разделяли и окружающие, пускать клубы легкого ароматного дыма. Санчо решил последовать его примеру, но с ним случилось то, что бывает со всеми курилыциками-новичками: он вернулся к своим, качаясь, как пьяный, бледный, словно наку­рился опиума, и с такой нестерпимой тошнотой, какой он не испытывал с детства, когда впервые очутился в бушующем океане.

Этот маленький эпизод можно считать началом зна­комства Старого Света с хорошо известным теперь аме­риканским растением, которое испанцы по ошибке на­звали табаком, хотя туземцы называли так лишь сига­ры, свернутые из его листьев.

Когда Луи и все остальные вернулись на каравеллы, ремонт был уже закончен, и Колумб двинулся дальше вдоль северного побережья Кубы. Но тут свирепые пас­саты преградили ему путь на восток, и он вынужден был свернуть в один из заливов, названный им Пуэрто- дель-Принсипе. «Пинта» в это время шла далеко впере­ди. Ей подали сигнал, а так как уже смеркалось, за­жгли на мачтах огни, чтобы Мартин Алонсо мог присое­диниться к остальным. Однако, когда на рассвете Ко­лумб вышел на ют, он заметил слева по борту «Нинью», но «Пинты» нигде не было.

— Видел кто-нибудь «Пинту»? — взволнованно спро­сил адмирал стоявшего у руля Санчо.

— Я все видел, сеньор, до тех пор, пока мог ви­деть глаз! Мартин Алонсо ушел на восток, в то время как мы легли в дрейф, чтобы дать ему время подойти к нам.

Колумб понял, что Алонсо покинул его, показав сво­им поступком, как непрочна дружба, когда на пути ее встают корысть и себялюбие. Среди моряков давно уже ходили слухи о золотых рудниках, и адмирал не сомне­вался, что Пинсон, воспользовавшись тем, что его судно самое быстроходное, отправился разыскивать это Эль­дорадо[36].

Ветер держался неблагоприятный, и «Санта Мария» с «Ниньей» вынуждены были ожидать в заливе переме­ны ветра. Этот раскол в эскадре Колумба произошел 21 ноября, когда она все еще находилась у северного побережья Кубы.

Вплоть до 6 декабря адмирал продолжал исследо­вать прекрасный остров, затем подошел к берегам Га­ити. Гористый, но вместе с тем необычайно живописный остров пришелся морякам гораздо больше по душе, чем Куба. Жители его тоже показались им более красивы­ми и цивилизованными, а главное — более кроткими и добродушными. У них испанцы впервые увидели много золотых украшений и вскоре завязали с гаитянами оживленную торговлю, выменивая этот металл за вся­кие побрякушки.

Так, знакомясь с островом и торгуя, мореплаватели медленно подвигались вдоль северного берега Гаити до 20 декабря, пока не достигли мыса, вблизи которого, по словам туземцев, находилась резиденция великого касика — повелителя большей части побережья.

Испанцы называли этого великого касика Гуаканагари. Судя по рассказам гаитян, это был всеми почи­таемый правитель, которому другие касики платили дань.

22 декабря в бухту Якуль, где стояли оба судна Ко­лумба, прибыла большая пирога, и адмиралу доложи­ли, что в ней прибыл посланник касика с дарами от своего господина. Он просил провести каравеллы на полторы-две мили дальше на восток, чтобы они могли стать на якорь перед городом, где живет его господин. Однако ветер не позволял тотчас исполнить эту прось­бу. Посланнику был передан соответствующий ответ, и он уже собрался в обратный путь.

Пока шли переговоры, Луи успел подружиться с мо­лодым гаитянином по имени Маттинао, из свиты по­сланника. Нашему герою наскучило безделье, побужда­емый жаждой приключений, он давно уже хотел про­никнуть в глубь острова и теперь начал просить Колум­ба отпустить его вместе с туземцами. Сначала адмирал отказал ему наотрез: высокое звание графа де Лиерра налагало на Колумба особую ответственность, и он опа­сался предательства или несчастного случая. Но в кон­це концов дон Луи настоял на своем. Все же боясь отпустить его одного, Колумб дал ему в провожатые Санчо, так как мог положиться на его находчивость и рассудительность.

Туземцы этого острова, по-видимому, не имели дру­гого оружия, кроме стрел без наконечников, поэтому дон Луи не захотел облачаться в кольчугу. Он взял только легкий щит и верный меч; от аркебузы же ре­шил отказаться, заявив, что это оружие недостойно ры­царя. Однако Санчо оказался менее щепетильным и прихватил аркебузу с собой.

Не желая, чтобы об отсутствии дона Луи и Санчо стало всем известно, Колумб потребовал, чтобы они от­правились на берег и сели в пирогу за мысом, откуда их нельзя было увидеть.