Авельянеда и ее Куаутемок

Роман «Куаутемок, последний властитель Царства ацтеков», напи­санный кубинской писательницей-классиком XIX века Гертрудис Аве­льянедой, воссоздает эпопею завоевания в XVI веке испанским кон­кистадором Эрнаном Кортесом огромных владений Ацтекского госуда­рства, находившегося на территории современной Мексики. В основе романа лежат подлинные события, о которых мы вкратце напомним, чтобы читателю было легче ориентироваться в перипетиях открытия и драматической истории освоения испанцами этой части Латинской Америки.

Капитан Кортес, служивший на Кубе, колонизованной Испанией, узнав о том, что капитан Грихальва, достигший в 1517 году — к западу от Кубы — неизвестных земель, названных им Новой Испанией, и пове­давший о якобы находящейся там могущественной Империи ацтеков, решил отправиться в глубь открытых территорий, чтобы включить их в состав Священной Римской империи и принести в дар императору Карлу V.

Снарядив на свой страх и риск несколько кораблей, Кортес тайно отплыл с Кубы, высадился в 1519 году на мексиканском побережье и сжег суда, чтобы отрезать своему войску путь назад.

В Америке, в частности, в границах нынешней Мексики, ко времени испанского завоевания проживало большое количество различных ин­дейских племен и народностей, среди которых своей хорошо организо­ванной военной силой и высоким уровнем цивилизации выделялись ацтеки. Согласно древней легенде, ацтеки, воюя в XIV веке с племенами колуа, тепанеками, хочимильками и другими, нашли прибежище на каменном острове среди озера Тескоко, в долине Анауак (или Мек­сиканской), где около 1325 года основали город Теночтитлан. (Заметим, что имя города связано с другим названием племени ацтеков — теночки, имевших и третье название — мехики.)

К началу XVI века ацтекский полумиллионный город-государство Теночтитлан стал центром могучей тройственной федерации Анауак, в которую, кроме Теночтитлана, входили еще два индейских города-государства: Тескоко (или Аколуакан) и Такуба (или Тлакопан)[1]. Ац­текским царством в территориально-историческом понимании являлась именно эта федерация (по другим источникам — конфедерация) трех индейских государственных рабовладельческих образований, воз­главлявшихся ацтекским вождем-властителем Теночтитлана (или — вер­ховным вождем царства), которому фактически подчинялись вождь-властитель Такубы и вождь-властитель Тескоко. Однако следует иметь в виду, что в романе Авельянеды понятие Ацтекского царства (или, как раньше говорили,— Империи Моктесумы) распространяется также на завоеванные ацтеками земли других племен — сапотеков, миштеков и т. д.,— подчинявшихся своим племенным вождям-правителям, которые на­ходились в вассальной зависимости (платили дань и поставляли воинов) от властителя ацтеков.

Число воинов-индейцев подвластных ацтекам народностей в годы правления (1502—1519) «императора» Моктесумы II Хокойоцина превы­шало, по оценкам испанских хронистов, три миллиона человек. И тем не менее Кортес, высадившийся с несколькими сотнями солдат на неведо­мый берег, сумел пройти около пятисот километров по жарким до­линам, преодолеть горные цепи и, в конце концов, овладеть Теночтитланом, приозерными союзными городами Тескоко и Такубой, а также многими другими городами и владениями Ацтекского царства[2]. В чем же тайна удачи этой, казалось бы заведомо обреченной на поражение, завоевательной экспедиции испанцев?

Романисты, как правило, усматривали ответ в частных фактах и случаях, которые, возможно, несли в себе крупицу истины. Так, они видели, или хотели видеть, причину удивительной победы Кортеса в том, например, что его возлюбленная, индеанка Малинче вела его к цели одной ей известными тропами, или что суеверный Моктесума, давно ждавший пришествия на его земли бога Кецалькоатля, принял Кортесово воинство за божественных посланцев; или, наконец, что любовь дочери Моктесумы к испанцу открыла чужестранцам двери Царства ацтеков.

Историки прошлых веков объясняли гибель империи Моктесумы военными способностями Кортеса, умело использовавшего недоволь­ство многих покоренных Ацтекским царством индейских народностей, которые нередко по доброй воле присоединялись к испанскому войску «освободителей». Современная историческая наука уточняет эту версию, подтвердив, что в основе крушения Ацтекского царства лежит распад рабовладельческой деспотии, ускоренный приходом испанцев, которые, однако, несли не свободу, а новое порабощение. Инквизиторская Испа­ния XVI века варварски обошлась с высочайшей цивилизацией ацтеков, обратив прекрасный Теночтитлан с его акведуками, плавающими сада­ми, храмами и дворцами в руины. На развалинах и пепелище руками оставшихся в живых индейцев был возведен город Мехико, названный так в честь ацтекского божества — покровителя и бога войны Мехитли (второе имя — Уицилопочтли): словно бы побежденный индейский народ не пожелал поступиться ни своими древними верованиями, ни стремлением к независимому будущему.

Гертрудис Авельянеда, как, пожалуй, никто из писателей, обращав­шихся к теме покорения испанцами большого разноплеменного индейско­го государства, сумела разобраться в исторических особенностях Конки­сты XVI века и не представила Ацтекское царство неким карточным домиком, рухнувшим при одном лишь появлении испанцев. По-своему строя романтический сюжет, она правдиво показала всю трагедию исчезновения одной из великих древних культур и всю сложность двухго­дичной (1519—1521 гг.) борьбы индейских патриотов против испанских завоевателей и изменивших своей земле индейских племен. Важный смысл заложен в том, что роман Авельянеды называется «Куаутемок[3], последний властитель ацтеков»,— по имени героя-индейца, оказавшего решительней­шее сопротивление Кортесу. Не напрасно мировая критика оценивает это произведение как первый индеанистский[4] роман Латинской Америки.

Известный кубинский литературовед Хосе Антонио Портуондо на торжественном заседании в г. Камагуэе (1973) по случаю столетия со дня кончины писательницы сказал: «Авельянеда — самая выдающаяся пред­ставительница испаноязычной словесности своего времени... крупней­ший драматург и романист». И далее: «Ее роман «Куаутемок, последний властитель Царства ацтеков» — лучший исторический роман испано­язычной романтической литературы».

Естественно, возникает вопрос: почему большая кубинская поэтес­са, чьи поэтические произведения (стихи, драмы и комедии в стихах) являются таким же знамением латиноамериканской поэзии в XIX веке, как поэзия мексиканки Сор Хуаны в XVII веке и чилийки Габриэлы Мистраль в XX веке, обратилась к жанру исторического романа, к дале­кой эре открытия Нового Света, создала поистине эпическое повествова­ние о завоевании Мексики.

Напомнив читателям о жизни Гертрудис Авельянеды,— ибо собы­тия ее жизни тесно переплетены с творчеством,— мы постараемся осве­тить примечательные факты биографии писательницы, побудившие ее написать этот роман.

Гертрудис Гомес де Авельянеда родилась 23 марта 1814 года на Кубе в городе Санта Мария дель Пуэрто Принсипе (ныне — Камагуэй) и умерла 1 февраля 1873 года в Испании. Мадридская газета «Эль Тьемпо» опубликовала некролог, где были такие слова: «В Мадриде скончалась известная писательница донья Гертрудис Гомес де Авельяне­да... Если кратко охарактеризовать ее многогранное литературное даро­вание, то можно сказать, что она была великолепным драматургом, прославленной поэтессой и превосходной романисткой». Перу Авельяне­ды принадлежат двадцать пьес (трагедий и комедий в стихах и прозе), множество стихотворений, семь романов.

Детство Авельянеды прошло в семье высокопоставленного мор­ского офицера Мануэля Гомес де Авельянеды, женатого на уроженке Кубы (как тогда говорили — креолке) Франсиске Артеаге.

Примечательным и в мировых масштабах переломным было время, когда жила Авельянеда. Год ее рождения совпал с годом отречения Наполеона; в Латинской Америке первая четверть XIX века знаменовалась победоносными военными кампаниями Сан Мартина и Боливара, освобож­давших Новый Свет от колониального ига Испании. В европейской литературе бурно расцветал романтизм, как течение, отвечавшее стреми­тельным переменам развивавшегося мира, как протест против бездуховно­сти и разочарования в результатах Великой Французской революции. От общего процесса нового духовного пробуждения не оставалась в стороне и Куба — последняя испанская колония (не считая Пуэрто-Рико), куда вместе с книгами Ж.-Ж. Руссо, И.-В. Гете, А. Виньи и многих других романтиков проникает вера во всемогущество свободного человека, страстная жажда обновления. В начале XIX века начались изменения в сонной атмосфере колониальной Кубы: быстро набирала силы националь­ная экономика, основанная на производстве тростникового сахара, креольско-испанское общество влеклось к европейской цивилизации, создавались условия для формирования кубинской нации и ее собственной культуры.

Маленькая Гертрудис Авельянеда зачитывалась романами Валь­тера Скотта и Гюго, а в возрасте девяти лет написала пьесы «Великан о семи головах» и «Эрнан Кортес» — о завоевателе Мексики испанском конкистадоре Кортесе, в ту пору казавшемся ей чудо-героем, который одним взмахом шпаги обращал в бегство полчища индейцев.

Позже (в 1839 г.) Авельянеда напишет о временах своего детства и юности: «Нашими развлечениями были домашний театр, сочинение невероятных историй... А позже мы зачитывались романами, стихами и драмами... Мы плакали над горестями наших вымышленных героев, которых так любили...»

Шестнадцатилетняя Гертрудис, жившая в фантастическом мире удивительных героических персонажей, с возмущением отвергла сосва­танного ей родителями богатого и солидного жениха из высшего обще­ства Камагуэя. Эмоциональная романтическая натура юной кубинки стала смолоду проявляться в ее поступках и пристрастиях, восторженное восприятие жизни самым естественным образом переплеталось с миро­воззрением писателей-романтиков и утверждалось их творениями. Мно­го лет спустя Авельянеда красочно изобразит в своей «Автобиографии», как стремительно она вошла, словно ворвалась в жизнь, воспринимая ее в собственных измерениях, как отдалась литературе, ставшей отражени­ем ее собственного видения жизни: «Раскалывает гром небеса, вспыхива­ет радуга над громадой падающей воды, озаряемой солнцем. Сквозь свинцовые наплывы туч просвечивают розово-синие лагуны неба... Ку­бинская девочка — ее зовут Тула,— захваченная величественным и устра­шающим зрелищем на закате дня, вдруг, под вспышками молний, бросается с горящим взором к двери, открытой в беспощадный ливень. Ей душно под надежной крышей, она отвергает покой. Без оглядки, не помня себя, она устремляется в дивный сумеречный ураган...»

В этих словах — вся Авельянеда: так она шла по жизни («Я слышу только крик, который исторгает мое пылающее сердце»), так достигла вершины испано-американского романтизма и встала рядом с выда­ющимися романтиками Европы: Гюго, Байроном, Ламартином, Эспронседой.

Интерес к романтикам-писателям XIX века, так же, как и к роман­тикам-композиторам (Бетховену, Вагнеру, Листу), никогда не угасал в людях. И вот во второй половине нашего, XX века,— замечает испан­ский критик Кармен Браво Вильясанте,— в латиноамериканской, и, в ча­стности, кубинской, литературе пробивается, подобно угасшему было роднику, струя неоромантизма, выносящая из литературных недр на поверхность и творения великих романтиков прошлого столетия. На Кубе вскоре после революции 1959 года вместе с произведениями, вызванными к жизни революционной героикой, начинают издаваться и классические произведения. В частности, публикуется роман Авельяне­ды «Саб» — первое в Америке художественное произведение в защиту негров-рабов, написанное в 1846 году, то есть на девять лет раньше «Хижины дяди Тома» Г. Бичер-Стоу. В Гаване в 1962 году появляется на сцене и пьеса Авельянеды «Бальтасар» (1858), в которой главная героиня, иудейская девушка-рабыня Эльда, жертвует собой во имя сво­боды своего народа. Заметим, что эта драма, имевшая огромный успех при жизни писательницы, ныне, после ее постановки в театрах Гаваны, стала для кубинских зрителей художественным открытием и, по свиде­тельству кубинского писателя А. Арруфата, критика сравнивает «Баль­тасара» с пьесами Шекспира.

1973 год, когда испано-американский литературный мир отметил столетие кончины Авельянеды, стал годом ее второго, литературного рождения,— прежде всего на Кубе и в Испании, где она прожила почти двадцать лет.

В Гаване эта дата была ознаменована торжественными конферен­циями, публикациями в прессе, широким изданием произведений Авель­янеды, постановкой комедий «Дочь цветов», «Миллионер и чемодан», «Заблуждения сердца», выпуском долгоиграющих пластинок, воскреша­ющих ее поэмы и сонеты. С обложек и цветных иллюстраций на со­временного читателя снова смотрит прекрасное женское лицо — в моло­дости с гладкой прической и ниспадающими длинными локонами, уди­вительно похожее на лицо Наталии Пушкиной, а в зрелые годы словно отвечающее на улыбку Вольтера ироничным, но чуть грустным взгля­дом больших черных глаз. «Вновь пробудилось любопытство к ней не одних только литературоведов,— замечает в упомянутой статье А. Арруфат,— снова проснулся интерес к ее творчеству широкой читающей публики».

Испания ознаменовала столетие смерти Авельянеды публиковани­ем в 1974 г. полного, в 12-ти томах, собрания ее сочинений в «Библиоте­ке испанских авторов», издаваемой в Мадриде Испанской Королевской Академией. Как при этом не вспомнить эпизод из биографии Авельяне­ды, когда прославленная писательница, удостоенная в Мадридском ли­тературном Лицее высоких наград и премий, не была принята в члены Испанской Королевской Академии только потому, что «сонм бессмерт­ных» не пожелал видеть в своем составе... женщину, даже столь редкост­но одаренную. Правда, историк Камила Энрикес Уренья отмечает, что сама Авельянеда соглашалась занять вакантное место в этом высоком учреждении не столько во имя признания своих литературных заслуг, сколько ради того, чтобы поколебать традиционное бесправие женщин той эпохи; Уренья считает ее великой бунтаркой, свободной от многих предрассудков XIX века, и одной из первых феминисток прошлого столетия.

Действительно, при том, что красота и душевная тонкость Гертрудис Авельянеды дали повод современникам наградить ее прозванием «Божественная Тула» («Ла Тула Дивина»), гордый независимый харак­тер и светлый аналитический ум писательницы побудили ее друзей и почитателей согласиться с другой широко известной дефиницией, которую приписывают испанскому писателю Бретону де лос Эррерос: «Женщина, ни в чем не уступающая мужчине». Подобное определение основано, кстати, и на том известном и удивительном для ее эпохи факте, что в испано-американских литературных кругах Авельянеда была единственной писательницей, которая — до своего первого крат­кого замужества (в 32 года) и после него — жила лишь на литературные гонорары, поскольку не имела ни на Кубе, ни в Испании земель или других источников дохода.

Авельянеда еще в начале своего литературного пути выбрала крас­норечивый псевдоним («Ла Перегрина» — слово, которое по-испански имеет два значения: «странница» и «странная, удивительная», значения, которые и в русском языке обладают общим корнем). И это будто самим Провидением подсказанное слово — «Ла Перегрина» — в целом верно определяет и ее неспокойную судьбу, поделенную между Кубой и Испанией, и высокий накал чувств, передаваемых творчеством.

После кончины отца восемнадцатилетняя Гертрудис Авельянеда публикует свое первое произведение: «Сонет на смерть лиценциата дона Мануэля Гомес де Авельянеды» (1832). Потеря любимого отца, который не переставал уговаривать мать, донью Франсиску, и детей уехать на его родину, в испанскую провинцию Севилью, была, вероятно, одной из причин, побудивших Авельянеду с охотой последовать за матерью и отчимом — испанским полковником Гаспаром Эскаладой — в Испа­нию. Другой причиной было то, что молодая кубинка, казалось, впитав­шая бунтарский дух родного Пуэрто Принсипе (города, одним из первых поднявшегося против испанского колониализма) и унаследовавшая яр­кий темперамент Кубы, в то же время воспитанная на сочинениях испанских поэтов — Кальдерона, Эрреры, Кинтаны, увлекавшаяся, как мы упоминали выше, Байроном и В. Скоттом, Шиллером и Шатобрианом, переводившая с французского языка Корнеля, Расина и Вольтера, видела свои желанные «Афины» в обетованных Мадриде и Париже, жаждала широкого литературного общения и возможности стать извест­ной там, где жили и творили ее литературные кумиры.

Что же представляла собой духовная жизнь Кубы в 1836 году, в то время, когда Гертрудис Авельянеда покинула ее на борту французского корабля? Приведем один небольшой отрывок из книги «Достовернейшая Гавана» кубинского писателя Густаво Эгурена, относящийся именно к этому году: «Писатели порабощены и задавлены бдительной цензурой, которая противопоставлена всем законам и здравомыслию, и не могут публично выразить самых невинных суждений... В Гаване ничего, аб­солютно ничего нельзя издать без разрешения цензора и одобрения капитан-губернатора».

Именно в 30—40-е годы XIX века Куба жестоко страдала от деспотического правления испанского губернатора Такона, презиравше­го «сынов страны» — либеральную кубинскую интеллигенцию, одержи­мую идеями Вольтера и Руссо, жаждавшую независимости, которой уже добились почти все бывшие испанские владения в Америке. Распадавша­яся испанская империя, опираясь на кубинских работорговцев и кофей­ных плантаторов, на колониальную администрацию, стремясь сохра­нить для себя богатейший остров, принимала — в лице Такона — самые крутые меры не только против освободителей, но и просветительской деятельности кубинской либеральной интеллигенции, представленной такими блистательными именами, как историк X. Сако, философ и пе­дагог Х.-С. Луси-Кабальеро, философ Ф. Варела, поэт Х.-М. Эредия. Было, например, запрещено создание кубинской Академии литературы; закрыты, как и другие независимые кубинские издания, журнал Сако «Ревиста биместре кубана»; зачинатель национальной кубинской поэзии Эредия, перед которым преклонялась Авельянеда, был вынужден эмиг­рировать в Мексику.

Желание Авельянеды, совпадающее с твердым намерением отчима, влекло ее в Испанию, где пока еще определялись политические судьбы Кубы. Но, будто отдавая дань покидаемой родине, она тотчас по приезде в Испанию принялась писать свое первое крупное прозаическое произведение — роман «Саб», где решительно высказалась против рабо­торговли на Кубе.

Итак, в 1836 году французский бриг берет курс из Сантьяго-де-Куба на Бордо, надолго унося Авельянеду в Европу. И на серых волнах Атлантики рождается великолепный сонет «Прощание с родиной», кото­рый отныне будет открывать все поэтические сборники Авельянеды. Этот сонет — не только проявление ностальгии при расставании с Ку­бой; это, скорее, ключ к пониманию специфики всего последующего творчества писательницы, несущего — в своей эмоциональности, музы­кальной ритмичности, вольной или невольной патриотичности дум — яркие образы сказочного острова, которые придают национальную осо­бенность романтическому почерку Авельянеды и в лирической поэзии, и в драматургии, и в прозе.

Переехав из Франции в испанскую Галисию, показавшуюся ей такой холодной и суровой после лучившейся светом и ласкавшей теплом Кубы, такой сонной и бездуховной после Бордо, где она находила неизвестные ей сочинения Шатобриана и Дюма, Гюго и Жорж Санд, Гертрудис спешит на юг Испании — сначала в родной город отца Кон­стантину-де-ла-Сьерра, затем в Севилью. За этот год Авельянеда успе­вает отказаться от двух «блестящих» партий. Ей предлагает стать его супругой сын губернатора Галисии молодой Рикафорт (впоследствии она напишет: «Я была слишком горда, чтобы нищей войти в их семью, и решила не выходить замуж, пока не осуществлю задуманного...»). В Константине она отвергла сватовство местного богатого землевла­дельца: «Мне казалось, что лучше чувствовать себя счастливой вообще, чем искать счастье в любви одного...»

Севилья поразила и очаровала Авельянеду: мавританские дворцы, переплетение извилистых улочек и, конечно, главная площадь Дуке, любимое место вечерних прогулок горожан. «Как радостна Севилья, как хороша»,— пишет она своей кузине Эльвире. Этот город, где расцвел талант Авельянеды, стал местом рождения и ее поистине трагической любви, о глубине и силе которой мир узнает лишь через 30 лет после кончины писательницы, после случайного обнаружения и опубликования ее писем к возлюбленному.

Домик Авельянеды в Севилье скоро делается местным литератур­ным салоном, где она читает свои стихи и прозу. Гранада, Кадис и, в свою очередь, очарованная ею Севилья публикуют ее лирику в литера­турных журналах «Эль Севильяно», «Болетин де Театрос», «Эль Сиене». Именно здесь, в Севилье, Авельянеда сотворила себе кумира, которым, по воле судьбы, становится в 1838 году молодой и приятный, но, по выражению одного из биографов Авельянеды Котарело Мори, «на редкость заурядный» адвокат Игнасио де Сепеда. Он восхищен, он даже иногда робко отвечает на пылкое чувство прекрасной кубинки, но способен видеть в ней не более чем экзотическую заморскую «жар-птицу»,— из тех, которыми севильцы любовались в лавках «Колониаль­ных товаров». И все чаще письма Авельянеды к Сепеде — молящие или наигранно шутливые — остаются без ответа, но им суждено (после 1907 г.) под названием «Дневник любви» всемирно прославить Авелья­неду еще в одном жанре — эпистолярном.

В Испании, в прекрасной Севилье Авельянеда впервые переживает не только личную драму, но начинает все больше проникаться сознани­ем того, что этот конфликт имеет и социальные корни: определенным образом он основан на предубеждении к «иноземным испанцам» — ку­бинским креолам, тем более малоимущим. И она, спасаясь от нераз­деленной любви, стремясь утвердиться на литературном поприще, уез­жает из провинции в столицу, в Мадрид.

Однако в Мадриде духовная атмосфера и политическая обстановка оказываются еще сложнее: хотя и закончилась так называемая первая династическая война (1834—1838 гг.) за власть и трон между доном Карлосом (братом умершего короля Фердинанда VII) и Марией Христи­ной, регентшей при малолетней Изабелле II, жестокое соперничество между карлистами и христиносами продолжается, королевский двор потворствует интригам и коррупции.

В литературных сферах преобладает романтическое течение, пред­ставленное такими людьми, как X. Эспронседа, X. Соррилья-и-Мораль, А. Сааведра и другие. Однако Авельянеда отважно бросается в бой за место на испанском литературном Олимпе, не поступаясь ни своими принципами, ни стремлением сказать во всеуслышание о том, о чем она желает сказать. Она очень много работает: заканчивает ив 1841 году публикует роман «Саб», одним из постулатов которого является убежде­ние автора в том, что «даже негр», раб на рабовладельческой Кубе, может быть душевно благороднее и привлекательнее иных цивилизован­ных идальго и знает подлинную цену жизни и любви. В этом же году в Мадриде большой успех выпал на долю ее «Книги стихов» и пьесы «Леонсия» — о женщине, страдающей от социального неравенства (заме­тим, что годом раньше в Севилье на премьеру этой, фактически ему посвященной, пьесы Сепеда не пришел). В 1842 году появляется роман Авельянеды «Две женщины», также изобличающий ситуацию, в которой унижено достоинство женщины, а в 1844—1845 годах на сценах Мадрида и других испанских городов с успехом идут пьесы «Мунио Альфонсо» и «Эгилона», продолжающие эту тему на историческом материале.

Имя Авельянеды звучит все громче. Она вхожа в известные литера­турные салоны Мадрида, ее приглашают на литературные вечера при королевском дворе. Но ошибается тот, кто полагает, что Авельянеду, которая оказалась едва ли не в центре внимания мадридских литератур­ных и придворных кругов, опьянили поклонение и популярность или, напротив, что она углубилась в воспроизведение своих сугубо личных переживаний. Перешагнувшая порог тридцатилетия «женщина, ни в чем не уступающая мужчине», воспринимает теперь Испанию, идиллическую страну своего детства, гораздо более реалистически. Позже, в 1853 году, в письмах к другу, испанскому либеральному деятелю Антонио Ромеро Ортису, она выскажет достаточно прямые суждения о политике мад­ридского двора: «Политика — это деградирующая на глазах продажная женщина... То, что Вы называете репрезентативным правлением, нечто несовершенное и рахитичное... Великое слово Свобода, которое произ­носили столько мучеников, мне представляется ныне пустым звуком...»

Через три года после переезда Авельянеды из Севильи в Мадрид к власти в Испании пришло реакционное правительство так называемых «умеренных либералов» генерала Нарваеса (1843 г.), которое сразу лик­видировало прогрессивные реформы (отмена десятины и феодальных прав, конфискация церковных земель и др.), введенные в результате предшествовавших революционных волнений в Испании. К 1845—1846 годам, времени написания Авельянедой романа «Куаутемок, последний властитель ацтеков», в Мадриде утвердился деспотический режим: по новой Конституции 1845 года королевская власть — в лице регентши Марии Христины и королевы Изабеллы II — получила право назначать пожизненных сенаторов, кортесы не могли более собираться самосто­ятельно; последовали массовые казни сторонников реформ.

Авельянеда стала свидетельницей нерадостных перемен, которые найдут свое образное отражение в «Куаутемоке».

В это же самое время она, уставшая от своей мучительной любви к такому флегматичному, такому доброму и такому неприступному Сепеде, встречает молодого поэта Габриеля Гарсия Тассару, который тоже приехал в Мадрид из Севильи, тоже сочинял прекрасные лириче­ские стихи, тоже исповедовал идеи Руссо и жаждал Свободы, Равенства и... подлинной Любви. Они словно бы находят друг друга. Но счастье длится недолго. Авельянеда, подчиняющаяся лишь велениям своей души и своим принципам женской свободы, не считается с мнением общества и не стремится к замужеству. У нее родится дочь Мария, которую Гертрудис (под влиянием вагнеровских произведений) прозовет Брунгильдой. К этой поре Тассара, или, как его окрестили друзья, «Дон Жуан» Тассара, вообще не склонный надолго связывать себя какими-либо узами, обращает все свои интересы к дипломатической карьере (некоторое время он был послом Испании в США). Полный разрыв наступает со смертью семимесячной Брунгильды. На Авельянеду обрушивается новый удар судьбы: она познала радость материнства, она не хочет расставаться, как с Сепедой, с этим человеком, который стал не только отцом ее дочери, но в котором она нашла, как ей казалось, родственную душу поэта. У постели умирающего ребенка она пишет Тассаре поистине трагическое письмо:

«...Придите, Тассара, на коленях стану Вас просить, если так нужно; для меня ничего не существует, кроме моей девочки, я не боюсь ничьего презрения, никакое унижение меня не страшит: я брошусь к Вашим ногам, чтобы вымолить у Вас первый и последний взгляд на Вашу бедную дочь. Она же не виновата в моих проступках, если Вы думаете, что я в чем-то виновата... Тассара, я жду тебя. Тула».

Габриель Гарсия Тассара не пришел.

Но Авельянеда не покоряется судьбе. Она снова распрямляется, как гибкая ореховая ветка после грозы (кстати, «Авельянеда» по-русски означает «орешник»). «Одинокая орешина» (и этот образ к ней приме­ним) возвращается к жизни и снова ищет утешения в литературе: пуб­ликует сборник стихов «Гордость и любовь», заканчивает роман «Эспатолино», а вскоре на стол Габриеля Гарсия Тассары — теперь главно­го редактора мадридского журнала «Эль Тьемпо» — ложится письмо Авельянеды, в котором шутливый тон скрывает, как мы увидим ниже, неотступное желание, чтобы он, именно он, прочитал ее новое произ­ведение, о котором говорится в письме: «Тассара... у меня готовы две первых части романа, своего рода поэмы, «Куаутемок, последний вла­ститель Царства ацтеков». Я думаю, вещь неплоха... и веду переговоры с Буа о ее издании в роскошном переплете, полагая при этом, что... книгоиздатель сможет оценить роман еще выше, если его порекомендует столь уважаемая газета (то есть «Эль Тьемпо».— Прим. авт.). Да еще, если ты скажешь, что писательница приложила большое старание, до­сконально проштудировала историю Конкисты, особенности ацтекской цивилизации, характер Кортеса и его окружения, беспристрастно и точ­но излагала все факты и обстоятельства, словом, даже если ты заверишь издателя, что я из кожи вон вылезла, дабы создать произведение, достойное занять место в одном ряду с солидными историческими романами, что я усердно чистила, шлифовала и совершенствовала свой стиль, ты не допустишь грубой лжи, а я уж постараюсь, чтобы ты оказался на высоте положения...»

Рассказанная предыстория романа «Куаутемок, последний влас­титель Царства ацтеков» раскрывает важные — личностные и обще­ственные — стимулы его создания, ибо истоки всех произведений Авельянеды прежде всего следует искать в ее восприятии окружающей жизни.

Сюжет романа, как мы говорили выше, достоверно воспроизводит завоевание в 1519—1521 гг. испанским конкистадором Кортесом огром­ного Ацтекского царства (Империи Моктесумы, как его называли ранее, или Конфедерации Анауак, как оно нередко именуется в современных исторических трудах). В романе — два основных противоборствующих персонажа. Один — испанский конкистадор Эрнан Кортес (1485—1547), другой — вождь Куаутемок (ок. 1500—1522), который после гибели свое­го дяди, верховного вождя Ацтекского царства Моктесумы II Хокойоцина, возглавил «империю» ацтеков и оказал последнее героическое сопротивление испанским завоевателям.

Вспомним здесь о пьесе «Эрнан Кортес», написанной маленькой восторженной кубинкой Тулой Авельянедой, где был единственный главный «герой» — непобедимый и благородный идальго Кортес, пре­одолевший все трудности и опасности. И вот через четверть века прослав­ленная писательница Гертрудис Авельянеда вновь обращается к Кор­тесу. Однако теперь, отдавая должное его смелости и уму, она не идеализирует Кортеса, часто называет его не капитаном, а каудильо (то есть вожаком, главарем), даже — «коварным каудильо», и притом от­мечает, что, хотя Кортес и обладал «великими способностями», он не смог подняться «выше духа своего века и характера своей нации», имея в виду жестокие нравы инквизиторской Испании XVI века. Слова «поли­тика террора», которую проводил Кортес при колонизации ацтекских территорий, автор выделяет в тексте курсивом, как бы подчеркивая аналогию политической ситуации Испании XVI и XIX веков.

Подлинно главным героем в этом романе становится молодой ацтек­ский вождь Куаутемок, защищавший родину, древнюю индейскую цивили­зацию от вторгшихся пришельцев и в конце концов побежденный ими.

Авельянеда, мастерски строя увлекательный сюжет, умело исполь­зует исторический фон для выражения собственных социальных воззре­ний. То, что не укладывалось в рамки лирической поэзии и драматургии, позволила показать широкая историческая панорама: в речах многих действующих лиц — советников Моктесумы, индейских вождей и, нако­нец, в авторских монологах о нравственном долге главы государства, о справедливости и соблюдении законов, о свободе народов и позоре рабства, явно слышится порицание политики испанского королевского двора середины XIX века.

Достоин сожаления тот факт, что биографы и исследователи твор­чества Авельянеды обычно не вникают достаточно глубоко в ее отноше­ние к метрополии, недвусмысленно выраженное, в частности, в романе «Куаутемок»: испанцы предпочитали подчеркивать,— а кубинцы неред­ко ставили писательнице в вину — то, что кубинский гений творит во славу Испании и испанской литературы. Однако не только ее лирика, пронизанная нежностью к Кубе, не только проникнутая патриотизмом драматургия, но и проза показывают достаточно ясное понимание Аве­льянедой проблем своего времени. Образ Куаутемока — ныне нацио­нального героя Мексики — это выражение высокой и чистой любви к родине, воплощение устремления к независимости и ниспровержению тирании.

Отметим, кстати, одну любопытную деталь, которая также могла послужить мотивом для обращения Авельянеды именно к этой — мекси­канской— исторической теме: начало захватнической войны Соединенных Штатов Америки против Мексики—1845 год — совпадает с началом работы писательницы над романом «Куаутемок». Так или иначе, но мотив, как известно, способствует выявлению истинных воззрений и эмо­ций, а в нашем случае — причин создания этого произведения Авельянеды.

Обратимся же ко второй, такой, на наш взгляд, вполне реальной побудительной причине появления «Куаутемока».

Предлагая свою, несущую печать ассоциаций с современной ей жизнью, трактовку происходивших в XVI веке событий, Авельянеда, как уже упоминалось, чрезвычайно бережно отнеслась к подлинным ис­торическим фактам. Однако она позволила себе сделать значительное, чисто романтическое отступление от истины. Одна из основных любов­ных сюжетных линий введена писательницей не ради пущей заниматель­ности повествования, а в силу неодолимой потребности облегчить и уте­шить душу после смерти маленькой дочери. У Куаутемока, как известно, не было ни жены, ни сына, когда он, двадцатидвухлетний, погиб от рук Кортеса. Но Авельянеда наделяет его супругой Уалькацинтлой (якобы старшей дочерью Моктесумы, хотя у монарха была всего одна дочь) и младенцем-сыном, посвятив любви молодых супругов друг к другу и к их маленькому сыну ряд прекрасных трогательных страниц.

С волнением, в котором кроется и надежда на счастье, и грустная обреченность, развивает Авельянеда и вторую любовную линию рома­на, воссоздавая чистые и глубокие чувства, которые связывают испанца Веласкеса и индеанку Текуиспу, «младшую» дочь Моктесумы. Именно в этих, порой идиллических, порой трагических, сценах любви супругов и влюбленных кроется разгадка того, казалось бы, несвойственного гордой Авельянеде поступка, когда она просила оставившего ее Тассару помочь ей опубликовать «Куаутемока»: если Тассара не захотел даже взглянуть на свою дочь, он должен был понять, какого счастья лишился и как был любим. Чувствительная и великодушная Авельянеда не могла не жаждать, подобно большинству женщин, материнского и женского счастья, что отнюдь не противоречило ее феминистическим воззрениям и независимому характеру.

Эти признаки духовной силы и царственно-горделивая внешность Авельянеды часто побуждали современников судить о ней поверхностно, не ведая, что стоит за тем или иным ее, казалось бы, экстравагантным поступком, пылкой строкой или гневной филиппикой. Даже известный руководитель борьбы кубинского народа против гнета Испании, поэт и философ Хосе Марти (1853—1895) видел в Авельянеде прежде всего «кипучую мужскую натуру». «Ее высокая статная фигура,— писал Мар­ти,— само воплощение ее энергичной и крепкой поэзии. Ее глаза — не для нежных взглядов, они всегда сверкали необычным огнем и власт­ностью. Она была похожа на грозовую тучу». Прошло двенадцать лет после смерти Марти, когда после публикации в 1907 году писем Авельянеды к Сепеде («Дневника любви») биографы многое пересмотрели в оценке ее человеческих качеств и мотивов творчества.

Но вернемся к «Куаутемоку» и обратим внимание на еще одну примечательную особенность романа, подтверждающую его историче­скую достоверность в целом. Авельянеда, опубликовав свое произведе­ние, указала главные использованные ею источники, которыми оказа­лись записки испанских хронистов-конкистадоров Берналя Диас дель Кастильо, Хуана Диас де Солиса и других, а также исследования более поздних авторов, в том числе «Древняя история Мексики», написанная испанским монахом-иезуитом Франсиско Хавьером Клавихеро в XVIII веке. Хотя роман создан, безусловно, под влиянием творений Вальтера Скотта, стиль изложения — иногда возвышенный, несколько усложнен­ный— порой близок стилю староиспанской литературы XVI—XVII ве­ков, прежде всего — упомянутых хроник. Их авторы участвовали в заво­евательных экспедициях Кортеса и общались, изучив язык науа, с ацтек­скими вождями; пытались передать по-испански образность и куртуазность языка ацтеков в несколько высокопарном, приподнятом тоне. Авельянеда тоже старается воспроизвести на многих страницах своей книги особенности говора древних ацтеков, запечатленного старыми источниками. В то же время в некоторых главах, где Авельянеда ведет речь «от автора» — как это было в обычае у романтиков,— неожиданно возникает ироничный или доверительный диалог с читателем в обычной для писательницы манере, когда она обращается ко многим волновав­шим ее темам, как-то: политика, любовь, патриотизм, семья, положе­ние женщины, социальное неравенство и т. п.

Можно сказать, что роман «Куаутемок, последний властитель Царства ацтеков» при всей почти безупречной историчности является и откровенной — до публичного вызова — исповедью Авельянеды. Не­даром, составляя за четыре года до смерти свое Полное собрание сочинений (1869), она, видимо устыдившись обнаженности некоторых своих мыслей и чувств, выраженных на рубеже первой половины ее жизни, оставила для публикации лишь очень сокращенный вариант этого произведения.

После «Куаутемока» Авельянеда не создала особо примечательных прозаических вещей, хотя и завоевали популярность такие ее историче­ские романы, как «Артист-лодочник», «Касик из Турмеке» и «Долорес».

Напротив, бурный, подлинный успех сопутствовал драматургии Авельянеды. Ее драмы «Флавио Рекаредо» (1851) и «Заблуждения серд­ца» (1852), трагедии на библейские сюжеты «Саул» (1849) и «Бальтасар» (1858), социальные комедии «Авантюристка» (1853) — о судьбе «падшей женщины» и «Оракулы из Талии» (1855) — о поэте, расставшемся с по­эзией ради чиновного места при королевском дворе, а также другие пьесы и поэтические сборники принесли Авельянеде мировую славу. Мадридское же высшее общество продолжало видеть в Авельянеде украшение литературных салонов и малоимущую креолку.

После выхода в свет «Куаутемока» (1846) Авельянеда бросает испанской аристократии своеобразный вызов, совершая гуманный по­ступок, отвечающий ее импульсивному нраву: она соглашается стать женой любившего ее смертельно больного губернатора Мадрида — Пед-ро Сабатера и делается его преданным другом и терпеливой сиделкой. После кончины Сабатера прошло почти десять лет, когда она снова выходит замуж — за полковника Доминго Вердуго — и получает воз­можность, сопровождая супруга, направленного служить на Кубу, нако­нец снова увидеть родину, где у нее не оставалось ни близких, ни дома.

В 1859 году Гавана восторженно встретила Гертрудис Авельянеду, которая пишет радостный сонет «Возвращение на Родину». Гаванский лицей — самое авторитетное литературное учреждение Кубы — в тор­жественной обстановке награждает Авельянеду Золотым лавровым вен­ком. Но возвращение писательницы в эту последнюю важную испанскую колонию, где неодолимо нарастают антииспанские настроения, возвра­щение после долгих лет жизни в метрополии и к тому же с мужем-испанцем по фамилии Вердуго (по-испански — «палач») невольно броса­ет на нее тень. Встреча с родиной, триумфальная для Авельянеды-писательницы, становится для нее — в плане человеческом — одновре­менно и счастливой и мучительной. После кончины мужа Авельянеда возвращается в Испанию, к могилам матери и отца, и 1 февраля 1873 года умирает в Мадриде, больная и одинокая. За гробом шло всего несколько человек. Один из них, ее старый друг кубинец Бетанкур, положил на могилу зеленый лавровый венок — последний по счету лав­ровый венок Авельянеды.

Так закончилась внешне блестящая, но насыщенная сложными пе­реживаниями жизнь Авельянеды, крупнейшей писательницы Кубы и все­го испаноязычного мира XIX века.

Жизнь развенчала кумиров, сотворенных для себя Авельянедой из реально существовавших людей и многих исторических лиц, включая конкистадора Эрнана Кортеса. Но Куаутемок, один из благороднейших героев и мучеников, остался на пьедестале и мировой истории, и в пред­ставлении писательницы. Авельянеда, вдохнув в него жизнь на стра­ницах романа, обрела в нем близкого по духу и помыслам человека, который к тому же мог совершать высокие подвиги на поле брани во имя справедливости и свободы, в чем было отказано женщине и о чем полушутливо-полувсерьез заметила сама Гертрудис Авельянеда: «Есть во мне простота и искренность, отвага и решимость, благодаря чему я кажусь, вероятно, в самом деле странной, принимая в соображение мой век и мой пол». Подвигами этой замечательной женщины стали ее творения, всегда выражавшие искренние чувства, о которых говорит ее четверостишие:

Я пою, ибо я существую, Ибо добро меня восхищает, Прекрасное — вечно чарует, А злоба и ложь — возмущают.

М. Былинкина

---

[1] В романе все имена и названия, кроме имени Куаутемока, даны в тран­скрипции Г. Гомес де Авельянеды. (Здесь и далее примечания переводчика.)

[2] В настоящее время на месте древнего Теночтитлана, озера Тескоко и быв­ших приозерных индейских городов и селений раскинулся более чем пятнадцати­миллионный город Мехико, столица Мексики.

[3] В оригинале Гуатимосин, что соответствует транскрипции староиспан­ского языка, но не отвечает языку ацтеков (науа), который не имеет фонемы «Г».

[4] Индеанизм (индихенизм) — общественное течение в защиту коренного на­селения Латинской Америки.