Моктесума в заключении

IX

Апартаменты, предоставленные Моктесуме испанцами, оказа­лись в том самом дворце, который монарх отдал Кортесу. Едва он вступил туда, как у дверей заняли посты многочисленные стражники.

Удвоилось также число солдат, охранявших дворец, и на своих местах остались часовые, наблюдавшие в то утро за близ­лежащими улицами.

Приняв эти и другие меры безопасности, Кортес наведался к именитому пленнику, который встретил его без тени обиды или страха.

 -Теперь я в вашей власти,— сказал Моктесума,— и вы можете поверить мне свои намерения и желания. Ибо я не думаю, чтобы вы принимали меня за столь наивного человека, который не понимает, что вы доставили меня сюда только для того, чтобы сообщить своему властелину желанную весть о разрыве наших мирных отношений, в чем вы обвиняете одного из моих военачальников. Скажите, чего вы хотите от меня, и я выслушаю вас со вниманием.

- В настоящее время мои желания,— ответил хитрый ис­панец,— состоят лишь в том, чтобы делать то, что Ваше величе­ство соизволили бы мне приказать, и угождать вам во всем, что от меня зависит, в течение тех дней, которые вы здесь проведете, почтив нас своим присутствием.

- Как! — сказал монарх с некоторым удивлением.— И бо­лее ничего?

- Если Ваше величество позволите, мои военачальники по­сетят вас, дабы засвидетельствовать вам свое почтение и выра­зить благодарность за честь, которую вы нам оказали, пожелав навестить нас.

Моктесума не смог скрыть усмешки, услышав, что его плене­ние выдается за добровольный визит, но смолчал, и, приняв предложенный его собеседником мирный тон беседы, ответил:

— Я польщен, что вы предоставили мне такую возможность
выразить вам уважение и доверие, которое я к вам питаю, и дабы оградить вас от забот, связанных с моей охраной, и от тревог по поводу того, как воспримут подчиненные мне вожди создавшееся положение, я даю вам слово верховного вождя государства, что не сделаю отсюда ни шагу и что народ, внимающий моим повелениям, не прибегнет ни к какому насильственному дейст­вию, чтобы освободить меня. Пока еще,— добавил он с оттенком гордости,— Моктесуму чтят и боятся его подданные.

— Ваше величество,— ответил как ни в чем не бывало ис­панский каудильо,— вас столь же чтят и испанцы, а стражники, которые с вашего позволения поставлены у дверей ваших апар­таментов, находятся здесь не столько ради вашей безопасности, сколько ради оказания почестей вашей королевской особе. Ваше величество может,— продолжал Кортес, вставая и отвешивая монарху низкий поклон,— распоряжаться здесь, как в собствен­ном дворце, и принимать вождей королевского рода, министров или господ, угодных Вашему величеству.

После этих слов и еще раз склонившись перед великим властителем, Кортес вышел, а Моктесума дал аудиенцию другим именитым капитанам, которые обращались к нему с не меньшей почтительностью и которым он отвечал с такой же любезностью. На прощание он одарил испанцев ценными украшениями из тех, что были на нем, и попросил, чтобы кто-нибудь из них посетил его дочерей, супругу, а также родственных ему вождей и сообщил бы им, что они могут его повидать и что он прекрасно себя чувствует среди своих друзей-испанцев.

После того как Моктесума остался один, с его лица сошло выражение напускного спокойствия, удивлявшего его недругов, и глаза с тоской устремились к небу.

— Вы довольны, жестокие божества? — воскликнул он.— Ес­ли унижения, которому я себя подвергаю, мало для моего наказа­ния, если ваш гнев не угас, покарайте меня еще большим позором и еще более страшным бесчестьем, и моя воля тому не вос­противится. Но удовлетворитесь моей жертвой и будьте мило­сердны к моей семье и моим народам. Скоро я верну вам корону, которую вы мне пожаловали, но не разбивайте вместе с нею в куски мое сердце.

Слезы выступили у него на глазах, но он быстро смахнул их, услышав чьи-то шаги.

Один из стражников сообщил о том, что Уаколан желает видеть монарха, и, хотя этот сановник пользовался его большим доверием, Моктесума снова принял свой обычный невозмутимый вид.

— Уэй-тлатоани и тлакатеуктли! — сказал дрогнувшим го­лосом старый сановник.— Испанский военачальник передал нам, что ты дозволяешь твоим слугам приходить и служить тебе, посещать тебя высочайшим родственным особам и твоим выс­шим сановникам; он сказал при этом, что по твоему желанию не изменится правление ни в одной из твоих земель, которыми ты и впредь будешь управлять с великой мудростью и умением. Я пришел услышать из твоих священных уст подтверждение этой радостной вести, чтобы донести ее до верных тебе вождей-дан­ников, которые встревожены и пребывают в растерянности и не­ведении.

— Испанский главный военачальник,— ответил Моктесу­ма,— сказал тебе истинную правду. Можешь передать народу от моего имени мои слова: пусть знают все, что сурово будет наказан тот, кто осмелится обсуждать мой поступок или идти против моей воли.

Печально поник головой Уаколан и с некоторым страхом сказал, что родственные вожди-правители и данники готовы были освободить его с оружием в руках, чтобы сам дух испан­ский исчез из Анауака, но они вознамерились так поступить, полагая, что великого властелина заманили сюда коварством или силой.

- Но потом,— продолжал старец, глядя на Моктесуму,— когда я передал им слова, которые слышал из твоих уст, все подчинились твоей власти, и только с твоего разрешения все возьмутся за оружие и встанут против чужеземцев.

- Никогда! — живо отозвался монарх, на какой-то миг под­давшийся охватившему его волнению,— никогда я не позволю, чтобы во имя защиты моей обреченной жизни, на которую пала небесная кара, навлекли бы на себя гнев богов мои великодушные вожди-родственники и мои верные вожди-данники. Если я погиб­ну в беде, боги будут умилостивлены, а у народов Ацтекского царства найдется вождь, достойный ими править, столь же вели­кий, но более счастливый, чем я.

Слезы текли по щекам старого сановника, он не знал, что сказать, а Моктесума, немного помолчав и снова овладев собой, продолжал:

— Иди, мой верный и добрый слуга, иди и передавай всем подданным Ацтекского царства мое твердое решение и упо­треби всю мудрость свою, чтобы вожди моей крови — братья и племянники — не затевали никакого опасного дела, неугодного богам, и ничему не противились, как не противится Моктесума. Убеди их, что я здесь по собственной воле и по указанию богов и строжайше запрещаю высказывать насчет этого опро­метчивые суждения.

Прощаясь, Уаколан долго целовал руки монарха, который, оставшись один, снова впал в глубокую скорбь.

А в эту пору Веласкес де Леон, жаждавший еще раз увидеть прелестную Текуиспу, взял на себя миссию доставить семье Моктесумы сведения о нем и, вооружившись, отправился ко дворцу в сопровождении переводчика Агиляра.

По городу уже ходили слухи, что великий властитель по своей воле живет у чужестранцев, и, поскольку такое проявление к ним невиданно дружественных чувств со стороны Моктесумы повысило престиж испанцев, Веласкес заметил в людях отсутствие враждебности и признаки возросшего к нему доброжелательства.

Когда он прибыл во дворец и объявил, что привез с собой послание монарха своей семье, двери перед ним тотчас распах­нулись, и его препроводили — с их согласия — в апартаменты дочерей Моктесумы.

Все члены монаршего семейства были еще в сборе, когда вошел молодой чужеземец. Уаколан только что объявил им наказы великого властителя, стараясь убедить их — хотя сам в это мало верил,— что пребывание Моктесумы в стане испанцев продиктовано его собственным мудрым желанием, внушенным ему богами.

После такого предварения Веласкес был радушно встречен всеми, кроме ревнивого Какумацина, который, увидев, как зарде­лись щеки Текуиспы при появлении молодого капитана, утратил самообладание, необходимое, чтобы с подобающим вождю до­стоинством ответить на куртуазные приветствия испанца.

По приглашению вождей-сородичей чужеземец сел и сказал, что имеет честь быть посланным великим императором Моктесумой, дабы приветствовать от его высочайшего имени прин­цесс и принцев королевской крови и в то же время уведомить их, что его императорское величество позволяет им посещать его, когда им будет угодно.

От имени всех ответил вождь-правитель Истапалапы, побла­годарив верховного вождя за дозволение и выразив признатель­ность его посланцу за то, что он так скоро сообщил им эту радостную весть.

Робкая Миасочиль спросила с душевным трепетом, доволен и ублаготворен ли ее всемилостивый супруг, на что молодой кастилец без колебаний ответил, что никогда еще не видел Моктесуму таким веселым. Он заверил всех в том, что на долю испанцев выпала огромная честь и слава оказать гостеприимство великому императору, что испанцы испытывают большую благо­дарность к нему за такое удивительное проявление дружбы и ста­раются ответить ему всемерным вниманием.

Поскольку все, что он говорил, совпадало со сказанным ранее Уаколаном, дочери Моктесумы вполне убедились в искрен­ности испанцев, и даже вожди, хотя и не столь безоговорочно, сочли возможным поверить. Они заявили Веласкесу, что, пользу­ясь разрешением своего властелина, придут навестить его на следующий день, повторяя при этом слова благодарности, на которые молодой капитан отвечал молчаливыми поклонами, бросая при этом полные обожания взгляды на Текуиспу, в смуще­нии выронившую из рук толстый шнур из золотых нитей, кото­рым она обычно подпоясывалась и который теребила сейчас, чтобы скрыть свое замешательство.

Вождь-властитель Тескоко ринулся вперед, чтобы поднять шнур, но более проворным или более счастливым оказался Веласкес. первым его подхвативший с пола, чем вызвал страшную ярость несдержанного Какумацина, который, встав между до­черью Моктесумы и чужеземцем, протянул руку за шнуром, высокомерно произнеся:

Никто, кроме меня, не имеет права служить Текуиспе, дочери великого властителя.

Шаг назад сделал Веласкес де Леон, быстро спрятав за спину шпур, которого уже коснулась рука Какумацина, и ответил так же надменно, как и его соперник, что никогда не уступит — по праву или без оного — чести вручить это сокровище принцессе.

Взбешенный вождь-властитель уже готов был силой утвер­дить свою громко провозглашенную привилегию, когда между соперниками встал Куаутемок и, пытаясь обратить конфликт в шутку, сказал, что они оба недостаточно учтивы в своем споре за честь, на которую можно притязать только тогда, если она заслужена, и что лишь одна Текуиспа имеет право решить, кому из двоих она оказывает милость, позволив услужить себе.

Молчание обоих воинов выразило их согласие с подобным суждением, а младшая дочь Моктесумы сказала с чарующей взволнованностью испанцу:

— Отнесите моему высокочтимому отцу эту вещь, храбрый воин, и попросите его обвязать свою руку этим шнуром, чтобы никогда не забывать меня.

Веласкес гордо покинул апартаменты дочерей монарха, уно­ся с собой заветную добычу, а вождь-властитель Тескоко, удер­живаемый Куаутемоком, рычал, как лев, которого заперли в клетке, когда он собрался было прыгнуть на оленя.

- Да погибнут,— кричал он в гневе,—да погибнут эти при­шлые колдуны, своим волшебством отнявшие у властителя ра­зум, а у его дочерей — всякий стыд!

- Вождь-родич из Тескоко! — сурово сказал Куаутемок,— прежде погибнуть должен кощунствующий военачальник, кото­рый осмеливаегся чернить своим болтливым языком священные особы верховного вождя Ацтекского царства и его дочерей.

Вождь-правитель Истапалапы поспешил приказать двою­родным братьям, употребив свой авторитет их родного дяди, разойтись и впредь не встречаться, пока холодный рассудок не возобладает над их разбушевавшимися чувствами.