Священный посев
ГЛАВА XXVII
САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.
И лишено было головы тело Хун-Ахпу...
«пополь-вух»
Прошло еще около трех месяцев. Уже убрали урожай, в Ниваннаа-Чакболай была доставлена дань правителю и храмам; земледельцы трудились теперь на строительных работах. Жрецы готовились к празднику священного посева. Этот важнейший обряд, совершавшийся раз в тринадцать лет, требовал особо тщательных приготовлений. От него зависело слишком много, поэтому ни одна мелочь не должна быть упущена или совершена не по правилам. Сезон дождей подходил к концу, уже вовсю гремели грозы, земля жаждала семян. Приближалось время весенней страды.
Ош-Чоч умерла, так и не свидевшись ни с одним из своих сыновей. О Туг-Ансенге, отправившемся в далекое путешествие к городу Айарса, ничего не было слышно. Зато все селение Хоктунг только и говорило о Шанге, оказавшемся избранником милостивого Зеленокудрого. К его матери непрерывно заходили односельчане, удивлялись выпавшему на ее долю счастью, рассказывали о торжественных процессиях, в которых видели Шанга, заботились о ней, осыпали старую женщину подарками. Все жители селения были очень горды и радостны, что молодой бог воплотился в юноше, родившемся в Хоктунге. Ош-Чоч умирала с торжествующей улыбкой на губах: она гордилась завидной участью своего младшего сына. Нам-Цук присутствовала при ее последних минутах, а анчук-тек селения позаботился о торжественных похоронах.
Не то испытывала Тианг. Память обо всем происшедшем полностью вернулась к ней. Девушка также слышала разговоры о статном и красивом воплотителе Зеленокудрого, и эти слова жгли ее, как раскаленные в очаге камни. Она то лихорадочно металась, словно ягуариха, потерявшая детеныша, то часами сидела неподвижно, устремив отрешенный взгляд на вершины соседних деревьев.
В государстве Красной земли все знали и всем ведали только жрецы. Им подчинялись не только простолюдины, но и самые знатные вельможи страны. Посев начинался лишь после того, как правитель торжественно сажал первые двадцать семян на храмовом участке Зеленокудрого. Вот и теперь, этой ранней весной, все земледельцы с нетерпением ожидали извещения о том, что можно приступить к работам.
Но в этом, особом, году все произошло иначе.
Ранним утром по окрестным селениям скорыми шагами помчались вестники. Они торжественно провозглашали, что с сегодняшнего дня начинается праздник священного посева. Все подданные владыки Красной земли на трое суток освобождаются от работ. На следующий день все взрослые мужчины должны собраться на священном акрополе, чтобы видеть восход «драгоценного зерна». После праздника должно незамедлительно приступить к полевым работам.
Старики, помнившие последний такой праздник, ухмылялись и загадочно покачивали головами: они знали, что после этого обряда жрецы разрешали целый день пить опьяняющий напиток, но только пожилым людям. Вот будет удовольствие! Молодежь пыталась расспросить видевших церемонию, но те или отмалчивались, или ворча отгоняли любопытных прочь. Придет время — и узнают!
Медленно тянулся первый праздничный день. С непривычки безделье казалось тягостным. Велись долгие разговоры, некоторые отправились по соседним селениям навестить родственников или знакомых. В основном это были мужчины: женщинам в любой день хватало дома работы. Нам-Цук, занятая с ребенком, только начинавшим ходить, надеялась, что, освободившись от хлопот, Тианг заглянет к ней. Но день прошел, наступил вечер, а девушка так и не появилась. Огорченная жена скульптора решила, что уж завтра-то Тианг определенно придет. Уложив Кангаха спать, она немного посудачила с соседками, повздыхала о долгом отсутствии Туг-Ансенга и, устроившись около сына, незаметно для себя заснула.
Утром следующего дня жители столицы и всех окрестных селений потянулись к храму Зеленокудрого, чтобы почтить благодетельное божество и помолиться о хорошем урожае. С толпой пошла и Тианг. Многие несли длинные, искусно связанные гирлянды из свежих цветов, снопы молодого тростника, а то и просто лепешки или другую еду. В руках у девушки был маленький букетик, собранный на том месте, где она когда-то встречалась с Шаигом. Ей казалось, что, взглянув на эти цветы, ее возлюбленный хотя бы на минуту вспомнит прошлое.
Ее надежды не оправдались. Шанг появился перед толпой только на мгновение. Он улыбался и заученным жестом рассылал собравшимся благословения. Если воплотитель бога даже и говорил что-нибудь, то из-за поднявшегося кругом восторженного крика все равно ничего не было слышно. Вся вытянувшись, Тианг отчаянно махала своим букетиком, но глаза юноши даже не обратились в ее сторону. Все было напрасно, сила жрецов снова овладела им, и овладела бесповоротно! Судорога свела ей горло; девушка побледнела и кинулась прочь. Она долго бежала, казалось не разбирая дороги, пока наконец не оказалась в лесу, на месте их первого свидания. Только здесь жесткая судорога в горле ослабла и, захлебываясь слезами, Тианг опустилась на старый ствол, начала нежно его гладить рукой.
В середине дня Шанга снова выкупали и накормили. Во время еды красивые девушки танцевали перед ним, а правитель, присутствовавший при обеде, несколько раз спрашивал, доволен ли молодой бог своей трапезой, не желает ли он чего-нибудь еще. Но юноша ничего не хотел, ему все нравилось.
После торжественного обеда Шанг, правитель, Нианг-Хинах и жрецы, плотным кольцом окружившие их носилки, отправились на акрополь. Процессия поднялась на холм с той крутой стороны, с которой когда-то юноша с другими общинниками втаскивал огромный камень. Мельком взглянув на него, Шанг заметил, что из него высечена новая скульптура — гигантская голова. Что-то знакомое почудилось ему в чертах колосса, но что именно, он осознать не мог. Впереди, в нескольких шагах от изображения, высились крепко вбитые в землю два высоких столба, между которыми было натянуто огромное белое полотнище, спускавшееся до земли.
Здесь они были встречены Анаиб-Унгиром и другими главными жрецами. Властелин страны, быстро сойдя с носилок, подошел к паланкину воплотителя Зеленокудрого и помог ему спуститься на землю. Схватив крепко юношу за руку, он вывел его за полотнище, остальные торопливо последовали за ними.
Шанг оторопел, когда они оказались за занавесом. В полусотне шагов от него находилась огромная толпа, занимавшая почти все пространство священного участка. Его поразило молчание собравшихся: он уже привык, что каждое его появление сопровождалось приветственными кликами. Теперь же было так неправдоподобно тихо, что невозможно было представить себе, что совсем рядом находится столько людей.
В первом ряду стояли наследник престола, знатные лица других городов, вельможи Ниваннаа-Чакболая, за ними — придворные и анчук-теки всех селений страны. Маленькая фигурка Куоку виднелась рядом с царевичем, лицо карлика было мрачным и не соответствовало всеобщему оживлению и любопытству. На всех были праздничные одежды и богатые украшения из нефрита, аметистов и горного хрусталя. Между толпой и занавесом, ближе к последнему, стояло деревянное ложе, выложенное пластинками перламутра, отражавшими солнечные лучи.
Вышедшие жрецы разделились на две группы, ставшие справа и слева от ложа. Властелин страны склонился перед воплотителем Зеленокудрого в прощальном поклоне и отошел к наследнику, поспешно отодвинувшемуся, чтобы дать место отцу. Перед Шангом оказался Анаиб-Унгир; он был только в легкой набедренной повязке, без всяких знаков своего сана. С минуту он сосредоточенно окуривал юношу ароматическим дымом пома из нефритовой курильницы. Затем Нианг-Хинах, отделившийся от левой группы, набросил на голову избранника божества венок из сухих листьев кукурузы, а верховный жрец низким голосом произнес:
—Прошло время, о Зеленокудрый, и твоя голова стала золотой, слава тебе!
—Слава, слава доброму владыке, — запели в унисон обе группы-жрецов. Прости нам, вечно молодой бог, что мы сгибаем твою драгоценную голову, дабы созрел наш урожай!
—Прости нам, — подхватил хор жрецов.
Анаиб-Унгир легко наклонил на левую сторону голову Шанга, подражая движению руки земледельца, надламывающего созревший початок кукурузы, чтобы он скорее подсох.
—Прости нам, — продолжал верховный жрец, — что мы предоставляем тебя лучам солнечного владыки, но ты знаешь, что это определено священной игрой в мяч!
—Такова была воля твоей матери, о вечный благодетель наш! - подтвердил хор.
—Прости нам то великое, что мы свершаем сегодня! Ты милостив и накормишь твоим зерном всех твоих слуг! Ибо без тебя мы погибнем в ужасных страданиях, в мучениях от голода. Прости нам, но мы нуждаемся в твоей голове! Да произрастет она, да размножится она безмерно! Дай нам твою голову для священного посева, дай нам твою драгоценную голову для еды!
—Дай нам, милостивый, дай нам! — повторяли монотонно и мрачно оба хора.
Оглушительно забили барабаны, их лихорадочная дробь прерывалась глухим ревом деревянных труб. Четыре жреца схватили Шанга, подтащили его к ложу, распростерли юношу на нем, крепко держа его за руки и за ноги. К Анаиб-Унгиру приблизился Мишпитиакук и подал ему нефритовый топор — первую работу Туг-Ансенга. Быстрым движением верховный жрец оказался у ложа. Одним ударом острого как бритва лезвия он отсек Шангу голову.
—Найдено драгоценное зерно! — торжественно воскликнул первосвященник, схватив голову за волосы и высоко поднимая ее, чтобы она была видна всем собравшимся. — Найдена драгоценная голова молодого бога!
—Найдена, найдена! — ликующими голосами вторили за ним жрецы.
—Посеем драгоценное зерно!
Анаиб-Унгир опустил голову в приготовленную заранее яму перед самым занавесом и быстрыми движениями засыпал ее землей, предварительно бросив туда орудие убийства1.
1 О дальнейшей судьбе этого топора рассказано в повести Р. Кинжалова «Воин из Киригуа». — Прим. ред.
— Посеем, посеем! — пел радостно хор.
— Пусть она отдыхает, набирается сил, пусть она взойдет, пусть произрастает, да будет урожай обилен и зерно полновесно!
Все жрецы склонились над маленьким холмиком, шепча слова заклинаний.
Прошло несколько минут. Неожиданно верховный жрец выпрямился и поднял руки. Занавес упал, и перед взорами собравшихся появилась гигантская каменная голова — последняя работа Туг-Ансенга.
Скульптор показал в ней всю силу своего дарования. Куоку вздрогнул: Шанг был как живой. Слегка пухловатые губы юноши были полураскрыты, словно он стремился сказать что-то смотрящим на него. И только ложе с неподвижно лежавшим на нем телом напоминало о происшедшем.
— Великий Зеленокудрый пророс! — во весь голос воскликнул Анаиб-Унгир. — Теперь наша страна будет обеспечена пищей на все тринадцать лет. Милостивый бог воскрес, он снова с нами!
Негромкий гул облегчения прокатился по молчаливой дотоле толпе. Кое-кто задвигался, разминая застывшие от долгой неподвижности руки и ноги.
— А теперь вкусим тела нашего владыки, чтобы мы могли быть причастны к его благодати! — возгласил Мишпитиакук.
Прислужники храма Зеленокудрого подняли ложе и понесли его к своему храму. Жрецы и толпа последовали за ними.