Судилище

VI

Настойчивые просьбы вождей-правителей и советников, а может быть, и желание самого Моктесумы, который подумал, что неплохо было бы блеснуть перед испанцами искусством мудрого правления, дабы поднять в их глазах свой престиж, пошатнувшийся из-за отсталости ацтеков в способах ведения войны, побудило монарха устроить торжественное судебное раз­бирательство спорных дел своих вассалов, пригласив Кортеса и его капитанов присутствовать на этой церемонии.

За час до судилища испанцы прибыли во дворец монарха, где их приняли государственные должностные лица и посвятили в некоторые особенности управления Ацтекским царством.

Такая беседа показалась Кортесу полезной, и его пытливые расспросы давали сановникам повод пускаться в пространные объяснения.

- Законы, с помощью которых наши короли управляют своими многочисленными подданными,— сказал Кортес,— это законы писаные, и потому они переходят от властелина к власте­лину, из века в век. А каким образом вы сохраняете свои законы и продлеваете их действие?

- Хотя премудрости нашей, — ответил Уаколан, самый ста­рый из должностных сановников,— не хватает, чтобы понимать знаки, которые вы называете буквами, у нас есть другие, которые их заменяют и посредством которых мы сообщаем нашим вну­кам о своих вождях и прославленных военачальниках, о памят­ных событиях, свидетелями коих мы являемся. Знаки, о которых я говорю, не похожи на ваши, и мы не умеем рисовать их на холсте или на иксотле[32] с такой быстротой, с какой это делаете вы на тонких листах, называемых «бумага». Но наши письмена схожи с вашими по употреблению и назначению, и они хорошо служат нам для прославления людей и подвигов, достойных вечной памяти.

Если же говорить о наших законах, то мы никогда и не помышляли о том, что их надо записывать. Наши предки пере­дали законы нам устно, и наш долг — передать их нашим потом­кам, ибо традиция — гораздо более прочный памятник, чем все выдуманные знаки для заключения слова в форму. Кроме того, мы думаем, что не должны существовать неизменные законы: они не могут охватить все проявления жизни, и лишь мудрость властителей должна судить праведно и выявлять дурное там, где поначалу все кажется безупречным. Поэтому мы даем нашим вождям право менять обычаи, если того требует справедливость.

- Мы верим, — продолжал Уаколан, — что мудрость богов просветляет разум вождей. Но мы понимаем, что один человек не может управлять всеми городами большого царства, и мы признаем необходимость того, чтобы он призывал на помощь знатных людей, прославивших себя честностью, талантами и опытом. И потому у нас есть много государственных санов­ников с разными правами и обязанностями: один заботится об общественной казне и имуществе великого властителя, другой ведает судебной деятельностью; третий следит за состоянием войска, поощряя или наказывая воинов; четвертый наблюдает за торговлей и доставкой продовольствия городам. Высший совет возглавляет вождь-властитель. Этот Совет состоит из самых родовитых старейшин Совета ораторов, выбравших великого властителя, а также включает вождей-властителей Тескоко и Такубы, которые наследуют право быть членами Высшего совета.

- Кроме того,— подробно разъяснил Уаколан,— у нас есть много всяких судов. В главных городах Царства ацтеков вы найдете советы племени, наделенные большой властью и охраня­ющие установленный порядок. Племенному совету подчиняются нижестоящие судьи, которые рассматривают гражданские и уго­ловные дела в качестве первой или последней инстанции: в делах обыкновенных их приговор не подлежит обжалованию; по делам особой важности можно обращаться в Племенной совет. Кроме упомянутых судов, в царстве есть и другие, призванные обеспечи­вать безопасность в нашем обществе и преследовать воров и смутьянов, следить за чистотой улиц и выполнением обществен­ных работ, посылать и защищать почтовых гонцов[33], а также имеется один суд, специальное назначение которого — наблю­дать за деятельностью школ, ибо у нас много разных школ — бесплатных для простого люда и учебных заведений для детей сановников, а также школ для девочек, за которыми присматри­вают образованные наставницы.

Кортес был явно поражен словами старейшего ацтекского сановника и сказал, не скрывая своего восхищения:

- Ваше государственное устройство меня изумляет, оно представляется столь же разумным, сколь гармоничным. Мне хотелось бы лишь знать, за какие преступления ваши законы карают смертной казнью.

- За ничем не оправданное воровство,— ответил Уаколан,— за мятеж или за проявление непочтения к великому власте­лину, за оскорбление богов, за раздоры между государственными распорядителями и служителями, за прелюбодеяние, за убийство и беспробудное пьянство. Мы строго наказываем и тех, кто допускает кровосмесительные связи близких родственников, кто покушается на целомудрие и свершает гнусное насилие, особенно если это жрецы, а также караем того воина, который из трусости или по нерадивости теряет в сражении священное знамя Ацтек­ского царства.

- В каких же целях устраиваются вот такие экстраор­динарные судилища, на одном из которых мы сегодня будем присутствовать,—спросил Кортес,— если за соблюдением по­рядка и справедливости постоянно присматривают компетент­ные суды?

- На таких судилищах,— пояснил старый сановник,— вели­кий властитель сам выслушивает жалобы своих вождей-данни­ков. Иначе как ему знать, правильно ли выполняют свои обязан­ности и его повеления государственные сановники?

- Однако,— возразил испанец,— я слышал, как ваши мно­гие знатные господа жаловались на деспотизм и своеволие Моктесумы.

- Многие тлатоани,— отвечал старец,— высокомерны и за­носчивы и держат в сердце зло на своих правителей, чье правосу­дие строго карает их за дерзостные поступки. Но более всего им не нравится, что ныне они справедливо лишены привилегии облагать огромными податями своих данников и обязаны пла­тить дань великому властителю. Раньше, во времена войн, знат­ные тлатоани требовали от своих данников поставлять воинов для войска Ацтекского царства. Теперь же они сами должны по очереди лично приводить воинов во дворец для защиты царства и платить верховному вождю твердо установленные подати для пополнения государственной казны. Размер податей определяет­ся в соответствии с величиной их земельных владений, наследст­венных или приобретенных. С торговцев и ремесленников также взимаются налоги за продаваемые на рынке товары и всякие изделия, а те, кто занимается доходным делом или промыслом, гоже облагаются небольшим налогом на свой заработок или любое полученное вознаграждение.

- Имеют ли у вас низшие слои населения право собствен­ности на землю? — спросил Кортес.

— Да, хотя и иного рода, чем знатные тлатоани, — ответил его собеседник.— Земли Ацтекского царства поделены между великим властителем, знатью, жрецами и народом. Первые наш властитель также предоставляет в аренду по собственному усмотрению придворным служителям. Вторые — передаются по наследству; третьи навечно закреплены за храмами, а четвертые, то есть земли народные, распределяются между семьями соглас­но числу членов семьи. Несколько семей составляют общину, по-нашему называемую «альтепетлальи», которая не может от­чуждать полученную землю, ибо ее земельные владения, неотъ­емлемые и неделимые, предназначены для обеспечения сущест­вования общины.

Обрабатываются такие земли сообща, как собственные, теми семьями, которые составляют эту общину-альтепетлальи. Уро­жай хранится в общественных житницах, выдается и распределя­ется частями, под присмотром сановника, ведающего государст­венной казной, в зависимости от нужд каждой семьи[34].

- Именно эта часть народа,— спросил Кортес,— является самой бедной и покорной в Царстве ацтеков?

- Отнюдь нет,— ответил Уаколан.— Наше общество весь­ма многослойно. Кроме упомянутых тлатоани, знатных господ, владеющих огромными земельными угодьями и долгое время бывших почти независимыми, есть люди, не относящиеся к родо­вой знати, но тоже называемые господами, «теуктли»[35]. К ним относятся члены общинных советов и все, кто занимает важные посты в царстве. Их сыновья в большинстве своем становятся военачальниками и жрецами. К ним нередко причисляют и зна­менитых поэтов и артистов, а также тех, кто имеет большие заслуги перед государством и удостоен подобной чести великим властелином.

Есть и другие касты свободных и уважаемых, хотя и не относимых к благородным, людей. Это — ремесленники, торгов­цы и другие, а ниже их стоят упомянутые общины-альтепетлальи, состоящие из семей земледельцев-масеуалей. Еще ниже — домаш­няя прислуга, а также носилыцики-тамеме и те, кто занят на общественных работах. Значительная часть последних — рабы, ибо в Ацтекском царстве на такую жалкую участь обречены в основном военнопленные, почему-либо не принесенные в жерт­ву. Этот самый низший слой населения пополняется и за счет детей, добровольно проданных своими родителями в рабство.

Однако продажа происходит не иначе как с согласия того, кого продают: он должен достичь определенного возраста для выра­жения свободного волеизъявления.

—  А разделяют ли дети рабов,— спросил Эрнан Кортес,— страшную судьбу своих родителей?

— Нет,— ответил сановник.— Каждый человек у нас рожда­ется свободным. Сын раба не раб, и если какой-нибудь негодяй отважится обращаться с ребенком — будь это его сын или нет,— как с рабом, он в наказание лишается собственной свободы.

- А имеет ли хозяин право на жизнь и смерть своего раба? — поинтересовался испанец.

- Только беглый или строптивый раб, который трижды и при свидетелях был наказан хозяином, может быть помечен позорным клеймом и продан с публичных торгов. Если у нового хозяина он ведет себя так же скверно, тогда его можно продать храму для жертвоприношения. Однако раб, виновный во многих грехах, от них освобождается, если ему удается переступить порог дворца великого властелина.

- Я хотел бы знать,— сказал Кортес,—кто из вас имеет право выбора верховного вождя и какими качествами надо об­ладать, чтобы добиться чести быть избранным.

- Право выбирать издревле принадлежит всем самым знат­ным тлатоани,— отвечал советник,— и наш великий властитель, тлакатеуктли, избирался большинством голосов. Но теперь имеет­ся лишь шестеро выборщиков. Вожди-властители Такубы и Тескоко обладают наследственным избирательным правом, а остальные четверо представляют старейшин из числа высшей знати племен.

Чтобы стать верховным вождем, любому благородному во­ждю нашего царства достаточно прославиться своими великими достоинствами и деяниями. Однако, отдавая дань уважения се­мье давно усопшего великого властителя[36], обычно избирают кого-то из числа властительных вождей его крови. Но не играет роли, приближен ли этот человек к трону или нет; предпочтение отдается не степени родственной близости, а его личной доблести и заслугам, и самый достойный родственный монарху вождь всегда имеет первейшее право на корону.

- Как я понимаю,— заметил Кортес,— огромнейшее войско может собрать в своих владениях властитель вашего царства.

- Тридцать вождей-данников Моктесумы,— ответил Уаколан,— могут выставить для сражений по сто тысяч воинов каждый.

Едва он успел произнести эти слова, как явились начальники дворцовой стражи сообщить, что судилище начинается, и испан­цев торжественно ввели в большой зал, где должна была состо­яться назначенная церемония.

Этот зал считался одним из самых просторных помещений колоссального монаршего дворца и произвел на Кортеса боль­шое впечатление своим богатым убранством и великолепной отделкой.

Узорчатые ковры из перьев драпировали стены, а деревян­ные резные потолки и мозаичные полы являли подлинные произ­ведения искусства; широкие окна струили свет сквозь белый прозрачный полог гардин, которые свисали с золотых, инкрусти­рованных драгоценными камнями карнизов.

В зале для вождей царской крови и знатных тлатоани, при­сутствовавших на судилище, стояли полукружьем скамьи из крас­ного дерева, а впереди них возвышался монарший трон, покоив­шийся на распростертых крыльях четырех золотых орлов. Золо­тым был и сам трон, а сиденье и спинку окутывало мягкое покрывало из меха горностая. Над троном на тонких столбиках из яшмы покоился серебряный навес, увенчанный золотым ор­лом; из яшмы же были высечены и ступени, ведшие к трону, а также два огромных оскалившихся тигра, протянувших когтис­тые лапы у подножья лесенки.

По бокам трона были поставлены шесть роскошных диванов для выборщиков верховного вождя, а позади полукругом рас­положились мягкие скамьи для советников и сановников. Здесь же были столы и табуреты для писцов, которые вели иерог­лифическую запись наиболее важных диалогов.

Моктесума поднялся на трон, опираясь на руки вождей-властителей Тескоко и Такубы, и, приняв величественную позу, старался скрыть подавленное состояние духа.

После него заняли свои места все остальные. Кортес со своими капитанами сел на скамью среди приглашенных.

Вскоре прибыли и жалобщики, которые, входя в зал, разува­лись и обращались к монарху со столь продолжительными риту­альными приветствиями, что испанцы начинали терять терпение.

Явилось немало племенных вождей со своими претензиями и обвинениями. Вождь из Уакачулы обвинил вождя из Исукана в грабежах и злодеяниях, ибо тот разрешил своим данникам воровать и бесчинствовать на его землях.

Вождь из Исукана отметал все обвинения, говоря, что вождь из Уакачулы постоянно его оскорбляет и объявляет своим вра­гом, вынуждая, таким образом, совершать набеги, чтобы отом­стить за обиды. Вожди из горных областей сетовали на то, что вожди из долин враждебно к ним относятся, а вожди из долин, в свою очередь, упрекали вождей с гор. И столько шло индейцев на это судилище, взывая к справедливости и восстановлению истины, что затянувшаяся надолго процедура стала утомлять испанцев.

Тем не менее они не могли не отдать должное тому внима­нию и терпению, с каким Моктесума выслушивал всех проси­телей, благодушно ободряя смущающихся и теряющих дар речи и вынося свои приговоры твердо и обоснованно. В случаях, казавшихся ему неясными или сомнительными, он обращался к своим советникам и, хотя часто пренебрегал их мнением, всегда выслушивал их с видимым уважением.

Судебному разбирательству не видно было конца, и Кортес уже подумывал, к какому прибегнуть оправданию, дабы поки­нуть судилище, когда вдруг в зале появился юноша привлека­тельной наружности, который, выполнив все правила этикета, сказал без тени смущения, обуревавшего других просителей:

- Тлатоани! Нотлатокацин! Уэй-тлатоани![37] Твой скромный данник Симпацин, сын Куальпопоки, просит снисходительно его выслушать, но, поскольку известие, которое он имеет честь до тебя донести, очень важное и тайное, он умоляет тебя выслушать его наедине или вместе с твоими советниками и сановниками.

- Говори,— сказал монарх.— Чужестранцы, которые здесь присутствуют, равно что члены моего семейства, и я питаю к ним полное доверие.

Юноша бросил быстрый гневный взгляд на испанцев и, опустив голову, продолжал молчать.

- Говори,— повторил не допускающим возражения тоном монарх.

- Не могу,— решительно сказал юноша.

Ярость темным облаком скользнула по лицу Моктесумы, но прежде, чем он успел выговорить слово, один из советников отважился, не без страха, обратиться к нему и заметить, что, может быть, этот юноша хочет пожаловаться великому власте­лину на такое унизившее его оскорбление, о котором благород­ный человек может поведать только богам и своему великому вождю, и было бы слишком жестоко предавать гласности его позор.

Подобный аргумент, видимо, смягчил душу монарха, но, не желая показать, что его решение прежде всего относится к испан­цам, Моктесума велел выйти также всем своим советникам и са­новникам и остался наедине с Симпацином. Юноша ждал, напря­женно прислушиваясь к затихавшим шагам, и, лишь убедившись, что люди уже далеко и не могут его слышать, низко склонился перед троном:

— Уэй-тлатоани,— сказал он,— твой скромный данник Куальпопока, командующий войском на границе у Семпоалы, по­слал меня к тебе с важным сообщением. Великий властитель, чужестранцы, которым ты оказываешь гостеприимство при своем дворе, коварные люди, призывающие к мятежу против тебя; желающие вызвать раздоры среди вождей, твоих данников, и принизить твое величие. Испанцы создали свое поселение на подвластных тебе землях и, пользуясь твоей добротой и своей безнаказанностью, подстрекают вождей к бунту, поддерживают своим оружием те горные племена, которые по их совету от­казываются платить установленную тобой дань. Тотонаки, все­гда готовые угодничать перед другими и бунтовать против тебя, до того возгордились помощью чужестранцев, что стали называть тебя завоевателем чужих земель и так враждебно встречать твоих воинов, что Куальпопока посчитал необходимым войти в их селения с оружием в руках. Испанцы приютили в своем поселении тех мятежников, которые бросили свои дома. И хотя мой отец не решился покарать их за дерзость без твоего позволе­ния и не стал их преследовать, испанский капитан осмелился послать к нему своих солдат с суровым порицанием за справед­ливое наказание тотонаков.

Юноша было запнулся, увидев, как изменился в лице Мо­ктесума при его словах, но, заметив нетерпение монарха, про­должал:

— Мой отец ответил, что подчиняется только приказам и пожеланиям своего великого властелина и что не проявил бы должного нижайшего почтения к твоей особе, если бы не покарал тех, кто восстал против тебя. Отправив испанских солдат назад с таким ответом, Куальпопока решил послать меня к тебе, чтобы известить о тех беспорядках, которые учиняют чужеземцы, не считаясь с твоей властью, и чтобы испросить у тебя позволения наказать их. Но когда я уже уходил, гонец принес весть, что испанцы вместе с мятежным войском тотонаков сами выступили против твоих войск и намерены начать сражение.

Вторично умолк юный гонец. Лицо Моктесумы во время его рассказа то багровело, то бледнело, а когда рассказ был окончен, монарх не проронил ни слова, но волнение его не улеглось,— словно бы два противоположных желания боролись в его душе.

— Иди,— сказал он наконец Симпацину,—и никому не гово­ри о том, о чем известил меня.

Моктесума тотчас созвал своих сановников, велел им объ­явить, что суд на сегодня окончен, и, одолеваемый мрачными думами, заперся в своих покоях, куда позже призвал только одного Уаколана, своего любимого советника, для тайной беседы.

— Мой верный служитель,— сказал ему монарх задумчиво и печально,— прошло уже много дней, как свет не радует мои глаза, сон не смыкает мне веки, а еда не услаждает меня. Порой прозрение нисходит к властелинам, сердцу моему стали ведомы страшные вещи. Голос, которого не слышит ухо, но который эхом отдается в самых глубинах моей груди, не перестает гово­рить мне, что время моего правления кончается. Но не это терзает мне душу и губит мое тело.

Корона — тяжелая ноша для головы, а не украшение,— про­должал монарх,— рука Моктесумы может держать скипетр с до­стоинством, но может и отдать его с радостью. Если небо мне укажет человека, более достойного управлять вами, чем я, и если мне будет дано знать, что под его властью вы станете могущест­веннее и счастливее, я сам бы дал вам нового верховного вождя, и он получил бы корону из моих рук. И не это меня страшит, а другое, гораздо большее бедствие. Давным-давно пророчества возвестили о гибели великого Ацтекского государства, всякое иное несчастье не могло бы сломить сильный дух Моктесумы. Только бог зла Тлакатекотль, который, наверное, карает нас за какой-то тяжкий проступок наших предков, может открыть нам меру тех бед, которые он нам готовит. Пойди, поговори с жрецами-теописками этого страшного бога, Уаколан, и дабы его умилостивить, надо принести ему в жертву кровь и золото. В ожидании твоего возвращения я буду молиться и просить небесные силы сжалиться над моим народом и обрушить на меня одного всю тяжесть своего недовольства.

Уаколан пошел исполнить повеление монарха и вскоре вер­нулся, поникший и сумрачный. Моктесума, на том же месте и в той же позе, истово и молча молился. Открыв глаза и взгля­нув на лицо советника, он грустно покачал головой и проронил с горькой усмешкой:

- Можешь ничего мне не говорить, твоя печаль уже все сказала.

- Тлатоани,— сокрушенно обратился к нему Уаколан.— Бог не внемлет никаким заклинаниям. Но теописки видели тыся­чи знаков, указавших, что этот бог сильно на тебя гневается.

- Я это знал!—со стоном выдохнул Моктесума.

- Уэй-тлатоани, Нотлатокацин!—продолжал сановник.— Прежде всего в тебя, а не в твой народ метит неумолимое божество стрелы своего гнева, и я на коленях молю тебя поки­нуть Теночтитлан и не подставлять себя под первые удары возмездия. В Теночтитлане тебе грозит смертельная опасность. Не жди ее, тлатоани; когда ты окажешься в надежном укрытии, у твоих вождей-данников будет время смягчить ярость божества молитвами и жертвоприношениями.

- Нет! — сказал Моктесума, величественно поднявшись и словно бы вдруг снова обретя былую уверенность в себе.— Пусть приходят беды, пусть небо обрушится на мою голову, это не повод для того, чтобы мне обращаться в бегство!

Однако тут же уныние снова охватило его душу, он тихо добавил:

— Да спасется мой народ! Боги, сжальтесь над ним, поми­луйте прежде всего стариков, детей и женщин, которые не могут защитить себя[38].

Умолкнув, он почти упал на трон, его побледневшие щеки увлажнились слезами.

Уаколан встал на колени и заплакал вместе с ним.

- Тлатоани,— воскликнул он,— только прикажи рабу тво­ему: нет такого опасного и невозможного действия, какого я бы не свершил, чтобы облегчить твои страдания.

- А что мы в силах сделать? — сказал с отчаянием в голосе Моктесума.— Что мы можем сделать, глупец, если нас оставили боги?

---

[32] Иксотль (или аматль — науа) — тончайший срез древесной коры, назы­ваемый в современной Мексике «амате», с иероглифами или рисунками.

[33] В Ацтекском царстве была почта — при помощи гонцов распоряжения правительства доставлялись в самые отдаленные области. За нападение на гонца или его задержку в древней Мексике подвергали жестоким наказаниям.

[34] Эти и остальные данные о государственном устройстве почерпнуты авто­ром у Робертсона, Клавихеро, Солиса и других испанских хронистов.

[35] Теуктли — господин, именитый человек (науа).

[36] Видимо, речь идет о правителе ацтеков Ицкоатле (20-е гг. XV в.), воз­главившем «Союз трех городов»: Теночтитлан, Тескоко и Такубу, то есть Ацтек­ское царство.

[37] Такая форма обращения к Моктесуме была обязательной, она означала: «Господин! Мой господин! Великий господин!»

[38] По утверждению Авельянеды, этот ответ Моктесумы исторически верен.