«Таино», «макори», «гуатиао» — три формы этнической ориентации индейцев Антильских островов

Источники времен открытия, завоевания и колонизации островов (с конца XV до конца XVII в.) сохранили несколько терминов, связанных с этническими представлениями, свойственными, можно полагать, обитателям Антил в доколониальный период. Эти термины, абстрагируясь от их вариантов, можно свести к трем или четырем: «таино», «макори/кариба» и «гуатиао». Различной оказалась судьба слов. Одно из них (кариб, караиб и т. д., а также калибан, но осо­бенно каннибал) стало нарицательным и известно во всем мире. Другое — таино — достаточно известно специалистам, занимающимся историей Антил. Третье — гуатиао — еще реже встречается даже в научной литературе. Но в конце XV в. все три термина были неразделимы в употреблении.

Посмотрим, как они появились в источниках. Еще во время пер­вого плавания Колумба на первом из обнаруженных островов Ба­гамской группы испанцы узнали, что на его жителей с северо-за­пада нападали другие островитяне. У берегов Кубы конкистадоры впервые услышали о людоедах, живущих на юго-востоке и имеющих один глаз и собачьи морды¹. Первое название для этих страшных врагов, которых, видимо, можно связать с островными карибами, встречается в «Дневнике» Колумба за 30 октября и услышано от индейцев Багам или Кубы — «ками» (cami). Несколько позже за­писана другая форма — «кабила» или «кавила» (cavila)². Прибли­жаясь к острову Бохио (ныне Гаити), испанцы услышали еще одно название врагов — «канибалес» (canibales) и «каниба» (caniba)³.

Когда Колумб достиг Гаити (Бохио), никаких людоедов и песьеголовых людей он там не увидел. Колумб писал даже, что местные индейцы отличаются от кубинских как небо от земли своими мяг­кими манерами и сладостной речью⁴. Молва же отодвинула людое­дов дальше на восток, связав их с островом Борикен (ныне Пуэрто-Рико). Форма «кариба» встречается впервые в «Дневнике», когда испанцы были на северо-западе Гаити⁵. Затем появляются формы «карибе» и «кариб», выступающие синонимом «каниба»⁶, а в коло­ниальную эпоху испанцы используют преимущественно форму карибе.

После второго плавания стало известно, что карибов нет и на Борикене. Их места обитания в представлении испанцев закрепились за Малыми Антильскими островами. Карибам приписывался и опре­деленный комплекс культурных черт: ношение длинных волос муж­чинами, применение отравленных стрел, воинственность и как вер­шина — антропофагия. Сообщение об антропофагии, ставшее достоя­нием европейцев уже после первого путешествия, воспринималось как россказни богатых на выдумку мореходов, по-своему (и, может быть, не без умысла) истолковавших непонятые ими слова и жесты местных жителей. Но после второго плавания, когда испанцы выса­живались на Малые Антильские острова, эти сообщения повтори­лись вновь⁷. Об антропофагии у обитателей Малых Антил сообщали и миссионеры XVII в., подолгу жившие среди них.

Слово «таино» впервые отмечено также в документах первой экспедиции Колумба, но уже после того, как он плавал по Багамам, вдоль Кубы и Гаити. Правда, содержится оно не в «Дневнике», а в «Декадах» Мартира, писавшего по рассказам мореплавателей. Термин «гуатиао» стал известен испанцам еще позже, когда они стали завоевывать и колонизовать острова.

Рассмотрим теперь значение всех трех терминов, начав с таино. Первый раз Мартир переводит это слово как «благородный»⁸. Во втором плавании было получено другое толкование этого тер­мина. Когда испанцы высадились на один из островов Малых Ан­тил, то встреченные там жители стали кричать «таино, таино», что означало будто бы «хороший»⁹. Фигурирует оно при описании еще одного события второго плавания. По сообщению Мартира, уже ин­дейцы Гаити при встрече с испанцами кричали «таино», что зна­чило «хорошие люди, а не канибалы»¹⁰.

В языке индейцев локоно (лукуну), или «истиных араваков», родственных по языку островным аравакам, слово «таи», согласно сведениям известного специалиста по аравакским языкам де Гуйе, означает «благородный, благоразумный», а «но» — это частица мно­жественного числа мужского рода¹¹. Ясно, что слово «таино» - не этноним. Но нельзя отрицать, что оно заключало в себе определен­ную этническую нагрузку, когда при его помощи своя группа про­тивопоставлялась чуждой. В отличие от других представленных здесь терминов «таино» редко встречается на страницах источников.

Следующее понятие — «макори». В источниках оно встречается в нескольких написаниях — макорис, макорих, макурихе и т. д. Впервые зафиксировано в дневнике первого плавания, фигурируя там в ряду предполагаемых Колумбом островов, которые, как стало известно позже, были либо именами вождей, либо названиями об­ластей Гаити. По-испански это слово записано как macorix¹². Позже стало известно его значение: «чуждый или варварский» (estrano о barbaro); «макорих значит то же, что странный, почти варварскии язык»¹³. На Гаити, кажется, было несколько районов, называемых «макорих»; подобный этноним (макурихе) известен с Кубы XVIII в. Я уже писал в других работах, что на Гаити в конце XV в. имелось, видимо, несколько индейских групп, называвших друг друга «чу­жими», несмотря на то что языковые различия между ними были скорее всего на уровне диалектов или близкородственных языков. При этом самоназвание отражено источниками лишь для одной «сигуайи». Тогда же я пытался объяснить понятие «макори» (игно­рируя окончание «х» или «с», полагая, что оно привнесено испан­ским языком) исходя из того, что в аравакских языках частица «ма» употребляется для отрицания, а корень «кори» (с вариантами «кери», «хери» и т. д.) в некоторых языках южноамериканских ин­дейцев значит «человек, мужчина»¹⁴. Что касается «ма» (наряду с формами «майя», «мара»), то здесь сомнений нет¹⁵. Сложнее с корнем. Вот некоторые из названий для человека, собранные бра­зильским этнографом К. Нимуэндажу: у индейцев ианакото - геле; карихона — гире; калинаго (самоназвание индейцев Малых Антил, в мужском языке) — уэкелли; кариниако — окири; каринья — гуакиль; карибиси — уокири; трио — кири; ойана, упуруи, пианагото — окири; бонари — укере; кришана, парукото — кураи ¹⁶. Сходные слова можно найти и у других индейцев ¹⁷.

Кажется правомерным поэтому интерпретировать «макори» как «нечеловек» или «не наш человек», т. е. чужак (о чем и писал Лac Касас). Но на Гаити бытовало еще одно слово, очень близкое к при­веденной выше цепочке названий для человека,— «гуахери» или «гуаохери» (этимология его достаточно прозрачна, на первый взгляд, ибо «гуа» в аравакских — «наш»). Слово «гуахери» на Гаити зафик­сировано в ряду других слов, обозначавших разные ступени со­циальной иерархии. Выше него стояли бахари и матунхери (в испанской транскрипции эти термины выглядели так: guaxeri, bahari, matunheri)¹⁸. Можно думать, что корень «хари» и «хери» обозначал «мужчина, человек». Трудность в том, что все приведенные южно­американские параллели происходят из языков, относящихся к карибской семье, а язык островитян Гаити был аравакским. В то же время в названиях для человека и мужчины у аравакоязычных на­родов, приведенных у американского лингвиста Д. Тайлора, содер­жатся частицы, которые в значительно меньшей мере напоминают корни кури, кери, хери и т. д.: баре — иенари; арекена — асинали; пиро — инери; и т. д.: эринау, иринау, эрина, иринали, эренари, эринау, иринау, эрина ¹⁹.

Прежде чем попытаться найти возможное объяснение такому противоречию, назову еще два слова: «паранакири» — им в коло­ниальное время индейцы карибы материка называли голландцев; оно означало «люди моря». В некоторых языках это слово звучало как «панакири»²⁰. В карибских языках слово «парана» (варианты — «палана», «балана», «барана» и т. д.) означает «море»²¹.

В один ряд со словом «макори» можно поставить и «кариба». Корень «кари» не только походит на «хари», «кури» и другие, но и несет сходную смысловую нагрузку, которая просматривается в на­званиях некоторых индейских народов, упомянутых выше. Исследо­ватели XIX в. переводили «кари» (или «калли») как «человек», а слова «карина», «каринья», «калина» и т. д., служившие само­названиями некоторых карибоязычных племен — как «люди» ²².

Хронист Овьедо объяснял слово «карибе» (принятая испанцами форма) как «храбрый и дерзкий», а Мартир писал, что на всех языках оно означало «сильнее других»²³. Конечно, здесь не исклю­чается возможность того, что современники событий на Антилах да­вали не перевод слова, а его распространенное значение. Тем не менее в аравакском языке материка частица «ба» означала повтор²⁴ и, возможно, усиление качества.

Принадлежность корней «кари», «кери» и т. д. со значением «че­ловек», «мужчина» к карибским языкам не вызывает сомнения. На Антилах мы встречаем их и в аравакских языках или диалек­тах. Мартиус находил корень «кари» в значении «человек» также в кечуа и других западных южноамериканских языках²⁵. Форму названия карибов, сохраненную во французском cara'ibe, иногда интерпретируют из тупи-гуарани: «бе» — «сильный», «карай» — «гос­подин»²⁶. Отдельные совпадения слов из языков тупи, карибских и аравакских отмечались не раз ²⁷. Особенно много общих слов находил Бертони²⁸. В колониальное время в восточной части Южной Амери­ки существовал язык межплеменного общения — «лингуа жерал». Возможно, такой язык бытовал и до конкисты, ибо многие из пле­мен араваков, карибов и тупи уже в самый начальный период евро­пейской колонизации были известны как хорошие мореходы и путе­шественники.

Теперь относительно вариантов «кариба», «каниба» и т. д. Спе­циалисты отмечали закономерность чередования «л/р» и «л/н»²⁹. Таким образом уравниваются корни «кари» и «кани» в антильской цепочке названий «каниба», «канибале», «кариба», «карибе» с Ба­гамских островов и Гаити и слов «калинаго», «каллипуна» с Малых Антил. Созвучные названия известны и с материка, помимо уже упоминавшихся, это галиби, карипуна, карихона и др.

Неоднократно цитируемый здесь Дуглас Таилор, несомненно, один из самых больших знатоков аравакских языков, предлагал в 1946 г. такое толкование для «кариба» и родственных ему слов, корень «кали»/«кари» - «грабить, воровать»; суффикс «на» указы­вает на отсутствие качества. Поэтому слова «каллинаго» («карин ку», «калина», «карина») должны значить «неграбители, неворы» и служат для самоназвания. Слова «каллипонам» («карипуна» и пр.) обозначают людей, «расположенных к грабежу», ими называли островитян Малых Антил их враги и соседи. В словах типа «кариое» («галиби», «каниби» и пр.) частицу «ибе» Д. Гаилор переводит как «племя», «род»³⁰. Все же мне думается, что предложенное им осмысление частицы «кари» неверно, ибо она (в вариантах) сдержится в таких словах, где ее никак нельзя переводить как «вор» или «грабитель»: «макори - с несомненной отрицательной частицей и для обозначения чужаков; гуахери - для обозначения младшего из «господ»; о том же свидетельствуют многочисленные примеры из карибских языков, где данный корень является частью слова для обозначения понятий «человек/мужчина».

Появление карибского корня в аравакском языке можно было бы объяснить заимствованием корня (легче это сделать для «мако­ри» и «кариба», чем для «гуахери»), который оброс аравакскими частицами. Может быть, таким заимствованием, не всегда осмыслен­ным, объясняется разнообразие форм для названий воинственных соседей. На востоке Гаити это были слова «кариб» или «карибе» (племя мужчин?), на западе засвидетельствована другая форма – «кариба». Еще далее к западу, на востоке Кубы, слово звучит уже как «каниба» или «канима» с установленным чередованием р/н и вероятным чередованием б/м. Форма, еще далее отстоящая от предмета обозначения,— «канибале» (люди каниба?) – свидетельствует о том, что для тех, кто ее употреблял, корень «кани» уже не имел первоначального смысла. Распространенные далее к западу формы «ками» и «кавила» показывают, что местные индейцы еще более изменили начальную форму. Здесь допустимо и искажение слов испанцами, так как это были первые недели контакта с местными жителями. Наконец на Багамах Колумб не зафиксировал названия для врагов, хотя об их набегах говорит несколько раз.

Обращает на себя внимание тот факт, что испанские мореходы, не зная языка сумели раньше понять слово, служившее для обозначения врагов, а не самоназвание. Это, видимо, объясняется ситуа­цией сложившейся на Больших Антильских и Багамских островах, - постоянная угроза нападения. Вероятно, в этом были повинны не только островитяне Малых Антил, совершавшие регулярные нападе­ния на своих западных соседей: враждебные отношения существо­вали и между несколькими крупными вождями на Гаити.

Противопоставление своей группы внешнему миру или отдель­ным его частям, отраженное в самоназваниях и в названиях для соседей, широко распространено в доклассовых п раннеклассовых об­ществах ³¹. При этом отрицательные характеристики давались не только группам, чуждым по культуре и языку, но и родственным. Скажем, разные группы индейцев «мотилонов» называли себя «юпка» (смирные люди), а соседей — «юко» (злые люди)³². Сход­ное явление отмечено у яноама. Каждая группа называет себя этим словом с диалектными вариантами, а соседям, особенно удаленным, дает пренебрежительные клички. Есть у них и более генерализи­рованное представление: все, что не являются яноама, рассматри­ваются как «чужие»³³. Это явление можно, видимо, считать этно­центризмом. У островных карибов XV—XVII вв., а у материковых еще в более позднее время это чувство превосходства подкреплялось и военными удачами. Именно среди карибов на Ориноко была услы­шана фраза: «ана карина роте» — «только мы люди»³⁴.

Но на Антилах конца XV в. (на Больших) и в XVII в. (на Ма­лых) существовал институт, который позволял преодолевать рамки первобытной этнической ограниченности. Он размещается в рамках общеизвестного побратимства; на островах он имел форму, которая менее известна исследователям и, может быть, реально была мень­ше распространена в мире, чем другие формы ритуального родства: узы дружбы здесь скреплялись обменом именами. У Лас Касаса лица, поменявшиеся именами, названы «гуатиао», у Овьедо «датиао». Лас Касас писал, что среди индейцев такой обычай рассмат­ривался как заключение вечной дружбы³⁵. В источниках можно найти несколько конкретных случаев обмена именами между испан­ским предводителем и индейскими вождями на Больших Антилах. Ритуал сопровождался в некоторых случаях подарками. Когда один из касиков Пуэрто-Рико был ранен испанцем, индеец в знак мира предложил обменяться именами. При этом он подарил испанцу че­тырех рабов и какие-то не названные в тексте «сокровища»³⁶.

Островитяне Малых Антил также знали такую форму побратим­ства, но она отмечена у них лишь в XVII в. Французский путе­шественник Рошфор писал, что «карибы», когда встречают гостя, спрашивают его имя и для выражения дружбы называют себя име­нем гостя, которое запоминают надолго. Другой французский путе­шественник Лаба также упоминал, что «карибы» любят брать имена важных людей, которых они видели,— губернаторов и капитанов судов,— и живут в мире с теми, чьи имена носят³⁷. Сохранились слова для обозначения лиц, обменявшихся именами: и-бауанале, ини-буиналику (оба слова из мужской лексики) и н-итиньао (из жен­ской). Во французском написании эти слова выглядели так: i-bawanale, ini-bwinaliku, n’itinao. Бретон, знавший язык обитателей Ма­лых Антил, переводил все три слова одинаково — «мой друг, кум». Д. Тайлор дает следующую этимологию слов: «и-бауанале» он пере­водит как «тот, который имеет со мной дело», от глагола «бауанаме» (иметь дело, торговать)³⁸. Бауанале - это, видимо, форма слова «паранакири», которое, как говорилось выше, значило «люди моря». На малых Антилах, помимо слова «Бауанале», означавшего «друг», была известна и форма «банаре», служившая синонимом понятия «кариб»³⁹. Сам Д. Тайлор признавал равнозначность слов «багуа» и «бара» ⁴⁰. Слова «и-бауанале» и «бауанаме», таким образом, мож­но считать производными не одно от другого, а от слова «море». Частица «и» в первом из этих слов служит для указания 1-го лица ед, числа; слово «и-бауанале» значило «мой друг». «Ини-буиналику»

Д Тайлор переводит от другого корня как «тот, кто мне дорог». Термин «н-итиньао» (Д. Тайлор предположил, что последнее «и» могло быть носовым), несомненно, родствен «датиао» и «гуатиао» с Больших Антил начала XVI в. Собственно говоря, «датиао» и «нитиньао» — одно и то же слово, только в них употреблены раз­ные частицы 1-го лица единственного числа: «д» — на Больших Ан­тилах, «н» - на Малых. В языке материковых араваков «датти» значило «мой отец», а «уатти» — «наш отец»⁴¹. Д. Тайлор в 1960 г. переводил «датиао» как «мой друг», не связывая слово с корнем «отец». Позже он, правда, в другом слове уже усматривал в частице «ти» значение «отец»⁴². В языке материковых араваков XIX в. со­держался и термин, близкий по форме и смыслу к «гуатиао» конца XV в.,— «аати» (ahati) в значении «товарищ, сотоварищ»⁴³.

Что же могли означать слова «датио» и «гуатиао»? Смысл их скорее всего таков — «нашего отца», «моего отца». Мартиус пере­водил слово «гуатиао» как «брат»⁴⁴, хотя в источниках такого зна­чения не содержится. Если его все же принять, то следует объяс­нить появление корня «отец» в термине для обозначения брата. Факты текнонимического обозначения членов семьи были известны на Антилах («ирети» — «муж» состоит из «ире» — «ребенок» и «ити» — «отец» ⁴⁵). Д. А. Ольдерогге подробно описал случаи назва­ния брата посредством понятия «сын отца», известные в Африке. При этом он убедительно показал, что термин «сын отца» приме­нялся лишь для обозначения сводного брата — брата от одного отца, но разных матерей — и связал его появление с наличием полигам­ной семьи⁴⁶. В этой связи небезынтересно отметить, что полигамия имела место и на Антилах, особенно среди вождей. Возможно, сло­ва «датиао» и «гуатиао», служившие для обозначения лиц, заклю­чивших дружеский союз и поменявшихся именами, восходят к на­званию сводных братьев.

Обмен именами был известен в Африке и Океании. По словам Рихарда Андрее, в Микронезии обмен именами являлся свидетель­ством высочайшей искренней дружеской связи двух мужчин, кото­рая длилась всю жизнь⁴⁷.

Как бы мы ни интерпретировали значения слов «таино», «макори», «кариба» и «гуатиао/датиао», несомненно, что они отражали три формы этнической ориентации. Мы хорошие, добрые, просто люди, другие — злые, нелюди и т. д. Соответственно такому разде­лению вел себя каждый член определенной группы. Но общества, находившиеся на разных ступенях разложения (в начале и конце) доклассовых отношений, преступали эту замкнутость посредством побратимства между отдельными представителями недружествен­ных и часто смертельно враждующих групп (я полагаю, этносов). Оценивая значимость таких отношений между лицами, относящимися к разным этносам, можно, видимо, повторить вместе с М. О. Косвеном, что эти дружеские союзы и взаимные посещения сыграли важную роль в истории культуры⁴⁸.

---

¹    Путешествия Христофора Колумба (дневники, письма, документы). М., 1952, с. 90, 91, 112.

²    Там же, с. 109, 110; Diario de navegacion. La Habana, 1961, p. 76, 79.

³    Путешествия..., с. 124, 127; Diario..., p. 98, 104.

⁴    Путешествия..., с. 163.

⁵    Diario..., p. 128. В русском переводе это слово не сохранилось.

⁶    Путешествия..., с. 167, 185; Diario..., р. 160, 183.

⁷    Путешествия..., с. 265—166 и другие источники.

⁸    Martyr d’Anghera P. De Orbe Novo. New York; London, 1912, t. 1, p. 66.

⁹    Путешествия..., с. 264. Аналогичное толкование: Bernaldez A. Historia de los Reyes Catolicos. Sevilla, 1870, t. 2, p. 10; Несколько иначе: The four voy­ages of Christopher Columbus. Penguin Books, 1969, p. 134.

¹⁰   Martyr d’Anghera P. De Orbe Novo, t. 1, p. 81.

¹¹   Arrom J. J. Estudios de lexicologia antiliana. La Habana, 1980, p. 94.

¹²   Diario..., p. 164.

¹³   Las Casas B. de. Historia de las Indias. Mexico, 1951, t. I, p. 429; Idem. Apologetica historia sumaria. Mexico, 1967, t. 1, p. 21, 48.

¹⁴   Александренков Э. Г. Индейцы Антильских островов до европейского за­воевания. М., 1976, с. 78—81, 85.

¹⁵   Brinton D. Arawak Language of Guiana in its Linguistic and Ethnological Relations.—American Philosophical Society, Transactions. Philadelphia, 1871, vol. 14, part III, p. 431, 441.

¹⁶   Nimuendaiu-Unkel C. Vocabular der Pariri-Sprache.— Zeitschrift fur Ethnologie, Bd. 46, S. 620.

¹⁷   Goeje С. H. de. Etudes linguistic caribes. Amsterdam, 1946, p. 207, 239.

¹⁸   Las Casas B. de. Apologetica..., t. 2, p. 309.

¹⁹   Taulor D. A Note on Some Arawacan Words for «Man» etc.— (IJAL), 1957, v. XXIII, N 1, p. 46-48.

²⁰   Martius C. Beitrage zur Enthnographie und Sprachenkunde Americas, zumals Brasiliens. Leipzig, 1867, t. 1, S. 753; Grevaux J., Sagot P., Adam L. Grammaires et vocabuleres roucouyenne, arruague, piapoco et d’autres langues de la region des guyanes. Paris, 1882, p. 8, 11, 40.

²¹   Creva.ux J., Sagot P., Adam L. Grammaires..., p. 55; Adam L. Materiaux pour servir a l’etablissement d’une grammaire comparee des dialects de la famille csribe Paris 1893 p 127.

²²   Martius C. Beitrage..., t. 1, S. 732, 741; Brett W. The Indian Tribes of Guiana. London, 1868, p. 97—98; Im Thurn E. F. Among the Indians of Guiana. New York, 1966, p. 157.

²³   Martyr d’Anghera P. De Orbo Novo, t. 2, p. 368; Fernandez de Oviedo у Val­des G. Historia Natural у General de las Indias. Madrid, 1851, t. 1, p. 34; t. 4, p. 542.

²⁴   Crevaux J., Sagot P., Adam L. Grammaires..., p. 104.

²⁵   Martius C. Beitrage..., t. 1, S. 734.

²⁶   Arrom J. J. Estudios..., p. 95.

²⁷   Martius C. Beitrage..., t. 1, S. 705—706; Brinton D. Arawak..., p. 434—435; Goe­je С. H. Estudes..., p. 53.

²⁸   Bertoni M. S. Influencia de la lengua guarani. Puerto Bertoni, 1922.— In: Or­tiz F. Historia de la arqueologia indocubana. La Habana. 1936, p. 198—200.

²⁹   Taylor D. Carib, Caliban, Cannibal.— IJAL, v. 24, N 2, p. 156—157.

³⁰   Taylor D. Kinship and social structure of the Island Caribs.— South-Western Journal of Anthropology, 1946, v. 2, p. 181.

³¹   См., например: Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982.

³²   Rivet P. Los indios motilones.— Anuario de Antropologia e Historia, II. Ca­racas, 1967, p. 309.

³³   Cocco L. El imperio yanomamo en la Amazonia Yenezolana.— America Indi­gene, 1974, v. 34, N 1, p. 40—42.

³⁴   Gumilla J. El Orinoco ihistrado у defendido. Caracas, 1963, p. 108.

³⁵   Las Casas B. de. Historia, t, 2, p. 234; Fernandez de Oviedo у Valdes G. Historia Natural..., t. 1, p. 473.

³⁶   Fernandez de Oviedo у Valdes G. Historia Natural..., t. 1, p. 472.

³⁷   Rochefort C. de. The History of the Caribby Islands... rended into English by John Davies. London, 1666, p. 310, 339; La.bat J. B. Nouveau voyage aux isles d’Amerique. Paris, 1877, t. 2, p. 339—340.

³⁸   Taylor D. Kinship and social structure..., p. 197, 208.

³⁹   Labat J. B: Nouveau..., p. 338; Breton R. P. Petit catechisme.— In: Idem. Grammaire caraibe. Paris, 1877, p. 9, 10.

⁴⁰   Taylor D. Some Remarks on the Spelling and the Formation of Taine Words.— IJAL, 1960, v. 26, N 4, p. 345-348.

⁴¹   Crevaux J., Sagot P., Adam L. Grammaires..., p. 127, 168, 170, 172.

⁴²   Taylor D. Some Remarks..., p. 347; Idem. Some Remarks on Teknonymy.in Arawakan.- IJAL, 1961, v. 27, N 1, p. 76—81.

⁴³   Brinton D. Arawak..., p. 438; Crevaux J., Sagot P., Adam L. Grammaires..., p. 78.

⁴⁴   Martius С. H. Beitrage..., t. 2, p. 315.

⁴⁵   Taylor D. Some Remarks on Teknonymy in Arawakan.

⁴⁶   Олъдерогге Д. А. Брат — сын матери (псевдоматриархат).—ТИЭ, 1975, т. 103, с. 3-8.

⁴⁷   Andree R. Die Personennanien in der Volkerkunde.— Zeitschrift fiir Ethnologie, 1876, Bd. 8, S. 258, 259.

⁴⁸  Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953, с. 127.