Введение

Путь Перу к независимости был одним из самых длительных и труд­ных в Латинской Америке; это довольно распространенное и спра­ведливое утверждение следует понимать не только исходя из чисто политической хронологии, но и в более широком — культурно-историческом смысле. Формально перуанская независимость была провозглашена Сан Мартином 28 июля 1821 г. Однако еще в точе­ние трех с половиной лет территория страны продолжала оставаться ареной кровопролитной борьбы между войсками испанских колонизаторов и перуанскими повстанцами, дважды терявшими столицу будущей республики Лиму. Потребовались решающие победы креолов при Хунине и Аякучо (август и декабрь 1824 г.) для того, чтобы окончательно освободить Перу и тем самым ликви­дировать последний оплот испанского колониализма в Южной Америке.

Жестоким и кровопролитным было завоевание испанцами Перу, или, точнее, государства инков Тауантинсуйю. Слово «тауантин­суйю» можно перевести как «четыре (стороны) света» — так кечуа называли свое гигантское государство, протянувшееся вдоль запад­ного берега Южной Америки почти на 5 тыс. км. Испанские завоева­тели сравнительно легко обезглавили «империю» инков, вероломно казнив ее верховного правителя Атауальпу. Столь же стремительно они захватили город Куско — столицу инкского государства, однако дальше возникли достаточно серьезные и во многом непред­виденные затруднения, растянувшие сам процесс завоевания па несколько десятилетий. Главными из них были, как нам пред­ставляется, два фактора: серьезное сопротивление индейцев, орга­низованное в основном инками — претендентами на престол Тауантинсуйю, а также внутренние распри в стане самих завоевателей, вылившиеся в ряд кровопролитных войн.

Только после казни вице-королем Перу Толедо последнего Инки в 70-х годах XVI в. положение в колонии начало стабилизироваться, ибо к этому времени: организованное сопротивление индейцев в сколько-нибудь значительных масштабах фактически прекратилось, приутихли страсти и среди самих испанцев, которые уже теперь выступали в роли колонизаторов, а не завое­вателей. Можно сказать, что к концу XVI в. нормы колониальной жизни окончательно утвердились в Перу.

Сравнительно поздно и трудно приобретенная политическая независимость отнюдь не сразу привела к независимости духовной. Культура независимого Перу в отличие от таких, например, стран, как Аргентина и Бразилия, раньте и проще других вступивших на путь капиталистического развития, в течение длительного времени — вплоть до конца XIX в., за редкими исключениями, не обнаруживала ни заметной национальной оригинальности, ни стремления освободиться от консервативных идеологических и эстетических канонов. Это объяснялось рядом весьма важных и характерных для данного района причин, которые следует искать прежде всего в области экономики, конкретной истории и в своеобразной социоэтнической структуре рождавшейся перуан­ской нации.

Семена феодализма, досеянные в свое время Испанией на за­морских территориях, дали на территории вице-королевства Перу наиболее устойчивые всходы.

Да живучесть испанской культурной традиции в Перу в течение многих лет после получения независимости, на особый консерва­тизм и медленность освобождения страны от почти безраздельного влияния бывшей метрополии в сфере идей и художественных вкусов указывают все исследователи перуанской культуры. Круп­нейший мыслитель Перу, пламенный марксист Хосе Карлос Ма­риатеги, связывая эту особенность с задержкой в смене экономи­ческих формаций, писал в 1928 г., через столетие после установле­ния Республики: «Испания ввезла в нашу страну средневековье; инквизицию, феодализм и т. д. Затем к нам пришла испанская контрреформация с ее реакционным духом, иезуитскими методами и схоластической казуистикой. От большей части этого наследства мы постепенно и с трудом освобождались, ассимилируя лучшие достижения западной культуры иногда и с помощью самой же Испа­нии. Но мы до сих пор так и не освободились от экономической базы этого наследства, что объясняется интересами класса, гегемо­нию которого не уничтожила революция независимости. Корни феодализма не были уничтожены»[1].

Следующим важным, хотя и не главным, фактором, тормозив­шим развитие капитализма, а вместе с ним и распространение но­вых идей и новых эстетических критериев в Перу, была сравни­тельная отдаленность и изолированность страны от основных центров мировой экономики XIX в.[2], равно как и ее горный рельеф, затрудняющий общение между отдельными провинциями; и до сих пор еще Перу во многих отношениях являет собой пеструю мозаику слабо связанных экономических и культурных зон. Так, например, наиболее ярко региональные различия проявляются в культурно-историческом расколе национальной территории на так называе­мые «Косту» и «Сьерру», т. е. побережье и внутренние горные районы, имеющие различное население, различные природные условия, различную экономику и различные культурные тради­ции. На протяжении XIX столетия географический фактор, т. е. положение и природные условия, играл немалую роль в жизни отдельных латиноамериканских стран.

Однако при всей важности природных условий той или иной страны для формирования национального своеобразия ее культуры факторами, гораздо более существенными, чем «география», являются этнический и демографический. Как известно, и Перу наблюдается огромный перевес индейского и ме­тисного элемента в общем населении страны (индейцев — 49%, метисов — 37%, лиц европейского происхождения — 13%)[3]. Этот перевес давал себя знать не только в колониальный период, но и в первые годы существования независимого Перу, когда испанцы и креолы составляли еще менее значительную прослойку. В связи со своеобразием этнической структуры населения Перу, позволившим X. К. Мариатеги неоднократно говорить о «все еще не преодоленном кечуа-испанском дуализме» перуанской культуры, возникает вопрос: каким образом этот дуализм повлиял на про­цессы культурной «деколонизации» Перу после получения неза­висимости?

Существование двух или нескольких разнородных этнических сфер в границах складывающейся буржуазной нации само по себе является фактором неблагоприятным для национальной консоли­дации, ибо, как правило, речь идет не только и не столько о пресло­вутой историко-культурной и психологической «несовместимости» различных расовых групп, о которой пишут буржуазные социологи и этнографы, сколько об элементарном факте порабощения и ка­питалистической эксплуатации многочисленных внеевропейских народов со стороны буржуазии колониальных держав. Существую­щие историко-культурные и психологические различия между отдельными народами, хотя и могут играть определенную, не всегда положительную роль в процессе создания общечеловеческой куль­туры, они, как блестяще показал опыт многонационального Со­ветского государства, отнюдь не помеха для плодотворного сотруд­ничества и духовного взаимообогащения людей с различными языками, различными обычаями и различным оттенком кожи. Так называемый «национальный вопрос» в условиях досоциалистических формаций — это всегда вопрос материальной корысти одних и бедственного положения других, вопрос замаскированного или открытого ограбления «отсталых» народов со стороны «эли­тарных» этнических групп. Применительно к Пору — стране преимущественно сельскохозяйственной и индейской — эту мысль предельно четко сформулировал Мариатеги: «Индейская проблема порождена нашей экономикой. Ее корни — в системе земельной собственности»[4].

Когда мы говорим о «кечуа-испанском дуализме» той культуры, которая зародилась и начала развиваться на обломках «империи» Тауантинсуйю, следует иметь в виду, что этот дуализм в перуан­ской истории не всегда проявлялся с равной силой и по-разному затронул различные виды искусства: музыку, живопись, архи­тектуру, скульптуру, литературу. Конкиста и колония были свя­заны, как известно, с безжалостным истреблением индейцев и систематическим подавлением творческой, преимущественно религиозно-фольклорной, самобытности, которая обычно рассмат­ривалась как «дикость», а порой, когда дело шло о прямой конку­ренции местных верований с католической церковью, жестоко преследовалась как «ересь». Несмотря на огромное численное превосходство и богатейшие культурные традиции индейцев-кечуа, составлявших не менее 9/10 населения завоеванных терри­торий, их автохтонное наследие практически было выведено за рамки испанской колониальной культуры и продолжало су­ществовать лишь подспудно, вне больших городов, в устных, пере­дававшихся из поколения в поколение формах. С особым недове­рием колониальная администрация относилась ко всем языкотвор­ческим проявлениям местной культуры: религиозно-обрядовому фольклору, письменности майя и пиктографии ацтеков, в Перу — к кечуанским кипу, справедливо усматривая в них потенциальное орудие объединения на антииспанской основе разобщенного и пора­бощенного населения «испанской» Америки. Таким образом, вся или почти вся «туземная» литература подвергалась уничтожению. Рукописная, а позднее печатная продукция испанцев и креолов, преимущественно религиозные сочинения и хроники (летописи), которую условно можно назвать колониальной литературой, в течение трех веков ревниво охраняя свой «испанизм», была глухой стеной отгорожена от окружающей и полулегальной языково-фольклорной стихии кечуа. «Литература испанцев, живших в Перу в колониальный период, — не перуанская, а испанская литература. Дело, конечно, не в том, что она создавалась на испан­ском языке, а в том, что она была проникнута испанским духом и испанским настроением и чувствами»[5].

Упоминая об истоках национальной перуанской литературы, восходящих ко временам колонии, следует говорить не о ее дуализме в тот отдаленный от нас период, а о параллельном и независимом существовании книжно-письменной (испанской) и фольклорно-устной (индейской) традиций.

Конечно, были и исключения из этих «правил», ибо сказанное отнюдь не означает, что на протяжении XVI—XVIII вв. на терри­тории нынешнего Перу совсем не было примеров проникновения элементов индейского фольклора в книжную, по существу во мно­гом испанскую, колониальную литературу. Такие примеры «гибри­дизации» испанского и индейского начал в одном произведении, часто связанные со смешанным, индоиспанским происхождением авторов, в отдельных случаях, несомненно, имели место. Доста­точно вспомнить имя гениального метиса Инки Гарсиласо де ла Вега (1539—1616)[6] или такого выдающегося писателя, также метиса, как Мариано Мельгар (1791—1815), которых справедливо считают провозвестниками будущей национальной ли­тературы Перу[7]. Однако авторы подобного рода встречаются слишком редко, и их появление не случайно относится главным образом или к раннему, или к завершающему периоду испанского колониального господства в Америке. В первом случае это объяс­нялось новизной и яркостью восприятия Нового Света со стороны испанских конкистадоров и первоначальной слабостью «испанизма» на завоеванных территориях, во втором — его усилившейся эрозией в результате национально-освободительных процессов конца XVIII—начала XIX в.

Если в отношении колониальной литературы Андских стран еще трудно говорить об ее кечуа-испанском дуализме, то в других проявлениях местной культуры, в повседневной жизни вице-королевства Перу этот дуализм встречался на каждом шагу. Прежде всего сохранились общие местные языки, на которых гово­рило подавляющее большинство сельского трудового населения; индейское начало (lo indio) ярко давало себя знать в развитых художественных промыслах: резьбе по дереву, тканях, керамике; оно напоминало о себе руинами величественных, часто использо­вавшихся испанцами инкских сооружений, особенно в Куско; отчетливо звучало в музыкальных произведениях, охотно прини­мавшихся испанской колониальной элитой; проникало в танцы и песни, в религиозную католическую обрядность; а главное — продолжало жить в специфическом, не похожем на европейскую философию мировосприятии коренного населения.

При исследовании и описании культурного процесса любой национальной общности, любого народа следует прежде всего на­метить критерии, согласно которым должны выделяться и оцени­ваться отдельные явления и авторы-творцы и определяться их место I! истории национальной культуры.

В соответствии с марксистской идеологией и эстетикой в пред­лагаемом сборнике мы попытаемся на примере разных видов искусств раскрыть процесс становления единой национальной культуры, отдавая предпочтение тем мыслителям и художникам Перу, в произведениях которых без ущерба для их эстетической ценности наиболее отчетливо и последовательно проявляются де­мократические, а позднее и социалистические элементы. Но марк­систская критика требует учета и показа народности и типично национальных черт и моментов, отличающих ту или иную культуру данном случае перуанскую, от родственных ей культур соседних латиноамериканских республик. Понятия народности (lo popular) и национальной специфики (la nacional) близки по, содержанию и находятся между собой в диалектической за­висимости. Они могут слиться в одном произведении — и тогда мы имеем дело с шедеврами. В том же случае, когда возникает гипертрофия национального, — перед нами типичный культурный национализм. Если «народное» не поднимается до уровня интере­сов широких национальных слоев, включая и те, которые не отно­сятся ни к пролетариату, ни к крестьянству, — перед нами так называемая простонародно-лубочная или в лучшем случае регионалистская культура.

Показать становление единства народного и национального в наиболее значительных проявлениях духовной и материальной культуры Перу и было основной задачей авторов данного сборника.

В октябре 1968 г. в Перу к власти пришло Революционное правительство вооруженных сил во главе с дивизионным генера­лом Хуаном Веласко Альварадо. «Революция вооруженных сил, — говорилось в разработанном правительством плане, — осуществит экономические, социальные, политические и куль­турные преобразования с целью построения нового общества, в котором свобода и справедливость станут достоянием мужчин и женщин Перу»[8].

Революционное правительство решительно и энергично при­ступило к осуществлению этого плана, начав с национализации эксплуатировавших страну иностранных монополий и проведе­ния глубокой аграрной реформы. Внутренняя политика, новые преобразования носят антиимпериалистический, антиолигархи­ческий и антикапиталистический характер. Укрепляется госу­дарственный сектор в промышленности, созданы крупные аграрно-промышленные комплексы, ширится кооперативное движение в сельской местности, организованы производственные общины, обеспечивающие контроль трудящихся над частными и смешан­ными предприятиями и их участие в прибылях, расширяется сеть предприятий общественной собственности в городе и деревне, государство контролирует валютно-финансовую систему. Правительство президента Веласко Альварадо проводит независи­мую внешнюю политику, направленную на развитие отношений со всеми странами и на защиту национального суверенитета. Все эти меры, закладывая основы для революционной пере­стройки перуанского общества, способствуют повышению на­ционального самосознания перуанского народа, активизируют его участие в революционном процессе. Большую работу по орга­низации трудящихся масс в целях поддержки Революционного правительства вооруженных сил ведут Перуанская коммунисти­ческая партия и Всеобщая конфедерация трудящихся Перу.

Процесс социально-экономических преобразований, повыше­ние сознательности народных масс, все более активное их участие II общественной жизни оказывают растущее воздействие на сферу культуры и особенно народного просвещения и образования. Революционное правительство установило контроль над радиовещанием и телевидением, экспроприировало у реакционных издателей и передало в руки общественных организаций все крупнейшие газеты страны. В настоящий момент особую важ­ность приобретает задача ликвидации неграмотности значитель­ной части населения.

В ближайшие два года за парты сядут более 5 млн, детей и взрослых, или 49% населения страны в возрасте от 5 до 39 лет. Государство отводит основную роль в системе образования учеб­ным центрам общественных организаций[9].

«Перуанская революция гарантирует перуанцам право раз­вивать свои собственные идеологические и политические кон­цепции, культурные традиции и конституционно-организацион­ные формы как следствие исторической традиции и творческого духа нашего народа», — говорится в декларации Революцион­ного правительства вооруженных сил об идеологических основах перуанской революции[10].

Развитие культурного наследия и традиций перуанского на­рода явится большим вкладом в процесс построения в Перу но­вого общества, свободного от капиталистического господства и гнета империализма. Эту благородную задачу выполняют пере­довые деятели культуры Перу, все те, кому дороги идеалы по­строения нового свободного общества в древней стране инков.

В. Е. Тихменев

Примечания:

[1] X. К. Мариатеги. Семь очерков истолкования перуанской действитель­ности. М., 1959, стр. 92

[2] Там же, стр. 61.

[3] «Латинская Америка». Справочник. М.. 1962. стр. 257.

[4] X. К. Мариатеги. Указ. соч., стр. 80.

[5] Там же, стр. 266.

[6] См. статью В, А. Кузьмищева о Гарсиласо де ла Вега в настоящем сбор­нике.

[7] Подробно об этом см. статью А. Б. Грибанова в настоящем сборнике.

[8] «Plan del Gobierno Revolucionario de la Fuerza Armada», 3 de octubre de 1968.

[9] Выступление по радио министра просвещения Перу 13 марта 1975 т. 

[10] «EL Peruano», 26 de Eebrero de 1975.